Форсайт: гармония, пошедшая прахом (джен)

Миссис Ватсон всегда с большим уважением относилась ко времени, которое я посвящал расследованиям Холмса или их последующему описанию. Но ей тоже нужна была моя помощь. Нашему щенку-бультерьеру требовалось мужское воспитание — если я долго отсутствовал, он становился совершенно невыносимым. Когда миссис Ватсон приглашала гостей, она ласково настаивала на моём присутствии — что за званый обед без хозяина! Поэтому некоторое время меня не было рядом с Холмсом. Но я снова присоединился к расследованию, когда мой друг сообщил, что близок к завершению дела. Мы встретились в Рединге, в обеденном зале гостиницы «Дубовая роща». Гостиница, между нами говоря, не лучшего пошиба обладала двумя несомненными достоинствами: близость к дороге на Мейплдерхем и наличие телефона.

В мое отсутствие Холмс развил бурную деятельность. Оказалось, последние дни он посвятил изучению записей о рождении и смерти в Редингской церкви, а также запросам в Лондонскую полицию. На вопрос о целях Холмс туманно ответил: «Искал следы прошлого, конечно». Гораздо больше ему хотелось обсудить планы на завтра.

— Вчера я снова собрал всю прислугу Форсайтов и объявил им, что напал на след поджигателя, а соучастникам пригрозил всеми карами небесными. Никаких признаний не последовало, да я их и не ждал. Я хотел, чтобы сообщник поджигателя забеспокоился и выдал себя — ударился в бега или попытался предупредить нашего хромого друга. Мне пришлось привлечь к делу двоих помощников. Фаулер будет изображать в поместье нового секретаря Форсайта, а на самом деле — следить за всеми входами в особняк. Симпсон же будет дежурить в Токерс-грин.

— Круглосуточно? Они не выдержат. Вы ведь не знаете, сколько дней это займет, а вашим помощникам нужно хотя бы несколько часов в сутки для сна!

— Совершенно верно. Поэтому когда Фаулеру понадобится перерыв, прислугой займутся Форсайты. Старик горит жаждой мести, и обе прелестные дамы весьма впечатлены поджогом, — Холмс сдержанно улыбнулся. — Боже, помоги прислуге Форсайтов! Миссис Форсайт и миссис Монт обещали, что в доме пройдет масштабная, всепроникающая уборка после пожара, и в дневное время все работники будут под их постоянным присмотром. Кроме того, слуг не подпустят к телефону. Но мы не станем лишать их честно заработанных выходных. У Поултни он завтра, у Кавендиш — послезавтра, у мужчин — во вторник. И как только кто-то из них покинет поместье (будь то открыто, в выходной, или ночью, тайно), Фаулер телефонирует мне и Симпсону в Токерс-грин. В этой деревне телефоны есть только у врача и в полицейском участке. Врача я не стал беспокоить, а вот участок — это очень удобно. Помните ту развилку на основной дороге? Если подозреваемый свернёт на Токерс-грин или Чейзи Хит, его поведет Симпсон. Если же он пойдет в сторону Рединга, на входе в город его встречу я. Хотите присоединиться?

Во мне боролись противоречивые чувства — азарт, настороженность и неуверенность в себе. Мне очень хотелось своими глазами увидеть раскрытие дела, но… следить за подозреваемыми? Далеко уступая Холмсу в навыках и выносливости? В моем-то возрасте?..

— Насколько я понимаю, вы предусмотрели всё. Что нужно будет делать?

* * *

Уже на следующее утро Холмсу доложили, что Джейн Поултни вышла из Мейплдерхема, миновала повороты на Токерс-Грин и Чейзи Хит и двигается в сторону Рединга. Пришлось действовать быстро.

Холмс всегда был мастером перевоплощения. Слуги Форсайтов знали нас в лицо, и нужно было значительно изменить внешность. Я опасался, что Холмс выберет свой излюбленный способ маскировки — облик бродяги. Иногда мой друг выглядел настолько убедительно, что я поражался, почему его не забирали в участок. Но на этот раз он не слишком увлекся, и образ получился смягченным — Холмс был похож не на бездомного, а скорее на бедняка, ещё не перешедшего роковой черты. На ботинках не обнаружилось дыр, из которых бы торчали большие пальцы. Старое пальто было поношенным, но не грязным. Погода стояла холодноватая для августа — сегодняшний пасмурный день с северным ветром был достоин, пожалуй, октября. Это позволило Холмсу скрыть низ лица за двумя витками теплого шарфа и нацепить на голову бесформенную вязаную шапку. Холмс ссутулился и из подтянутого джентльмена без возраста превратился в уставшего от жизни старика, отдавшего многие годы какой-нибудь тяжёлой работе. В довершение образа он надсадно раскашлялся, наводя на мысль о профессиональном бронхите или даже о чахотке.

Я, волнуясь, наблюдал за его преображением. Какую маскировку Холмс придумал для меня? А если я не справлюсь? А вдруг мне придется выглядеть так же неопрятно и жалко? Миссис Ватсон лишилась бы чувств, узнав, чем мы здесь занимаемся!

К счастью, для меня Холмс выбрал менее экстравагантную внешность. Мне предстояло изображать пожилого джентльмена — то есть, по сути, самого себя. Но короткая темная бородка и очки в роговой оправе изменили лицо до неузнаваемости. Я даже задумался, не отрастить ли настоящую бороду такой же формы, когда Холмс закончит дело.

Когда Джейн Поултни показалась на дороге, мы уже дежурили на окраине Рединга. Мне доводилось бывать здесь, но сейчас я старательно изображал туриста, который решил не упускать ни минуты этого промозглого дня и насладиться старинной архитектурой сполна. Я держал в руке путеводитель, добросовестно глазел по сторонам и иногда одобрительно кивал.

Холмсу не было нужды демонстрировать любопытство. Он медленно брел по другой стороне улицы, глядя вниз, шаркая и сутулясь — будто придавленный грузом лет и усталости. Поултни не обратила на нас внимания. Она тоже шла не спеша, видимо, подустала за три с лишним мили до города. Но я тем не менее боялся упустить их с Холмсом и не сводил глаз с ее зелёного пальто. Она и правда была некрасива, бедняжка. Очень худая, подпрыгивающая походка, плохая осанка… Миссис Ватсон намного старше её, а как держится!

Поултни привела нас прямиком в местную церковь. Прихожан было немного. Холмс уселся на скамью через ряд от Поултни, я — ещё дальше, наискосок от них обоих. Служба показалась мне бесконечной, но я выслушал проповедь и добросовестно пропел все псалмы вместе с остальной паствой. Наконец служба окончилась. Кожа под фальшивой бородой зудела, и я почесал подбородок, прежде чем осознал, что не стоило его трогать. Поултни встала со скамьи и направилась к двери, а за ней и Холмс. Я, нервничая, пытался решить, следовать за ними или срочно искать уединённое место, чтобы проверить, не испортил ли я бороду. Пока я колебался, ко мне подошёл священник, поздоровался и преспокойно затеял светскую беседу — о том, как отрадно видеть новое лицо на воскресной службе и как он надеется, что я стану постоянным прихожанином. Я мямлил в ответ что-то невразумительное, разрываясь между страхом отстать и необходимостью «вести себя естественно». Холмс тем временем вышел за дверь. Рискуя показаться грубым, я торопливо извинился перед священником и проследовал к выходу из церкви. Я выглянул наружу как раз в тот момент, когда знакомое зелёное пальто скрывалось за поворотом. К счастью, за Поултни шел бедно одетый старик.

* * *

Джейн Поултни удалось нас удивить.

Она не пошла ни за покупками, ни в гости. Пренебрегла Редингским рынком. Холмс допускал, что подозреваемая может предупредить сообщника письмом или по телефону, но она обошла вниманием и почтамт, и телефонные будки, встречавшиеся на нашем пути. Начался дождь, но Поултни не посчитала нужным передохнуть в одной из чайных или кафе. Она всего лишь раскрыла над головой унылый огромный черный зонт… и повернула в сторону Мейплдерхема.

Она возвращалась обратно.

Стоя в отдалении друг от друга, мы с Холмсом наблюдали, как Поултни бездарно использует свой выходной. Она прыгала по лужам и держала зонт двумя руками. Почему же она не пошла хотя бы навестить свою семью? Может, она с ними в ссоре? Или, как женщины выражаются, «не в настроении»? Вероятно, пришел мой черед вслед за Холмсом воскликнуть, что женские поступки не поддаются логическому объяснению!

Холмс отвернулся от дороги на Мейплдерхем и вошел в телефонную будку — кричаще-красную, с полукруглой крышей и решетчатыми застекленными стенами. В этом году будки обзавелись украшениями в виде золотых корон над дверцами и стали выглядеть ещё более безвкусно. На мой взгляд, эти понатыканные тут и там коробки нелепо-футуристического вида только портили неброскую красоту таких вот старинных городков, как Рединг. Но Холмс, этот воплощённый прагматизм, только радовался. Он строго выговаривал мне, что время приезда полиции на место происшествий сократилось в разы, поэтому раскрываемость и даже предотвращение преступлений увеличились на сколько-то там процентов. И будь его, Холмса, воля — он бы выкрасил их ещё ярче, неоновой краской, и освещал бы круглосуточно, лишь бы сделать их ещё заметнее — ночью, в густом тумане, во время проливного дождя! Технический прогресс проникал во все щели, а двадцатый век победоносно наступал на традиционный английский уклад.

Холмс предупредил Симпсона, что Поултни возвращается, передавая в его руки дальнейшую слежку. Сегодня мы все вытащили пустой номер, но это сужало круг подозреваемых до трёх.

* * *

На следующее утро мы подобным же образом начали слежку за пришедшей в город Кавендиш. Поначалу я радовался, что сегодня понедельник, и нам не придется следовать за подозреваемой в церковь. Но ветер был таким же пронизывающим, небо снова набухло дождем, и уже через полчаса я признался себе, что был бы не против, как вчера, передохнуть на удобной скамье под философскую речь священника. Впрочем, я бы согласился и на магазин каких-нибудь милых дамских нелепостей — галантереи или украшений. Не то чтобы я в них разбирался, но сделал бы вид, что выбираю подарок для жены. А может, и вправду купил бы какую-нибудь мелочь, чтобы порадовать миссис Ватсон. Но Кавендиш не дала мне такой возможности. Она целеустремлённо двигалась на юго-восток, не оглядываясь и нигде не задерживаясь. Мы пересекли Темзу, железнодорожные пути, Кеннет-энд-Эйвон-канал. Я издали полюбовался Редингским музеем — величественное серо-коричневое здание щетинилось множеством башенок и ещё каких-то остроугольных украшений на фасаде. Прошли мимо руин аббатства Рединг — в сегодняшний пасмурный день серые каменные громады выглядели особенно мрачно. Миновали здание университета — массивное, из красного кирпича. Постепенно становилось все меньше нарядных витрин и ухоженных изгородей. Мы прошли респектабельный центр города, дальше следовало несколько улиц с «террасными домами». Как врачу мне бы хотелось видеть больше зелёных насаждений. Как джентльмена, большого ценителя личного пространства, меня приводила в ужас одна мысль о двух общих стенах с домами соседей. Слышать шум, музыку, детский плач или супружеские ссоры — и доподлинно знать, что соседям справа и слева тоже слышно все, что их совершенно не касается! Мне казалось, что подобное жилье противоречило самому духу англичан, замкнутому и в то же время свободолюбивому. Но сейчас, бросая взгляды на длинные ряды одинаковых одноэтажных фасадов по обе стороны аккуратно замощенных улиц, я невольно подумал, что в этом что-то есть. Некая строгость, четкость и даже законопослушность. Надо будет обсудить с миссис Ватсон.

Террасные дома тоже остались позади, начался ещё более бедный квартал. Я сомневался, можно ли их назвать трущобами. Все же в домах были целые окна и двери. Оказываясь в подобных местах, я всегда испытывал дискомфорт, которому затруднялся дать название. Это был не стыд — не моя вина, что в некоторых уголках Англии люди живут в тяжёлых условиях. Это нельзя было назвать страхом — после военной службы и множества проведенных мною хирургических операций меня сложно чем-либо напугать. Да и коллеги, работавшие в благотворительных больницах, рассказывали, что врач в трущобах может рассчитывать на самое уважительное отношение — якобы даже отпетые маргиналы знали в лицо этих немногочисленных подвижников. Правда, этим моим коллегам приходилось оплачивать уважение нечеловеческими усилиями — всех не вылечишь! Но что-то я отвлёкся.

Стайка весёлых растрепанных ребятишек играла рядом с уличным насосом. Худая бледная женщина пыталась их отогнать, чтобы набрать воды. Группа неряшливо одетых мужчин громко переговаривалась. На Кавендиш не обратили внимания — видимо, ее здесь знали. Холмс в своем сегодняшнем облике смотрелся среди бедняков совершенно органично — как ни в чем не бывало шлёпал и шаркал вслед за подозреваемой. А вот я привлек внимание обитателей квартала. Один из мужчин вынул изо рта сигарету и звучно сплюнул, другой присвистнул, и все уставились на меня.

— Что за хрен? — громко вопросил пропитой голос.

— И что вы здесь забыли? — ехидно поинтересовался второй. Ещё двое отделились от стены и будто невзначай перегородили мне дорогу. Сутулая спина Холмса неспешно удалялась вслед за Кавендиш.

— Добрый день, джентльмены, — спокойно ответил я, приближаясь.

Оборванцы заморгали.

— Вы, может, ищете кого?

Ясное дело — если не работаешь, если день заполнить нечем — только любопытство и спасает от скуки. Главное, не проболтаться, что я врач!

— Возможно, кое-кому из здешних жителей полагается наследство, — неопределенно пояснил я.

— Не может быть! Вот это штука! А кому? А от кого? А… — загалдели они хором.

— Пока преждевременно об этом говорить, — строго сказал я. — Сначала я должен все проверить.

— Вас, может, проводить? — сделал последнюю попытку тип с подбитым глазом.

— Нет, благодарю. Я знаю, где это. Всего доброго, джентльмены.

Оборванцы расступились, и я с замиранием сердца продолжил свой путь — кажется, потерял Холмса! Но почти сразу я разглядел вдали его серо-коричневое пальто и гадкую шапчонку оранжево-зеленой расцветки. Вдруг он нырнул в черную дыру раскрытого подъезда близлежащего дома. Твердым шагом, изображая уверенность, которой не чувствовал, я двинулся туда же.

У этого дома тоже была дверь. Но, похоже, ее столько раз выбивали, что теперь она безвольно висела на петлях, неспособная перегородить кому-либо путь. Затхлый запах в подъезде говорил о том, что этот дом ни разу по-настоящему не протапливали. Куда же дальше? Я заглянул в длинный коридор справа и — о, радость! — обнаружил Холмса, устало сидящего на корточках у одной из дверей. Никто из случайных наблюдателей не сказал бы, что он подслушивает. Человек устал и присел отдохнуть, а может быть, он пьян с утра? Правда, если бы у Холмса было настолько слабое здоровье, как он изображает — он не рискнул бы садиться так низко, чего доброго, суставы подведут, и он не сможет подняться! К счастью, в коридоре сейчас не было посторонних, и некому, кроме меня, было оценить актерский талант Холмса. Я подкрался ближе и присоединился к нему у двери.

— …ты должен немедленно уехать, этот сыщик, которого хозяин нанял, сказал, что уже все знает! Я боюсь за тебя!

— Я не мальчишка, чтобы бегать по всей стране от непонятно кого! — прорычал мужской голос. — И я никого не боюсь, он ничего не докажет!

Я думал, что наша цель — подслушать как можно больше, но Холмс поднялся, мягко отодвинул меня от двери и вошел.

Нашим глазам предстала темноватая, холодная, довольно большая комната. Кавендиш сидела на скрипучем стуле у большого стола с какими-то бумагами — единственной чистой вещи в комнате. Холмс заслонял от меня ее собеседника, и я машинально отметил большую малярную кисть в углу; листы с какими-то набросками, прикрепленные к стенам; рейсшину, тушь, карандаши и перья на столе поверх бумаг.

— Прошу прощения за вторжение, — только я, знавший Холмса много лет, мог уловить в вежливых словах ноту сарказма. Он выпрямился, неторопливо размотал свой длиннющий шарф, преображаясь на глазах. Узнав его, Кавендиш вскочила со стула, у нее вырвался негромкий возглас.

— Позвольте представиться: Шерлок Холмс, частный детектив. А кто же вы?

Я выглянул наконец из-за спины Холмса. У окна сидел широкоплечий мужчина лет шестидесяти, небритый, с мешками под глазами.

— Вон отсюда, — угрожающе процедил незнакомец.

— Форсайты верят, что вы, миссис Кавендиш, навещаете в Рединге брата. Но я навел справки — ваш брат погиб в Лондоне много лет назад, его тело было возвращено сюда, на родину, и захоронено на кладбище той же самой церкви, где он был крещен. Следовательно, вы ей никакой не брат, — повернулся он к мужчине. — Зато я знаю о вас многое другое!

Холмс всегда любил театральные эффекты. Взять хотя бы то забавное хулиганство, когда он подложил найденный бриллиант Мазарини в карман своему клиенту. А уж случаи, когда он ошарашивал преступников подробным описанием всех их секретов, я даже считать перестал. Вот и сейчас Холмс применил свой излюбленный прием. Он заявил, что нашелся свидетель, который видел поджигателя и сможет опознать. В доказательство своих слов Холмс детально описал поджигателю все его действия во время пожара. Во мне полыхал тот же охотничий азарт, что и в Шерлоке. Я с нетерпением ждал разгадку этого странного дела.

— Единственное, что мне еще не известно — мотив. Кто вы и с какой целью сожгли картины Форсайта? Расскажите мне правду, и я посмотрю, что смогу для вас сделать. Если нет — я немедленно вызываю полицию.

Незнакомец хрипло рассмеялся, вскочил и попытался ударить Холмса в челюсть. Он был массивнее Холмса и шире в плечах, но не представлял, с кем связывается. Я замахнулся тростью, но не успел вступиться за друга. Два быстрых удара — и Холмс уже прижимал строптивого поджигателя к грязному полу и заламывал ему руку за спину.

— Я понял, вы не склонны к праздным разговорам. Что ж, как скажете! Ватсон, приведите сюда констебля, будьте так любезны!

Кавендиш опустилась на пол рядом с преступником, коснулась его плеча.

— Послушай! — ее голос дрогнул. — Не надо тебе в полицию. Помнишь, что было с отцом Джейн? А с ее братьями? А с прошлым твоим соседом? Расскажи все этим сыщикам, пусть знают, что ты тоже джентльмен, и причины у тебя — будь здоров! Расскажешь покрасивше — и любой поймет, что ты просто не в себе от горя был! А может, и мистер Форсайт не захочет грязное бельё ворошить, а, сэр?

Кавендиш уставилась на Холмса так пронзительно, словно хотела его загипнотизировать.

— Пустите меня, мистер, — пробормотал поджигатель с пола. — Будь по-вашему, объясню, как было дело. У меня и правда смягчающие обстоятельства. Сейчас поймёте, что из себя представляет этот ваш Сомс Форсайт.