Спасти принцессу (джен)

Большой кусок камня, скатившийся в седые времена со склона близлежащих гор, а потом неведомыми путями оказавшийся на обочине пыльной дороги регионального значения, просто лежал и накапливал в себе тепло знойного солнца, щедро посылаемого на благодарную землю. Хотя подобное отношение выражали далеко не все обитатели оной, но были и исключения.

Например, мелкая ящерка, разлёгшаяся на этом камне, и сливавшаяся с его поверхностью благодаря удачному серому цвету своей шкурки, была довольна жизнью. Тепло, даже жарко, на небе ни облачка, а вокруг никого, кто бы мог прервать её процесс принятия солнечных ванн. И так почти целый день, что в последнее время было редкостью, ибо по дороге что-то зачастили сновать туда-сюда посторонние.

Вот прямо как сейчас. Встрепенувшись, ящерка повернула голову в сторону ближайшего изгиба дороги, откуда как раз неторопливо выехали два путника. Потратив пару секунд на изучение новоявленных нарушителей её спокойствия, ящерка предпочла исчезнуть, спрятавшись куда-то под камень.

Солнце, нещадно припекавшее в спину всю вторую половину дня, наконец-то скрылось, хоть и ненадолго, за одним из выдававшихся пиков горного перевала. Дружный хриплый выдох, синхронно разнёсшийся над пыльным трактом, с головой выдал отношение путников к данному событию. Заморённые же по такой жаре лошади никак не выразили своего отношения, но шаг прибавили, видимо, чуя каким-то шестым чувством приближающуюся цель путешествия. А она была уже видна сквозь марево, развлекающееся искажением перспективы над пустынной в такую жару дорогой.

Ещё недавно — по историческим меркам — заштатная деревушка, название которой, помимо её жителей, было известно лишь королевскому картографу, в одночасье превратилась в место паломничества рыцарей всех мастей и размеров. И так как сэры рыцари — люди поголовно благородные, в большинстве своём чуждые аскезы, то и «паломничество» они совершали далеко не с одним оруженосцем, а зачастую прихватывая свою дружину. А вот всю или не всю — зависело исключительно от индивидуального уровня аскетизма. За рыцарями потянулись и торговцы, как всегда державшие носы по ветру, а потому оперативно уловившие изменение конъюнктуры рынка. Пусть даже в деревушке то место издревле называлось базаром.

Кстати, деревушка носила поэтичное название «Синие холмы» — за цвет окружающего её пейзажа: летом вокруг неё зацветали полевые цветы, преимущественно именно этого оттенка. Или немного светлее. И, видимо, поэтому местные жители сие название дико недолюбливали, хотя вряд ли кому говорили об этом. Ну, разве что в кабаке по пьяни единственному лучшему другу, проклиная того пи…а, что так подгадил своим потомкам.

Но вернёмся к двум нашим путникам. Бока их транспортных средств блестели от белёсых разводов, а головы неудержимо клонились к земле, всем своим видом демонстрируя последнюю стадию усталости, когда и хвостом лишний раз оводов отогнать сил нет. Оная же ситуация была вполне легко объяснима, несмотря на то, что с той стороны, откуда они ехали, примерно в полудне пути было аналогичное поселение, со своими трактиром, постоялым двором и… прочими древними атрибутами цивилизованного общества. Да, собственно, и объяснять-то ничего и не надо, достаточно было кинуть взгляд на массивного рыцаря, чтобы пожалеть его коняшку.

При взгляде на закованного в опять засверкавшие на солнце кажущиеся монолитными латы этого достойного представителя рыцарского сословия у любого первая пришедшая в голову мысль однозначно была бы о почти достигнутой идеальности его фигуры. Правда, с точки зрения исключительно физики и её законов, действующих в этом материальном мире, но кому важны эти мелочи? И да — речь о шаре.

Его спутник был ему полной противоположностью — без лат, в обычной, серой от дорожной пыли одежде, он выделялся своей болезненной худобой, которая лишь подчёркивалась на фоне находящегося в непосредственной близости стального колобка. Но его спутнице, такой же серой, правда, уже от природы, и с яблоками по всему крупу, было от этого не легче — она несла на себе багаж за двоих. Вот такой вот равноценный обмен получился, несмотря на который бедные парнокопытные выбивались из сил, костеря, наверное, про себя своих всадников, пожмотничавших взять ещё пару заводных.

Прочей свиты, положенной и обычно присутствовавшей, как это ни удивительно, из-за поворота не выехало. Данный факт был настолько выдающимся, что стал причиной задержки в осуществлении желания рыцаря, ставшего маниакальным уже через две минуты после того, как его латы раскалились под знойными лучами солнца. Задержка, правда, была неумело замаскирована городскими стражниками под проверку документов, но…

В общем, не стоило дышать в лицо страдающим от жажды десяти пудам закованных в стальные латы когда-то мышц, да и заодно ставить на видное место в теньке заветный кувшинчик. Представители власти, кстати, подобными весомыми аргументами не отличались, а потому, учитывая их чувство самосохранения, дальнейшее их общение протекало так…

— Пиво? — по-деловому спросил рыцарь, для надёжности и исключения недопонимания показывая пальцем в закрытую тару.

— Морс, — на автомате ответил старший караула, проследив за рукой представителя благородного сословия.

— Да-а? — Интонация этого протяжного «да» была настолько сильно полна сомнений, а глаза настолько недоверчиво прищурились, что стражник просто рефлекторно перекрыл грудью доступ нашему рыцарю к заветной таре. — Надо проверить.

Произошедшее в дальнейшем очень хорошо описывает фраза про бегемота, его зрение и не его проблемы.

— Ну, вот! — произнёс повеселевшим голосом благородный сэр, крякнув от удовольствия и стерев пену с верхней губы. — Я же говорил — пиво! А вы — морс, морс…

Стражники мученическим взглядом проводили последнюю каплю напитка, сиротливо упавшую из опрокинутого набок пузатого кувшинчика.

— На здоровье, — со всем возможным ядом, откровенно капающим сквозь кое-как вымученную улыбку, прошипел караульный. За прошедшие пару лет он прекрасно насмотрелся на то, что позволено всем этим благородным, а также очень хорошо помнил, как кончил свой земной путь его предшественник, и потому старался держать себя в руках и быть вежливым.

Рыцарь же, подобрев, решил поделиться с окружающими своим настроем, а потому, заплатив положенную мзду — согласно прейскуранту с печатью, вывешенному на левой воротине и написанному на ангорском, винийском и, видимо, для самых юридически подкованных, чтобы избежать двоякого толкования, в виде пиктограмм с изображениями человечков, скотины, телег и конных с ценами напротив — решил пообщаться с народом. Народ возражать не посмел.

— А расскажите вы мне, уважаемые, где здесь в неволе томится принцесса прекрасная, злобным драконом против воли своей удерживаемая?

Услышав вопрос, старший караула северных ворот молодого города Огнедольска, что вырос на месте деревеньки Синие холмы, по прозвищу Балаболка (только т-с-с, он как его услышит — сразу бьёт в зубы), предвкушающе пакостно улыбнулся. Уж он-то ему сейчас расскажет…

— Ну, почему же против воли. Может, так и было поначалу, но юную красавицу-принцессу Зиту можно легко встретить в городе, когда за продуктами на базар приходит. Совсем этот зверь окаянный над дивчиной издевается — хозяйкой в логове своём жутком сделал, а она, дура, улыбается всем вокруг. Чую, сбежала бы она давно, так жадно расспрашивает всех заезжих, что в мире деется, всё про товары да украшения у торговцев выпытывает, да заколдована она люто — стоит только чуть отойти от логова этого гада, как становится сразу прозрачной, а потом совсем пропадает. Уж её кто токмо похищать не пробовал, под шумок, пока одни дракона боем отвлекают, какими бы амулетами ни обвешивал, да конец всегда един — исчезает, как рассол поутру…

Прочие стражники, отлично знавшие, что, если Балаболка развязал язык, то это надолго, тихонько расположились в тени ворот. Верный же оруженосец нашего рыцаря с тоской взирал на данные манёвры местного охранного персонала, в глубине души начиная понимать, что в ближайшее время он не увидит ни пива, ни морса, ни даже просто холодной воды — дон Альварес начал выспрашивать подробности.