Шелест (джен)

Яркие неоновые огни сливаются в сияющую полосу. Слишком много, слишком ярко. Хочется прикрыть глаза, но мужчина упорно смотрит в окно, не давая себе соскользнуть в беспамятство. Он просто слишком пьян.

Стекло машины холодит лоб, темной преградой маячит между городом и рвущейся наружу тошной от самого себя.

— К Лидии, — голос хрипит, перед глазами плывет, а на душе так хреново, что поездка к Лидии неизбежна.

И плевать, что ее зовут совершенно не так. Он имеет право называть ее так, как захочет. Так или иначе, но она обязана ему жизнью.

Он нашел ее на панели. Зацепился взглядом за неуловимо схожие черты, на мгновение она напомнила ему… Он тормознул, чего никогда не делал раньше, пригласил в чистый салон. А тем же вечером выкупил, оплатил долги и помог устроиться на работу, с одним-единственным условием — он может приехать к ней в любое время дня и ночи. И она сделает все, что ее попросят.

Она уже не удивляется. Пропускает шатающееся тело в квартиру, переглядывается с охранником. Они давно знакомы, так что лишь кивают друг другу и расходятся в разные стороны. Он — в машину, ждать утра и своего хозяина; она — отогревать чужое сердце и в очередной раз служить заменой.

Лидия…. Сегодня она Лидия, поэтому заваривает чай, не спешит заходить в маленькую комнатку, служащую ей спальней. Пока рано. Скручивает волосы в пучок, выпуская пару прядей, привычно кутается в поношенный халат и сменяет теплые носки на тапочки, чтобы походка приобрела чуть более шаркающий характер — все выверено, все четко, все давно понятно. Остается последнее.

Тяжелое ватное одеяло тянет руки вниз, но Лидии уже не до него. В маленькой комнатёнке мужчина допивает остатки алкоголя из бутылки и смотрит на нее мутным взглядом.

Она знает, что будет дальше. Сначала крики, которые перейдут в бессвязный шепот. Затем слезы и вновь упреки. А потом просто слезы, после которых наступит крепкий сон. Это повторяется из раза в раз, и Лидия уже привыкла видеть местного авторитета таким. И за это знание она платит молчанием и благодарностью.

Это благодаря ему у нее появились дом, работа и второй шанс на счастливую жизнь. Она привычно ослабляет тугой узел галстука, расстегивает пуговицы на чужой рубашке. Ватное одеяло потихоньку пеленает ее гостя, не хуже тихого шепота и осторожных поглаживаний по голове. Она не помнит, что говорит, успокаивая больше интонацией, и гладит, гладит по волосам, целует высокий лоб, негромко поет старую-старую колыбельную. В лечении больной души все средства хороши.

Постепенно мужчина успокаивается, знакомая с детства мелодия убаюкивает. Он утыкается носом в женский живот и позволяет себе провалиться в вязкую дремоту.

Ни в ком не нуждаются больше, чем в матери. В её руках, тепле сухих рук, ненавязчивой, материнской заботе.

И меньше. Потому что даже суррогат лучше. Нет побоев, нет криков, нет боли, нет неуверенности в себе и одиночества в квартире, полной пьяных людей.

Есть Лидия, ее теплые руки, искорки сочувствия в глазах, знакомые родные-чужие черты, теплые объятья и искренняя забота. Есть старенькая, обшарпанная комнатка, уставшая женщина и мужчина, отчаянно нуждающийся в любви давно умершей матери.