Сто ступеней в вечность (джен)

Если человек умер, его нельзя перестать любить, черт возьми. Особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?

Джером Д. Сэлинджер

— Мы победили! — кричит принц Трандуил, потрясая рукой с зажатой в ней мечом. — Победили!

Ему кажется, будто головокружительное счастье победы затопляет его с головой, опьяняя не хуже самого крепкого вина. Надо найти отца, сказать ему, что… Эльф оглядываться по сторонам, но тут улыбка на его губах блекнет и вскоре исчезает.

Отца нигде нет.

Зелёные глаза лихорадочно сверкают, и он опрометью бежит по полю боя, пытаясь найти, увидеть хоть жалкий проблеск знакомых светлых волос и хитрую смешинку в серых глазах; услышать такой родной и до ужаса дорогой хриплый голос, что зовет его, не важно, хочет ли поздравить с победой иль излить поток обвинений и недовольства.

Что угодно, лишь бы найти…

— Милорд… Трандуил, — тот вздрагивает, будто от удара, и быстро разворачивается. Он рвано выдыхает, цепляясь взглядом за кривой шрам, пересекавший лицо друга, чье появление он, задумавшись, не заметил.

— Таурохтар? — спрашивает принц, поражаясь хриплости собственного голоса.

Он внимательно вглядываясь в усталые карие глаза напротив, пытаясь найти там намек, отблеск на… на что? Он и сам не знает ответа. Лишь хочет удостовериться, понять, что все хорошо.

— Трандуил, послушай, — воин вытирает струйку крови и хмурится, опуская голову. — Мы потеряли больше половины армии. А король…

Сердце в груди замирает, принц чувствует, как кровь отливает от лица. Таурохтар перед ним хмурится ещё сильнее и прикусывает губу, выдавливая из себя тихое:

— Король мертв.

— Что? — принц неуверенно улыбается, будто думая, что ослышался. — Ты, верно, шутишь…

Друг с печалью смотрит на него, и мир Трандуила рассыпается в пепел, стоит ему увидеть лёгкий кивок головы и странное выражение лица, с которым Таурохтар глядит ему прямо в глаза.

— Идем, — тихо произносит тот, но принц будто и не слышит его, лишь бьется в голове одна только фраза: «Мертв. Король мертв. Мертв, мертв, мертв…»

Словно в полудреме он идёт вслед за прямой спиной старого товарища, не замечая ни алых лужиц вязкой крови, что противно хлюпают, стоит только наступить в них, ни сотен тысяч тел, бездыханных тел, смотрящих вслед ему пустыми глазами с изуродованных восковых масок, что были когда-то лицами.

Он идет мимо трупов друзей и знакомых, тех, с кем рос, с кем воевал бок о бок столетиями подряд, с кем смеялся за чашей, полной вина, после победы или зашивал раны, тихо чертыхаясь себе под нос.

Идет, а перед глазами проносятся века, тысячелетия истории, чьей частью ему посчастливилось стать.

Истории, что в этот день закончилась.

* * *

Мир Трандуила рушится во второй раз, когда он всё-таки находит отца.

Его лицо, такое родное и дорогое сердцу принца, слишком бледное, но на губах застыла прежняя улыбка.

Та самая улыбка.

Улыбка, с которой он обещал маленькому сыну, что все обязательно будет хорошо, уводя его прочь из залитого кровью Дориата и осторожно прикрывая глаза ладонью — не давая смотреть на распростертое на холодной земле тело матушки.

Улыбка, с которой он с лёгкой насмешкой во взгляде пронзительных серых глаз смотрел на Транлуила, опьяненного радостью первой победы в учебном спарринге.

Улыбка, которая застыла навеки.

Трандуил падает на колени, судорожно сжимая руку отца, трясет его за плечи, будто пытаясь разбудить. Прижимает до ужаса холодное тело, перепачканное в липкой, темной крови к груди, зарываясь носом в светлые волосы. И кричит.

— Почему он не просыпается? Почему не поднимается? — его трясет, пальцы все сильнее стаскивают руку отца, едва ли не ломая кости; в глазах внезапно мутнеет, и он с трудом смаргивает пелену.

Его губы слишком сухие, в кровь разбитые в ходе недавнего поединка, но Трандуил будто не замечает этого, лихорадочно прижимаясь ими ко лбу отца — как тот сам делал, ещё в бытность сына маленьким мальчишкой, — словно стараясь услышать что-то, понять.

— Он ведь всегда вставал, всегда, что бы ни случилось… почему?

Принц плачет. Плачет, наверное, впервые за всю свою бесконечную жизнь. И снова кричит, срывая голос.

Пальцы, все перемазанные в чужой и своей крови, скользят по серой холодной коже. Кажется, кто-то рядом кричит, зовет его, чьи-то руки пытаются отодрать его собственные от слишком холодного тела отца, но Трандуил будто не слышит, не чувствует этого.

Будто не понимает.

Горячие слезы градом катятся по исцарапанным щекам, смывая кровь и грязь боя, и обжигают хуже любого огня.

Кажется, его все-таки силой отдирают от тела, чьи-то руки крепко прижимают его к себе, не давая вырваться.

Потом проявляется она.

Тонкие девичьи ладони бережно сжимают лицо, вытирая потеки крови и успокаивая разгоряченную кожу. Усталые голубые глаза печально смотрят на него, и Трандуил выдыхает и опускает голову, не в силах выдержать взгляда.

Эллериан неразборчиво шепчет что-то, но от звука ее голоса отчего-то становится легче.

У него в голове родится полчище вопросов: «Как она оказалась здесь? Кто отпустил, провел? Все ли в порядке, цела ли?», но Трандуил молчит, осторожно прижимая к себе хрупкое тело, и слушает сбивчивый шепот, обещающий ему, что все обязательно будет хорошо.

И пусть даже он не верит в это, глядя пустыми глазами на поредевшие ряды своих — теперь своих — воинов, склонившихся в поклоне в дань уважения новому королю; на свежие темные могильные холмики, возвышающиеся на бывшем поле брани; тонкие пальцы жены, привычные мозоли на слишком грубых для леди ладонях, крепко сжимающих его собственную руку, и пронзительный взгляд ярких глаз, отчего-то заставляют его прошептать тихие слова клятвы, что как бы ни извернулась судьба, он сделает все для того, чтобы следующие поколения его народа никогда не познали ужасов войны, чего бы это ни стоило.

И если сейчас все точно не хорошо, он, Трандуил сын Орофера, пожертвует всем за то, чтобы подобные слова не пришлось бы произносить никому более из детей его народа.

Солнце садится. Трандуил равнодушно следит за тем, как оно медленно проходит свой путь и вскоре уже исчезает за багряной кромкой горизонта.

В воздухе отчетливо пахнет пожухлой осенней листвой, спелыми яблоками, рябиной и запекшейся кровью.

Резкий порыв холодного ветра треплет волосы, и сын Орофера морщится, стискивая в пальцах край алого плаща. Слишком много значили для него когда-то эти запахи.

Когда-то.

Прошлое в прошлом, а жизнь в настоящем. Так говорил отец. Когда-то очень давно.

Трандуил хмурится, рассеянно наблюдая за тем, как дубовый лист срывается с ветки, медленно опускаясь на землю. Последние лучи солнца вспыхивают огнем, на мгновение окрашивая листок золотом.

Прошлое должно оставаться в прошлом, жизнь же течет в настоящем. Как много времени у него уйдет на то, чтобы усвоить этот урок?

Он прикусывает губу, пытаясь сдержать тяжелый вздох. Когда-нибудь он привыкнет ко всему этому. Когда-нибудь…

Арфы затягивают свою скорбную песнь, и Трандуил ежится. Вот и ещё одно напоминание о том, где он и что происходит.

Слишком тихо вокруг. И в то же время — слишком шумно. Трандуил отчетливо слышит, как громко бьется сердце бывшего знаменосца Гиль-Галада; Эру знает, как его зовут… Слышит хриплое дыхание одного из отцовских лордов; вздрагивает, стоит птице где-то вдали, в темной глубине лесной чащи, пронзительно закричать.

Валар, в этот миг он готов думать о чем угодно, лишь не о том, что происходит здесь и сейчас.

Но глаза сами собой скользят по застывшей восковой маске на лице отца, лежащего на алом бархате, там, в гробу; посиневшим и потрескавшимся губам; тонкой полоске шрама на щеке и кровоподтеке на лбу.

Пальцы его как и прежде крепко сжимают рукоятку верного меча; серые глаза, что, казалось, в былые времена видели насквозь, закрыты.

На внезапно быстро потемневшем небосводе сверкает тонкий полумесяц, свет первых звезд серебрит светлые локоны, отражается яркой вспышкой в драгоценных камнях короны, что навеки увенчала голову первого короля Эрин Гален.

Она была дана ему пусть не по праву рождения, но по выбору, с ней же он и погиб ради блага леса своего и народа.

Ради тех, кто принял его как одного из равных и возвысил.

Ради тех, кто стал семьей.

Ради тех, за кого и умереть не жалко.

Жалобно поют флейты и умолкают. Темная лесная поляна погружается в тишину. Гроб опущен в землю.

Землю, что, как поговаривал король со светлой улыбкой на лице, была началом и концом всего.

Землю, что он так любил и завещал любить сыну своему и народу Великого Леса.

Землю, что и стала местом его вечного покоя.

Трандуил молчит, рассеянно хмуря брови. Кажется, до сих пор он так и не понимает что произошло. Теперь же осознание навалилось на него, придавливая своим слишком тяжелым весом к холодной осенней земле.

Он и не замечает, что уже и нет никого рядом, погруженный в глубины своего сознания.

Пошатнувшись, он падает на колени, расцарапывая руки в кровь о камни, словно пытаясь разрыть пальцами обмерзшую землю. Трандуила трясет, горячие слезы, обжигая кожу, капают на нее.

А лицо отца, выточенное рукой искусного мастера, равнодушно взирает с каменного надгробия на сына, проклинающего богов и зашедшегося в протяжном, почти зверином крике.

Алые бусинки крови на темной, промерзшей земле, покрывшейся тонкой серебряной корочкой льда, сверкают в холодном свете звёзд во сто крат красивее настоящих рубинов, и Трандуил знает, что этот день, один-единственный день из череды бесконечного множества других в его жизни, он запомнит навсегда.

* * *

Он медленно идет по длинному проходу, отчего кажется, что каждый шаг даётся с ужасающим трудом.

Трандуил хмурится и, будто забывшись, рассеянно наблюдает за причудливой игрой солнечного света в драгоценном камне родового перстня на пальце, невесть как пробившегося сквозь густую крону гигантских деревьев-исполинов.

Внезапно появляется чувство бредовости, неправильности происходящего.

Такого никогда не должно было быть.

В этот миг он кристально ясно понимает, что здесь лишний. Что всему, что происходит сейчас, здесь не место. Все должно было быть иначе.

Он не должен был стоять здесь в черных траурных одеждах, не должен идти по лесной тропе, провожаемый тысячи взглядов туда, к эльфу с беспристрастной маской на лице, держащему в руках маленькую подушечку. Не должен.

Но, превозмогая себя, он идёт дальше, с трудом выдавливая из себя жалкое подобие улыбки. Травы с шелестом прогибаются под его поступью, приглушая и без того тихие шаги.

Черный плащ, приминая зелень, тянется вслед за ним, и Трандуил, в последний раз прикрыв глаза, выдыхает, делая последний шаг.

Он опускается на колени и как можно крепче сжимает пальцы в кулаки, стараясь не показывать рук, что так сильно дрожат.

Эльфийский лорд, один из бывших приближенных отца, пред ним морщится, украдкой бросая на коленопреклоненного юношу внимательный взгляд, а после, нахмурив густые брови пуще прежнего, осторожно протягивает Трандуилу золотую чашу.

Чашу, до краев наполненную кровью первого Лесного Короля.

Перед глазами принца, нет, нового короля, мутнеет, и он, словно сам не понимая, что делает, принимает чашу, бережно сжимая тонкую ножку, подносит ее к губам.

Кровь во рту отдает железным, до ужаса знакомым привкусом, и Трандуилу становится дурно от понимания того, что он сейчас делает.

Голова идет кругом, и Трандуил, бледнея, с трудом заставляет себя проглотить.

Ему плохо. Плохо из-за каплей темной крови, отцовской крови, на своих губах; печально-сожалеющего взгляда эльфа перед ним и тягостной тишины, внезапно повисшей в воздухе.

Наконец прокля́тая чаша пропадает из его ладоней, а рыжеволосый авари, проводящий обряд, подбадривающе кивает, словно говоря, что все самое сложное для всех их уже позади.

Теперь в руках эльфа находится маленькая бархатная подушечка с лежащими на ней скипетром, державой и тонким обручем короны.

Трандуил выдыхает, низко опуская голову, будто пытаясь скрыться за тяжелым водопадом светлых волос. В тишине он отчетливо слышит удары собственного сердца, и отчего-то это внезапно успокаивает его.

Тук-тук.

Чужие руки прикасаются к его волосам, опуская на голову корону.

«Она намного тяжелее, чем казалась раньше», — отмечает Трандуил, все так же не решаясь поднять взора.

Тук-тук.

Пальцы эльфа сжимаются на его плече, заставляя встать с колен.

Тук.

Он осторожно, будто все ещё надеясь на то, что происходящее лишь сон, игра его воображения, берет в левую руку державу, пальцами правой сжимая скипетр.

Тук.

Холодный металл опаляет кожу, но Трандуил не замечает этого, зачарованно вглядываясь в изумруды и опалы, которыми держава украшена в изобилии.

Тук-тук.

Вновь опускает голову.

Тук.

— Клянешься ли ты, Трандуил сын Орофера, не отворачиваться от своего народа в час нужды, не подводить его своими деяниями и делать все ради процветания королевства своего и блага народа?

— Клянусь.

Тук-тук.

— Клянешься ли ты не поднимать руки на не заслужившего этого слугу, слушаться просьб подданных своих и исполнять их по мере возможностей?

Тук. Сердце бьется все сильнее, кажется, вот-вот, и оно вырвется из груди.

— Клянусь.

Тук.

— Клянешься ли жертвовать всем самым дорогим сердцу своему, если то потребуется для блага народа, править мудро и справедливо, быть королем пусть не великодушным, но ценящим народ своей и королевство превыше всего?

— Клянусь… — тихо срывается с пересохших губ. Ну вот и все. Конец.

— Подними же голову свою, Трандуил сын Орофера, король Эрин Гален, — громом звучат в тишине роковые слова.

Тук-тук.

Свершилось. Конец.

* * *

Трандуил стоит на одинокой площадке, что расположена на самой высокой башне замка. Порывистый зимний ветер треплет серебряные локоны, словно играя ими, запутывая в причудливую тонкую паутинку.

Он вздыхает полной грудью, будто бы и не замечая ледяного воздуха, что, кажется, жжет его изнутри. Пальцы крепко сжимают кованые перила, чуть скрипят перстни при соприкосновении.

Трандуил выгибается вперед, словно стараясь разглядеть что-то там, вдали. Кажется, одно неловкое движение, и он оступится, разжимая хватку, полетит прямо вниз, в темную бездну.

Ветер бросает ему в лицо острые снежинки. Эльф прикрывает глаза, делая глубокий вдох. Свободный вдох. В этот мучительно быстрый миг ему кажется, что все вновь стало как прежде.

Что нет на нем более тяжелого бремени короля, что отец, как и все те, кого они потеряли в ту войну, все ещё живы, что все просто, правильно, хорошо.

Но в следующее мгновение наваждение пропадает, будто его и не было. Плечи опускаются под невидимым грузом, и король Трандуил, чье царствование длится уже несколько десятилетий, устало прячет лицо в ладонях.

Восемьдесят шесть лет прошло с того дня. Как казалось, не так много для эльфа, не так много, когда впереди целая вечность, но отчего тогда все еще так больно?

Раньше он проживал столетия подряд, не замечая их, эти же года тянулись гнетуще долго. Вечная эльфийская жизнь и память, что никогда не даст забыть, Моргот их раздери…

Холодные капли разрывают тишину, с грохотом, как кажется Трандуилу, разбиваются о плитку.

Начался дождь.

— И снова я нахожу вас здесь, милорд, — шепчет Эллериан, сильнее кутаясь в белоснежную, слишком легкую даже для ранней зимы накидку, и король вздрагивает, резко разворачиваясь, и с немым удивлением глядит на жену, появившуюся словно из ниоткуда.

Эллет слабо улыбается ему, а после отводит взор, обращая его туда же, куда смотрел Трандуил мгновеньем раньше.

Несколько минут они молчат; Эллериан вглядывается в темную гущу деревьев, что простирается внизу настолько далеко, насколько хватает взора. Трандуил же, словно задумавшись, рассеянно скользит взглядом по изящному стану жены.

— Вы замерзли, мой король, пойдемте, — говорит она, не повернув головы, и он невольно задерживает глаза на раскрасневшихся на слабом морозе щеках и пальцах, что она сжимает до побелевших костяшек на застежках плаща.

— Мне холод не грозит, — натянуто улыбается он спустя пару секунд молчания. — Вам самим не стоило выходить сюда в столь легком одеянии, моя леди.

Она фыркает, дергая плечом, и заводит за ухо выбившуюся прядь. Трандуил лишь качает головой, насмешливо щурясь, и, щелкнув застежкой снимает собственный плащ, аккуратно накидывает его на плечи жены, быстро защелкивает замочек, не слушая недовольных попыток отказаться.

— Вам нужнее, — бросает он тоном, не терпящим возражений.

— Ах так! — восклицает Эллериан с притворным возмущением и, усмехнувшись, хватает его за руку, покрепче сжимая пальцы, будто пытаясь не дать ему возможности вырваться. — Мой король, — произносит она с неприкрытым смехом в голосе, — У вас такие холодные руки; думаю, чтобы нам обоим не замерзнуть, лучше вернуться в замок. К тому же наверняка нас уже ищут.

— О моя дорогая леди, — кажется, Трандуил впервые за несколько лет по-настоящему улыбается, позволяя эллет увести себя прочь с площадки. — Бьюсь об заклад, если бы не ваша забота, я не протянул бы долго. Спасибо вам.

— Я знаю, милорд, — Эллериан останавливается, внимательно взглянув на него, тихо шепчет, покрепче сжимая в руки чужую ладонь: — Я знаю.

Она уверенно ведет его вперед по переплетениям переходов, где, совсем недавно, как казалось королю, без труда бы потерялась.

Трандуил лишь грустно улыбается и идет вслед за ней, полностью доверив выбор пути. Впрочем, как и все остальное в своей жизни. Равно как и саму жизнь тоже.

* * *

Внезапно Трандуил останавливается прямо посередине темного коридора, освещенного лишь дрожащим светом потухающего факела.

— Милорд? — Эллериан поворачивается и вопросительно смотрит на него, не понимая причины, что заставила его сделать это. — Что-то случилось?

— Неужто не помнишь?

— Что, простите? — в светлых глазах король даже в полутьме легко читает ничем не прикрытое удивление.

— Ну же, вспоминай, — Трандуил по-доброму усмехается, глядя на ту, что еще совсем недавно со смущением называл «невестой». Ту, что, как и обещала в одну темную ночь, когда Луна была закрыта облаками, стала ему верным другом и преданнейшим соратником.

— Ох… — он тихо фыркает, увидев, как лицо, уже успевшее стать дорогим ему, заливает краска. — Вы о том случае?

— А вы все так же очаровательно смущаетесь, как и в тот день.

— Между прочим, то платье было одним из моих любимых, — сухо произносит Эллериан, но муж без труда слышит веселье в ее голосе.

— Я готов подарить вам сотни, нет, тысячи таких платьев, стоит только вам сказать мне об этом, моя прекрасная леди. И вы знаете об этом.

— Знаю, и что же с того? Ваши подарки не вернут мне моего любимого платья, пусть даже они будут во сто крат краше.

Она тихо смеется, и Трандуил на мгновение замирает. Слишком давно он не слышал этого смеха, все чаще видел грустные, вымученные улыбки да печальный блеск в глазах.

Несколько минут король молча смотрит на нее словно очарованный, наслаждаясь этим смехом, что был красивее любой музыки и намного, намного ценнее для него самого; а после, не выдержав, делает резкий шаг вперед, крепко прижимая Эллериан к себе.

Пару мгновений она будто бы не понимает, что происходит, но секундой позже выдыхает, осторожно приобнимая Трандуила в ответ.

Король лишь крепче сжимает хватку, словно боясь, что она исчезнет, рассеявшись дымкой, будто утренний сон, и утыкается носом в волосы, вдыхая их аромат.

Они пахнут фиалками, ветром, дождем и горячим шоколадом, что так любит Эллериан.

— Спасибо тебе, — тихо шепчет он, устало прикрывая глаза. — Спасибо за все.

«Спасибо за то, что всегда была рядом, даже в темные времена; за то, что поддержала, когда было сложнее всего; за то, что не покинула; просто за то, что ты есть», — говорит он про себя, не решаясь вымолвить это вслух, будто боясь насмешки или, что страшнее — непонимания.

Но слова здесь излишне. Потому что она действительно понимает.

— Все будет хорошо, мой милый лорд, — произносит она, утыкаясь носом ему в шею и тоже закрывает глаза, слушая мерное биение сердца. Тук-тук. — Все обязательно будет хорошо. Ведь я буду рядом. Всегда.

* * *

Собрание малого круга совета наконец закончено. Король учтиво улыбается, отстраненно наблюдая за тем, как лорды один за другим, поклонившись, поднимаются со своих мест, покидая зал совета.

Кивком головы он подзывает к себе слугу и на тихое: «Да, Ваше Величество?» спрашивает, рассеянно разглядывая пакт о договоре на столе перед собой:

— Где королева?

— Милорд, право, не знаю. Кажется, лорд Поддон видел, как владычица направлялась в северное крыло замка; быть может, ей понадобилось посетить Палаты Исцеления.

— Палаты Исцеления? — Трандуил хмурится. — Леди занемогла? — на лице слуги ясно читается незнание, и он машет рукой, позволяя ему уйти. — Благодарю за то, что рассказал. Думаю, я сам могу найти королеву.

Он резко поднимается с кресла, бумаги разлетаются по комнате, чернильница со стуком падает на паркет, оставляя синюю лужицу и пачкая сапоги короля, но тот будто и не замечает этого.

— Бумаги ко мне в кабинет, договор о торговле лорду Накилону для подписания, после отнести в зал большого круга совета, — отрывисто бросает он слугам и быстрым шагом выходит прочь из зала, поворачивая в правый коридор.

Палаты Исцеления. Что ей могло там понадобиться? Неужто больна?

Трандуил натянуто улыбается сам себе, будто желая успокоиться, и гонит прочь мысли о том, что Эллериан действительно была в последние дни немного бледнее обычного, все чаще проводила время в одиночестве, заперевшись в своих покоях, а сегодня и вовсе пропустила утреннюю трапезу.

Он списал это на обычную временную слабость, мигрень, может быть, которой она так часто подвержена.

Король идет, не разбирая пути, зная, впрочем, что дорога слишком хорошо ему известна, чтобы заплутать.

Наконец он оказывается пред знакомой дверью из темного дерева. Пару мгновений Трандуил медлит, не решаясь зайти внутрь, будто страшась увидеть то, что скрывается за ней, но после, качнув головой, дергает за ручку, отворяя дверь.

И тут же встречается глазами с двумя удивлёнными взглядами.

— Милорд? Чем обязан я честью лицезреть вас здесь? — в зеленых глазах лекаря плещется недоумение с примесью раздражения, но король оставляет это без внимания.

Палаты Исцеления — полновластные владения главного целителя и круга его учеников; даже слово короля против слова врачевателя здесь не более чем звук. Так уж заведено.

Эллериан слабо улыбается мужу и легко поднимается с темно-зеленой софы, на которой сидела, разглаживая незаметные складки на бархатном синем платье.

— Полагаю, он пришел за мной, — Трандуил машинально протягивает ей руку, продолжая внимательно смотреть на жену, подмечая и нездоровую бледность, и лихорадочный румянец, и странный, маслянистый блеск в потемневших глазах.

— Благодарю за то, что уделили время, — эллет приподнимает уголки губ, не ослабляя крепкой хватки на локте короля.

— В любое время, миледи, — дежурно улыбается целитель, бросая на неё серьезный взгляд. — Доподлинно мне еще ничего не известно, но я пошлю к вам слугу с настоями; поможет укрепить здоровье.

— У вас есть предложения? — резко спрашивает Трандуил, пристально наблюдая за выражением лицо лекаря, что, впрочем, остаётся неизменным, сохраняя привычную маску непоколебимости.

— Разумеется. Но я не собираюсь озвучивать их, пока все не стало ясно, если вы, конечно, не возражаете.

— Нет, нет, что вы, — королева снова робко улыбается, украдкой бросая взгляд на нахмурившегося супруга. — Вы целитель, вы лучше разбираетесь в подобном, и, думаю, король не будет против того, чтобы доверить решение этого вопроса вам. Не так ли, милорд?

— Да, конечно, — с трудом выдавливает из себя тот, из последних сил пытаясь сохранить беспристрастное выражение лица. — Есть что-нибудь ещё, что вы могли бы нам сказать?

— Пожалуй, да, — задумчиво кивает целитель, переводя взгляд с королевы на короля и обратно. — Побольше отдыхайте; меньше проводите времени на улице — зима выдалась довольно промозглой, не ровен час простудитесь; и, разумеется, никаких стрессов и волнений. Надеюсь, вы, милорд, позаботились об этом.

— Конечно, — не раздумывая ни мгновения, кивает Трандуил. — И еще раз благодарю вас за помощь.

— Я лишь исполняю свой долг, милорд.

* * *

Волосы у Эллериан мягкие и густые. Они все так же пахнут фиалками, еле уловимым ароматом грозы и горячим шоколадом, но теперь запах ветра исчез.

Королева читает вслух старенький потрепанный томик песен и сказаний, положив голову на колени мужа, и Трандуил не может отказать себе в соблазне зарыться пальцами в эти чудесные золотистые локоны.

— О, думаю, тебе это понравится, — светлая, немного детская улыбка появляется на ее губах, и Трандуил фыркает, глядя на это восторженно-одухотворенное выражение лица.

Он задумчиво проводит большим пальцем по ее скуле, пытаясь в мельчайших деталях запомнить этот полный света миг, когда они не скованы чужим мнением, этикетом и правилами.

Прилетела птица ясная,

Приютила я ее,

Я просила солнце красное

Сердце не губить мое.⁽¹⁾

«У нее красивый голос», — отмечает про себя король, внимательно вслушиваясь в строчки старинной песенки, знакомой ему еще со времен далекого детства.

Не ломай ты птицам крылья,

Не прибавишь ни гроша,

Ты не видишь как из тела

Ускользает их душа.

Помнится, эту песню пела ему матушка в те холодные зимние вечера, когда он, будучи ребенком едва ли старше десяти-двадцати лет, все упрямился, не желая засыпать.

Я любовь свою запрячу,

Я тебе не покажу,

Как семью ручьями плачу я

Никому не расскажу.

Трандуил прикрывает глаза, погружаясь в воспоминания, и впервые за долгие годы не чувствует той боли, что испытывал каждый раз с того дня. Он любит эти воспоминания.

Любит счастливое, залитое солнцем детство, любит воспоминания о матери — о темных глазах, в которых он всегда мог найти понимание, поддержку и безудержную любовь.

Любовь к единственному сыну, мужу, любовь к самой жизни. И король Трандуил всей душой и сердцем любит эти воспоминания, как много бы боли они не причиняли ему.

Не ломай ты птицам крылья,

Ни прибавишь ни гроша,

Ты не видишь как из тела

Ускользает их душа.

Он смотрит в глаза Эллериан, не в силах оторваться. Они красивы. Светло-голубые, точно ясное небо, в моменты радости и пасмурно-синие в редкие мгновения горя, с серебряными звездочками-искорками, что вспыхивают и тут же угасают.

В этот миг, глядя в невероятно прекрасные глаза, Трандуил решает для себя, что они — самые красивые во всем белом свете. Для него самого уж точно.

Ты не сделал, как просила я —

Птицей ясной не летать,

Улетела в небо синее

Не смогла твоею стать.

Раздается тихий стук в дверь. На пороге стоит главный целитель, тот самый, в чьем обществе король застал жену всего несколько дней назад.

— Милорд… — в зеленых глазах читается неуверенность и печаль. — Я узнал.

Не ломай ты птицам крылья,

— И что же? — напряженно спрашивает Трандуил.

— Ее Величество носит двоих детей под сердцем.

Не прибавишь ни гроша,

— Но дети те не принесут ей блага…

Ты не видишь, как из тела…

— А лишь обрекут на погибель, медленную и мучительную.

Ускользает их душа.

1) Здесь и ниже Мельница — «Не ломай»; ни на что не претендую, все права принадлежат великолепной Наталье О'Шей.

Вернуться к тексту