Ненависть (джен)

Ненависть. Она удушливой волной бьет в голову, заставляет сердце биться тяжелее и глуше, кровавой пеленой застит взор. И ты ловишь себя на мысли о том, как приятно будет сжать горло врага и слушать его последние хрипы…

Вместо этого Гермес с самым невозмутимым видом смотрел на довольного Ареса и слушал его слова.

— А потом я рубанул его мечом. — Арес прижмурился и ухмыльнулся. — Вы бы слышали, как верещал этот герой, когда кишки вываливались из распоротого живота. Красота! Кругом сутолока, все вопят, а этот стоит на коленях и руками, по которым кровь стекает, пытается в брюхо свои потроха засунуть.

Афродита брезгливо поморщилась и отвернулась, и это не ускользнуло от внимания Ареса.

— Ну, я полоснул его по горлу, — явно пытаясь оправдать себя в глазах Прекраснейшей, тут же добавил он, — что ему зря мучиться, все одно помирал.

— Сострадательный ты наш, — не без издевки поддел его Аполлон, не меняя, однако, скучающего выражения лица, с которым пребывал с самого начала пира.

— А разве нет? — искренне удивился Арес. — Это ты своего недобитка оставил, он еще долго там корчился, пока его не затоптали.

— Ну да, оставил, — кивнул Аполлон и скривил губы в подобии снисходительной улыбки. — Мне важнее было, чтоб Эней выжил, а не чтоб какой-то смертный сдох.

Он допил вино и кивнул виночерпию, чтоб тот заново наполнил чашу.

Гермес смотрел на густую красную струю вина, льющуюся из широкой горловины киафа в подставленный Аполлоном килик, но видел только кровь.

Кровь, залившую истоптанный песок, щедро забрызгавшую лежащие изломанные агонией тела, запекшуюся на обрубках рук и ног, толчками вытекающую из свежих ран или вяло сочащуюся из ран недавних. Видел выпотрошенных словно рыбы смертных, незрячими глазами глядящих в равнодушное небо, видел еще живых, хрипящих и задыхающихся, с кровавой пеной на перерезанных глотках. Видел тени, которые рвались довоевать, добить противника, подставить воспоминание своего меча под удар, опускающийся на тело друга. Безмолвно кричащие в последнем желании успеть дожить. А потом, когда их плечи опускались под бременем осознания того, что это все, что дальше их ждет лишь Аид, они брели за Психопомпом, постоянно оглядываясь на прежнюю жизнь, прощаясь с родными и друзьями.

«Интересно, они хоть раз видел тени сразу после? — вновь переводя взгляд с брата скучающего на брата кровожадного, подумал Гермес. — После того, как они лишили смертных и без того короткой жизни? Хотя зачем им? Их дело проливать кровь или заставлять других делать это…»

— Жаль, что ты не вернулся, — Арес глотнул вина из свеженаполненного мастоса и слизнул капли с губ. — Там еще долго весело было, — и он вновь приложился к вину.

— А потом тебя полоснул Диомед, — спокойно добавила Афина. — И на этом веселье для тебя закончилось.

Гера довольно улыбнулась, а Арес поперхнулся очередным глотком и закашлялся.

…Гермес как раз был у Зевса, когда в залу ввалился кривящийся от боли и ненависти Арес. Он тяжело шагал, зажимая руками рану внизу живота, а за ним тянулась дорожка из кровавых капель.

— Отец, смертные…

— Тебя тоже ранили? — в притворном удивлении спросил Зевс. — Недавно тут рыдала Афродита. Теперь ты пришел?

— Я не рыдаю! — прорычал Арес.

— Вот и не рыдай дальше, — указал ему на дверь Зевс. — И не суйся к смертным, раз боишься поцарапаться!

Арес ушел, бормоча ругательства, но замер на пороге, когда Зевс велел отправить к раненому сыну Пеана, чтобы тот залечил рану.

— Спасибо, — не оборачиваясь, произнес Арес. — Я ценю твою заботу.

И вышел.

— Ценит он, — проворчал Зевс. — Еще бы думал, прежде чем делать! — Он хмуро взглянул на Гермеса. — Так что там у тебя?..

…— не как твои любимчики, — наливаясь гневом и дурной кровью, цедил между тем Арес, глядя на Афину. — Я в спину не бью.

— Диомед не бил, — высокомерно ответила она.

— Ну да, — закивал Арес, — ты так можешь думать. И даже в это верить — что он в спину не бьет. Зато другие делают это с удовольствием — я сам видел, как копье Агамемнона вышло между ребер бегущего от него. Скажешь, не в спину бил?

— Бегущего?

— А ахейцы не отступали? — уже немного успокаиваясь, спросил Арес. — Никогда? Молчишь? Не потому ли, что вовремя ушла?

Афина стиснула губы, а Афродита расхохоталась, и этого Афина вытерпеть уже не смогла.

— А ты бы помолчала, улыбколюбивая! — последнее слов Афина выплюнула, словно грязное ругательство.

— Она и молчит, — вместо Афродиты ответил Арес и улыбнулся ей. — В отличие от тебя, справедливая.

Ответить Афина не успела.

— Как вы все мне надоели, — с обреченностью произнес Гермес и встал. — Грызетесь между собой, выясняете, кто лучше, кровожаднее, прекраснее. А сами осуждаете смертных, которые ваше подобие, но в отличие от вас не прикрываются высокими идеями и честно умирают.

— Ты что, перепил? — после ошеломленной паузы осторожно спросил Гефест, до того молча глушивший одну чашу за другой.

— Это вы перепили, — Гермес пошел в сторону двери. — Вы пьяны кровью и опьянены вседозволенностью. «Я воткнул ему в череп копье и смеялся, когда мозги вытекли на землю», — передразнил он Ареса и сплюнул. — А сами, стоит чуть оцарапаться, несетесь к Зевсу и жалуетесь. Как же, ихор бессмертного бога жалкую землю пятнает!

Он остановился в дверях и оглянулся.

— Аид велел передать, что более ни одной тени смертного к себе не возьмет — до тех пор, пока кто-либо из вас, участвующих в этой распре, не спустится к нему и не останется там ровно столько, сколько тянулась бы нить каждого из уже погибших. Столько, сколько жили бы они, не доведись Атропе схватиться за свое орудие.

Лица богов красноречиво выражали их мысли: уйти в Аид — добровольно ли, насильно ли, — стать безмолвной, беспамятной тенью и пребывать там долго. Безумно долго…

— А Зевс? — наконец спросила Гера.

— А Зевсу надоели ваши крики.

…— Дурная кровь у наших потомков, — глядя на свои ладони, на которых навеки остались рубцы от ожогов, сказал Зевс. — Она изначально была дурная. Порченная.

Гермес молчал. В последнее время он молчал почти всегда: когда вел обреченно оглядывающиеся тени в Аид и когда был на залитом кровью поле боя, когда смотрел на строгое мрачное лицо Аида и смотрел в горящие ненавистью глаза Одиссея. Молчал, когда слышал смакующего подробности своих подвигов Ареса («Я вонзил ему в живот копье — и даже щит не помог! Насквозь пробил, кровища так и хлестала!») или сдержанно похваляющуюся своими умениями Афину («…вогнала прямо под ключицу, да жалко, копье застряло. Древко в крови уже, скользит. Я тогда за меч, отмахнулась от следующего — голова вместе со шлемом так и полетела»). Молчал, когда совсем не прекраснейшая Афродита стояла перед Зевсом и показывала руку, из раны в которой медленно, словно нехотя сочилась густая темная кровь. Когда Арес кричал, зажимая рану на животе в опасной близости от паха. И когда Зевс признался, что все чаще подумывает о том, чтобы одним махом очистить землю от дурной крови. Молчал, до тех пор, пока Зевс напрямую не спросил, что думает его хитрейший из сыновей.

— Ты хочешь устроить гекатомбу, — ответил Гермес. — Твоя воля. Только подумай о том, кто тогда будет восхвалять тебя, справедливейший из богов.

…Гермес ушел с пира, и боги молча смотрели ему вслед.

— Я больше не участвую в этой бойне, — наконец поднялась со своего ложа Афродита. — Я устала ненавидеть и хочу любить. Гермес, подожди! — и быстро пошла за ним.

— Это она его любить, что ли, будет? — тут же подскочил Арес. — Я что, зря столько смертных в ее честь убил?! — и помчался вслед за Афродитой.

Первой расхохоталась Афина. Вслед за ней рассмеялся Аполлон, и вскоре уже смеялись все оставшиеся. Даже Гефест печально улыбнулся, глядя вслед бывшей супруге.

— Мои пифии более не предскажут побед, — наконец произнес Аполлон. — Никому не предскажут. — Он поднялся и поглядел на свой лук. — Можете пользоваться, — после недолгих раздумий произнес он и указал на свое любимое оружие. — Если я кому-то понадоблюсь, я в Дельфах.

— Я и раньше-то не рвалась охотиться на людей, — негромко произнесла Артемида и, усмехнувшись, дотянулась до лука Аполлона. — Думаю, олени будут рады твоей щедрости, брат мой.

Последней из пиршественной залы уходила Гера. Она задумчиво постояла на пороге, глядя на укутанное в тяжелые темные тучи небо, и улыбнулась.

— Пора смирять гнев владыки Зевса, — негромко произнесла она и провела ладонью по волосам. — Думаю, на сей раз ничьи пояса мне не понадобятся.