Бог на полставки (джен)

Он — своеобразный кукловод, повелитель непокорных марионеток, завоеватель их воли.

Он — Бог. Он диктует людям, как надо делать; он видит их действия наперед и очень бесится, когда они делают не так, как надо.

Он вытягивает руку; блестящие золотые нити, привязанные к властным пальцам, тихо колышутся. Стоит ему шевельнуть кистью, — люди пляшут. Стоит приподнять пальцы — заходятся в беззвучном крике: кто — сбитый автомобилем, кто — отчаянный самоубийца, внезапно понявший своих голодных детей, из-за которых и летит изящным солдатиком с крыши единственной девятиэтажки в центре крохотного города.

Богу очень хочется, чтобы Его слушались, но настоящий Бог, тот, что взял его на полставки, хмуро качает головой: нерадивый ты, еще учиться и учиться.

Бог вспоминает о старой коммуналке на окраине Саранска и поднимает большой палец; больная раком десятилетняя девочка испускает дух на глазах у матери.

Настоящий Бог поправляет: не дергай так резко, тебе надо всего лишь управлять судьбами, направлять в нужное русло, исправлять ошибки.

Бог читал это в инструкции, всунутой в «Портрет Дориана Грея» на второй сверху полке. Точь-в-точь. Что можно говорить об оригинальности, если даже Сам Господь Бог говорит штампованными фразами из многотиражного пособия, позаимствованного у Геры за неимением своего?

Бог вздыхает, — в сибирских лесах вспыхивает пожар.

Настоящий Бог приносит толстую книгу, раскрывает ее на две тысячи восемьсот пятой странице и показывает портрет рыжей девушки. Под портретом дата: 5.6.7.

Бог вздыхает — это его умершая сестра. Где она?

Труп — в земле, душа — в пустоте.

Разве существует пустота?

Сидишь в моей рулевой кабине, усмехается Господь Бог, и не знаешь таких истин. Ваш Рай — перенаселенные пустоши, где души рано или поздно растворяются от скуки и тоски. Или некоему гепарду надоедает изображать вегана!

Тогда что есть Ад?

А Ад, мой дорогой, поднимает палец Боженька, — не что иное, как реинкарнация. Так что лучше сгнить в пристанище тиши, чем вернуться обратно. Душа Помнит все прожитые дни, но не может открыть их новому телу, — так и гниет; рождается в безгрешном младенце и умирает в беспробудном римском алкаше.

Бог опускает руку. Террорист-смертник подрывает очередной музыкальный фестиваль. Сколько еще стажироваться?

Долго, дорогой, долго. Не забывай, я — бессмертен. Мизинец подвинь, там парень почти согласился на марихуану.

То есть, я тут навечно?

Фу, как штампованно. Разве не помнишь, как ты кричал, умолял не отправлять в Ад?

Я… умер?

Именно.

Мечта у Бога всегда была одна: стереть чертов мир, сделавший его мать инвалидом-бедняком, с лица Вселенной. Бог снимает нити с одной руки и начинает заплетать их в косичку нити на другой. Мир стремительно меняется, — и вот перед Богом стоит идеальная Утопия. Где все равны и одинаковы. Расплетает — в Мире воцаряется покой; оставшиеся горстки объединяются в племена, пожирающие друг друга, — животные вымерли. Срезает так кстати подвернувшимися ножницами и падает лицом в стол.

Истинный Бог поднимает голову за волосы и заглядывает в стремительно гниющее лицо.

— Молодчик, работы поубавил.