Форсайт: гармония, пошедшая прахом (джен)

— Вы меня подозреваете, — с явным удовольствием протянула мисс Джун Форсайт, поглубже ныряя в ярко-синий плед. У мисс были короткие седые волосы под кирпичного цвета шляпкой, чуть впалые щеки и бледные, резко очерченные губы.

— Безусловно, — с самой изысканной вежливостью подтвердил мой друг.

Родственница нашего клиента расплылась в довольной улыбке.

— Что ж, должна признаться, мне это льстит, джентльмены.

Усилием воли я удержался, чтобы в отчаянье не закатить глаза.

Озеро Серпентайн клубилось привычной густой светло-серой дымкой, как обычно, здесь крякали утки, кричали вороны, белели лебеди. У берега в ворохе хрустяще-жёлтых листьев утопали чёрные кованые скамьи. На одной из них мы с Холмсом и обнаружили мисс Форсайт — ту самую нелюбимую родственницу и покровительницу художественных талантов. Забравшись с ногами на лавку, обернувшись в три синих пледа и два кофейных шарфа, мисс Джун не сводила глаз с молодого худощавого мужчины в темном кепи. Установив свой мольберт чуть ли не у самой воды, он упоенно мазал красками холст, периодически бросая взгляды на озеро.

— Харолд Блэйд, — сообщила мисс Джун, указав на него глазами, прежде чем мы успели представиться. — Не стоит отвлекать гения от служения искусству.

Холмс согласился, что это было бы весьма неприятно, и присел рядом. Я остался стоять, опираясь на спинку скамейки. Мой друг напомнил о трагедии в доме ее родственника. Мисс Форсайт незамедлительно выразила желание помочь всем, чем сможет. С той благословенной минуты прошло уже полчаса, и за это время она не ответила ни на один вопрос. Говорила об искусстве, о живописи, о Харолде Блэйде, о неприязни к Сомсу и даже о красоте закатов. Обо всем, кроме интересующего нас дела. Кажется, даже феноменальное терпение моего друга трещало, как льдина под ледорезом.

— Мисс Форсайт, давайте вернемся к нашему вопросу. А лучше — к вашему ответу. Где вы были в ночь поджога? — Шерлок говорил уже чуть ли не с полицейскими интонациями. Плохой признак, не припоминаю за ним подобного.

Мисс Джун пристально посмотрела на серо-голубое осеннее небо, искривила губы в чем-то, что по недоразумению считала улыбкой, и снова начала рассуждать и вспоминать.

— Не уверена, что стала бы поджигать галерею Сомса, но, как уже и говорила, мы не особо ладили. Я никогда не скрывала, что не люблю этого Форсайта, — она независимо повела плечами. — Родственные связи, знаете ли, на редкость живучи. А Сомса еще мой дед недолюбливал.

— Вы до такой степени принимаете сторону вашего дедушки? — не удержался я от сарказма.

Подумать только! А ведь мисс позиционирует себя как самостоятельную, сильную, решительную женщину. Разве это не предполагает некого… как нынче говорят? Самостоятельного мышления?

— Вы не знаете Сомса, — фыркнула мисс Форсайт, поднимая меховой воротник темно-красного пальто. — Все, кому не повезло оказаться рядом с ним, чахнут от тоски и одиночества. Например, Ирэн, одна из его жен, была с ним ужасно несчастной.

— А нынешняя миссис Форсайт прекрасно выглядит. Да и миссис Монт показалась мне вполне довольной жизнью, — вновь не удержался я.

Не могу сказать, что специально злил нашу потенциальную подозреваемую, или что интересовался хитросплетениями форсайтовской семейной жизни. Но после прочтения заметки о поджогах и поджигателях у меня сложилось впечатление, что чиркнуть спичкой, чтобы уничтожить, может человек, у которого нет уважения ни к законам, ни к обществу, ни к традициям. Возможно, наш клиент обозначил свою родственницу в качестве подозреваемой именно потому, что ее репутация весьма специфична? И сейчас, глядя на пожилую седоватую мисс, которую при всем желании не смог бы назвать «леди», я признавал, что в чем-то согласен с мистером Форсайтом. В мисс Джун начисто отсутствовала трепетность, нежность, бережность. Она явно привыкла рубить сплеча, если дело касалось отношений с людьми. Возможно ли, что чуть больше повезло картинам?

— Сомс баловал Флер с детства, — в голосе звучало явное неудовольствие пополам с некоторой растерянностью. — Не мое дело вмешиваться в воспитание чужих детей, но, поверьте, ни к чему хорошему это не привело. Она не умеет противостоять элементарным жизненным сложностям, чуть что не по ее — бежит к отцу. Мой отец любил меня, но никогда не баловал, считая подобное излишним. И взгляните, я не рассыпаюсь от легчайшего ветерка!

Я вздохнул и дал себе зарок не вмешиваться более в беседу. Накануне этой встречи Холмс, сверяясь со своей картотекой, изложил мне семейную историю этой части форсайтовской семьи. Джолион Форсайт бросил семью, женился на гувернантке мисс Джун и более десяти лет не общался с дочерью. У него родились еще двое детей во втором браке и младший сын в третьем. Третий брак и был с той самой Ирэн, первой женой нашего клиента. Представив, что подобная жизнь была бы у моего отца, я содрогнулся. Возможно ли, чтобы подобное не оставило ни следа на этой женщине, сколько бы лет ей ни было?

Меж тем мисс подалась вперед и заговорила горячо и быстро:

— Наша с Сомсом неприязнь была взаимной много лет. Но, подчеркиваю, до моего последнего визита мы могли держаться в рамках светских приличий. Но тогда! Он чуть было не запустил в меня пепельницей! Сомс-собственник, всегда выдержанный, застегнутый на все пуговицы, всегда холодный, как рыба!

Джун перевела взгляд с неба на молодого человека, которого считала гением. Вокруг него молчаливо бродили лебеди и пеликаны, тщетно дожидаясь крошек.

— А я ведь просто предложила заказать Харолду портрет Аннет. Портрет Флер вышел превосходно, так почему бы не продолжить? Пустых стен у Сомса достаточно, а Харолд нуждается в деньгах.

— Харолд Блэйд, ваш протеже, — сверился с записями Холмс, — рисует и живет в вашей студии, вы организуете ему заказы?

— Поддержка очень важна для молодых художников! — она выдвинула подбородок вперед, и я машинально подумал, что скоро на него, как и на подбородок Сомса, тоже можно будет повесить чайник. Во всяком случае — молочник. Харолд может запечатлеть обоих Форсайтов в профиль на одном холсте. Подбородок к подбородку. Возможно, получится эффектно.

— Так что насчет ночи пожара, мисс? — Холмс постукивал пальцами о скамью.

Полицейские нотки не пропали, судя по голосу, мой друг из последних сил наскребал остатки своей знаменитой невозмутимости. И я его понимал как никогда.

Представительница враждующей родственной ветви на этом буйно-лиственном родословном древе меня утомляла. И, что примечательно, я затруднялся сказать, чем именно. Она отнюдь не преступала норм светского приличия, о ее стремлении переводить все разговоры на этого художника мы узнали от миссис Монт, мисс Джун не говорила чересчур громко, не двигалась слишком шумно, не высказывала идей, противоречащим здравому смыслу. Нет, отнюдь нет! И тем не менее мне она не нравилась. Возможно, поэтому Джун Форсайт казалась идеальной подозреваемой. Я рассматривал ее и пытался быть объективным. Лет шестьдесят, худощава, подвижна, богата, явно недолюбливает нашего клиента. Ей ничего не мешало либо нанять поджигателя, либо самостоятельно проникнуть внутрь с банкой бензина. Ведь, по словам миссис Монт и мистера Форсайта, расположение картинной галереи для их родственницы не было секретом. И почему она так упорно избегает вопросов о своем алиби? Значит ли это, что его нет? Хотя, вновь воззвал я к своей объективности, часто отсутствие алиби — отнюдь не доказательство вины.

— Полагаю, Харолд может написать ваш портрет! — звеняще-восторженный голос полоснул ножом по нервам, и я выпал из задумчивости. Портрет? Чей? Мой? Холмса? Зачем?..

Холмс, приподняв брови, казалось, оценивал всю привлекательность этого предложения. Пожилая мисс щебетала как стая жаворонков.

— Получилось бы изумительное произведение! Вы довольно известны, мистер Холмс, благодаря доктору Ватсону и его забавным рассказам. Изображение сыщика стало бы прекрасной рекламой и для вас, и для Харолда. Поверьте, вы оцените трюизмы Блэйда! Они видны в каждом портрете!

Я покопался в памяти, вспоминая значение слова «трюизм», и неожиданно для себя разозлился. Получается, что этот рафаэлит, или какой там у него стиль, тычет в лицо клиенту тем, что и без того очевидно? И на этом пытается сделать себе имя?

Заметив мое скептическое выражение лица, мисс Форсайт тут же кинулась на защиту своего художника:

— Трюизмы — это единственное, что в нашем обществе считается новым и значительным! В то время как искусством обозвали все непонятное, картины Харолда возвращают нам ценность прошлого! Они ошарашивают и сбивают с ног именно тем, что он не боится быть понятым!

— Боюсь, я вынужден отказаться, мисс Форсайт, — голос Холмса был негромок и сосредоточен. —  Видите ли, у меня есть принципы. Я не позирую преступникам. У вашего друга уже были в прошлом неприятности с законом. Несколько драк, два-три поддельных чека, одна ночь в полиции. Кроме того, если вспомнить единственную выставку мистера Блэйда…

— Неужели вы были в моей галерее? — просияв улыбкой, перебила мисс Форсайт. — Значит, вы понимаете, что он за человек…

— Нет, мисс Форсайт. Я лишь хотел напомнить о статье, которую посвятил вашему другу некий Харви Николсон после выставки.

Холмс и мисс Форсайт не смотрели на меня, но я согласно кивнул. Не кто иной, как я, помогал вчера Холмсу перелопатить несколько тонн подшивок газет, публикующих художественные обзоры. И именно я нашел эту небольшую, но полную яда ехидную статью.

Холмс достал газету и зачитал вслух:

— «Может ли это новое дарование похвастать благородством классических сюжетов или строгостью рисунка, как старые мастера? Нет и еще раз нет. Возможно, Харолд Блэйд, не достигнув высот Рафаэля (хоть он и называет себя рафаэлитом), может взамен показать нам что-то новое? Снова нет! Ни воздушных мазков и тонкого чувства цвета Дега, ни смелости Пикассо, ни сумрачного романтизма Коро — ничего! Скучнейший реализм в небрежном исполнении…»

— Прекратите! — не выдержала Джун Форсайт.

Как ни раздражала меня эта дама, на сей раз я прекрасно ее понимал. Слушая колкости критика в исполнении Холмса, я вспомнил давно, казалось бы, забытый эпизод. Я был молодым ординатором, и наш куратор раскритиковал меня за неверно поставленный диагноз, затем за недостаточно дотошный расспрос пациента, а под конец сделал вывод, что я не умею находить подход к людям, поэтому из меня вряд ли выйдет толковый врач. Чувство бессильной злости и унижения всплыло в памяти так живо, будто это было вчера, а не четыре десятилетия назад. А ведь я не пытался перенести на полотно свои сокровенные чувства и не проявлял на том злосчастном обходе ничего личного! Что же должен был чувствовать художник, получивший такой отклик на первую свою выставку!

— Странное совпадение — при пожаре пострадали как раз «любимчики» этого критика⁽¹⁾. И пока мне не будут представлены доказательства непричастности мистера Блэйда к поджогу, я оставляю за собой право считать его одним из основных подозреваемых.

Мисс Форсайт мгновенно закрыла рот, и я мысленно зааплодировал. Воистину, мой друг не только великий сыщик, но и гениальный знаток человеческих душ. Сообразив, что мистера Блэйда не удастся исключить из диалога, он поставил художника под удар. Наконец-то она осознала всю серьезность ситуации. Теперь будет слушать и отвечать хотя бы для того, чтобы не дать «утопить» этого самого Харолда.

Холмс одобрительно кивнул в ответ на молчание меценатки и в сотый раз за последние полчаса поинтересовался:

— Мисс, расскажите мне, где вы и мистер Блэйд были в ночь пожара?

Из-под скамейки, на которой мы расположились, выбрался крупный, розовато-серый пеликан с трепыхающимся голубем в клюве. Не обращая внимания на нас, он заглотнул свою добычу и гордо направился к воде⁽²⁾. Мы с Холмсом переглянулись. Мисс Форсайт не обратила на птиц ни малейшего внимания. Она нервно теребила серьги — длинные подвески с круглыми зелеными камнями и красным узором. Судя по виду — очень дорогие. Холмс ждал.

— Если понадобится, у Харольда будет один из лучших адвокатов, — наконец сообщила Джун, и мне очень захотелось начать биться головой стену. Ну почему, почему? Почему нельзя просто ответить на вопрос?

— Вас волнует то, что у него нет алиби? — участливо дернул бровями Холмс.

Почитательница художественных талантов подняла на моего друга светло-синие глаза. Вздохнула, вытянула руки вперед, сцепив ладони в замок. Уставилась на траву под ногами Холмса.

— Проблемы Харолда с законом, о которых вы узнали — уже в прошлом, к нему давно никто не имеет никаких претензий! Во время учебы у Харолда были некоторые долги, он любил азартные игры, и, возможно, чересчур увлекался. А в ночь пожара… Харолд сказал, что гулял всю ночь. И я ему верю! — мисс Джун чуть ли не выталкивала из себе слова, не отрывая взгляда от пожелтелой травы.

— Вас что-то смутило в его объяснениях? Одежде? Возможно, прическе?

— Нет! — слишком быстро и, пожалуй, чересчур громко выкрикнула мисс Форсайт.

— А вы провели ночь дома?

Родственница Сомса вновь выдвинула вперед внушительный подбородок. Шарфы и пледы за время нашей эмоциональной беседы сползли с ее тонкой фигурки и я задумчиво рассматривал распахнутое на груди тонкое пальто кроваво-красного цвета с ярко-синей подкладкой. У Джун Форсайт странный, весьма странный вкус. Почему бы ей не носить синее пальто с красной подкладкой? С ее-то синими глазами?

— На собрании общества вегетарианцев, — поистине королевским тоном уронила эта оригинальная женщина.

— Ночью? — не удержался я, хотя и дал себе твердое обещание не вмешиваться в разговор.

Сомнительная мода на растительную пищу пришла к нам из Индии. Ее подхватили любители философии, идейные буддисты, молодежь и светские женщины. Как врач я не одобрял подобной диеты в климатических условиях Британии. Это в Индии вам будет достаточно три раза откусить банан, остальное сделает жара. А в нашей стране только на обогрев тела уходит половина стейка. Впрочем, это не так важно, интересно, почему вполне легальная организация предпочитает проводить свои собрания по ночам.

— Мы писали речь для выступления в Гайд-парке, — мисс уже окончательно пришла в себя, она говорила спокойно и лишь слегка вызывающе. — Многие нюансы и формулировки вызывали определенные разногласия, и потому пришлось задержаться.

— Как надолго? — Холмс вскинул карандаш наизготовку.

— Я была дома около пяти утра. Вам нужны имена тех, кто может это подтвердить? Пишите, — в голосе мисс звучало некое обреченное торжество. — Наше выступление сегодня вечером около восьми, в уголке оратора⁽³⁾. Призываем отказаться от убийств животных. Согласитесь, великодушие важнее шикарно сервированных обеденных столов.

— Соглашусь, — кивнул Холмс, черкая фамилии в блокноте. — А когда пришел мистер Блэйд?

— Через час после меня. Он вел себя как всегда, и одежда его была в полном порядке! Я узнала о пожаре в тот же вечер. Возможно… — мисс снова запнулась, но тут же продолжила, разве что голос ее слегка дрогнул. — Полагаю, Харолд был у возлюбленной или у проститутки.

Я кинул удивленный взгляд — надо же! И не подумал бы, что она знает такие слова и может делать такие смелые предположения.

Холмс достал из кармана тонкую ткань с вышитыми инициалами.

— Мисс Форсайт, недалеко от дома мистера Сомса был найден платок с вашими инициалами.

Она чуть нахмурилась, покрутила платок в руках, что-то вспоминая. Кивнула, возвращая его Холмсу.

— Да действительно. В тот мой приезд, когда я уходила, у горничной кровь пошла из носа, вот я и дала ей платок. Сомс этого не одобрил, но я считаю…

— Которая из горничных? — поинтересовался Холмс.

— Не знаю, как ее зовут. Русые волосы, высокая такая…

Ужасная манера излагать факты! По сравнению с пятью футами мисс Форсайт обе горничные Форсайтов могли считаться высокими. И, без сомнения, темные с проседью волосы Кавендиш можно было отнести к русым с тем же успехом, что и жидкие светло-русые волосы Поултни.

— Вы можете поговорить с Харолдом и убедиться, что он ни в чем не виноват, — мисс Форсайт так старательно маскировала тревогу в своем голосе, что мне на минуту даже стало ее жаль.

— Я уверен, мистер Блэйд расскажет нам, что произошло той ночью. Всего доброго, мисс Форсайт.

Холмс пожал мисс Джун руку и широкими шагами направился к мольберту, за которым орудовал художник. Я несколько торопливо устремился за ним, опасаясь, что мисс вновь заговорит. Но она не произнесла ни слова, лишь еще плотнее завернулась в плед. На миг мне показалось, что женщина сейчас заплачет.

Подойдя к мистеру Блэйду, я бросил взгляд на холст и вздохнул. Гений, не отрывая глаз от белоснежных лебедей, мастерски изображал на холсте выпотрошенные коровьи туши.

Беседа с художником заняла у Холмса не более пяти минут. Да, мистер Блэйд слышал о пожаре. Нет, он не имеет к этому никакого отношения. Да, он знает, картины каких художников могли пострадать. Нет, он не является поклонником Дега или Констебла, а вот Коро хорош. Да, он в ту ночь он был у своей знакомой, вот имя и адрес. Да, вернулся под утро. Нет, его совершенно не волнует, будет ли эта информация предана огласке, хоть в газетах пишите. Знакомая? Нет, она его тоже не волнует. Что значит «возможно, ей это будет неприятно»? В каком смысле?

Рассматривая нарисованную кровь, я не удержался от вопроса:

— Что это?

— Зоопарк, — буркнул сквозь зубы художник, нанося мазок за мазком. — С другой стороны. Зоопарк создали для того, чтобы одни животные могли жить дольше. И для этого приходится убивать других животных. Мрачноватая ирония, не находите?

Я почувствовал себя окончательно сбитым с толку.

— А почему вы пишете зоопарк, глядя на озеро?

Харолд уставил на меня свой недовольный взгляд и поскреб заросший подбородок. Гений мисс Форсайт был некрасив — квадратный, смуглый, хмурый. Но в его лице была какая-то сила, сродни той, которая чувствуется у припадочных.

— Это прекрасное озеро, — отрезал он, снова возвращаясь к краскам. — Только то, что здесь решила утонуть недостойная жена одного из величайших поэтов Англии, делает его значительным и интересным⁽⁴⁾.

Наступила пауза, и Холмс бросил на меня выразительный взгляд. Пора!

Симуляция всегда удавалась мне хуже, чем ее распознавание. Но мы с Холмсом делали ставку на то, что мистер Блэйд и мисс Форсайт — не профессионалы. Я застонал и мягко осел на землю, молясь о том, чтобы выглядеть естественно. И о том, чтобы травы подо мной оказалось больше, чем песка — мне совсем не хотелось испачкаться!

— Ватсон! Очнитесь! Пожалуйста, помогите мне перенести его на скамью!

Меня подхватили за ноги и под мышки и оторвали от земли. Я не решался подсматривать и мешком висел в заботливых руках Холмса и грубых, цепких — художника, пока меня тащили к лавке. Затем последовал поток беспокойных вопросов и советов от мисс Форсайт, что-то мягкое подложили мне под голову, что-то пушистое накрыло меня сверху, коснувшись подбородка и рук — без сомнения, это были её пледы.

— У него должны быть при себе пилюли, — пробормотал Холмс. Пришло время мне «придти в сознание».

— В левом кармане, — проговорил я слабым голосом. — Я сейчас…

Я открыл глаза. На меня тревожно смотрели Холмс и мисс Форсайт.

— Я страдаю обмороками, понимаете, слабое сердце…

— Я больше не нужен? — резко спросил Блэйд. Не дожидаясь ответа, он зашагал к мольберту с видом человека, который даром потерял массу бесценного времени.

Материнский инстинкт, которым природа щедро одарила мисс Форсайт, похоже, заставлял ее опекать всех «несчастненьких» в радиусе пяти миль вокруг. Я выслушал массу замечаний о своей бледности и нездоровом виде и с великим трудом отвертелся от немедленной поездки ко врачу мисс Форсайт на такси. Под ее острым взглядом я добросовестно проглотил своё «страшно важное лекарство для больного сердца» и запил парой глотков прекрасного чая — теплого, крепкого, без сахара — из её же термоса. На самом деле это были широко разрекламированные Патентованные Укрепляющие Пилюли МакКормака — средство настолько же безвредное, насколько и бесполезное, чистой воды шарлатанство. После этого я «почувствовал в себе достаточно сил», чтобы подняться на ноги. Мы попрощались и направились к аллее, причем Холмс бережно поддерживал меня под локоть.

Уходя, я оглянулся. Мистер Блэйд так же сосредоточенно рисовал. Мисс Форсайт так же одиноко сидела на скамейке. Рядом с ней примостился крупный, взъерошенный пеликан. Не исключено, что это был тот, который сожрал голубя на наших глазах.

— Ну что? Вы успели рассмотреть его походку?

— Прекрасно рассмотрел, Ватсон. Ничего общего с походкой поджигателя. Ни малейшей хромоты, зато Блэйд слегка косолапит.

— Но их могло быть и трое, верно? Мистер Блэйд — идейный, так сказать, вдохновитель, а мисс Форсайт и некий громила из бедного квартала отомстили за талант, которым пренебрегает общество…

— Вполне возможно! Но опрос свидетелей разрешит наши сомнения.

— Холмс, а как же походка Одена, вы ведь её не оценивали! — спохватился я.

— Не понимаю, почему некоторые такого мнения о моих умственных способностях, — обиделся Холмс. — И это после стольких лет! Разумеется, я видел, как Оден двигается. Вы же помните, что он провожал нас до двери склада?

Слова мисс Форсайт и мистера Блэйда подтвердились в тот же вечер. Ещё одна перспективная версия привела нас с Холмсом в тупик.

1) полный перечень авторов сгоревших картин из канона: Уокер, Кокс, Констебль, Коро, Дега, Гарпиньи, Сислей, Пикассо

Вернуться к тексту

2) Дорогие читатели! Что касается пеликанов, согласно источникам в Инете, в основном эта милая птица ест рыбу, ракообразных или крабов. Еще может слопать черепаху. Но также: «известны случаи, когда пеликаны съедали других птиц и мелких животных (крыс и мышей), если им удавалось поймать их на берегу» (Википедия).

На голубей, судя по всему, пеликаны перешли не так давно, чем очень удивили директора российского зоопарка (был случай в Пензе) и представителя Королевского общества защиты птиц Великобритании (был случай в Сент-Джеймсском парке)

Здесь — милые фотографии, если интересно https://masterok.livejournal.com/1585132.html

Вернуться к тексту

3) Северо-восточный угол Гайд-парка, где каждый желающий может высказаться на любую тему

Вернуться к тексту

4) В озере Серпентайн утонула первая жена Перси Шелли, оставив предсмертную записку. На момент смерти Гарриетт была беременна вторым ребенком

Вернуться к тексту