Stigmatophillia (джен)

Когда я его увидел, он был похож на изувеченный труп. Правда, он сильно отличался от мёртвого тем, что всё ещё мог ходить, дышать. Как мне казалось, на тот момент он не жил — существовал. Делал что-то на автомате, пытался справиться с собой и своим состоянием. Пытался вернуться в норму. Но у него это плохо получалось.

Я увидел его на остановке ранним утром. Солнце как раз уже выкатило свои жёлтые бока, освещая всё вокруг. На улицах было безлюдно — ещё бы, в выходной день не каждый захочет выходить из дому и идти куда-то по своей воле. Он стоял, слегка ссутулившись, но даже это позволяло отметить его высокий рост. Со спины он казался обычным: высокий, с коротко стрижеными волосами, накаченными руками и крепким телом. Возможно, что когда-то он был мечтой многих женщин и мужчин, был весел и общителен, был открыт для мира. Но теперь, сгорбившись и пряча лицо от прохожих, он выглядел как-то забито и отстранённо. Он выглядел так, как будто его не существовало.

В тот момент, бросив быстрый взгляд на него, я не смог оторваться: огромный шрам неровной дугой огибал всё лицо, портя когда-то миловидные черты. Когда-то сломанный нос выглядел крючковато, а колючие глаза и вовсе отталкивали. Он был страшен.

Заметив, что он смотрит на меня, я позорно отвернулся, пряча глаза. Мне было дико стыдно за то, что я неприкрыто пялился на него всё это время, рассматривая этот огромный порез. Особенно паршиво стало тогда, когда он стыдливо отвернулся от меня, поджимая губы.

Ему было стыдно.

Поначалу мне было невдомёк, отчего он испытывал это чувство, а когда до меня дошло — было поздно. На остановке его уже не было.

Тяжело вздохнув, я выудил из кармана телефон и посмотрел на часы. Оставалось совсем немного времени перед моей сменой, а нужного маршрута всё ещё не было.

В первую половину того дня я чувствовал себя ужасно — тот мужчина не покидал моих мыслей, прочно заседая в мозгу. Весь он: его шрам, колючие глаза, крючковатый нос и тонко сжатые губы преследовали меня. Хотелось коснуться, провести пальцем по порезу, мягко огладить подбородок и легонько коснуться губ. Хотелось сказать, что он незабываем, что он красив. Красив в своём уродстве. Хотелось просто любоваться его застарелой болью и изъянами. Его просто до одури хотелось.

К концу вечера справившись с собой, я выкинул его из своих мыслей, с надеждой пообещав себе, что если я встречу его опять, то не побоюсь подойти и сказать о том, что он по-своему красив и что ему не стоит прятать себя всю жизнь.

* * *

Хоть я и пообещал себе не думать о нем — этого не получалось. Я ждал его на остановке, вглядываясь в прохожих. Каждый раз проходя мимо, я желал увидеть его ссутуленные плечи и слегка опущенную голову. Мне всё ещё хотелось верить, что я смогу увидеть его вновь, заглянуть ему в лицо, пристально посмотреть в глаза. Теперь бы я точно не отвернулся, не позволил ему побеждённо опустить взгляд в пол, горбясь ещё больше, стараясь стать как можно незаметнее и меньше. Я бы легко коснулся его плеч, чтобы слегка встряхнуть и сказать: «Остановись!». Я бы…

Но его не было. Я постоянно видел только ускользающую тень своего бурного помешательства. Видел только образ, который тут же растворялся, стоило чуть ближе подойти. Он как будто бы исчез, оставляя после себя только мираж и тяжесть ожидания.

Для меня было непривычным просыпаться каждый день всё раньше и раньше, чтобы бежать на остановку стремглав, ожидать его, волноваться. Для меня было несвойственным что-то желать. Так чисто и откровенно хотеть другого человека рядом с собой — хотеть смотреть на него с утра, хотеть касаться его тела и шрамов, хотеть просто быть нежным и открытым, чтобы открывались в ответ. Хотеть быть рядом.

Слишком много «хотеть» для того, кто привык довольствоваться малым и не ждать от жизни чудес и огромной удачи. Слишком много «хотеть» для человека, которому был безразличен весь мир.

* * *

Его широкий разворот плеч я заметил ещё задолго до того, как вышел на остановку.

Он стоял один. Он не прятался, как это было в нашу первую встречу, не опускал глаз — он стоял с ровной спиной, цепко глядя вперёд. Сперва мне показалось, что я ошибся и это не он, но стремительно подойдя ближе, я убедился в обратном. Его профиль таил всё то, что приглянулось мне в нашу первую встречу: шрам, что жёстко прочерчивал левую щеку, изломанный нос, по горбинке которого хотелось провести пальцем, тонкие сжатые губы, которые выглядели безжизненно. Это был он, только другой. Мне всё ещё не верилось, что за каких-то несколько жалких дней он смог так измениться, но стоило мне подойти ближе, как все его ужимки вернулись. Он не спешил сгорбиться, только лишь голову опустил, стараясь скрыть себя. А я застыл, взглядом цепляясь за него.

Руки чесались — так хотелось дотронуться до него, провести рукой по волосам, зарываясь в них, с благоговением дотронуться до лица, чтобы…

Вынырнув из мечтаний, я вновь заметил, что его нет — пропал, как будто не бывало, как будто привиделся.

* * *

— Прекрати витать в облаках и принимайся за работу!

Это был дельный совет, но ничего поделать с собой я не мог. Он вновь исчез, и отчего-то я знал, что на этот раз надолго. Я пытался забивать все мысли работой или насущными делами, но всё время невольно скатывался к запретному. Я думал о нем, о том, каким он мог быть: грубым и деспотичным в быту, а на людях забитым и пугливым; романтичным и ранимым в отношениях и жизни или же безразличным ко всему. Может, он страдал вспышками неконтролируемой ярости? Или любил издеваться над более слабыми, чтобы вернуть себя в норму? Или просто был добрым и сердечным, поломанным и брошенным?

Всё это снедало меня — хотелось познать его, стать частью его жизни и сущности. Хотелось стать им хоть на миг — такой короткий, но незабываемый. Просто быть рядом или нет — не важно. Даже постоянное наблюдение со стороны меня бы удовлетворило, пусть и не полностью, но всё же я был бы доволен.

Когда мы, наконец, встретились, то он, при виде меня, не опустил голову, не ссутулил плечи, не стал прятать глаза. Он стоял, слегка улыбаясь и глядел вперёд. Его нос, бывший изломанным, заметно выправился и выделялся только небольшой горбинкой. Губы, бывшие слишком плотно сжатыми — были расслаблены, а мелкая улыбка, застывшая на них, располагала к себе. Уродливого шрама практически не было, только тонкая белая нитка лежала на его прежнем месте. Он был совершенно другим — точно не таким, каким я его помнил и к которому тянулся. Даже взгляд, бывший колким, изменился, превращаясь в весеннюю оттепель.

Он был не тем, кого я хотел.

Рядом с ним стояла маленькая девушка, которая держала его за руку, нежно улыбаясь ему в лицо. В его некогда прекрасное лицо.

Отвернувшись от них, я тяжело вздохнул. Мой смысл жизни опять был потерян.