Заклеймённая Луной (джен)

Я разорву тебя

На девяносто девять ран,

Я отплачу тебе

За луны полные сполна,

Согрею кровью твой

Голодный лик, холодный храм,

Не смей ходить в мой дом, Луна.

Мельница

Рабочий день подходит к концу. Вдова Лукас протирает стойку, то и дело с тоской поглядывая на оставшихся посетителей. Гризельда, нанявшаяся недавно на работу вместо Руби, сегодня попросилась уйти пораньше. Люди постепенно разошлись по домам, только у окна болтает какая-то парочка да за одним из столиков сидит Ворчун со стаканом виски. Скоро и они уйдут, оставив её одну в пустом здании наедине с безмолвными стенами и горькими мыслями.

Звякает дверной колокольчик. Лукас вскидывает голову и видит мистера Голда. Он на мгновение останавливается у порога, а потом направляется прямо к ней. Она откладывает тряпку в сторону и скрещивает руки на груди.

— Мистер Голд?

— Мне как обычно, пожалуйста, — безэмоционально отвечает он, положив ладонь на стойку.

«Мы уже закрываемся», — хочет сказать Бабуля Лукас, но тут же вспоминает, что никаких «мы» нет, и оставаться одна она совсем не хочет.

В конце концов, даже компания мистера Голда далеко не самая худшая, хотя многие обитатели Сторибрука с ней бы не согласились.

Лерой тем временем, оставив на столе пустой стакан и деньги, направляется к выходу. Парочка, заприметив мистера Голда, тоже начинает собираться.

— Вам придётся подождать, я не думала, что сегодня придёт кто-то ещё.

Голд только кивает.

Вдова Лукас замечает мельчайшие детали, на которые до этого не обращала внимания. Со стороны — абсолютно спокойный мужчина с уверенностью и лёгкой скукой в глазах. Если приглядеться — плечи устало опущены, взгляд рассеянный, пальцы задумчиво водят подушечками по гладкой поверхности стойки.

Моргнув, она спешит на кухню. За готовкой вихрь воспоминаний уносит её туда, где бабуля Лукас ещё не была бабулей, но уже имела арбалет.

* * *

Солнце скрылось, догоревший закат уже отливал бирюзовой зеленью, и в лесу было так тихо, словно всё чувствовало приближающуюся опасность. Полную луну. Она шла, запинаясь о корни деревьев, но, несмотря на подгибающиеся колени, иногда и вовсе срывалась на бег. Надо успеть, надо дойти, пока зверь не вырвался наружу, вновь разорвав её душу на куски.

Вот и условленная поляна. Хотя она уже в этом не уверена: перед глазами туманная пелена, хочется упасть и заснуть, но некогда. Некогда.

Услышав хруст веток, Лукас мгновенно вскинула арбалет, которого ни разу не выпускала из рук с самого начала своего путешествия.

— Ну-ну, дорогуша, уж как бы метко ты не стреляла, но меня такой безделицей не убьёшь. Ты добыла мне шкатулку?

Арбалет выпал из обессилевших дрожащих рук на голубеющую в сумерках траву. Она сама была готова упасть следом, но каким-то образом ещё держалась на ногах.

— Я принесла то, что ты хотел. Я успела.

Успела, но устала. Смертельно устала. Лукас достала из кармана маленькую расписную шкатулочку и протянула её Румпельштильцхену. Он в ответ издал странно звучащее междометие, отдалённо напоминающее смех.

— Превосходно, — цепкие тёмно-золотистые пальцы сомкнулись на шкатулке. Лукас до сих пор понятия не имела, что в ней. — Мой черёд выполнять сделку. Итак, ты просила избавить тебя от волка?

— Да.

И стоять как будто стало легче.

— У тебя есть два пути. Чего именно ты хочешь?

— Я хочу отомстить и хочу перестать быть оборотнем. И чтобы моя дочь больше не была оборотнем.

— Что ж. Знай, что тебе будет легче, ты не родилась такой. Но оборотня по рождению от волка может избавить только один-единственный эликсир. Он должен готовиться на крови того, кто обратил тебя. И чтобы превращение больше никогда не наступило снова — ни для тебя, ни для твоей дочери, — тот оборотень должен быть мёртв. Это очень тёмная магия, дорогуша.

Она сама уже не светлая. С тех пор, как её муж убил всю её семью, оставив на ней свои отметины, сделав оборотнем и своей женой.

— Хорошо. Тогда ещё увидимся.

Лицо Лукас исказила мрачная гримаса. Она подняла арбалет и сделала было несколько шагов в сторону тропы к дому, но покачнулась. Перед глазами всё поплыло. она успела увидеть только красные клубы дыма исчезающего Тёмного и яркий серебристый свет ненавистной луны, прежде чем зверь полностью захватил её.

В нос ударили тысячи запахов, в лесу перестало быть тихо, всё стало видеться совсем иным. Ослепительная ярость охватила всё существо волчицы, выхватывая из общего сонма самый ненавистный запах. Запах её волка. Она была тщедушным оборотнем, недооборотнем, который в человеческом обличье не сохранял ничего от своей второй ипостаси, но в этот раз чувствовала, что ей хватит сил убить того, кто погубил её и всю её семью. Она отомстит за убитого отца, за погибших красавцев-братьев, за свою пропавшую жизнь и душу, за испорченную судьбу дочери. Она отомстит за всё. И она спасёт своё дитя от этого страшного проклятья, убережёт свою дочь от коварной луны.

Всё сливается в одну общую какофонию звуков, запахов и безудержного бега. Нет больше человека, есть только зверь, который хочет убивать. Оборотень жаждет крови. Хочет наносить глубокие раны, рвать ненавистную плоть на тончайшие полоски, раздирать их в клочья. Нет ничего, только красная обжигающая ярость.

Волчица запнулась о незамеченный камень и кубарем скатилась с пригорка в пахучее море разнотравья лесного луга. Чихнув, она помотала головой и вскочила на лапы. К мерзкому терпкому запаху врага примешивался нежный аромат детёныша. «Анита», — волной пробежалось по позвоночнику человеческое имя.

Волчица трусцой побежала вперёд сквозь высокие травы. Они расступались перед ней, выпуская её на каменистую площадку, ведущую к обрыву.

Огромный матёрый волк расслабленно развалился у широкого плоского камня, на котором, довольно жмурясь на луну, стоял взъерошенный волчонок. Его шёрстка в холодных лучах казалась сотканной из чистого серебра. Волчица обречённо упала, подгибая под себя ослабевшие лапы.

Луна в её глазах раскололась на две половинки.

Спустя часы, когда над крышами деревни забрезжит рассвет, она будет с тяжёлой ватной головой, совершенно обессилевшая, сидеть на табуретке и смотреть, как её муж возвращается домой, прижимая к себе спящее, доверчиво льнущее к его широкой груди маленькое создание. Она будет накручивать на палец белокурую прядь волос и смотреть на чёрные, такие же, как у мужа, кудряшки дочери, понимая, что лишний тут не её супруг, а она сама — не способная воспринять то, что является частью чужой вселенной.

Проснувшись, Анита будет взахлёб рассказывать, как здорово ей было ночью. Юная волчица будет петь гимн ветру, свободе и луне. Ей же останется лишь натянуто улыбаться, пряча лицо в спутанных белокурых локонах, и страдать от головной боли и ноющих шрамах-отметинах на руке.

* * *

— Румпельштильцхен.

Он появился на поляне так быстро, будто ждал, что его позовут.

— Ну-с, ты принесла кровь для эликсира, дорогуша?

— Я… Нет. Не принесла.

— Отчего же? — Почему? Почему он улыбается? Он же Тёмный. Это должно было его разозлить. Впрочем, ей всё равно.

— Я не могу оставить своё дитя без любимого отца. Она любит и его, и свою вторую сущность. Я просто боюсь, что если избавлю её от этого, Анита станет такой же, как я сейчас. Только ненавидеть будет свою человеческую часть, которая вытеснила волчью. Для неё это будет всё равно что стать калекой.

Голос её был твёрд. Впрочем, как всегда. Она не любила выставлять напоказ беспомощность и отчаяние. Она всё решила. Она стояла с расправленными плечами и прямым бесхитростным взглядом смотрела на Румпельштильцхена. Так нужно. И всё тут.

Тот внезапно коротко хихикнул и пару раз хлопнул в ладоши.

— А как тебя зовут, госпожа Лукас, валькирия с арбалетом? Ты моё имя знаешь, а я твоё — до сих пор нет. Так нечестно, дорогуша, да-да, нечестно.

К чему это он?

— Рагнхильд, — с явной неохотой ответила она.

— О.

Да. Уж кто-то, а Румпельштильцхен-то мог понять, что значит заковыристое имя. Его звучало гораздо сложнее, чем Рагнхильд.

— Тебе оно не подходит, — бесцеремонно заявил тёмный маг. — Я буду звать тебя Руби.

Опять дикий смешок. Она не успела сказать ни слова, когда в сиреневатой дымке на её плечи тяжестью опустился красный плащ.

— Помни, красный отпугивает волков, — сказал Румпельштильцхен перед тем, как вновь исчезнуть.

— Красный отпугивает волков, — эхом повторила за ним Руби-Рагнхильд, плотнее закутываясь в плащ.

* * *

С тех пор каждое полнолуние она надевала плащ и больше никогда не превращалась в волка. Как ни странно, но именно тогда у неё появилось волчье чутьё, которое раньше никогда не проявлялось в человеческой ипостаси. Луна всё-таки проникла в её душу, пусть только частично.

Румпельштильцхен приходил к ней лунными ночами, когда Анита и муж волками носились по лесу. Они пили травяной чай и разговаривали. Похоже, Тёмному было просто скучно, и он развлекал себя за её счёт. Но Рагнхильд, которую Румпельштильцхен продолжал упрямо звать Руби, он завораживал. Его манера речи, становившаяся спокойной и бархатистой, когда он о чём-то задумывался, его золотистая кожа, таинственно поблёскивающая в скупом свете свечей... Солнечные золотинки, ни капли серебра. Пугали только страшные рептильи глаза, но и в них иногда мелькало что-то такое, что заставляло Рагнхильд подвигаться ближе к нему и слушать, слушать, слушать сказки о неизвестных мирах, борясь с желанием коснуться его запретного плеча.

Оттого ей стало ещё горше с тех пор, как однажды он посреди ночи пробормотал «Кора ждёт» и исчез из её дома навсегда.

Месяц спустя её муж упал со скалы и разбился насмерть.

«Красный отпугивает волков», — прошептала бледная новоиспечённая вдова, стоя у могилы оборотня.

* * *

— Боюсь, я не очень-то разбираюсь в именах, — дочь хмыкнула. — И как только назвать мою малышку?

— Назови её Руби.

Через год исчезла и Анита.

«Красный отпугивает волков», — со слезами на глазах шептала бабуля Лукас, трепетно прижимая к груди единственное оставшееся родное существо — малютку Руби, закутанную в красный плащ вместо пелёнок. Она не отдаст её луне ни за что.

* * *

Прежде чем взять поднос с готовым заказом, Лукас осторожно выглядывает за дверь кухни. Голд её не замечает. Наедине с самим собой он выглядит печальным и усталым.

«Видно, молодая жена ему покоя не даёт», — думает она, стараясь сдержать вздох.

Мистер Голд ждёт только спагетти с мясом и бокал красного вина. Она несёт ему это и чашку с крепким горячим кофе, его любимым, а ещё — солёные сырные крекеры на блюдечке.

Его хочется обнять. Возможно, в этом виновато только то, что ей не хватает простого человеческого тепла. Всем нужно её кафе и её помощь в качестве няньки для детей. Сама же она теперь не нужна никому.

Красный отпугивает волков. И даже Красная Шапочка, единственная любимая внучка, сбежала от неё на зов луны, искать себя и свою стаю.

Всеобщая бабушка без внучки.

Старая и слабая. Кому она теперь нужна? Голову вдруг посещает мысль о том, что будет делать Тёмный, когда его жена состарится. Белль ведь не бессмертна. «Хотя, что с этих взбалмошных девчонок возьмёшь? Они и бессмертного состарят преждевременно», — бесконечные выяснения отношений четы Голдов были чуть ли не одной из достопримечательностей Сторибрука. Типичный город, созданный проклятьем. Что с него возьмёшь.

Мистер Голд смотрит на поднос с перевыполненным заказом и садится на высокий стул перед стойкой. Протягивая руку за солёным крекером, Голд случайно касается её пальцев. Лукас встречается с ним глазами и впервые после ухода внучки чувствует себя снова дома.

— Спасибо… Руби, — с неожиданной тихой улыбкой говорит он в спокойствии укутавшего Сторибрук вечера.