Огонь, отбрасывающий тень (джен)

Н был полон радостных чувств, чувств в основе своей содержащих гордость за себя, за свою благородную кровь, за то, что он едет сейчас на курултай навстречу судьбе. Аке обещал сделать его ханом почти целого Дешт-и-Кыпчака! Даже в самых смелых мечтах Н не мог себе этого представить. Он уже видит, как рука аке резко, но по-отечески заботливо пересаживает беркута на его плечо, как Н поднимает глаза полные истинной преданности и их с отцом взгляды пересекаются. Н закрывает глаза в сладостном предвкушении и его лошадь спотыкается. «Минутная слабость чуть не обернулась для меня верной смертью, » — подумал Н и огляделся.

— Э-гей, братец, — услышал он знакомый голос, — И это великий хан!? Едешь на своем Акате, а думаешь о баурсаках!

Ч резко соскочил с лошади, откинул носком сапога камень и приблизился к Н. «Вот кто настоящий хан, мой брат — Ч, Однако Аке его недолюбливает». Ч помог Н спуститься с лошади, придержав больную ногу, и сделав ему при этом много больнее, как если бы он спустился сам. Однако своеобразная помощь брата была воспринята спокойно. Оказавшегося на земле Н нельзя было отличить от лихого батыра — уткнув кулаки в бока, он оглядел старшего брата. Смуглая кожа Ч, выцветшая со временем в песчаных бурях и под шквальным ветром, теперь лоснилась, а губы, рассеченные глубоким шрамом, невольно застыли в улыбке. Он разразился недобрым смехом:

— Ты представь себе, любимый братец, меня просто вырвали с поля боя! Не дали, понимаешь, всадить по самую печень нож этому могулу!

Н удивленно поднял бровь: старшего брата, великого полководца, забирают из почти завоеванного Могулистана.

-Что, прости?— спросил Н, и голос его звучал намного мягче, чем у старшего брата.

Клубы пыли поднялись над равниной неподалеку.

— Да, вот, — вздохнул Ч, махнув рукой в ту сторону, и употребил резкое слово.

С оглушительным шумом, разорвав тишину в клочья, на холме появились два наездника. Кучка крикливых собак, облезлых и мокрых, с пятнами грязи на остатках шерсти, путались в ногах коней. Утомленные долгой дорогой кони были не дурны, хотя бы потому, что поспевали за Тулпаром Ч всю дорогу. Люди эти огляделись и, заметив Ч, спрыгнули с коней и спустились по холму. Оба выглядели дико. Растрепанные ленты и ремни огибали все их одеяние и развевались на ветру. Меньший из них тащил наперевес знамя.

— Мы сопроводили вас, о достойный Ч, мы выполнили свои обязательства перед Улыханом.

Ч махнул рукой, всем своим видом показывая, что провожатые могут убираться ко всем чертям. И не выказав великому полководцу и тени уважения, они исчезли так же шумно, как и появились.

* * *

На курултай принято ставить юрты у берега реки, чтобы отпраздновать сам курултай, устроить той, радоваться от души и поднимать кесе за дух Улыхана!

В этот раз юрты располагались на холме чуть поодаль от места встречи братьев. Там уже суетились люди. Лошади, привязанные к столбам, фыркали и уныло поедали сухую сентябрьскую траву. Взгляды обоих братьев устремлены на холм. Становится непривычно тихо. Легкое течение реки сопровождается шелестом сухой степной травы. Воздух наполнен миллионами запахов — от запаха свежего айрана — до приторно-сырого запаха подмерзшей речки, одним словом — запахи Дешта. Мимолетную гармонию срывают ликующие крики.

— Аке приехал! — догадался Ч и пихнул брата в плечо. Н оступился, на мгновение потерял равновесие и оперся на больную ногу. Стон безудержной боли сорвался с его губ.

— Прости меня, братец! — с досадой пробухтел Ч — Я и забыл… — придерживая лошадей и помогая Н взобраться на холм, он умудрялся напевать песенку, знакомую обоим с детства. Но Н было не до песенок, хотя он бы с радостью посмеялся вместе с братом, да только боль не давала думать о хорошем.

* * *

Несколько недель назад он был предательски ранен — подбит из лука. Он не был готов к тому, что личный визир и верный друг пустит ему в бедро стрелу. Рана была глубока, и он мог бы лишиться жизни в столь молодом возрасте, но всевышний, видимо, не хотел его смерти. Несмотря на рану, в отличие от Ч его никто не сопровождал в пути, и он был очень горд этим.

* * *

Их появление было встречено бурным ликованием, немудрено, ведь один из них вскоре станет Улыханом. Н не хотел расписываться в своей слабости перед собранием, поэтому легонько оттолкнул Ч, до сих пор придерживающего его, и вышел вперед. Вокруг братьев образовалась толпа, людей, спешивших всячески угодить обоим, возможно даже одновременно. Обмениваясь объятиями и рукопожатиями, они продвигались к главной юрте и наконец, вздохнули с облегчением, войдя в нее.

Юрта устроена просто, но оказавшись в ней, человек понимает, что это — целый мир. Его окружают тысячи ощущений, запахов и та аура уюта, присущая каждому дому. Вся юрта была устлана коврами лучших мастеров Монголии. Огромный достархан уже был накрыт. Множество блюд невольно пробуждали аппетит у присутствующих. Слабый свет шанырака выхватывал из темноты силуэт сидящего за достарханом светлокожего мужчины с довольным округлым лицом. Вошедшие братья впустили в юрту шум дня и, наверное, вырвали его из размышлений. Взгляд мужчины снова ожил, а лицо озарила привычная спокойная улыбка. Да, перед ними восседал во всем своем великолепии сам Чингисхан.

— Салиметсызге, Аке! Как доехали? Как ваше здоровье? — живо осведомился старший из братьев.

— О сыны мои, мое сердце бьется с большей силой, когда я знаю, что вы молоды, полны сил и здоровы, — он сделал паузу и, прищурившись, оглядел сыновей, после чего встал и плотнее задернул полог юрты. Он обернулся к сыновьям, теперь, стоя на свету, он выглядел гораздо старше своих лет. Утомленный годами сражений, терзаемый собственной силой, он не мог выказать своей слабости на людях, но в одиночестве не мог оставаться бездушным. Почувствовав тот немой порыв отцовской любви, братья подались к старцу. Чингисхан распахнул обычно прищуренные глаза и обнял своих сыновей. Тогда Н невольно задержал дыхание, тело отца утопало в его руках, и он знал, что для старшего брата эта минута так же дорога. Чингисхан снова расправил плечи, и в его темных глазах заиграл лихой огонек — удовлетворив свою слабость, он мог снова стать хладнокровным правителем, покорившим Дешт-и-Кыпчак. Поправив шапку, он снова приблизился к занавеси и резко отдернул ее.

— Э-гей! А где же пир на весь мир? — прокричал он, и по его голосу нельзя было сказать, что минуту назад он пустил слезу в объятиях сыновей.

Мгновенно юрта заполнилась людьми, голосами, красками и светом. Братья, усевшись по левую руку от отца (по правую же сидел совет), окунулись в неподдельное веселье. Зачем же грустить, если завтра ты уже великий хан?

Обед был отменным, в Монголии не принято обедать убого: или с размахом, или никак. Нынешний стол никак нельзя было назвать скромным. Каждый сидящий за столом мог утолить голод бараниной, или бешбармаком, если же гость не имел привычки или желания есть мяса, то он мог бы отведать баурсаков, лепешек или курта, хотя чаще этим угощались за чаем.

Курултай имел свои обычаи, отступление от них же считалось грехом, любой ритуал или любая речь являлись, по сути, данью богам. Последние глубоко почитались в Монголии, настолько что им до сих пор приносились жертвы. Одним из особых обычаев являлось «немое чаепитие». В день курултая необходимо было не пить чая, либо делать это в немом молчании.

В белоснежные расписные кесе разливали пахучий чай. Его терпкий бодрящий вкус вызывал у присутствующих то восклицание изысканного удовольствия ароматом или вкусом, выходящее из легких в сладостном стоне. Старший брат, по натуре своей не выносивший тишины, пихнул младшего в плечо. Н захлебнулся чаем. Ч с довольным видом потянулся, чтоб похлопать брата по спине, но поймал на себе холодный взгляд Чингизхана. Отец прекрасно видел эту заварушку у стола. Настоящий джигит должен иметь терпение, и ни в коем случае не может нарушать обычаев! Всю эту гневную усмиряющую мысль он предал в своем коронном взгляде, от которого мурашки бежали по коже, а страх подбирался к самому сердцу. Ч мгновенно похолодел, пленка застыла на его кесе.

По окончании чаепития юрта опустела, и участники совета собрались у ритуального места. «Достойные» сидели ближе к Улыхану, визиры и остальные члены совета расположились поодаль. Начались, по обычаю, разговоры о ситуации в стране и о пышных победах на дальнем фронте. И, когда голоса визиров слились в бесконечную хвалебную оду хану, Аке подал знак к началу ханских выборов. На мгновение замолкшие визиры сменили пластинку и снова залились хором. Наконец, когда Ч, единственными науками которого были военное дело и стратегия, заскучал. Зачем его притащили сюда, когда война почти завершена, а ханом станет брат? Пусть он и в числе достойных, он не собирается брать в свои руки удел больше своего собственного, просто потому что он неопытен в этих делах. Брат же наоборот, сейчас не годен для войны, но его голова всегда работает хорошо и не важно, в состоянии ли он махать секирой…

Старший брат посмотрел на младшего, тот внимательно слушал речи и изредка кивал в знак согласия. С рождения Н мечтал быть таким же, как Ч, он был похож на него внешне, дух его не был слабее, а рука легче. Даже теперь, отходивший от раны Н ни в чем не уступал брату.

Наконец тяжба была окончена. Братья вышли на площадку к отцу. На руке Улыхана восседал гордый беркут.

— Почтенные гости, — торжественно начал хан, — перед вами сейчас мои сыновья, великие силой и умом. Пускай же, тот кто против того, чтобы один из них стал ханом, выйдет к нам и дерзнет объясниться.

Таковых не нашлось. Повинуясь жесту отца, Ч и Н опустились перед ним на колени.

— Одному из вас предстоит стать великим ханом, и править до конца в жизни в Дешт-и-Кыпчаке. А другому — прославлять свое имя в военных походах… — голос Чингисхана звучал с особой силой и отдавался негромким эхом. Стоявшие на колене братья устремили взгляды на птицу. Воцарилась тишина.

— Достойным править из вас стал…