Спасение от иллюзий (джен)

— Ой, я так волнуюсь! Это мой первый визит в галерею! Надеюсь, там будет что-то необычное! — послышался справа звонкий голос.

Молодой мужчина рывком обернулся на пробежавшую мимо группу девочек-младшеклассниц.

«Школьная форма… Зелёная, коричневая… Нет, не то».

Он знал, что не стоило приходить. Знал той своей половиной, которая давно увязла в рутине будних дней, кропотливой работе, за которую он наконец-таки мог получать нормальные деньги… И сейчас эта равнодушная часть его, обитающая в голове, упорно била молоточком по одной и той же мысли: «Вернуться и доделать чертежи». Но ноги сами несли вперёд, бодро и нетерпеливо вспрыгивая по ступенькам, ведущим к большому яркому зданию. Пожалуй, где-то на дне собственной души он все ещё надеялся, что…

— Смотри, как он странно одет. Этот плащ… Это мода такая? Или он бродяга? — голос пожилой леди грубо оборвал его мысль.

— Нет, дорогая. Он художник, — ответил ей, судя по всему, супруг.

Обладатель странного плаща только прибавил шагу и громко хмыкнул.

Ну уж дудки! После того случая у них с искусством слишком натянутые отношения, чтобы он мог стать художником. Даже спустя много лет воспоминания о том ужасе были так свежи, что он частенько просыпался от ночного кошмара, где на него из языков пламени смотрело синее-синее лицо с кровавыми глазами…

«Мне теперь галерей на всю жизнь хватит!» — вспоминая собственные слова, сказанные тогда, мужчина подумал о ней…

Иб…

Увлечённый своими мыслями, он не заметил, как шмыгнул в высокие дубовые двери, пронёсся мимо ярких афиш с надписью «Выставка картин юных авторов» и уткнулся в конец длинной очереди у стойки регистрации.

Толпа возбуждённо гудела в ожидании открытия. Мужчина не прислушивался к отдельным репликам, лишь отстранённым взором наблюдал, как всё те же девочки с весёлыми воплями носятся по вестибюлю.

Так много детей. Так много маленьких девочек. И ни одной с грустными глазами и мягкой улыбкой...

— Сэр? Вы в порядке? Я могу чем-нибудь помочь? — раздался над ухом юношеский голос.

Хозяин рваного плаща вздрогнул и посмотрел, виновато улыбнувшись, на парнишку-администратора.

— Нет, спасибо, — он поставил размашистую подпись в книге и шмыгнул в парадные двери, ведущие в первый зал огромной картинной галереи.

Внутри действительно было чудесно. Большие пространства лестниц, коридоров и ярусов были заставлены и увешаны плодами чьего-то творчества. Но он почти не замечал их, быстро сворачивая из зала в зал, чтобы уйти подальше от людских глаз.

— Гарри! Мальчик мой, ты всё-таки пришёл! — окликнул его полный лысеющий джентльмен, отирающий платочком лицо. — Я так рад! Смотри, всё идет просто великолепно! В первый же день столько народу!

— Здорово, мистер Парсонс. Я рад, что ваша задумка осуществилась в таком масштабе, — Гарри выдавил из себя дружелюбную улыбку и пожал красную пухлую руку.

— О, это не вышло бы без твоего умопомрачительного проекта! Какие чертежи, архитектура, отделка! Наверняка, не одну бессонную ночь провёл над ними? Что-то особенное подтолкнуло тебя на создание этой галереи? — администратор понимающе подмигнул ему.

«Что-то». П-ф-ф!

— Действовал по наитию, оно само как-то в голову пришло, а я просто придал ему материальную форму, — пожал плечами Гарри и постарался сместить акцент разговора: — Почему вы выбрали именно «юных» авторов? Их имён никто не знает, разве это не снизит заинтересованность любителей искусства?

— Ну... — мистер Парсонс вытер пот с подбородка. — Конечно, о них никто не слышал. Но в этом и фишка, понимаешь? Они свободны от цепей славы, могут выражать любые свои идеи, даже самые безумные! Я тебе покажу пару залов, там такие работы, сам Гуэртена позавидовал бы!

Гарри вздрогнул от услышанного имени. Уж чего-чего, а подобного ему хотелось меньше всего. Пусть лучше это место запомнится всем, и ему в том числе, как выставка работ неизвестных авторов в галерее, спроектированной неизвестным архитектором. Пусть её именно так и запомнят, а потом забудут поскорей.

— Но, знаешь, общество уже заинтересовалось твоей работой. Я пообещал журналистам представить тебя публике, — администратор махнул рукой в сторону правого зала, где теснилась группа людей с камерами, фотоаппаратами и микрофонами. — Ты только подумай, какой произведёшь фурор! И заказы рекой польются, успевай только деньги загребать!

— Простите, мистер Парсонс, это всё очень хорошо, но можно в другой раз? — сказал Гарри, состроив извиняющееся выражение лица. — Я морально не готов к огласке своего имени. Просто хотел пройтись здесь сегодня, как обычный посетитель.

После сказанных слов он попытался улыбнуться ещё вежливее, чем раньше. Гарри отлично понимал, что создал для Парсонса дополнительные неудобства, но не ощущал в себе ни на йоту желания скалиться в объективы и нести банальную чушь. А сказать этим людям правду он не мог — не поймут. Люди боятся правды гораздо больше, чем темноты.

С минуту администратор сверлил его пытливым взглядом, но видя стойкую уверенность Гарри в своём решении, устало вздохнул.

— Что ж, жаль-жаль... Смотри, шанс упустишь. Тогда старайся не слишком маячить у них перед глазами. Если они в следующий раз поймут, что ты был здесь, они меня на сувениры разорвут.

— Не волнуйтесь, не узнают! Спасибо! — облегчённо выдохнув слова, Гарри выскочил из зала и прошёл несколько пролётов быстрым шагом.

Наконец-то он был один, в тишине. В этой части галереи было мало посетителей, основная масса всё ещё топталась в передних коридорах.

Одёрнув пушистый воротник плаща, Гарри сбавил шаг и стал не спеша прогуливаться по помещениям, рассматривая выставленные работы. Многие из них действительно были фееричными: яркие краски, причудливые формы, неправильно наложенные тени. Всё это говорило о желании быть оригинальным, но никак не сказать что-то важное. Поэтому все эти хвалёные картины и скульптуры казались Гарри мёртвыми. Впрочем, оно было и к лучшему: одушевленное искусство таит в себе опасность. Он знал об этом как никто другой.

Гарри знал… и все равно по какой-то неведомой причине создал эту галерею. С того момента он старался держаться подальше от искусства, особенно живописи, и всё же что-то постучалось внутрь души однажды, что-то подтолкнуло его сесть за проектировочный стол и одержимо вычерчивать один зал за другим, этаж за этажом…

Мужчина почувствовал, что его лоб взмок от долгих похождений, и инстинктивно потянулся в карман за платком. Нащупав что-то мягкое, он извлек оттуда квадратный кусочек белой ткани с кружевными краями и вышитым «Иб» в правом верхнем углу.

Её платок и воспоминания — всё, что осталось у него с той встречи.

Он и правда ждал.

С тех пор как они разошлись в разные стороны на выставке Гуэртены, Гарри каждый день приходил туда, в надежде встретить Иб и отдать ей платок. Такие вещи должны что-то значить, особенно для девятилетних девочек, он это точно знал.

Но Иб не вернулась ни на следующий день, ни после. Она исчезла с карты его мира так же внезапно, как и появилась.

Гарри часами простаивал у хрупкой скульптуры «Воплощения духа» ожидая, что вот сейчас его обнимут сзади маленькие белые ручки, а тонкий девичий голосок радостно произнесет его имя. Вот сейчас. Вот сейчас. Вот сейчас…

Через пару лет выставка переехала. В один из самых солнечных дней, когда яркие лучи заливали светом залы галереи, он пришел к опустевшему постаменту. «Воплощение духа» исчезло, оставив после себя лишь маленькое квадратное пятнышко от таблички на стене и огромную пустоту в душе Гарри. Громаднее, чем вся Бездна Глубины…

Он приходил сюда и после, когда приезжали выставки других мастеров. Только всё было уже не то… Иб не вернулась. И куда бы Гарри ни шёл, в какую бы толпу людей ни забирался, он всюду носил с собой бездну собственного одиночества.

Он никогда не жалел, что тот кошмар закончился, лишь корил себя за несообразительность. Ведь можно же было узнать адрес или номер домашнего телефона! Но в тот момент Гарри гораздо важнее было сбежать из этого проклятого Мира Гуэртены, где сумасшедшие творения чокнутого автора чуть не отправили его на тот свет.

И всё же… Человек странное существо: если в самые жуткие минуты жизни кто-то важный был рядом с ним, а потом исчез, он согласится пережить ад еще раз, лишь бы увидеть родное лицо снова. И Гарри не был исключением.

Он лишь изо всех сил надеялся, что Иб не была творением Вейса. Она просто не могла быть такой, как Мэри!..

— Мам, смотри, какая странная картина! — чей-то возглас за доли секунды вернул Гарри в реальность.

Он и не заметил, когда успел настолько углубиться в галерею. Зал напротив него был странным образом затемнён. Прямо перед входом, судя по всему, висела одна из картин, которую разглядывала молодая женщина и маленький мальчик — её сын. Гарри подошел ближе.

— Мам, почему все жёлтое? Что тут изображено? Похоже на жёлтую мозаику!

Женщина жестом приказала ему говорить потише и мягко ответила:

— Эта картина называется «Силуэт одиночества», она выполнена в технике подобной «молочной мозаике», знаешь о такой?

— Не-а.

— Это такой паззл, только без картинки. Ты собираешь кусочки, подходящие друг другу по форме, пока не получится прямоугольник.

— Я ничего не понимаю-ю-ю! Скучи-ища! — заныл юный отпрыск и потащил маму дальше.

Наконец-то Гарри мог подойти и разглядеть картину получше. Женщина очень точно сравнила её с «молочной мозаикой». Только вот холст был выкрашен в ярко-жёлтый цвет, так что произведение напоминало сухую растрескавшуюся почву пустыни.

Гарри скосил глаза на подсвеченную табличку с названием. Чуть ниже его размещалась небольшая приписка: «Чтобы узреть форму одиночества, нужно долго вглядываться в него». Ничего не понимая, Гарри нахмурился и стал внимательно изучать картину. Спустя некоторое время он обнаружил, что зазоры между «деталями» не чёрные, а тёмно-зелёные, с тонкими чёрточками-ответвлениями.

Сердце Гарри забилось быстрее от появившейся догадки. Зазоры — это тонкие плети шипованной лозы! Где-то они были чуть светлее, где-то — темнее. Едва заметно, всего на один тон. Но он увидел! Спустя ещё какое-то время Гарри отчётливо различил ладони, плечи, лицо, глаза…

— Мэри! — невольно вырвалось у него и поскакало гулким эхом между стен.

Теперь, когда глаза привыкли, Гарри видел её так отчётливо, словно так было с самой первой минуты. Мэри сидела на ковре из жёлтых роз, тянулась ладошками вперёд, словно просилась «на ручки», и смотрела на него взволнованно-счастливым взглядом. Так, будто её вот-вот заберут из нарисованного мира и будут обнимать без конца…

В душе Гарри что-то дрогнуло. Форма, и то значение, которое она в себе несла, были так здорово подобраны, чтобы передать безысходность «жизни» Мэри… Но кто?

— Мам, стой, не уходи! Тут синие розы! Представляешь, живые! — снова раздался голос того мальчишки.

— Не говори ерунды, малыш! Лучше иди сюда, не то потеряешься! — мать звала его уже издалека.

Не раздумывая Гарри бросился бежать на звук в конце длинного зала, где была открыта ещё одна дверь. Он проскочил, даже не заметив, ещё несколько картин, смазавшихся перед глазами в цветные пятна. И ускорился как раз вовремя, чтобы поймать голубую фарфоровую вазу, норовящую свалиться на пол с тонконогого столика.

Аккуратно поставив её обратно, Гарри осторожно разгладил пальцами листики и лепестки ярко-синих роз. Живых, настоящих, благоухающих синих роз.

Это было как сон. Будто его снова забросило в другой мир, где возможны всякие чудеса.

Краем глаза он заметил какие-то силуэты внутри зала, около которого стоял стол с вазой. Оставив в покое цветы, Гарри медленно вошел внутрь.

На него дохнуло сладким ароматом хорошо знакомых цветов. Вдоль стен стояли десятки ваз с пышными охапками роз. Синих-синих. Тысячи раскрывшихся бутонов подсвечивались бледным голубоватым светом напольных светильников. А справа от входа, по центру стены висела большая картина в узорчатой раме.

И чем ближе Гарри подходил к ней, тем всё меньше оставалось воздуха в легких и мыслей в голове. Подойдя неприлично близко, почти касаясь руками холста, он жадно впитывал в себя восторг, вызванный этой картиной.

В раме из светлого дерева, украшенной орнаментом из листьев, развернулся невероятно знакомый сюжет. На заднем фоне бесновались ожившие создания Бездны. Они остервенело вгрызались в широкие колючие плети с крупными бутонами синих роз. Но их попытки устранить препятствие, очевидно, были тщетны: они только ранили себя и злились еще больше.

На переднем плане, отгороженные от преследователей спасительной цветочной стеной, застыли две фигурки. Одной из них был высокий худой юноша в рваном тёмно-синем плаще. Лица было почти не разглядеть под пушистым капюшоном, явно наброшенным на голову в спешке. Из-под искусственного меха виднелись только улыбка, вмещающая в себя мириады чувств, таких как волнение, облегчение, радость, ликование, да светло-серые глаза, горящие живым огнём надежды. Одной ногой он словно упирался в раму, как бы застыв перед решающим прыжком.

Второй фигуркой была маленькая девочка в красном, как огонь, платье, задремавшая на руках юноши. На её каштановых волосах покоился венок, сплетённый из алых роз. Выражение лица было успокаивающе безмятежным, словно она не боялась спать в этих бережных объятиях. Словно знала, что этот человек унесет её из кошмара в другой, хороший мир…

Освещение для картины было подобрано идеально. Тени придавали фигурам на переднем плане такой объём, что они казались живыми. Гарри даже невольно захотелось отойти в сторону, чтобы уступить дорогу юноше с холста.

Эти двое словно застыли на границе миров…

Под рамой, на бронзовой табличке значилось только название произведения — «Спасение от иллюзий».

Мысли Гарри разноцветными клубочками заскакали в голове. Он лихорадочно вспоминал тот день вплоть до самых мелких деталей. И чем дольше он думал обо всём этом, тем сильнее к горлу подбирался навязчивый зудящий ком.

Никто кроме них двоих не знал об этом. Никто кроме них двоих не мог отразить этого в картине. Но в это было сложно поверить.

«Ты всё не так поняла. Всё было иначе. Это ты меня спасла от иллюзий того места. Спасибо тебе, Иб…»

Мужчина застыл, не в силах оторвать взгляда от самой прекрасной и живой картины из всех, что видел за свою недолгую жизнь. Гарри был так переполнен тёплыми чувствами, заполнившими внезапно всю его внутреннюю бездну, что не услышал тихих шагов за спиной.

— Прошу прощения, могу я вам чем-нибудь по… Гарри?

Мужчина обернулся на приятный голос девушки. Где-то с минуту он с радостным восторгом смотрел в удивлённые карие с красноватым оттенком глаза. Такие родные…

Затем на его губах расцвела улыбка.

И она была пышнее всех роз в этой комнате.