Приходи ко мне (гет)

Ханна Аббот с самого детства знала, что рано или поздно она унаследует «Дырявый котёл». Будущие перспективы радовали и наполняли душу теплом. Подумать только — однажды Ханна станет владелицей самого знаменитого заведения Косой Аллеи! Воображение рисовало ей картины, как Ханна вступает в должность, наводит порядки, завоёвывает уважение среди сотрудников и посетителей. Еще Ханна любила представлять, как она готовит: тыквенные пироги по маминому рецепту, шоколадные крошки-единорожки, фирменные сдобные котелки… Любовь к кулинарии Ханна переняла от мамы — для них обеих готовка была не нудной обязанностью, но любимым и поистине творческим занятием. Мечтала Ханна и о том, как многие волшебники — даже те, что не замечали её в школе, — восхищённо перешёптываются, едва завидев её. Ещё бы, «Дырявый Котёл» — это вам не какая-то «Кабанья голова», в которую страшно зайти. «Котёл» с давних времён считался самым популярным среди баров для волшебников, а значит, не растеряет своей популярности до тех пор, пока у него будет хороший хозяин, а в том, что из Ханны выйдет толк, она не сомневалась. Впрочем, прежде чем приступать к серьёзной работе, нужно было для начала прилично сдать экзамены. Слёзы были пролиты, нервы потрёпаны, и СОВы благополучно написаны. Но даже самый сложный экзамен — это вам не война. И хотелось бы Ханне бояться только оценок, вот только бояться нужно было ещё и за жизнь, ведь от войны не спрячешься.

Надежда на лучшее в сердце неунывающей Аббот оставалась до тех пор, пока Ханне не сообщили о смерти мамы. Тогда Ханна наконец осознала, что война не щадит никого, включая самых лучших людей. «Не теряйте веры в себя, моя милая», — дала ей наставление добродушная мадам Спраут перед похоронами. «Держись, Ханна, и никогда не сдавайся», — тихо напутствовали её однокурсники на прощание. И Ханна старалась, как могла, чтобы мама ей гордилась. Старалась быть взрослой. Со смертью матери твёрдость духа покинула её, дни стали мрачными и похожими один на другой, а будущее впервые в жизни казалось туманным и неопределённым, словно бы Ханна вновь, как на Прорицаниях, пыталась усмотреть что-то в магическом хрустальном шаре, но не видела ровно ничего. Жаловаться окружающим на несправедливую судьбу было неприлично и стыдно, и оставалось только собирать силы, которые растворились, ушли вместе с самым близким человеком в её жизни. Иногда хотелось сдаться и уйти вслед за мамой — туда, где ей точно будет хорошо, где нет места войнам, слезам и страданиям. Вскоре воспоминаний о прожитом не осталось — мозг услужливо заблокировал их и отправил куда-то на задворки памяти, оставив лишь вечный холод в душе, давящее отчаяние и ноющую боль в груди.

Как только война закончилась, настал черёд вступать в должность и идти навстречу долгожданной судьбе. Разумеется, гордость и уверенность вмиг улетучились, сменившись сомнениями: «А смогу ли я выполнять свои обязанности должным образом?». Дядюшка помогал Ханне с самого первого дня работы, стараясь не нагружать и подбадривать любимицу. Делал он это с двойным усердием, за что Ханна была дяде благодарна. Кто знает, что было бы с ней, не будь его рядом? Ханна быстро вошла во вкус, осознав, что работа здорово помогает отвлечься, а значит, не думать о плохом. Работы хватало. Нужно было контролировать сотрудников, составлять меню, следить за порядком. Также Ханне хотелось освежить обстановку, чтобы она заиграла яркими красками и радовала посетителей, которые слишком многого натерпелись за последние годы и заслужили хотя бы малую толику счастья. «Если не можешь сделать счастливой себя, делай счастливыми окружающих», — всегда говорила Ханне мама, и Ханна не могла не признать, что мама была права.

Мисс Аббот радовалась своей занятости в баре, упиваясь работой от самого рассвета до поздней ночи. Конечно, дядя часто задавал племяннице вопросы о личной жизни, заставляя её смущаться, но что она могла ему ответить? Встречи с друзьями становились всё реже, все дни проходили по заведённому распорядку, а в выходные Ханна традиционно лежала в постели в обнимку с книжками. Бывшие однокурсники точно бы назвали Ханну сумасшедшей и покрутили пальцем у виска, а её всё устраивало. В конце концов, лучшей жизни Ханна и пожелать не могла. Она выжила, а это уже было немало. Ханна не любила оставаться наедине с собственными мыслями. Прислушиваясь к себе, человек начинает тосковать по тому, чего у него нет, и осознаёт, что ему этого до боли не хватает. Разве можно быть счастливым при спокойной жизни, если рядом нет никого, кто подарил бы тепло и заботу? Тьма внутри сердца, казалось, поглотила все светлые мысли и чувства, и Ханна упрямо хваталась за единственное, что держало её на плаву, — работу в своём любимом «Котле».

Если бы Невиллу Лонгботтому задали вопрос, зачем он наведывается в госпиталь Святого Мунго каждый день, неся в руках какие-то непонятные свёртки и колбы, Невилл бы только грубо ответил, что это не чужого ума дело. Ему и так надоели бесконечное ворчание бабушки и доводы колдомедиков, призывающих одуматься. Невилл понимал, что не может взять и бросить начатое. И пусть другие считали все его затеи глупыми, он искренне верил, что вылечит своих родителей, — пусть даже спустя долгие годы. В сердце теплилась надежда, что Невилл сможет хотя бы облегчить страдания родителей. Оставалось только день ото дня выискивать в книгах всё новую и новую информацию о растениях из самых дальних стран, пытаться своими силами создать зелье, которое сделает огромный прорыв в целительстве, и не падать духом, ведь его успехи пока были скромными. С каждым днём оставалось всё меньше и меньше уверенности, что у Невилла что-то выйдет, однако он не бросал начатое ради родителей. Невилл поставил перед собой задачу и был готов биться до смерти, но достичь желаемого. После войны и Битвы за Хогвартс это стало самой очевидной и единственной его целью.

У друзей наступило долгожданное счастье — все они работали, женились, строили планы на будущее. Пока Невилла могла понять одна лишь Луна, которая не раз помогала ему с зельями, искала в книгах полезные сведения в свободное время и при каждой встрече оптимистично заверяла, что всё будет хорошо. Невилл улыбался ей в ответ, благодарил подругу за помощь и не забывал радоваться, что судьба связала его с этой потрясающей девушкой. А однажды она вернулась из долгой командировки с чудным колечком на безымянном пальце. Невилл в тот день крепко обнял Луну, пожелал ей всего хорошего, а заодно попытался смириться с тем, что ещё одна подруга для него отныне была потеряна. Он не мог винить Луну, как и всех остальных друзей, в том, что они живут полной жизнью. Невилл лишь радовался за каждого и не думал печалиться о себе. Бабушка, в обычной своей манере, бесцеремонно поднимала вопрос свадеб и детей, и Невилл лишь краснел и отмахивался от этих разговоров. Те девушки, кому Невилл искренне симпатизировал, уже связали судьбы с другими, а к остальным Невилл не чувствовал интереса. Если же и возникал у него соблазн пригорюниться за стопкой Огденского и дать волю печальным мыслям об одиночестве, разум заставлял своего обладателя стыдиться собственных желаний. О каких девушках может идти речь, пока его родители больны и несчастны? Однако сердце, не умолкая, шептало, что родители не хотели бы, чтобы Невилл жертвовал собственной жизнью, пусть и ради их благополучия…

В итоге Лонгботтом принимал сторону разума, старательно забывая о себе. Добрую половину времени он проводил за копанием в книгах и пергаментных свитках, где ему время от времени удавалось выудить что-то новое, и злился на себя, когда в очередной раз совершал ошибки. Он варил зелья, сжимая зубы и ругаясь, если что-то путал. Пил зелье «Сна без сновидений» каждую ночь, не боясь побочных эффектов, ведь иначе ему не удавалось спать спокойно — снились кошмары, о которых он хотел, но не мог забыть. Когда Невилл бился с тёмными силами ради мира, он был воодушевлён, чувствовал себя сильным и нужным школе, Армии Дамблдора, да всему волшебному миру. И он даже подумать не мог, что стоит только победить Волдеморта и Пожирателей, как жизнь станет пустой, а все цели осуществятся и забудутся, не принося никакой радости оттого, что всё закончилось. Невилл ненавидел себя за то, что он не может бороться с меланхолией и пессимизмом, но от этого только сильнее впадал в уныние. Он цеплялся за призрачные надежды, потому что позволял себе жить лишь ради чего-то, ради хоть какой-то цели. Умом Невилл понимал, что родителям помочь он не сможет, как понимал и то, что всего лишь хочет отвлечься от пустоты и пресности собственной жизни.

* * *

Верхний этаж с видом на небо.

Мы будем ласкать эти звёзды своими глазами.

Проснулась звезда, так похожа на солнце,

Что веками светило над нами,

Обжигая лучами.

Ханна раскрыла все окна в баре и мысленно улыбнулась, когда в зал вместе со свежим воздухом впорхнули солнечные лучи, ещё не успевшие скрыться за тучами. Конец августа у неё всегда сопровождался душевным подъёмом и новыми надеждами. В июле она отдыхала от учёбы, а в августе начинала ждать учебного года и новых впечатлений, которые он обещал принести. Девушка горько усмехнулась при мысли, что этой осенью она не вернётся в Хогвартс, а значит, и надеяться ей больше не на что, но, заслышав звук открывающейся двери, заставила себя улыбнуться, отправляя все обиды и печали подальше. Ханна привычно заняла место за прилавком и, узнав посетителя, улыбнулась уже искренне. Светло-каштановые волосы, добродушное лицо и глаза красивого орехового оттенка — Невилл Лонгботтом. Ханна окинула его взглядом и невольно обратила внимание на признаки усталости: сгорбившиеся плечи, нарочито вежливую улыбку и отчего-то виноватые глаза. Однако нельзя было не заметить, что Невилл вытянулся и возмужал.

— Рада тебя видеть, — промолвила Ханна, — что будешь брать?

Невилл улыбнулся.

— Сливочного пива, пожалуйста.

Открывая бутылку и доставая чистую кружку, Ханна исподтишка наблюдала за однокурсником и думала, заговорит ли он сам или ей стоит взять инициативу в свои руки. Уж больно несчастным выглядел Невилл...

— Спасибо, — поблагодарил Лонгботтом, с интересом оглядываясь вокруг. — Давненько я сюда не захаживал. Уверен, это ты навела здесь чистоту и всё изменила.

— Пытаешься быть вежливым и сделать мне приятно или и вправду заметил перемены? — ответила Ханна вопросом на вопрос, с невинным видом хлопая ресницами.

— И то и другое, — ответил Лонгботтом, чуть расслабившись и улыбнувшись ещё шире.

— Как видишь, я теперь помощница дяди Тома. Он помогает мне увидеть всю «красоту» работы в баре. Завалил меня работой по уши, хотя и удивляется, что я всё успеваю, — зачем-то соврала Аббот.

Пока Невилл разглядывал картины, висящие на стенах, Ханна поспешно отвернулась к прилавку. Руки автоматически взялись за тарелки, которые не нужно было вытирать, а на глазах выступили слёзы. Почему ей хотелось плакать, Ханна не понимала. Может быть, это было связано с ложью, ведь она всегда ненавидела враньё и сама врать не умела. А может, Ханна отвыкла от искреннего общения с людьми, ведь с посетителями ей лишь и нужно было, что поддерживать беседу о курсе галлеона, политической обстановке и погоде.

— У тебя какие-то неприятности? — неожиданно для Ханны тихо спросил Невилл.

Она обернулась, не успев смахнуть слёзы с глаз, а Лонгботтом потупился и ещё тише, почти шёпотом, промолвил:

— Прости за мою бестактность.

И снова эти сутулые плечи и виноватые глаза. Ханна поёжилась и постаралась сделать вид, что он не нарушил границы её личной жизни. Границы, через которые никому не было дозволено переходить.

— Нет-нет, всё в порядке, — ответила она, желая перевести разговор на другую тему, но, к собственному удивлению, добавила, показывая на колдографию в рамке позади себя: — каждый день думаю о маме. О том, как бы она радовалась моим успехам, воцарившемуся миру, окончанию войны... Она ждала этого, но ушла раньше, чем мы победили.

Невилл ссутулился, как-то резко помрачнел и склонил голову набок, словно размышляя, стоит ли ему высказать то, о чём он подумал. Через миг он принял решение и заговорил, пряча взгляд.

— Мои родители в Мунго. Авроры, которых пытками довели до безумия во времена первой войны. Уже столько лет прошло... Я иногда думаю, что лучше бы они погибли. По крайней мере, я бы знал, что им хорошо там. Так что… Я понимаю тебя.

— Ты никогда не говорил о своих родителях, — потрясённо ответила Ханна.

Столько лет они знали друг друга, столько времени проводили вместе в злополучные военные годы, и Невилл ни разу не заикнулся о том, что пострадал от Пожирателей больше, чем вся АД вместе взятая, — кроме Гарри, разве что...

— Я не хотел, чтобы все вокруг смотрели на меня сочувствующими взглядами и жалели. От этого только хуже. К тому же у меня было много времени, чтобы привыкнуть к тому, что о родителях лучше помалкивать, — сказал Невилл, блуждая взглядом по сторонам.

— Неужели ничего нельзя сделать? — робко спросила Ханна, понимая, что правдивый ответ на этот вопрос будет горьким.

— Я пытаюсь, — ответил Невилл, наконец подняв голову, выпрямившись и внимательно посмотрев в её глаза. — Каждый день роюсь в библиотеках, стараюсь варить зелья, которые могут помочь. Пока всё безрезультатно, но я не сдаюсь.

Ханна непроизвольно потянулась к руке Невилла и сжала его ладонь, очнувшись, только когда он вздрогнул и растерянно моргнул. Захотелось отпустить его руку и убежать, но что-то удерживало её от этого. То ли его пристальный взгляд, то ли непонятные чувства, которых Ханна никогда прежде не испытывала.

— Ты не думаешь, что это лишь пустые надежды? — спросил Невилл через несколько секунд, показавшихся обоим долгими.

— Надежды никогда не бывают пустыми, Невилл. Если ты не сдашься, то чего-то обязательно добьёшься. Твоим родителям безумно повезло, что у них такой сын, — произнесла Ханна с мягкой сочувствующей улыбкой, мысленно отметив, что руку её собеседник не отдёрнул.

— Спасибо тебе, Ханна, — ответил Невилл, наконец убирая ладонь из её руки и выкладывая на прилавок горсть мелочи.

— За что? — с еле заметным разочарованием в голосе вымолвила девушка.

— За понимание.

Невилл грустно улыбнулся и направился к выходу, а Ханна растерянным взглядом наблюдала за его удаляющейся спиной и судорожно пыталась придумать хоть что-то, чтобы он не уходил, а задержался здесь. Впервые в жизни ей захотелось, чтобы этот неуклюжий, стеснительный — и самый стойкий и храбрый из всех её знакомых человек — остался рядом. И почему она раньше не замечала его? Почему раньше у неё не возникало желания узнать его поближе?

— Невилл? — поддавшись порыву, окликнула его Ханна, когда он был уже у самой двери, и тихо проговорила, столкнувшись с вопросительным взглядом: — Приходи ко мне, если захочется пообщаться. Я буду рада.

Юноша лишь кивнул, и Ханна невольно вздрогнула от раздавшегося звона колокольчиков. Она вздохнула, с внезапно нахлынувшим сожалением подумав, что Невилл больше не вернётся.

Но когда-нибудь будет, будет

Жара даже лютой зимой.

И когда-нибудь станет, станет

Это время добрей.

И быть может быть будем, будем

Мы любить под счастливой звездой.

И быть может быть станем, станем

Мы друг другу нужней…

* * *

Тысячи лет так мы и жили.

Время терпело, небо чернело над нами.

Устала Земля от войн во Вселенной.

От них она стала холодной,

Как ночная луна.

В Лондон пришла осень. Город опустел, словно все его жители скрылись от серых будней, забившись в свои норы до самой зимы. Посетителей в «Котле» было всё меньше, дожди лили не переставая, а ночи становились холоднее и мрачнее. Ханна замечала, что апатия навалилась на неё с новой силой. Она перестала засыпать без зелья, больше не считала нужным натягивать на лицо беззаботную улыбку и плакала каждое утро, собираясь на работу. Хотелось только, чтобы кто-то обнял, прижал к себе и сказал, что всё пройдёт, но никого рядом не было, и даже дядя Том затих и перестал сыпать бесконечными анекдотами, пытаясь заставить племянницу хоть немного посмеяться.

В один из самых невыносимых дней Ханна, повинуясь какому-то внутреннему чувству, отправилась на прогулку и сама не заметила, как ноги принесли её в парк. Таких же смельчаков, спокойно прогуливающихся по парку в холодную пору, было немного. Все спешили поскорее добраться домой и укрыться в спасительном тепле шерстяных пледов и чьих-то ласковых рук. Ханна огляделась: повсюду голые серые деревья, лужи и вечные тучи над головой — словом, ничего нового. Она расположилась на одной из скамеек, поджав ноги, и поплотнее укуталась в свою куртку. Время тянулось, редкие прохожие мелькали перед глазами, не привлекая внимания, и Ханне не хотелось думать ни о чём.

— Здравствуй, — прозвучал знакомый голос совсем рядом.

Девушка подняла взгляд и невольно улыбнулась. И снова судьба свела её с Невиллом Логботтомом. Тот же унылый взгляд и вымученная улыбка — некоторые вещи не меняются. Ханна отметила, что её сердце застучало быстрее при виде Невилла. После их последней встречи она долгие недели вздрагивала от звона колокольчиков, оповещающего о приходе нового посетителя, зачем-то надеясь, что Невилл всё-таки появится. Ханне меньше всего хотелось навязываться, и поэтому она не искала встречи с бывшим однокурсником. Только и он, кажется, не искал встречи с ней.

— Садись, — кивнула Ханна на скамейку вместо приветствия.

Когда Невилл расположился рядом, ей сразу стало теплее и спокойнее.

— Ты больше не приходил в «Котёл», — заметила она, — а я тебя ждала.

— Я думал, что тебе и своих проблем хватает, и не хотел надоедать, — пробормотал Невилл еле слышно.

Знал бы он, что Ханна хотела именно этого — чтобы он приходил к ней каждый день и надоедал как можно больше. Какой он всё-таки до смешного скромный...

— Как успехи? — спросила Ханна, искренне надеясь, что ответ Невилла будет не таким, как она ожидала.

— Всё бессмысленно, — промолвил Невилл хриплым голосом.

Ханна судорожно вздохнула и с сожалением подумала, что к некоторым счастье не приходит так легко и быстро, как ко всем остальным. Неужели такие люди, как Невилл и его родители, не достойны его? Слишком много пострадало невинных. Слишком многие до сих пор страдают.

— Почему ты спросил, есть ли у меня неприятности? В тот день… — этот вопрос мучил Ханну с тех пор, как он покинул её кафе.

Долгая пауза. И следом тихое:

— У тебя глаза были грустные. Мне слишком знаком этот взгляд.

Воцарилась тишина, но она не доставляла неудобства. Напротив, было приятно чувствовать, что в этом мире есть кто-то, кто тебя понимает. Кто так же страдает, несмотря на окончившуюся войну, и не будет говорить бессмысленных слов, потому что знает, что толку от них нет никакого. Невилл позволил себе приобнять девушку, а Ханна устало опустила голову на его плечо. В кои-то веки тишина не тяготила её. Когда Невилл был рядом, ей не хотелось плакать.

Ханна и Невилл ещё долго просидели в тёплых объятиях друг друга и решили разойтись по домам только ближе к ночи, когда стало невыносимо холодно.

— Приходи ко мне, пожалуйста, — попросила Ханна на прощание.

— Приду, — пообещал Невилл, беря её руки в свои.

Ханна поняла, что на этот раз Невилл сдержит обещание, и улыбнулась. Невилл улыбнулся в ответ и, после недолгого раздумья, потянулся к её губам.

Но когда-нибудь будет, будет

Жара, даже лютой зимой.

И когда-нибудь станет, станет

Это время добрей.

И быть может быть будем, будем

Мы любить под счастливой звездой.

И быть может быть станем, станем

Мы друг другу нужней…