В поисках истины (джен)

Седовласый мужчина сидел за столом, невнятно бормоча что-то себе под нос и листая старую тетрадь. Комнату освещала лишь одна свеча, в темноте едва можно было разглядеть обстановку комнаты — старый массивный письменный стол, за которым сидел мужчина, книжный шкаф у дальней стены, и кресло, такое же массивное, как письменный стол. Света свечи было недостаточно, чтобы полностью разглядеть, что было написано в той тетради. Но чтение так заняло мужчину, что он не заметил, как перед ним на стол поставила тарелку, полную наваристого борща, твёрдая женская рука.

— Антон Михайлович, дорогой, оторвись ты от писулек своих, покушай! — приобняв его за шею, произнесла маленького роста женщина, такая же седая, как и её муж.

— Хорошо, дорогая! — устало потерев глаза, ответил ей Антон Михайлович. — Права ты, душа моя, заработался что-то. Но больно занятную идею подкинул мне Гриндевальд.

— Дай-ка я гляну, — улыбнулась ему жена, взяла тетрадь со стола, присела на диван, что темным пятном выделялся в углу комнаты, в неверном свете свечи больше похожий просто на еще одну тень, более глубокую, чем остальные, и углубилась в чтение.

Спустя несколько минут, когда ложка Антона Михайловича проскребла по пустому дну тарелки, Лизавета Ивановна, а именно так звали его жену, поднялась с дивана и произнесла, смотря почему-то в маленькое окошко:

— Интересные мысли, но ошибок там море. Если ты вознамерился это осуществить, то я помогу тебе.

— Но, Лизавета!.. — начал было Антон Михайлович, но жена властно оборвала его:

— Не спорь, Антоша, не спорь. Каким ты бы ни был великолепным по силе волшебником, но оперировать заклинаниями при создании артефакта я умею лучше тебя. И если ты меня любишь, то позволишь присутствовать и помогать в этом замечательном и одном из самых, не побоюсь этого слова, величайших моментов в истории магии. Так что я буду создавать его вместе с тобой.

— Хорошо, дорогая! — смирился, улыбнувшись, Антон Михайлович. — Тогда приступим к работе?

— О да, её у нас будет очень много.

Супруги Долоховы, известные магической Европе малецифистики и артефактологи, склонились в маленьком полуподвале, что заменял в их бухарестском доме лабораторию, над тетрадью, данной им на изучение Геллертом Гриндевальдом, величайшим темным волшебником того времени и авантюристом с большой буквы. Тетрадь таила в себе переводы манускриптов сэра Ричарда, хранителя святого Грааля, одного из самых таинственных артефактов, созданного на рубеже времён волшебником, которого называли мессией — Иисусом.

— Смотри, Антон, — указала Лизавета на строчку в тетради. — Кубок Огня. Он здесь почему?

— Ты не дочитала, милая. Задолго до появления Грааля кельты создали чашу, которая по своим свойствам была во многом схожа с нашим объектом: воскрешение, невозможность утаить правду. Но её отличие было в том, что она как раз больше работала с распознаванием правды. И лгущего наказывала весьма кардинально — сжигала без остатка его кровь. Насчёт воскрешения сказано тоже немало, но, в отличие от Грааля, чаша не подходит в качестве именно воскрешающего сосуда или артефакта.

— А Кубок Огня — это не тот ли случайно, что последние несколько сотен лет использовали для заключения магического контракта при участии в школьном Турнире Трёх Волшебников?

— Да, именно, дорогая. Ты ничего не путаешь. Древняя кельтская чаша огня и современный Кубок Огня — один и тот же артефакт, только последние столетия он используется совершенно не по назначению. А потому нам не подходит, и мне, если честно, очень жаль. Не нужно было бы возиться с корявыми переводами манускриптов этого рыцаря.

— Насколько я помню, их должно было быть два. В первом хранилась карта с точным местоположением Грааля, а во втором — секрет его создания, не так ли?

— Да, так, но первый манускрипт был разделён на две части и исчез. Найти его так и не смогли. А вот второй неведомым образом попал к Гриндевальду, который схватился за него руками и ногами. Идея воскрешения среди волшебников его масштаба очень сильна, что крайне мне не нравится. Волшебник должен создавать творения, что оставят о нем память навеки, а не лелеять мечту о воскрешении и вечной жизни.

— Милый, Антоша, тебя заносит. Ведь мы как раз сейчас и занимаемся этим, создаём артефакт воскрешения для одного из сильнейших волшебников Европы и, может быть, всего мира. Хотя…

— Что, Лизавета?

— Ты вполне мог бы дать отпор как Гриндевальду, так и любому другому волшебнику, стать их повелителем, а не работать на них.

— Лизонька, ну ты же знаешь, я посвятил себя науке и тебе. Зачем мне эта власть?

— Возможно, — шепнула она ему на ухо, нежно чмокнув в щёку. — Ладно, давай продолжим работу.

Под светом одинокой свечи в полутёмном полуподвале две волшебные палочки, направляемые двумя волшебниками, взметнулись вверх, выписывая замысловатые фигуры в воздухе, что древними рунами загорались во мраке. Руны, сверкая, кружились над деревянной чашей, стоявшей на косоватом столе, и через краткие мгновения непонятного, но завораживающего танца искрами опускались на её дно.

Долгий час не смолкали заклятья, охрипли уже голоса, и вот, наконец, последняя была произнесена заклинания строка. Дымом заволокло полуподвал, стены затряслись, осыпаясь древесными щепками и мелким щебнем — секунда, вторая, вдруг разом всё стихло.

Сквозь дым, на ощупь найдя руку жены, Антон Михайлович Долохов сипло спросил, еле языком ворочая:

— Получилось?

— Не знаю… — отозвалась Лизавета Ивановна, в лёгком испуге крепко стискивая руку супруга.

Неясный свет неожиданно разлился у дальней стены, и из него вышла фигура, закованная в латы.

Голосом тихим рыцарь Грааля произнёс:

— Вы сделали неправильный выбор! — и исчез, задув перед этим одинокую свечу, оставив в полном мраке полуподвал.

Спустя минуту юный Антонин, сын Антона Михайловича и Лизаветы Ивановны, спустился к ним в лабораторию проверить, что произошло. В полуподвале было пусто, лишь лёгкий дым струился от свечи.