Ритуал (джен)

Мефистофель склонился, наблюдая за тем, как карандаш быстро скользит по бумаге. Мальчишка лет восьми пытался изобразить на листке, вырванном из тетради, своего защитника от ночных кошмаров.

Мефистофель не сомневался в том, что Сергей Разумовский — новое воплощение Люцифера. При иных обстоятельствах он бы не стал связываться с ребёнком. Мефистофель не разделял предрассудки людей о глупости и наивности детей, но мышление и восприятие мира у них отличалось от того, к которому привыкли взрослые. Деньги, удовольствия, богатства, вечная жизнь — всё это редко интересовало детей. Их желания зачастую были хаотичными, с двойным подтекстом или направленные на благо других, что вызывало у демонов определённые трудности.

Впрочем, чтобы узнать мечты и желания Сергея Разумовского, который потерял родных и оказался в детском доме, не требовалось прилагать больших усилий. Мефистофель не собирался брать на себя роль опекуна или становиться другом для этого мальчишки. Он только желал уберечь формировавшуюся личность, подтолкнуть на нужный путь, подготовить почву для зерна, которое сейчас напоминала сущность Люцифера. Человеческие дети походили на кусок глины, из него можно было сотворить как прекрасное произведение искусства, так и нечто омерзительное. Мефистофель обладал силами придать ему определённые очертания, но конечный результат зависел от самого Разумовского.

Краем глаза Мефистофель приметил ворону, усевшуюся на ветку дерева во дворе. Эти птицы преследовали Разумовского во сне и наяву. Вороны наблюдали за ним, когда тот бодрствовал или же наполняли грёзы мальчишки, превращая их в сущий кошмар. Не первый раз Мефистофель сталкивался с духами, обретшими силу благодаря роду людскому — Бог-Медведь, Бог-Шакал…

Бог-Ворон. Древний дух, которого несколько столетий назад изгнали из мира смертных. Похоже, он нашёл способ вернуться, копил силы и искал подходящую оболочку для себя. Мефистофель не знал, продался ли кто-то из предков Разумовского этому «божку» или интерес Ворона к мальчишке был вызван дремлющей силой, но отдавать того, кто по праву принадлежал Аду, какой-то ощипанной курице он не собирался.

Трудность заключалась в том, что в этом мире для Разумовского Мефистофель был всего лишь тенью. Он не обладал властью повлиять на некоторые события в жизни мальчишки без привлечения к Разумовскому внимания Небес. И всё же Мефистофелю удалось найти небольшую лазейку, чтобы обойти правила и обвести вокруг пальца определённых пернатых личностей. Разумовский должен был призвать его, по доброй воле ступить на «тёмную дорожку».

Тетрадный листок и карандаши стали заменой магических символов, меловых линий и знаков, выведенных кровью. Истинное же имя, услышанное во сне, было сильнее любого заклинания.

— Разумовский! — скрипучий голос заставил мальчишку вздрогнуть и воронить карандаш, а самого Мефистофеля поморщиться. — Чем ты занят?!

Женщина не с гнилой, но пустой душой, упивающаяся властью над теми, кто не способен противиться её воле. Она не осознавала, что сотворяла из своих учеников кукол, отбивала у них тягу к знаниям. Разумовский был для неё бельмом на глазу — домашний и тихий, но при этом пытающийся настаивать на своей точке зрения, в мелочах идущий против правил.

— Марь Иванна, я... — мальчишка встал из-за парты под смешки одноклассников.

Мефистофель ощущал не страх, но обиду, наполнившую душу Разумовского. За свою короткую жизнь мальчишка привык к тому, что взрослые должны оберегать и защищать детей. В этом месте большинство учителей или возвышали себя, принижая тех, кто был заведомо слабее, или относились к своим подопечным с равнодушием.

— Опять похабщину рисуешь?

Мефистофель тихо хмыкнул и переместился за спину к женщине. Он не собирался опекать мальчишку, но и вытирать ноги о Разумовского таким вот личностям не желал позволять. Позже Разумовский, конечно, научится давать отпор на словах и на деле, а пока он нуждался в защитнике. Благо Небеса не столь зорко наблюдали за пустыми душами, это развязывало Мефистофелю руки.

* * *

— Нет, — тихо ответил он, не обращая внимания на перешёптывание одноклассников.

Сергей не понимал почему в очередной раз его отчитывали перед всем классом. Он же никому не мешал, никого не отвлекал. Обиднее всего было не из-за насмешек или двойки, которую Марь Иванна ему обязательно поставит, а из-за рисунка, забранного учительницей. Сергей только-только сумел изобразить то создание, которое во сне защитило его от громадных ворон.

— Разумовский, почему... — Марь Иванна резко умолкла, несколько раз моргнула, положила листок, который комкала в руках обратно на парту. — Ты закончил сочинение?

— Да, — растерянно ответил Сергей.

— Тогда тебе следовало поднять руку и сказать мне об этом, а не сидеть и молчать, — понизив голос, вопреки обычной манере, произнесла учительница.

— Простите... — прозвучало в гробовой тишине.

Все ученики давно привыкли к вспыльчивому характеру Марь Иванны и к тому, что она всегда говорила на повышенных тонах.

— Садись, Разумовский, — учительница забрала с парты тетрадь и вернулась к своему столу.

Он облегчённо выдохнул и аккуратно разгладил тетрадный листок. Когда Сергей взглянул на рисунок, ему в голову почему-то пришли строки из глупой девчачьей сказки.

«...белый, как снег, румяный, как кровь, и чернявый, как чёрное дерево».

Его защитник меньше всего походил на Белоснежку, но предпочитал эти три цвета, Сергей придумал им своё значение. Чёрный — ночь, белый — лунный свет, а красный — язычки пламени и кровь врагов. С самого утра Сергей пытался нарисовать это создание, но уроки никто не отменял, поэтому он старался поскорее выполнить все задания и вернуться к рисунку. Сергею казалось, что его нужно закончить до наступления ночи. Это было важно, но почему — он не знал.

Оставалось закрасить глаза его защитника. Сергей потянулся к красному карандашу и понял, что того нет ни на парте, ни в коробке. Скорей всего он упал на пол. Сергей заглянул под парту.

— Разумовский, — проскрежетала Марь Иванна.

Сергей поджал губы, заметив карандаш, который укатился к парте в другом ряду. Дотянуться до него не получилось бы при всём желании, а привлекать к себе лишнее внимание учительницы после случившегося Сергею не особо хотелось. Плевать на двойку и выговор, но Марь Иванна могла порвать его рисунок. Сергей взглянул на коробку и достал жёлтый карандаш.

* * *

Мефистофель незримой тенью проскользнул в комнату, где спали дети, и встал у изголовья кровати Разумовского. Несмотря на то, что мальчишка обладал силой, знал его внешность и имя, ритуал не удался.

Разумовский что-то пробормотал во сне и повернулся на другой бок, на пол скользнул немного помятый тетрадный листок. Мефистофель мельком взглянул на рисунок и, впервые за несколько десятилетий, тяжело вздохнул. Похоже, в его первоначальный план необходимо было внести некоторые изменения. Всё же дети — непредсказуемые создания.

«Мефисто — мой друг», — гласила надпись на рисунке, выведенная ярко-жёлтым карандашом.