Инсомния (гет)

Иногда я думал, что легче умереть.

Иногда мне казалось, что только смерть может прервать те мучения, на которые меня обрекла жизнь.

Иногда я был уверен, что только со смертью я смогу уснуть.

Это началось ещё в детстве. Я лежал целыми ночами и не сводил взгляда с теней на потолке, ввергавших меня в ужас. В оцепенении я не смыкал глаз до рассвета, и на утро вставал уставший и разбитый. Я отсыпался на уроках и после школы, и на следующую ночь этот кошмар повторялся. Отец отказался покупать мне ночник — ведь я был уже взрослым. И у меня не осталось выбора, кроме как привыкнуть к сковывающему ужасу, приходящему каждую ночь.

И вот я лежу. Низкий диван с промятым матрасом и ставшими влажными от пота скомканными простынями. Спёртый запах духоты и книжной пыли, тёплый, даже горячий летний воздух. Равномерное тиканье часов уже давно перестало казаться равномерным, и я слышу в этом звуке ритм какой-то надоедливой мелодии. Мои глаза закрыты, но я могу воссоздать в воображении внешний вид комнаты вплоть до деталей. Густой, серо-коричневый мрак затянул пространство от окна с плотными шторами до крашеных грязно-зелёных стен. Дверь закрыта, и щель под ней заткнута ковром — чтобы, когда я открою глаза, не увидеть случайно тень чьих-то ног. По потолку гуляют тени, хотя им неоткуда взяться в этой кромешной тьме. Мои глаза закрыты, но детские страхи, злые и навязчивые, проникают из воспоминаний в душу, а оттуда — на сетчатку, и сквозь сомкнутые веки пробираются в мою голову бесформенные чёрные тени.

В моей комнате нет другого времени суток, кроме ночи. Когда прозвенит будильник и я очнусь от болезненно-нервной дремоты, я выпью четыре кружки кофе подряд и попробую заняться книгой.

Вот в чём проблема — я решил стать писателем. В колледже мои статьи печатали в газетах, и один роман был опубликован. А дальше... А дальше ничего.

Я пытаюсь работать по ночам, но отключаюсь, стоит мне написать пару строк. Хотя иногда мне кажется, что я работал до рассвета, со звоном будильника я обнаруживаю лишь несколько напечатанных предложений. Я забываю всё, о чём думал, и пытаюсь начинать заново. В памяти моего компьютера хранится несколько сотен начатых рассказов, названных по датам. Иногда мне кажется, что эти кусочки должны образовывать нечто целое, нечто грандиозное и в некотором смысле гениальное. Но как я ни пытаюсь, я не могу связать их воедино.

Днём работать кажется вообще нереальным — с улицы слышится шум машин, сквозь шторы проникает свет... Нет, днём я могу только спать.

Нину, должно быть, очень злит мой образ жизни. Но она никогда не показывала ни злости, ни раздражения.

Она такое же ночное создание, как и я. Если бы я что-то написал, я бы назвал её своей музой. Хотя она не даёт мне покончить с собой, иногда она меня просто убивает.

Нина очень молчаливая и очень холодная. У нормальных людей температура тела — 36,6 по Цельсию, у меня — 37,1, а у Нины — 35,7. Она холодная, как призрак, как кошмар, как бессонная ночь.

У неё под левым глазом проступает синяя венка. Многие мои рассказы начинаются с этой венки.

Нинины глаза — светло-серые, как небо перед грозой в майский день на берегу моря. В этих глазах застыли океаны и умерли огни, но там поселились все тени с моего потолка. Я боюсь её глаз, я боюсь её взглядов, я боюсь её слов.

Я люблю Нину. Она — моё спасение, мой ангел-хранитель, мой Вергилий в Аду на земле.

Она никогда не остаётся на ночь. Она приходит каждое утро, делает мне кофе и слушает рассказы о моих кошмарах. И вообще-то я встаю по утрам не из-за будильника, а ради Нины.

В её присутствии я могу спать. Очень редко это случается, но если я усну, а она будет рядом, тени останутся в её глазах и не проберутся в мой мозг.

Она ещё темнее моих кошмаров, и меня затягивает в неё, как в чёрную дыру.

По ночам я пытаюсь вспомнить её глаза, так пугающие меня днём, чтобы отогнать её демонами своих. Но мои слишком наглые и слишком старые, а её — слишком прекрасные и слишком эфемерные.

Я вижу тени на потолке. Я вижу крючковатые пальцы, тянущиеся к тонкому горлу. Мучительно медленно они смыкаются на нём, дрожа в такт тикающим часам. Я смотрю на пальцы и вижу кисти рук, худые и костлявые, и длинные предплечья с висящей клочьями кожей. Они уходят наверх и изгибаются в обратную сторону в локтях. Я с ужасом осознаю, что пальцы принадлежат тому же телу, что и горло, которое они душат.

Я дрожу, и зубы мои стучат. Я забыл, как двигаться. Тело не слушается меня, но я явственно чувствую, как из глаз бегут горячие слёзы. Спаси меня, Нина. Приди и спаси меня. Дай мне забыться в твоих демонах.

Я совсем не знаю Нину, а она знает меня от корки до корки. Я изливаю ей душу, и она выпивает меня полностью. Она жадная, Нина. Но мои кошмары жаднее.

Они отбирают меня у неё. Они и её ночные дежурства. Мне хочется, чтобы она переехала жить ко мне, но это невозможно. Она умрёт у меня.

Мы оба ночные создания, но слишком разные. Она — это звёздное небо, морозный воздух и шум ветра в ушах, пока едешь в автомобиле с открытой крышей по загородной трассе под сто километров в час. Я — это моя комната с закрытыми шторами и ковром под дверью.

Я боюсь тех дней, когда она не приходит. Она предлагала купить мне телефон и предупреждать о том, что не сможет прийти, но я отказался. У меня раньше был мобильный, и не было ничего хуже, чем когда он ночью неожиданно пищал или включался, а я, оцепенелый и полуспящий, не мог взять его, чтобы убедиться, что это всего лишь реклама. Нет, спасибо, мне не нужен телефон.

Вчера Нина не пришла. Из-за этого сегодняшнее утро стало адом. Будильник прозвенел, и я заставил себя проснуться. Было ещё темно, и тени гуляли по потолку. Они опять сковали меня, и вдруг опять прозвенел будильник. Я отошёл ото сна, но тени опять загипнотизировали меня. И опять будильник. И опять тени. И опять, и опять...

На следующее утро я обнаружил начало рассказа.

Чёрный лебедь сводил её с ума. Музыка проникала в каждую клеточку её худого тела и заставляла танцевать до последней ноты. Когда она танцевала, её глаза загорались красным, и её тень не успевала за ней...

Не помню, как я это писал. Иногда мне кажется, что это тени пишут за меня.

Она опять не пришла. Я опять пол-дня провёл в полусне. На следующее утро опять какое-то начало, которого я не помню.

Анна смотрела на нож, с которого капала густая бордовая кровь. Только что она ударила своего жениха этим ножом четырнадцать раз, а теперь ей пришла в голову мысль, что она совсем не хотела убивать его. Просто ей очень не хотелось замуж, а отказывать она не умела.

Чтобы не уснуть, я ходил по дому. Я сам сварил себе кофе и выпил порядка десяти кружек. Не помогало, в сон клонило неизменно. Мне нужна была Нина.

Но она всё не появлялась.

Жители деревни призывали силы дождя обратить на них свой взор. То лето выдалось настолько засушливым, что голод зимой был неизбежен. Они сжигали костры и приносили в жертву белых петухов, но боги были беспощадны. Никто не знал, как дожить до следующей весны.

Я не знал, как дожить до следующего утра, но Нина была беспощадна в своём отсутствии.

Маленький Клаус боялся теней, которые отбрасывал клён, росший у окна, на потолок его комнаты. Все смеялись над ним, а он не мог спать. Не мог спать и потел ночью, особенно потела голова, от чего она зудела и чесалась. Маленький Клаус лежал ночами, расчёсывая ногтями кожу, а на утро все его пальцы были в крови.

Она не пришла.

Балерина Анна приносила жертвы богам, чтобы не сойти с ума из-за теней, живущих на её потолке...

...И в моей голове.

Я не встаю с кровати, нет сил. Когда я в последний раз вставал, у меня почернело перед глазами и я упал в обморок. Мне страшно. Где ты, Нина?

Ноутбук стоит на кровати, и я записываю всё, что приходит мне в голову. Пока я могу.

Тени не сходят с потолка уже и днём. Мне страшно, но это не липкий мерзкий ужас, а вполне оправданный страх — я же схожу с ума.

Я схожу с ума без тебя, Нина!

Тени потихоньку залезают обратно. Через глаза, мне в голову.

Они наполняют моё тело изнутри и заставляют пальцы двигаться, печатая что-то. Я не до конца понимаю, что.

Я сплю, сплю, сплю...

Нина — плод моего воображения.

Я проснулся.

Тени заставляли меня печатать всё время, что я спал. Триста с лишним страниц. О чём? Я не знаю.

Моё сумасшествие пахнет горьким кофе и на вкус как бумага. Мне не нужен сон. Они не хотят, чтобы я спал.

Я их уже не боюсь. Сложно продолжать бояться то, что стало частью меня. Я не сопротивляюсь больше. Они дают мне иногда отдыхать. Они дают мне вспоминать глаза Нины.

Я знаю, что пишут они — но напишу всё-таки я. Напишу свой труд. Создам своё сокровище. Оно стоит того, чтобы больше не спать... Никогда.

Нина, Нина, Нина...

В твоих глазах мои демоны сошли с ума.