While We Wait for a Better World (гет)

Время продолжает идти, секунды превращаются в минуты, месяц следует за месяцем, линейно и неизменно. За исключением, пожалуй, того, что для Санса оно теперь течёт немного быстрее. По его опыту, время улетает, пока ты занят каламбурами, но, как выяснилось, за другими делами оно проходит ещё незаметнее.

И чем больше оборотов совершает часовая стрелка, тем ближе становятся их с Ториэль души.

И это не метафора, точнее, не только метафора. Их любовные ласки движутся по естественному пути, к счастью, возрастания интимности, а души с каждым разом всё приближаются друг к другу, пока наконец не соприкасаются, и магия, циркулирующая вокруг них, больше не принадлежит ей или ему, но им, переплетённая и неотличимая. Древняя естественная последовательность от первого впечатления от новой любви или объекта желания до того, что они, если, конечно, хотели, могли бы описать внешнему миру как брак. Если бы этот самый внешний мир их как-то заботил.

* * *

Но есть, конечно, ещё один этап близости.

Это происходит так: они оба лежат, плотно прижавшись друг к другу, его руки запутались в мехе Ториэль, её — меж рёбер Санса, но физическим телам никто из них уже не уделяет внимания. Её душа бьётся, как сердце, которого, собственно, у скелета никогда не было, и каждое движение посылает импульсы удовольствия через него, заставляя его собственную душу дрожать и трепетать в ответ. Ториэль тихо вскрикивает от срезонировавших чувств. Чувств, которые Санс испытывает практически вместе с ней, ведь её душа почти, но не совсем, становится частью его.

— Санс, — говорит она, а в её голосе парадоксальная смесь нетерпения и сомнения. — Можно мне?.. — движения души Ториэль становятся на мгновение иными, более направленными и сильными. — Ты не против, если?..

Санс сам не уверен, способен ли сейчас выговорить хоть слово, но точно понимает, что она от него хочет. Не то чтобы он сам не думал об этом. Не представлял, на что это будет похоже. И скелет не может придумать ни единой причины не делать этого, учитывая, что обычные последствия для них не совсем применимы. А ещё если учесть, как сильно он её обожает.

— О, чёрт, да. Пожалуйста! — говорит Санс.

Звучит почти отчаянно, и Ториэль смеётся. Боже, ему так нравится заставлять её смеяться в постели, пусть даже и ненамеренно.

— Ты такой нетерпеливый, любимый, — говорит она, и удивительно, сколько может появиться в её голосе одновременно теплоты, счастья и возбуждения только из-за Санса.

На мгновение он снова физически ощущает своё тело, когда Ториэль целует его в череп, а затем это чувство исчезает, поглощенное более ярким, сильным ощущением.

Её магия мчится в него непривычным, более глубоким образом, посылая толчки удовольствия прямо через него, пока кульминация его бытия не смягчится и расширится, раскрываясь ей.

Она толкает свою душу в его. Их края перекрываются и смазываются, затем они становятся одним целым, они — СансТориэль, и они делают нечто потрясающее.

Это не длится долго, но и не нужно. На секунду время полностью останавливается, давая распробовать момент его самого впечатляющего удовольствия в жизни. Или, Санс готов поспорить, во всех жизнях, которые у него когда-либо были.

Они оба кричат, и к окончанию процесса они уже два отдельных монстра.

Два чрезвычайно довольных монстра.

— Вау, — ухитряется сказать Санс через некоторое время.

Ториэль кивает и издаёт какие-то бессвязные счастливые звуки, похожие на скулящие всхлипы. И это нормально. Слова действительно не кажутся сейчас такими уж необходимыми.

Его душа слегка побаливает, но в приятном смысле. Лучшим из возможных. Санс понимает, что им стоит повторить. Не сейчас, конечно, это слишком мощно для ежедневного развлечения, но действительно нужно сделать так ещё раз.

«Скажу ей утром», — решает он, прижимаясь к ней ближе, и они оба проваливаются в сон.

* * *

Утром Санс просыпается с настойчивым чувством, что что-то… неправильно? Нет, не так, не совсем, но нечто отличается. Кое-что… странное.

У него не выходит вычленить что-то конкретное. Это в его теле, его магии, его душе? Везде одновременно? Скелет немного сдвигается, плавно перемещаясь под рукой Ториэль, обнимающей его. Её пальцы касаются… чего-то. Чего-то, что он может почувствовать, но не опознать.

Ладно. Это слегка пугает.

Медленно, не торопясь, Санс освобождается из объятий. Ториэль шевелится, но не просыпается, в отличие от его воспоминаний о прошлой ночи, вызывающих как трепет удовольствия, так и уколы беспокойства.

Скелет выходит из комнаты, тихо прикрывает за собой дверь, включает свет и осматривает себя.

Теперь его стало явно больше, чем вчера.

Прозрачная сине-голубая магия заполняет пространство между его нижними рёбрами и тазом. Нерешительно он ощупывает её и обнаруживает, что она крепится в районе позвоночника. При касании магия слегка деформируется, а когда она возвращается в прежнюю форму, ему удаётся различить внутри очертания чего-то. Оно яркое, белое и по форме похоже на душу.

Санс заставляет себя подойти к зеркалу, чтобы рассмотреть лучше.

Да. Да, это беременный скелет, всё ясно. Вообще никаких последствий.

В его глазницах гаснут зрачки, и он долго пялится в эту темноту, ни о чём не думая.

После этого Санс идёт в свою старую комнату и стягивает с кровати одеяло, заворачивается в него и садится в кресло в гостиной, раздумывая, что теперь делать. Но от чего-то в его голове снова и снова вращается одно и то же — мысль о том, как будет счастлив Папирус. Скелет почти слышит его смех и взволнованные визги. Стук его ног, когда он бежит по улице, смущая своего брата до смерти, крича каждому встречному, что скоро станет дядей.

Санс кладёт руку поверх одеяла на непривычный ему живот.

— Чертовски обидно, малой, — тихо говорит он, — что вы двое не можете существовать одновременно.

* * *

Найдя его с утра, Ториэль выглядит сбитой с толку. Это вполне простительно, стоит признать. Санс никогда не просыпается раньше неё, а ещё более удивительно увидеть его сидящим молча в гостиной, завёрнутым только в одеяло.

— Санс? — она улыбается ему, но то, что бы там ни было написано на его черепе, заставляет её лицо дрогнуть. — Боже мой, Санс, что-то случилось?

Он испускает короткий смешок, в котором, впрочем, не так уж и много веселья.

— Да нет, знаешь, просто сидел тут и пытался сам придумать ответ на этот вопрос.

Ториэль подходит к нему, выглядя глубоко обеспокоенной, и кладёт руку на плечо. Довольно приятно. Санс поддаётся импульсу и прислоняется к её руке скулой на секунду, затем вздыхает.

— Мне, эм… У меня есть кое-то, о чём тебе стоило бы знать, но я не знаю, как правильно рассказать, поэтому, наверное, просто покажу, как есть.

Она отпускает свою руку и делает шаг назад, вопросительно наклоняя голову.

— Что бы это ни было, — говорит Ториэль, — тебе не стоит меня стесняться.

Стесняться? Это так он выглядит? Да, наверное, так и есть.

— Ладно, тогда, — произносит Санс, — смотри, — и разворачивает одеяло.

Несколько мгновений она не может понять, что должна увидеть, и скелет наблюдает, как в её глазах мелькает осознание. Ториэль вздыхает, а её руки взлетают, чтобы прикрыть рот.

Конечно, она глубоко шокирована, поражена своим открытием. На один вопрос ответ теперь получен. Да и, в конце концов, разве можно расценивать полузадыхающийся разговор во время секса планированием семьи. Хотя такое могло бы быть вполне объяснимо тем, что Тори всегда была слегка повёрнута на теме детей.

— Санс, ты?..

— Больше не единодушен? — спрашивает он. — Похоже, прошлой ночью было слишком весело для двух монстров, и мы сделали ещё одного.

Скелет наблюдает, как её рука судорожно сжимается и с видимым усилием опускается.

— Я… Я не знаю, что и сказать. Это так неожиданно. Боюсь, я сделала весьма опрометчивое предположение, посчитав, что раз ты отзываешься о себе в мужском роде, то ты на такое не… способен.

— О, — Санс слегка кутается в одеяло, оставляя живот открытым. — Ну, да, понимаешь, пол у скелетов не очень-то много значит. Это в меньшей степени решается телосложением и по большей части личными предпочтениями, — он пожимает плечами. — У нас всё примерно так же, как у призраков. Только не спрашивай, почему они говорят о себе по-другому. Традиции, наверное.

— Извини, я не придавала этому значения, когда встречала других скелетов, — Ториэль выглядит искренне расстроенной. Из-за ошибки, как ему кажется.

— Всё нормально. В смысле, я сам, оказывается, многого о монстрах-боссах не знал. Я-то думал, вы можете иметь детей только друг с другом из-за магии бессмертия.

Она медленно садится на кресло лицом к нему, думая, скорее всего, о том, что это будет долгий разговор.

— Мы не можем родить от монстров других видов, — начинает Ториэль. — Я имею в виду, женщины. Мужчины обычно вообще не могут рожать, только зачинать. Но хотя такое не практикуется, другие монстры могут беременеть от нас.

— Да, — отвечает Санс, указывая на себя. — Я уже заметил.

Это на самом деле вызывает у неё лёгкую улыбку.

— Эти дети не становятся монстрами-боссами, — продолжает она. — Они не наследуют… магию бессмертия. Наш… — Ториэль останавливается на мгновение, будто поражена тем словом, что только что произнесла, а затем говорит уже чуть более тихим голосом: — Наш ребёнок не унаследует.

Не то чтобы подобное имеет вообще какое-то значение.

— Наш ребёнок, — говорит Санс, пробуя слова на вкус, и явно не чувствует себя готовым к полному эмоциональному беспорядку, которые они вызывают. Вместо того, чтобы разбираться в этом ментальном бедламе, он продолжает: — Тебя же… всё устраивает? В смысле, так или иначе всё случится, но… Ну, я пойму, если тебя что-то не устраивает.

Она встаёт, вновь подходит к нему, опускаясь на уровень его глаз, берёт его за руку.

— Конечно, — произносит Ториэль, сжимая его ладонь крепче, — я люблю детей, Санс. Моя жизнь без них почти что пуста. И я люблю тебя. И…

Скелет видит, как её глаза наполняются слезами, и сжимает её руку в ответ.

— И? — почти шепчет он.

— И, — продолжает она, смахивая подступившие слёзы свободной рукой, — я и описать не могу, насколько рада шансу воспитать ребёнка, у которого будет возможность вырасти.

Такого Санс пообещать ей не может.

Ториэль явно различает на его лице вспышку отчаянья.

— Ты не хочешь этого, — тихо говорит она. — Ты не хочешь быть родителем.

— Не в этом дело, — отвечает скелет.

Его мысли наполняют мысли о Папирусе, как ребёнке, так и взрослом. Папирусе, открывающем подарок на день рождения или сидящем с широко раскрытыми глазницами, пока старший брат читает ему историю. Папирусе-малыше, падающем на копчик и сразу же поднимающемся вновь, отказываясь верить, что такая странная новая для него вещь «ходьба» ему неподвластна. Об абсолютной безусловной любви, скрытой под всеми этими подначиваниями.

— Мне нравятся дети, — произносит он, гордый уже тем, что ему удаётся звучать не совсем уж подавленно. — Дати забавные, а иметь своих… Неплохая идея, — «неплохая» — едва ли подходящее слово для тянущей тоски, охватывающей его, но больше сказать нечего. — Просто, — Санс пытается пожать плечами, но выходит больше похоже на дрожь, — я не могу заставить себя поверить, что это действительно случится. Наверное.

— Ну, это всё случилось так неожиданно, — говорит Ториэль. Она обнимает его, крепко прижимая к себе, а её пушистая щека мягко касается его черепа. — Просто подожди, любимый. Просто дай себе немного времени.

* * *

И он даёт. Или, говоря точнее, пользуется тем, что ему дано. Выбора, по большому счёту, другого и нет.

Санс не знает точно, столько придётся ждать. Беременность у скелетов короче, чем у большинства видов монстров: магии нужно сформировать не так уж много физических частей. Как правило, это занимает около четырёх месяцев, но если ребёнок унаследует конституцию Тори, то уйдёт чуть больше времени. Санс, конечно, не специалист в подобных вопросах, но почему-то уверен, что будет именно так.

Между тем он каждую ночь засыпает с ребёнком внутри, а наутро с удивлением обнаруживает его на прежнем месте.

Кажется странным, но ему вполне неплохо в его положении. Да, слегка необычно заиметь новую часть тела и не иметь возможности почесать позвоночник спереди, но не в плохом смысле, за исключением, конечно, тех случаев, когда позвоночник действительно чешется.

С другой стороны, физиологические проявления сводятся лишь к тому, что Санс чувствует себя более сонным и голодным, поскольку растущий ребёнок требует ресурсов, но, поскольку удовлетворение этих потребностей — его любимое занятие на все времена, скелет не особенно страдает. Да и к тому же это прекрасное оправдание для его лени. Чёрт, да даже когда он пытается помочь Тори, мающейся со сборкой кроваток — во множественном числе, ведь первая не соответствовала её высоким стандартам — или убеждающейся, что все каминные принадлежности должным образом притуплены в целях безопасности, та буквально приказывает ему сесть и заняться своими прямыми обязанностями — правильно формировать их ребёнка. Выглядят такие условия весьма приятно.

Ему нравится, когда она нежно кладёт руку на его магию, которую занимает их малыш, и улыбается, нравится её нежное выражение лица, когда Ториэль говорит, что рада возможности пройти всё это вместе с ним. Санс обожает бесконечный поток остроумных каламбуров на тему «мамы» и «папы», генерируемых ею. И ему всё равно, что она использует эти слова зеркально. В конце концов, они могут жить по традициям монстров-боссов, а не скелетов. Да и Ториэль привыкла быть «мамой», а для него оба слова ещё в новинку.

Сансу нравится, что она счастлива. Даже если всё это не придёт ни к чему, если линия времени кончится раньше, чем его беременность, он рад, что может дать ей подобное. Вид Ториэль, полной энергии и нетерпения, не может не вызвать улыбку. Она радуется каждой минуте. Это лучшее решение, которое можно предпринять в подобной ситуации, и он тоже, подобно ей, пытается наслаждаться моментом.

И каждый день с новой силой Санс надеется, что эта линия времени продержится достаточно долго. Потому что ему действительно нравятся мысли о собственном ребёнке. Реальность его существования. Нечёткие отблески души или развивающихся косточек, которые ему удаётся рассмотреть сквозь магию, когда свет падает под правильным углом. Небольшие толчки изнутри, становящиеся всё более частыми, заставляют скелета задуматься, как же ребёнок будет двигаться уже во внешнем мире, что пробуждает воспоминания об очаровательно неуклюжем ползании Папируса.

Счастье и надежда — вещи приходящие, но он не может избавиться от ощущения, что каждый следующий Санс будет вынужден жить с зияющей необъятной дырой внутри, если у этой версии его не будет шанса хотя бы подержать на руках своего ребёнка. А подобное чувство скелету уже было хорошо знакомо.

* * *

Когда время уже подходит, Санс даже не сразу понимает, что стряслось.

Всё начинается со стойкого сильного желания лечь на спину, что едва ли можно назвать необычным для него желанием. И уже лёжа, Санс поначалу думает, что ребёнок сегодня чересчур уж активен. А потом, подождите, что происходит? Откуда это покалывание? Ой. Ой!

К тому времени, когда он докричался до Ториэль, защитный барьер уже начинает растворяться. А когда она приходит, двигаясь быстрее, чем кажется возможным для монстра таких габаритов, уже показывается локоть.

Ториэль говорит что-то, но Санс слишком занят, чтобы вслушиваться в её речь, за исключением той детали, что в ней присутствует много «о!», что даже неплохо, потому что, по крайней мере, он знает, что не один испытывает нечто подобное. Когда она подкладывает ему под голову подушку, скелет наконец понимает, что чуть не вывихнул себе шею в попытках разглядеть, что происходит. Он пытается сказать «спасибо» или что-то в этом роде, но в этот момент из него показывается другая часть тела, и прежде чем у него выходит её идентифицировать, остальная часть пузыря исчезает, а магия впитывается обратно в его кости, принося странное чувство, будто Санс съел самый сытный и вкусный обед в своей жизни.

И на том месте находится крошечный скелет, прислонившийся к его позвоночнику и моргающий от яркости нового для него мира. У него широкие рёбра, как у Санса, но длинные конечности, как у Папируса, когда тот был маленьким. Череп ребёнка имеет животные черты и ещё пока намечающиеся рожки, клыки у него чуть острее обычных. Никаких вопросов, чей это ребёнок. Абсолютно никаких.

Сансу кажется, что ему стоит сказать что-то стоящее, но на ум действительно ничего не приходит.

— Чёрт подери, Тори, мы сделали ребёнка! — выдаёт он.

— Санс, не ругайся при нашем ребёнке! — при этих словах Ториэль смеётся. Смеётся красиво и ярко, как никогда ранее. Скелет не может понять, реакция ли это конкретно на его фразу или на ситуацию в целом. Нет, скорее всего, и то, и другое.

Она поднимает ребёнка, удерживая его одной рукой, а затем приобнимает Санса другой, и каким-то образом они держат его уже вместе.

— Добро пожаловать в мир, дитя моё, — говорит Ториэль, и её голос звучит… торжественно. Ещё одна интонация, которой ранее скелету не приходилось слышать в её исполнении. — Здравствуй, Сариэль.

Сариэль, всё верно. У их ребёнка есть имя. Не то чтобы, конечно, Санс сам бы выбрал что-то подобное. Звучит не очень по-скелетному, и, при всей его безграничной любви к каламбурам, в нём как-то многовато королевской ужасности названий. Но он не имеет ничего против того, чтобы предоставить выбор ей. Косвенная дань памяти старику Азгору — не так уж и плохо. И кроме того, зачем отбирать у Ториэль эту маленькую радость, если скелет сам не ожидал, что линия времени продлится достаточно, чтобы ребёнок успел родиться.

Но ребёнок теперь существует.

И это реальность Санса.

Они теперь не одни в руинах.

* * *

И время продолжает течь. Притом ещё быстрее, что не мудрено с младенцем, которого нужно кормить, купать, развлекать и любить.

Санс старается держаться за каждую минуту. «Теперь, — думает он, — наслаждайся каждым данным тебе моментом. Сейчас и сейчас, и сейчас, и сейчас. Каждый из них ценен, даже когда Сарри плачет без причины или отказывается идти спать».

Каждую ночь, прежде чем уснуть от усталости, он мучает себя вопросом: «Ты бы изменил всё? Если бы можно было бы починить машину, заставить её работать вновь и использовать для контроля за временными потоками, ты бы поменял всё обратно?»

И каждую ночь Санс надеется, что Папирус простил бы его за тот ответ, к которому он из раза в раз приходит. Но, конечно, скелет и так знает наверняка.

Папирус простил бы что угодно. Он бы хотел, чтобы его брат продолжал идти вперёд.