День цунами (джен)

— Савада Цунаёши, — по бумажке читает Сквало. — Есть здесь такой?

Полицейская форма, аккуратная короткая стрижка и официально-суровое выражение лица изменили его почти до неузнаваемости. А еще он без меча — невероятно! — и рука затянута в форменную перчатку, такую же, как на протезе. Ни одной особой приметы.

— Красавчик, — шепчутся девушки. — Если бы он вел наш участок, можно было бы создать фан-клуб!

Цуна вдруг ловит себя на том, что полностью с ними согласен и даже готов вступить в предполагаемый фан-клуб. Наверное, это такая странная защитная реакция: ему совсем не хочется думать о причине появления Сквало в университетской аудитории под видом офицера полиции, да еще и с ордером на имя Савады Цунаёши.

Зато причины очень интересны сокурсникам.

— Эй, Савада, что ему от тебя надо?

— Дорогу перешел в неположенном месте?

— Конфетный фантик мимо урны кинул?

В университете репутация Савады Цунаёши не слишком отличается от школьной. Тихоня, неудачник, последние строчки в рейтинге успеваемости. Разница лишь в том, что теперь Цуну это устраивает. Незаметный неудачник, не привлекающий лишнего внимания, — что может быть лучше.

— Савада, — повторяет лектор.

Цуна встает.

— Следуйте за мной, — взгляд Сквало цепок и равнодушен, совсем как у настоящего полицейского.

Цуна сует тетрадь в сумку и только потом спохватывается:

— А что я сделал?

— Надеюсь, ничего, — с каменным лицом отвечает Сквало. — Вы нужны для дачи свидетельских показаний.

— Хорошо, — пожимает плечами Цуна.

Он выходит вслед за Сквало под любопытными, как ни разу до этого дня, взглядами сокурсников. Молча идет по пустым и гулким университетским коридорам, лестницам, по залитому солнцем широкому двору. Садится в полицейскую машину. Сквало трогает с места так, будто за ними гонится вся мафия мира. И только теперь Цуна спрашивает:

— Остальные в порядке?

— Все по плану, — Сквало выворачивает на трассу и включает сирену. — Пристегнись.

Скорость вжимает в мягкую спинку сиденья, тревога вскипает в крови готовностью к драке.

— Я надеялся, что это случится позже, — говорит Цуна.

— Какая разница, — резко отвечает Сквало. — Раньше или позже, драться пришлось бы. В любом случае.

«В любом случае» — это значит, кто бы ни сменил Девятого, он или Занзас. Жесткий босс, к тому же не кровный сын прежнего, не признанный кольцами Вонголы, или чрезмерно мягкий, ничего не смыслящий в делах мафии наследник Примо. Оба варианта оставляют слишком много уязвимых точек для атаки, а у Вонголы достаточно врагов.

Остается надеяться, что врагам и в голову не придет третий вариант, в котором Занзас и Савада Цунаёши действуют согласованно. О Конфликте Колец знает каждая собака, а обо всем, что было после, — только узкий круг своих.

Сквало выключает сирену и сворачивает в переулок. Петляет по дворам многоэтажек. Народу здесь полно, но на полицейскую машину никто не обращает слишком уж пристального внимания. Привычное зрелище: центральное отделение полиции всего в нескольких кварталах.

С иллюзионистами было бы, конечно, проще, но они нужней в Италии. Поэтому приходится разыгрывать дешевый боевик с погонями, похищениями и заметанием следов.

— Здесь, — говорит Сквало, остановив машину на заднем дворе какого-то магазинчика. Бросает на заднее сиденье фуражку, стаскивает форменный китель. — Дуй за мной, Савада.

Они проходят в подсобку магазина и переодеваются — долой строгие белые рубашки, форменные галстуки, наглаженные брюки и начищенные туфли. Джинсы, футболки, бейсболки, растоптанные кроссовки, по банке колы — и из магазинчика выходят два утомленных жарой раздолбая. Снова переулки, задворки, так и не выпитая кола летит в мусорный бак, Сквало сворачивает в подъезд, бежит вверх по узкой лестнице, Цуна считает этажи. На восьмом Сквало открывает ключом дверь и вваливается в квартиру.

— Все, Савада, ждем. Жратва в холодильнике, оружие в комнате.

— Думаешь, выследят? — Цуна оглядывает узкий коридор, разувается и идет дальше, в комнату. — Мы так старательно убегали.

— Выследят, — ухмыляется Сквало. — Никогда не недооценивай врага. Они тоже готовились.

Он надевает варийское кольцо и пристегивает меч. Цуна сует в карман перчатки. Идет в кухню, достает из холодильника коробку с бенто, бутылочку с острым соусом. В кухонное окно бьют сквозь жалюзи косые солнечные лучи, в полосах света пляшут пылинки. Жарко. Душ — за стенкой — так же недостижим, как сицилийские пляжи. Глупо было бы встретить врага голым и в мыле.

В роли наживки Цуна чувствует себя на удивление спокойно. Спокойней, чем если бы и в самом деле отсиживался в какой-нибудь норе, предоставив сражаться другим. Сквало приходит с ноутбуком, садится напротив и утыкается в экран.

Цуна ест неторопливо, вслушиваясь в тишину квартиры, поглядывая в небо за окном. Если расчеты верны, наиболее вероятный сценарий нападения — через окно, при поддержке иллюзиониста. Поэтому жалюзи задвинуты наполовину, а Цуна готов сразу бить на поражение.

Сквало резко, свистяще выдыхает сквозь зубы:

— Чертовы отбросы. Поздравляю, Савада, прикрытия не будет. Идиотов срисовали в аэропорту, как сопливых щенков.

Цуна пожимает плечами:

— Никакая операция не обходится без накладок, верно? — ждет немного и все-таки спрашивает: — Как дела у ребят?

— Лучше, чем у тебя, — хмыкает Сквало. — Не забывай, кто у нас «цель номер один».

Операцию планировали заранее, еще при Девятом. Дон Тимотео лучше всех знал, кто в Альянсе колеблется, кто только и ждет случая оттяпать у Вонголы кусок пожирнее, кому поперек горла Занзас, а кто не хочет подчиняться «японскому щенку». Знал, через кого запустить «утечку информации» и какую именно, чтобы в нужный момент кто-то кинулся охотиться на Саваду, кто-то — на Занзаса, а кто-то — сел ждать, пока Занзас уничтожит Саваду и можно будет обвинить его в нарушении законов. Индивидуальная ловушка для каждого. Прощальный подарок наследникам — Альянс, основательно очищенный от ненадежных элементов. Спусковым крючком для всех этих ловушек должна была стать смерть дона Тимотео, и Цуна даже не хотел знать, что по этому поводу сказал Занзас. В конце концов, вряд ли они могли не выполнить последнюю волю старика.

Остается надеяться, что так искусно развязанная Девятым война закончится к его похоронам. Времени мало, и необходимость ждать нервирует. Но в этой игре первый ход — за противником.

Сквало снова хмыкает:

— Некролог насквозь пропитан патокой. Девятый бы посмеялся.

Наверняка посмеялся бы, мысленно соглашается Цуна. У дона Тимотео вообще было своеобразное чувство юмора — с изрядной долей цинизма.

— Что мы будем делать, если нас не найдут?

— Пойдем в магазин, — Сквало тянется к холодильнику, достает запотевшую бутылку воды. Пьет из горлышка — с каждым глотком на шее дергается кадык. Без длинных волос Сквало кажется таким же неправильным, как без меча, и почему-то трудно отвести взгляд.

— Или ко мне, — Цуна встает, подходит к окну и поднимает жалюзи. — Вдруг они поверили, что ты настоящий полицейский.

— Не делай из себя мишень, придурок.

Цуна отскакивает от окна — а то ведь за шкирку оттащит! — и объясняет:

— Если они уже здесь, пусть найдут быстрее.

— Идиот. Если тебя пристрелят снаружи, я их не достану.

За окном только небо — ясное, чистое, спокойное.

Стекло разлетается фейерверком острых осколков, Цуна зажигает пламя и вскидывает руки навстречу гостям.

Гостю — не тому, кого ждали, но очень даже знакомому.

Пламя расцветает сияющей хризантемой, по полу стучит дождь из расплавленного стекла. Хризантема рассыпается на лепестки под свистящими ударами, и на Цуну несется сияющее кружево лезвий — два меча, а кажется, что все двадцать.

— Оставь его мне! — орет Сквало.

— Извини, нет, — Цуна слишком хорошо помнит мощь кольца Ада. — Он мне должен.

Уровень пламени зашкаливает за максимальный, перекрестный икс-баннер сносит внешнюю стену, будто дом выстроен даже не из картона, а из тончайшей рисовой бумаги. Наверное, с улицы это похоже на взрыв. Где-то в эпицентре этого взрыва должен сейчас распадаться на атомы Генкиши, но Цуна помнит, и сколько раз тот уходил от смерти, подменяя себя иллюзией. Цуна кидается по едва заметному следу тумана, сквозь собственное пламя, сквозь вой пожарных сирен и липкие взгляды зевак, возможно — прямиком в ловушку.

— Кому ты теперь продался? — орет Цуна. — Юни не прикажет меня убить, никогда!

Генкиши возникает из воздуха прямо перед Цуной, лезвия мечей неотвратимо близки. Цуна подставляет под удар ладони, сжимает пальцы на клинках — пламя против пламени, ярость против ярости, глаза в глаза.

— Ненавижу тебя, — шипит Генкиши. — Ты во всем виноват, Савада Цунаёши. Все из-за тебя… Из-за тех воспоминаний! Ты сделал меня предателем, отщепенцем. Наконец я до тебя добрался!

В его глазах — Ад. Цуна впервые видит человека, который настолько потерял себя. Разве что Генкиши в будущем показался ему таким же невменяемым. Здесь уже некого жалеть.

— Ты снова выбрал сам, снова предаешь! — вряд ли Генкиши услышит, но Цуна не может смолчать. Слишком больно — воспоминания мешают сражаться.

Придется подставиться под атаку, чтобы достать его, и попытка будет только одна. Цуна бьет, вложив в единственный удар все свое пламя, всю решимость. Они падают вместе, и горящая пламенем ладонь Цуны сжимается на горле Генкиши.

— Если это снова иллюзия, я убью тебя еще раз. Столько раз, сколько потребуется, чтобы добраться до настоящего.

— Ненавижу, — выдыхает Генкиши. — Будь ты проклят.

Его взгляд теряет осмысленность, а потом из него уходит и жизнь. Тело не тает туманом под руками, но для иллюзиониста такого уровня это ничего не значит. Цуна совсем не уверен в окончательности своей победы. Хотя — он только теперь это замечает — кольца Ада у этого Генкиши нет. Иначе, пожалуй, прохожие увидели бы массу интересных спецэффектов.

— Этот настоящий, — говорит непонятно когда появившийся рядом Сквало. — А ты псих, Савада, хуже Занзаса.

В его голосе — удивленное одобрение.

— Извини, — Цуна с трудом заставляет себя разжать пальцы. Почему-то ему холодно, и сильно кружится голова. — Я знаю, ты хотел бы такого противника. Но он единственный, кого я не смог простить. И он, как видишь, не простил меня.

Сквало рывком поднимает его на ноги, разворачивает. Ругаясь сквозь зубы, рвет на бинты свою футболку.

— Точно псих. Еще немного, и осталось бы только похоронить рядом с Девятым. Сэкономили бы на поминках.

Только теперь Цуна замечает, что отделался вовсе не парой царапин. Что футболка промокла от крови, левую руку не поднять и голова кружится не от злости, а от банальной слабости. Если сейчас их найдут те враги, которых они ждали, Сквало придется справляться одному.

А самое плохое, что в специально приготовленную для драки квартиру на восьмом этаже им уже не вернуться. От нее наверняка остались только обугленные стены, и хорошо, если по соседству обошлось без жертв. Возле дома — пожарные, полиция, машины скорой помощи и куча зевак. И от трупа Генкиши лучше бы убраться побыстрей. От людной улицы их отделяют лишь несколько чахлых деревьев, только благодаря иллюзиям никто не заметил боя.

— Ты сжег мой ноут, — на удивление спокойно сообщает Сквало, закончив с перевязкой. Кажется, накладки в этой операции уже превосходят все статистические погрешности.

— Давай ко мне, — решает Цуна. — Связь, аптечка, вода, нелюбопытные соседи, самая логичная зацепка для поисков.

— Вполне вероятная засада, — криво усмехаясь, добавляет Сквало. — Ладно, похрен, мы и так уже спалились по самые задницы. Поехали. До байка сам дойдешь, или подать карету к принцессе?

Цуна невольно улыбается. Сквало действует на него как хорошая доза допинга.

— А где байк?

— На стоянке за домом. Но толпу надо обойти, у тебя не тот вид, чтобы показываться на глаза копам.

— Дойду, — решает Цуна.

Может, всему причиной бесчисленные прошлые бои, но ему не настолько плохо, как должно бы быть с такими ранами. Он вполне в состоянии собраться и двигаться. Даже драться, если придется. И не так доставалось, зло думает он и заставляет себя идти ровно, не шататься, не опираться о Сквало — тому нужны свободные руки на случай нападения.

Раскаленный летним солнцем асфальт обжигает босые ноги, солнце жарит макушку, рану печет огнем. Сквало покупает бутылку воды в автомате. Цуна пьет жадно, руки дрожат, холодные капли срываются с подбородка на футболку. Навязчивый звон в ушах отступает, сменяясь неровным, как морской прибой, гомоном толпы. При стольких свидетелях можно не опасаться нападения, зато на стоянке наверняка нет ни души.

Цуна наклоняет голову и выливает остатки воды себе на затылок. Мокрые волосы липнут к шее, по спине текут ледяные струйки. Нужно продержаться до байка. Драка будет или там, или уже дома.

Им везет — на стоянке и в самом деле никого. Цуна садится позади Сквало, обнимает его за талию, прижимается щекой к плечу и закрывает глаза. Голова кружится. «Это от скорости», — уговаривает себя Цуна. Скорость, рев мотора, жаркое солнце и жаркий ветер — и все равно леденеют руки и мерзко, ознобно трясет. Цуна думает о том, что для неудачников вроде него статистическую норму неизбежных накладок нужно увеличивать как минимум вдвое. Надо же было Генкиши появиться именно сегодня!

Им везет еще раз — в квартире Цуны не ждет засада. Сквало быстро осматривается, Цуна первым делом вводит для него пароль на своем ноутбуке и уже потом бредет, задевая стены, в ванную. Ему нужны вода и аптечка. И быстро: он не хочет показать Сквало, насколько ему плохо. Сам ведь полез почти с голыми руками на мечника-иллюзиониста. Придурок, что скажешь.

Когда он возвращается в комнату, Сквало коротко бросает:

— В Италии все по плану, с твоими тоже. Босс велел передать, что ты долбоеб и что он сам тебя убьет, чтоб не мучился. — Поднимает взгляд от экрана и смотрит на Цуну — долго, изучающе. Так, что тот словно видит себя его глазами: прилипшие ко лбу мокрые волосы, худые плечи, криво наложенная свежая повязка через грудь, впалый живот. Совсем не крутой вид. Не для босса мафии. Хотя они ведь договорились, что Десятым боссом станет Занзас. А кольца, символ наследника, останутся у Савады.

Цуна втихую надеется, что рано или поздно у Занзаса появятся другие наследники, но пока что он единственный, и его детское нежелание становиться боссом мало что значит. Он нужен Семье.

— Скажи честно, Савада, ты хоть на что-то сейчас годен?

— Есть и спать — запросто, — невесело смеется Цуна.

Сквало фыркает:

— Тогда ешь и спи. Может, пока они придут, оклемаешься.

— Ты же не думаешь, что я оставлю тебя драться одного?

— Нужен ты мне такой, — Сквало толкает его к кровати. — Спи.

Цуна отключается, едва коснувшись головой подушки.

Он просыпается ночью. В распахнутое окно заглядывает луна, Сквало сидит на подоконнике и в лунном свете кажется призраком. Хочется подойти и потрогать, убедиться, что настоящий. Но при мысли о «потрогать» почему-то кидает в жар.

— Не строй из себя мишень, — говорит Цуна, пряча внезапное смущение.

— В кухне на столе мясо, — не оборачиваясь, сообщает Сквало.

Цуна радостно хватается за возможность отступить и сбегает в кухню. Мясо, чай и шоколад — отличный набор, чтобы окончательно прийти в себя. Заодно можно спокойно подумать, почему вид Сквало в его квартире вызывает такие странные чувства.

Не только потому что в его квартире, решает Цуна, расправившись с огромным стейком. Сегодня со Сквало вообще все не так. Слишком непривычно — начиная от короткой стрижки и полицейской формы и заканчивая поездкой на байке. Цуна привык к другому его образу — шумному, задиристому, опасному. В его воспоминаниях Сквало орет и размахивает мечом, а не сидит носом в ноутбук или вот таким тихим призраком на подоконнике. Знакомый ему Сквало не уступит другому того, кто годится в противники. Он не заботится о перевязках, воде и мясе для раненого — если это не Занзас, конечно, — он лезет в драку первым, и заботиться потом нужно о нем. Иногда. Если позволит.

Как будто человек, которого ты знал чуть ли не полжизни, вдруг оказался незнакомцем.

Желание рассмотреть поближе этого незнакомца перестает казаться странным. Цуна наливает себе чай, берет шоколадку и идет в комнату. Спрашивает:

— Сделать тебе чаю? Или кофе?

— Воды, — не оборачиваясь, отвечает Сквало.

Цуна приносит ему бутылку из холодильника, почти без удивления отмечая, что рад предлогу подойти вплотную. Будто для этого вообще нужен предлог. Сквало жадно пьет, запрокинув голову, кадык ходит вверх-вниз, отмечая глотки. Потом спрашивает:

— Ты как?

Его взгляд ощупывает Цуну с головы до ног, лишь слегка задерживаясь на повязках. Он кажется физически ощутимым, почти горячим.

— В порядке, — торопливо отвечает Цуна. До порядка там, конечно, далеко, Сквало и сам прекрасно знает, как ощущаешь себя с такими ранами, но драться он сможет, сейчас это главное. — Новости?

— Важного ничего. — Сквало отворачивается и снова прикладывается к запотевшей бутылке.

Цуна остается стоять рядом с ним, глядя за окно. Там есть на что посмотреть, и Сквало сразу перестает казаться задумчивым призраком. За окном плавает Ало — словно улица стала вдруг гигантским аквариумом, океанским дном. В голубоватом свете пламени проявляются и снова исчезают невысокие деревья, качели на детской площадке, стоянка в торце дома. Ало бьет хвостом, изгибается, закладывая крутые восьмерки. Когда она проплывает мимо окна, Цуну окатывает холодной морской свежестью.

— Красивая, — говорит он. Забытый шоколад тает в ладони.

— Сильная, — кивает Сквало. — Отличное оружие.

Словно услышав его слова, Ало ныряет вниз, к тротуару. Навстречу ей бьет алый всполох. Цуна глядит, как огромные челюсти перекусывают человека надвое, и происходящее кажется ему сном.

— Третий, — буднично сообщает Сквало.

Цуна неловко берет из его рук бутылку, делает глоток. Вода холодной струйкой течет по подбородку. Сквало глядит остро и зло.

— Вария, — шепчет Цуна. — Как только мне кажется, что я уже привык, вы тут же меня разубеждаете.

— Только разведи мне тут сопли, — Сквало отворачивается, Ало несется в стоянке и таранит небольшой серый фургончик. Оттуда выскакивают черные фигуры с автоматами. Палить по призрачной акуле — для этого надо быть или идиотами, или в крайней степени шока. Цуна надеется на второе: мысль о том, что убивать его прислали идиотов, не греет самолюбие.

— Не разведу, — тихо отвечает Цуна. — Я знаю, так надо.

— Отбросы, — Сквало мотает головой, и Цуна ловит себя на воспоминании: раньше от такого движения белая волна волос хлестала воздух. — Этих жалеть нечего. Даже ты с ними не договорился бы.

— «Сопляк, готовый десять раз сходить к врагу на поклон», — невесело повторяет Цуна самую нелестную характеристику из слышанных о себе.

— А если не поможет, на одиннадцатый размажет по стенке, — продолжает вдруг Сквало. — Потом будет долго извиняться, предложит родственникам покойного компенсацию и сведет на нет весь устрашающий эффект. Ничего, Савада. Пять лет назад ты и такого не мог, еще лет через пять будешь вполне приемлемым кандидатом в боссы. Если доживешь.

— Ты решил немного поднять мне самооценку? — Цуне хочется смеяться или убежать, он сам не знает, чего больше.

Сквало кладет ладонь ему на затылок, и вопрос перестает быть актуальным. Сжимает пальцы на волосах и слегка запрокидывает ему голову — так, что теперь они глядят в глаза друг другу.

— Занзасу нужен сильный наследник, — говорит он, а Цуна думает, что в глазах Сквало ему почему-то видится совсем другое. Как будто не Занзасу, а самому Сквало неприятно думать, что кандидат в Одиннадцатые — никчемный неудачник. Сквало хочет видеть его сильным. Таким же сильным и опасным, как Ало, как Занзас.

Пока они говорили, Ало разделалась с автоматчиками и теперь снова плавает мимо окна, сыто и лениво, обдавая солоноватой прохладой. Вкус моря и крови. Цуна вдруг думает, что у Сквало должен быть такой же вкус.

Он гонит от себя эту мысль, и чем старательней гонит, тем сильнее хочется проверить.

— Обуйся, — говорит вдруг Сквало. — Тебе драться в любой момент.

Ходить по квартире в уличной обуви кажется диким, но Сквало прав. Цуна натягивает кроссовки, прячет под свежей футболкой присохшую, в пятнах крови повязку. И все это время чувствует на себе внимательный, оценивающий взгляд. Мысли Сквало предельно ясны сейчас: он решает, сможет ли будущий Одиннадцатый сражаться или пора брать его за шкирку и спасать, наплевав на успешное завершение операции.

— Я смогу, Сквало, — говорит Цуна.

Тот резко кивает и отворачивается к окну. Цуна допивает остывший чай, слизывает с пальцев растаявший шоколад. Сквало едва видится темным силуэтом, но, когда мимо проплывает Ало, пламя дождя окутывает его едва заметной мерцающей дымкой.

Появление новых врагов заставляет почти обрадоваться. Уж точно вздохнуть с облегчением. На этот раз нападение выглядит серьезно — возможно, предыдущие жертвы Ало были всего лишь пешками, посланными на убой, чтобы прощупать цель. Акулу окружает стая ураганных гиен, твари вьются вокруг, норовя выдрать кусок пламени из ее боков, вцепиться в хвост и плавники, повиснуть на морде. Ало вертится, бьет хвостом, отбрасывает от себя врагов, но они тут же возвращаются. Силы примерно равны, за Ало можно не волноваться, но помочь хозяину она не сможет. Цуна натягивает перчатки. Ало-голубые всполохи бьют по глазам, и ночь кажется еще темнее. В этой тьме не разглядеть врагов, остается ждать. Рано или поздно они себя обнаружат.

Входная дверь с треском слетает с петель.

— Держи окно, — бросает Сквало, исчезая в коридоре.

За спиной сухо щелкают выстрелы. У Цуны ворочается в животе ледяное, тревожное, страшное предчувствие. Оборачиваться нельзя. Залить улицу за окном пламенем вслепую, чтоб уж наверняка никто не подобрался, тоже нельзя — пострадает Ало. Цуна ждет, нелепо выставив ладони, готовый бить прицельно, и вот теперь точно ощущает себя мишенью — открытой, доступной всем. Осталось яблочко против сердца нарисовать. Наверное, его до сих пор не пристрелили только благодаря Ало — она сражается как раз напротив окна.

Вопрос времени. На месте нападающих сам Цуна уже успел бы подобраться ближе.

В коридоре повисает глухая мертвая тишина, и в этот самый миг в Цуну летит алый огненный шар. Расплескивается кляксами о выставленный щит, часть пламени отлетает на штору, на косяк окна, и едва ли не в одно мгновение вспыхивает пожар. Цуна срывает штору, швыряет за окно — а окно уже горит целиком, полыхает, разбрасывая искры, напоминая огненный обруч в цирке. Пламя урагана, вспоминает Цуна, сжигает все, к чему прикоснется. С квартирой можно попрощаться.

— Сквало! — орет Цуна. — Ты жив?

Молчание успевает напугать его до озноба, но тут выстрелы слышатся с лестницы. И тогда Цуна сжимается и прыгает через горящий обруч, как зверь в цирке. Зажигает перчатки, летит прочь от охваченного пожаром дома, к Ало, разворачивается, оставляя ее за спиной, и бьет широким веером, заливая огнем половину улицы — ту самую, откуда, как ему кажется, прилетело в него пламя урагана.

Трещат, корчась в огне, деревья, Цуна отстраненно думает, что соседи уже должны были вызвать пожарных, что полиции сегодня хватит работы, а они со Сквало снова остались без связи. Гиены берут его в кольцо, оставив прежнюю жертву, кидаются, оскалив пасти, плюются огнем. Их слишком много, собственное пламя Цуны едва может их удержать и вряд ли удержит долго. Краем глаза Цуна видит, как Ало описывает крутой вираж и исчезает за углом дома.

Теперь он здесь один. Гиены яростно и целеустремленно прогрызают его защиту, они добьют жертву без прямого участия хозяев — то есть, наверное, это хозяева так думают. Цуна считает иначе. Он отлетает от дома как можно дальше, оттягивает врагов в пустой ночной сквер. И уже там подпускает гиен ближе и замораживает. Лед прорыва точки нуля переходит с одной твари на другую, разрастается, окружает Цуну сверкающей в отсветах пожара сферой. Сквозь ледяные изломы не различишь, что происходит снаружи, и Цуна вновь зажигает пламя, поднимается выше, оставляя лед внизу. Успевает увидеть, как в него несется очередной сгусток пламени урагана, уклоняется — и едва не попадает под следующий удар. Потому что трудно не замереть при виде Ало на гребне огромной волны, сметающей перед собой лед и пепел, чужое пламя и сожженные деревья… «Цунами», — шепчет Цуна. Опомнившись, несется вверх, выше, еще выше и едва успевает пропустить под собой широкий пенный гребень. А потом его дергают за ноги, и он оказывается у Ало на спине — рядом со Сквало.

— И подумать только, — бормочет он, — мы собирались сделать все как можно незаметней.

Такого шоу здесь точно еще не видели — и, дай боги, не увидят больше. Счастье, что дом не затронули, иначе точно не обошлось бы без жертв.

Волна замирает, наткнувшись на невидимый барьер, дрожит и кипит, Сквало орет, оскалившись, и Цуна готов в любой момент взлететь — ему кажется, что он не устоит здесь, не удержится, навернется головой вниз в эту волну. Но Ало держит их обоих, а пламя Сквало проламывает наконец чужой щит, разливается широким потоком, шипя, и уходит, оставив на асфальте два неподвижных тела в черном.

— Дело сделано, — скалится Сквало. — Забираем, нам они пригодятся, а вашей полиции ни к чему.

Издали доносится пожарная сирена, и Цуна вдруг понимает, что на самом деле прошло совсем немного времени. Даже зеваки сбежаться не успели, хотя какие зеваки посреди ночи. Сквало загоняет Ало в коробочку, свободной рукой небрежно сгребает оба тела за воротники, волочет за деревья, за живую изгородь из пышных кустов, подальше от места схватки. В пыли остается широкий неровный след.

Швыряет их на землю, и Цуна думает, что больше всего сейчас хочет упасть рядом. Потом представляет, как Сквало тащит его волоком к машине — кстати, где он думает брать машину? Не на байке же везти два бесчувственных тела, да и не добраться им теперь до байка, там вокруг уже наверняка полно полиции, а у них обоих вид более чем подозрительный.

Сквало убирает меч, идет к дороге и машет рукой, подзывая такси.

Цуна вполне уверенно доходит до машины, старательно думая, что пусть он лучше сдохнет, чем Сквало придется после каждого боя таскать его, как щенка. Отличная мысль, бодрит. Сквало сгружает на заднее сиденье их несостоявшихся убийц, толкает Цуну туда же, а сам садится вперед, бросив недовольно:

— Сколько им говорил — не умеете пить, пейте лимонад. Отбросы.

Таксист смотрит на Цуну с явным неодобрением. Он запомнит, что отвез в отель до неприличия пьяных гайдзинов и набравшегося с ними мальчишку. Очень простое решение, такое простое, что Цуне и в голову не пришло. «Вария, — думает он. — Есть чему поучиться».

Из номера Сквало они наконец могут снова выйти на связь с Италией. Первым делом — связь, хотя больше всего сейчас хочется умыться, поесть, выпить обезболивающего и отключиться до утра. Таких сумасшедших дней Цуне давно не перепадало. Как будто появление Сквало в тихой университетской аудитории стронуло с места лавину или породило волну в океане — ту самую, которая росла и росла, пока не превратилась в цунами с акулой на гребне.

— Босс, — связь есть, но дальше первого слова Сквало не успевает сказать ничего.

— Придурки, — рычит Занзас, — возвращайтесь немедленно! Ваши морды светят в полицейских участках по всей Японии.

Цуна не успевает подумать о том, откуда Занзас это знает. Тот рассказывает сам — о полицейской базе данных, подброшенной куда не надо информации, ориентировках на Саваду Цунаёши и Супербию Сквало. О том, что слившую их крысу нашли, но вряд ли знание о свершившейся мести облегчит им пребывание за решеткой.

— Катер ждет за территориальными водами, — заканчивает он. — Разберетесь.

— А с этими что? — Сквало машет мечом в сторону двух так и не пришедших в себя пленников.

— Добей, — бросает Занзас. И отключается.

Цуна не хочет видеть, как Сквало будет добивать безоружных и беспомощных, ему и так хватило сегодня смертей. Но почему-то и уйти не может. Не может даже закрыть глаза. Как будто прежний он остался по ту сторону волны, там, где Девятый еще жил и его наследники не должны были отстаивать Вонголу. Там, где еще можно было оставаться слабаком, неудачником, простым студентом.

Два взмаха меча как будто окончательно отрезают от Цуны прежнюю жизнь. Сквало распахивает окно и выпускает из коробочки Ало.

— Поехали, Савада.

Его рука живая и теплая, а хватка — мертвая, стальная. Спина Ало пружинит под ногами. Наверное, их видят, но теперь все равно.

Городские огни стремительно уходят вниз и назад. Ало то ли плывет, то ли висит в густой, осязаемой темноте. Море сверху кажется твердым, отлитым из черного стекла, блики лунного света отражаются от него, усиливая эффект. Сквало обнимает за плечи, прижимая спиной к себе, и это единственная точка опоры и единственная связь с реальностью, которая осталась у Цуны. Цуна ощущает тепло его тела, размеренное дыхание, но не видит, и от этого почему-то легко.

— Сквало, — начинает он. И замолкает, не зная, как продолжить. Как сказать вслух о том, чего сам толком не понимаешь? О смутном, едва уловимом чувстве, которому не можешь дать названия, от которого просто тепло и спокойно?

— Что, Савада? — непривычно тихо спрашивает Сквало.

И Цуна говорит совсем не то.

— У меня не осталось выбора, да? Университет и Намимори — я уже не вернусь? Теперь только мафия?

— Так бывает, — говорит Сквало.

Это совсем не кажется утешением, но почему-то утешает. Цуна пытается думать о том, что его ждут в Италии, что его Семья — и там тоже. Но в мыслях только сегодняшний день, до краев наполненный неудачами, схватками и — теперь Цуна это понимает — везением тоже. В конце концов, они оба живы.

— Ладно, все равно студент из меня никчемный. — Цуна ежится от налетевшего порыва ветра, соленого, пахнущего близким штормом. — Ты за один день научил меня большему, чем все наши преподаватели за год.

— Так, может, это не студент никчемный, а преподаватели? — усмехается Сквало. — Я повторю, Савада, из тебя еще выйдет вполне приемлемый босс.

«Я вас не подведу», — хочет сказать Цуна. А может: «Я не разочарую тебя»? Запутавшись в этих двух таких похожих и таких разных ответах, он выбирает третий:

— Спасибо, Сквало.

Снизу сигналит катер — узкий луч прожектора клинком вспарывает темноту. Ало ныряет вниз, хватка Сквало становится крепче. Несколько последних мгновений, и Япония останется позади. Но сейчас Цуне кажется, что получит он не меньше, чем потерял.