Убить Воробья (джен)

Дым от дорогих сигар, пахнущих кожей, смертью и разложением, скапливался под потолком, причудливо раскрашивая сумрачные барельефы, изображающие жизнь местных уроженцев в докосмическую эру.

В курильне сидели двое — и трудно было бы, пожалуй, найти еще столь же различных людей!

Тот, что занимал себя трубкой с дорогим, настоящим кореллианским табаком, был представителем высшего класса. Об этом говорило все — одежда, манеры, взгляд, выражение лица… в кресле, закинув ногу на ногу, сидел мужчина, привыкший приказывать. Глаза его, завораживающе-синие, смотрели так, как смотрят глаза человека, привыкшего к смерти и развлекающего себя, порой, зрелищем более кровавым, чем война.

Второй устроил свой тощий зад на столешнице, упираясь ногой в балансирующий на двух ножках стул. Он выглядел, скорее, неформальным подростком из бедной семьи или шлюхой из… бедных же кварталов.

Несмотря на обтягивающую и кричаще-яркую одежду, попугайскую раскраску волос и лица, в чертах его проглядывала жесткость, присущая людям, с успехом преодолевающим жизненные затруднения, сбившие бы других с ног. И вот, наконец, заговорил тот, что и заставил столь неподходящего человека быть сегодня здесь.

— Мне нужно, чтобы ты убрал из раскладов Люка Скайуокера, — обронил он.

Второй, известный в узких кругах, как отличный киллер, владеющий Силой и принимающий заказы на своих собратьев, поперхнулся конфетой и закашлялся.

— Этого героя Альянса? Сына Энакина Скайуокера?

— Да. Он баламутит Силу. Это мешает.

* * *

Витойд был аккуратен, как сама смерть, морозными ночами прокрадывающаяся к постелям младенцев, оставленных на попечение нерадивых нянек. Он пришел так тихо и незаметно, что самое пристальное внимание самого подозрительного одаренного или самого чувствительного компьютера не приметили бы ничего важного.

Свой путь к нужному техническому этажу он начал за день до того срока, когда ему нужно было быть на месте. Сначала он сроднился с техникой стаци* настолько, что стал восприниматься, скорее, как необычайно необходимая деталь, чем как что-то живое и думающее. Дальнейшее его продвижение на нужную позицию было бы достойно смертельно скучной саги, в которой нашли упоминание все сто шестнадцать видов проводов, типы проведения электроники в сверхтяжелых средах, технические детали крепежей на штань-болты и всевозможные вариации звездной пыли, которая, не смотря на экзотическое название, все же является пылью.

Витойд ненавидел пыль и грязь. Но имперцы, не смотря на неплохую, в общем-то дисциплину, оставались людьми — и людьми, не любящими делать лишнюю работу. Даже если эта работа и заключается всего лишь в контроле дроидов-уборщиков.

В обычной ситуации Витойд уже давно бы расчихался, расплакался от пыли — эту аллергию не лечили даже имперские врачи — но сейчас он не был Витойдом. Так, функциональная оболочка, направленная всего на две цели. Выполнить задуманное. И вернуться.

Так что, разместив свое тощее тельце на удобном изгибе технического генератора поля, Витойд затаился, как крайт-дракон в песках огненного Татуина.

Жизнь стаци текла сквозь Витойда, позволяя ему улавливать малейшие нюансы, знать о грядущих событиях задолго до того, как они произойдут, предвидеть лучшие пути. Джедаи и ситы называли это Силой. Глупцы! Древний круг, к числу которых принадлежал и Витойд, называли это мощью, несущей власть. Не над людьми и империями — сплошная морока — а над жизнью и развитием цивилизации.

И сейчас, дожидаясь, пока толстое, готовое к шести атмосферным ударам, стекло лопнет, подчиненное могуществу одного из владеющих Силой, он был на острие управления будущим. Он был готов.

И дождался. Дождь мелких осколков пролился вниз — наверняка, на головы простым солдатам — а из окна выпал мальчишка. Встрепанный, побитый, запятнанный усталостью и отчаянием. Светлый. Верящий. Надеющийся и невероятно юный.

— И этот воробей все еще сопротивляется… — пробормотал Витойд негромко. И припал к окулярам сверхдальнего молекулярного ствола.

Вообще, чудная это была разработка шерстяных вуки — чудная, сверхдальняя молекулярка, маленькая, компактная девочка, гарантированно не оставляющая в живых того, на кого направлен ее ствол и кому открыта ее широкая душа. Что там белковые — почти весь спектр небелковых тоже! Ей все равно — будь это жирная жаба с Татуина или мерцающее облако протоплазмы, каким-то чудом научившееся думать. Эта девочка найдет и уберет любого. Витойд любовно погладил приклад кончиками пальцев и нашел взглядом того, за чьей жизнью он сюда пришел.

Он… они были красивой парой, танцуя фламенко на искристых столпах света — синем и красном. Опасное, злое, одержимое фламенко двух хищных птиц. Дарт Вейдер, словно черный кондор, нападал устало, как-то даже показушно, планомерно, словно неотвратимая, неизбежная Тьма. И — вот уж ирония — напротив него был Скайуокер, одетый в светлое, как в зримую декларацию манифеста Света. Он уже устал, отбивался с трудом, едва дыша, едва справляясь с силой ударов Дарта Вейдера, но он бился яростно и свободно.

Тени, мятущиеся в технических этажах, будто в покрывала, одевали Люка Скайуокера в древние латы — латы тьмы. И он казался светочем в ночи, трепещущей свечой на ветру, когда скользил, как пушинка в потоках воздуха, исчезая с пути опасных для него ударов. Сама Сила, казалось, пела в его крови, направляя его. Не давала погаснуть дивной свече в смраде и гниении Тьмы.

Это был самый обычный технический этаж. Что значит: грязь, ржавчина, собачий холод, непонятного назначения трубы, мусор и темнота. Но в тот миг, когда сошлись в битве двое — и нельзя было сказать, что они все еще оставались людьми — вряд ли бы Витойд смог бы назвать это место техническим этажом. Потому что это было поле битвы. Битвы двух полубогов, как в древнем, докосмическом мифе, где сходились, порой, свет и тьма, где сражались не только мечами, но и душами. И где платили за проигрыш — всем сущим, судьбами миров.

И сейчас Витойду виделась не дыхательная маска, а скалящееся забрало шлема. Не парящий в потоках пронзительного ветра плащ, а тяжелые от литой мощи крылья твари, что страшнее любого ситха. А против него… против него стоял воробушек. Трепетный, юный воробушек, готовый отдать жизнь, положить ее на алтарь борьбы, что подарили ему расчетливые восстанцы*. Воробушек, сотканный из чистого, пронзительного света.

И это маленькое нерукотворное чудо отступало под натиском чудовищного опыта многих опасных схваток на мечах. Дарт Вейдер, злой, как разбуженный крайт-дракон, и равнодушный, как древнее зло, расчетливо загонял малыша в тупик, аккуратно подводил его в нужное место в нужном состоянии души. Чтобы лишить руки. Но и это было лишь прелюдией к шикарному, невероятному предложению. Витойд честно признался сам себе, что в таком возрасте не смог бы отказаться от власти. От силы. От семьи.

И вот он — миг, ради которого было потрачено столько времени и сил. Он дождался, он смог остаться незамеченным, пройти все кордоны, проползти под самым носом хорошего сенса Дарта Вейдера…

Витойд навел молекулярку. В перекрестье прицела можно было пересчитать волосинки на голове малыша и отлично разглядеть худые позвонки на его спине. Вот сейчас мальчик отпустит судорожно сведенные пальцы, вот сейчас он полетит вниз… именно в этот момент стоит выстрелить. Чуть ниже шестого позвонка, тогда малыш умрет еще в полете, и никто никогда не заподозрит участия третьего лица в их небольшом шоу.

И, когда малыш, чувствуя, как лишается воли под давлением Силы отца, разжал руку, Витойд выстрелил. Чистой силой, затормаживая падение и подлечивая малыша. Чтобы он точно остался жить.

Потому что ему совсем не нравилось будущее, которое мог сотворить Дарт Вейдер.

• стаци — в данном случае обозначает что-то стационарное, неподвижное.

• восстанцы — намеренное допущение.