План царевны (гет)

Предрассветный туман низко стелился по болоту, из глубин которого доносилась песня:

Высматривал ты стрелы в звёздной сини,

Искал меня в озёрных отраженьях.

А я жила в болоте и полынью

Закусывала горечь поражений.

Давно мечты оставив и надежды,

В зелёной ряске пряталась стыдливо -

Холодной шкуркой сделалась одежда,

И домом обернулась мне крапива.

День с ночью по привычке перепутав,

Спала я пузом кверху на кувшинке,

Мне другом был утопленник раздутый

В раскисшем адидасовском ботинке.

А ты меня искал и в тридевятом,

И в тривосьмое сунулся, конечно -

Уставший принц, почти что император,

В короне золотой шестиконечной.

Куда рука твоя стрелу пустила?

Стрелку плохому вечно лук мешает.

А у меня кикимора гостила

И тётя Жаба — та, глухонемая.

По пятницам в трясине у Елани

Я пела хором лисам и русалкам...

Из прибрежной заводи выбрался на землю водяной и, закрыв уши ладошками и гулко шлёпая ластами, протопал в сторону близлежащего леса. А неизвестная певица продолжала надрываться:

А тут твоя стрела — торчит в диване,

Не довезённом дачником до свалки!

А мне мой быт меж листьев камышиных

Так дорог стал — не описать и в сказке.

Приятней вкус мне лапок комариных

И спать предпочитаю только в ряске.

Но слово принца камнем нерушимым,

Коли найдёт, меня придавит к трону,

И шкурку он мою сожжёт, скотина,

И на виски напялит мне корону.

Схожу к Яге — пускай раскинет руны,

Как избежать такого переплёта:

Кому б твою стрелу, дурак, подсунуть,

Чтоб не забрался ты в моё болото?

Добравшись до опушки леса, водяной присел на одинокий пенёк, все также зажимая уши. Через несколько минут, когда заунывная песня неизвестной перестала эхом отзываться по болоту, из глубин леса, скрипя и ворча что-то себе под нос, вышел леший. Он опустился на траву рядом с пнём, где сидел водяной, и спросил его:

— Что, опять твоя лягушка расплакалась?

— А кто же ещё, брат? Все никак не может пережить, что Иван не совсем дурак оказался. А ведь у неё такой план был!

— Это какой же план ещё? — удивился леший.

— Я же тебе уже рассказывал!

— Не помню, хоть убей. Расскажи ещё раз, все равно заняться пока нечем!

— Ладно, только прошу, не перебивай. История не очень-то и длинная будет…

Царевну Елену, как ты помнишь, наверное, Кощея Мстиславна, царица Шамаханаская, обратила в лягушку за то, что однажды зеркальце, мастерами Китеж-градского Двора диковинок сделанное, ей напело про её злобный нрав и нос кривой и сравнило с божественной, по его мнению, красотой Елены. Чего, собственно, Кощея стерпеть уже не смогла и, мигом разыскав греческую царевну, превратила её в земноводное зелёное и бородавчатое создание. Осознав, кем она стала, Елена падать в обморок и не подумала, а спешно поскакала искать избавления от облика животного. Добрые люди, которые встретились ей на пути, нашептали, что такое проклятье способна лишь Яга снять. Вот так Елена и оказалась в наших Лукоморских болотах. Сам-то помнишь, когда наши заповедные края в болота превратились или напомнить? Ну, это тогда, когда Руслан, сын княжеский, с Черномором поцапался, воеводой своего батюшки, да и вывели они у дуба рати свои в бою встретиться. А при них два чудища были заморские, один Смаугом прозывался, а второй — Калессином. Оба были подобны статью Горыну нашему, правда у последнего преимущество всяко имелось. Три головы все одной лучше, как мне кажется. Но Горына там и не было, что жаль, честно говоря. Он бы этих пакостников усмирил всяко. Вот Калессин со Смаугом, схватившись, и превратили наши края в одно обширное болото. Все своим огнем да кровью ядовитой пожгли, погубили. Но история не про них.

Доскакала Елена на зелёных лягушачьих лапках до Лукоморских болот, нашла избушку Яги, чудом не затронутой в той бойне, что тут устроили Руслан с Черномором, а бабка-то наша, Яга, сплоховала. Несколько дней над проклятьям Елениным маялась, света белого не видя, но не смогла ничего поделать.

Пригорюнилась Елена, немудрено, конечно, тут было в отчаяние впасть, и осталась на болотах жить-поживать. А так как нраву она была дерзкого да гордого, её даже мои кикиморы спустя день после знакомства обходить стороной стали. Не люба она была Лукоморским обывателям, но придумать, как её с болот выгнать, и они ничего не смогли.

А в ту пору у князя Лукоморского второй сын, младшенький, в силу вошёл. Женихом уродился, всем дивчинам на радость, такой красавец — глаз не оторвать. Но помня, что приключилось со старшим сыном, Русланом, что из-за любви к Людмиле половину земель княжеских огнем и кровью испоганил, князь-батюшка повелел Ивану, сыну своему младшему, которого из-за нрава его кроткого и доброго Дураком в народе прозвали, по-иному поступить. Задумал батюшка ему испытание дюже интересное, но, на мой взгляд, бессмысленное да безответственное, но кто я такой, чтобы князю указывать? В общем, повелел князь Ивану запустить стрелу из лука волшебного в небо. Задумка была такова, что, куда стрела упадёт, там пусть княжич невесту себе и ищет. Дурость, одним словом, а ежели бы стрела в коровник угодила или мужскую уборную? Но не нам князя судить за маразм старческий, чай сами уже не молоды.

Так вот, запустил стрелу Иван в небо синее, а она возьми, ветром подхваченная, улетела в болото наше и прям к лягушке-царевне, Елене, дуре строптивой, греческой, в диван, что среди камышей стоял посреди топи, и воткнулась.

А Елена к тому времени обжилась, уже и забыла о своём горе, привыкла к образу животному. Добрее стала, ласковей. Диван себе откуда-то припёрла в камыши и песни стала распевать. Её песнями не только русалки заслушивались, но и я, пень замшелый. А пела она неспроста, как оказалось. У неё на мой счёт, оказывается, план возник. Женить она меня на себе хотела, владычицей болотной стать, чтоб кикиморам моим, что по началу нос от неё воротили, отомстить, вот и пела она мне песни душевные. И я, дурак, поверил в её любовь! А тут Иван, стрела евонная! Что делать лягушонке, ведь сил у неё противостоять сыну княжескому в животном обличье не было?

Елена не дурой уж совсем оказалась. Как стрелу увидела да Ивана, по болоту бредущего, споро все скумекала да ко мне в заводь прыгнула. Рассказала мне все как на духу, а я с дуру осерчал и утопил малость мальца. Неделю его держал в заложниках, покуда князь от своих слов об испытании дурном не отказался и Ивану Дураку другую невесту, ту самую Кощею Мстиславну, царицу Шамаханскую, не сосватал.

В тот же день, когда Иван с Кощеей свадьбу сыграл, и я оженился на Елене. Вот дурак я был! Лучше бы к Яге посватался, чтобы она мне на всю жизнь, как тебе, друг сердечный, ненависть к племени женскому привила.

Царевна-лягушка, хоть и квакать попусту любила, но из меня стала так верёвки вить, что я света белого не видел от такой женитьбы.

А Иван и вправду Дураком оказался. Зацепила его Еленка отказом своим, он и повадился каждый день с утра в болото стрелу пускать. Надоел хуже горькой редьки. Мне и так нервы все эта лягушка попортила, так еще и стрелы эти с неба сыпятся, ревность мою возжигают. Я ведь один знал, как Елена выглядит во плоти. От радости великой, что замуж наконец выскочила, Кощея сняла частично заклятье, и ночью царевна моя в человеческом облике гуляла. А зря, как оказалось. Однажды вечером наконец добрался Иван вновь до болота, чтобы на вредную лягушку глянуть, что сердцем его и помыслами овладела крепко. Увидел он её красу обнажённую и страстью так огненной воспылал, что когда я на её крики прибежал, то не сразу и оторвать его смог от жены своей законной.

Узнав, что Иван домогался моей жены, Кощея Мстиславна осерчала и пуще прежнего на неё заклятье наложила. Только недавно ей Яга речь человеческую вернуть смогла. А Ивана Кощея на заставу дальнюю отправила, с басурманами ратиться. Только зря она сделала, скажу я тебе, они его евнухом сделали! А план Елены удался, но каждый день ей и мне портят настроение стрелы, что до сих пор с княжеского двора на наше болота сыпятся. Вот такая история, друг, вышла замысловатая!

Закончив говорить, водяной потянулся, размял кости и начал собираться домой. А леший все еще думал над историей, рассказанной его другом, беззвучно шевеля губами и теребя зелёные кудри. Что-то в этой истории не сходилось по его мнению, что-то было неправильное, но что именно, он никак не мог понять, покуда на опушке леса не появился еще один персонаж.

— Что, хмырь болотный, опять плачешься? — скакнув на поляну, проквакала лягушка.

— Елена?! — выпучил глаза водяной. — А я думал, ты все еще мыться изволишь!

— Ты совсем очумел?! Я ведь земноводное, идиот! Зачем мне мыться долго, да и шкурку я теперь снять не могу, хоть ты и обещал замолвить слово перед Кощеей. Или я нравлюсь тебе такой?

— Слушай, давай позориться перед моим другом старым не будем! Пошли! — подхватив лягушку на руки, водяной споро зашлёпал ластами в сторону заводи. Опустив на листок кувшинки царевну, он махнул рукой на прощание лешему и нырнул в воду.

Проводив взглядом супружескую пару, леший улыбнулся своим мыслям и тихонько прошептал:

— Эх, хорошо, что я Еленку сбагрил этому буль-булю, иначе совсем бы свихнулся!