Шелест (джен)

— Свет! — я вглядываюсь в тьму квартиры, жду, когда глаза привыкнут. — Мне нужен свет! Как вы предлагаете работать?

— Нет денег заплатить за электричество, — огрызается мамаша, запахивая полы грязного халата. В глазах ее мелькает беспокойство, которое она пытается прикрыть нарочито злым голосом: — Могу свечу дать.

Я стою в свете коридорной лампы и мысленно матерюсь. Вызов поздний, если даже не сказать — ночной, пришелся на конец моей смены. Пока добралась, стемнело окончательно.

Крепче сжимаю ручку аптечки и захожу, не разуваясь.

— Ведите.

Ведите, громко сказано. Квартира маленькая, состоящая, кажется из одних углов, которые я собираю своим медицинским чемоданом и иногда плечами. В тусклом свете огарка толком ничего не видно, да и женщина несет его перед собой, загораживая путь своей фигурой.

— Там, — она кивает в сторону темного проема.

Я в изумлении вскидываю брови. Вызов был к ребенку, неужели мама не пойдет со мной, чтобы хотя бы успокоить и поддержать?

— Она не хочет выходить и разговаривать. Но я знаю, что она ударилась головой, — видя мое недоумение, поясняет мама. — Посмотрите, пожалуйста... доктор, — запинается она, не зная, как обращаться, и торопливо сует мне свечу.

— Зовут как дочку? — уточняю я.

— Варя.

Я прохожу в комнату медленно, внимательно глядя под ноги, и прислушиваясь. В темноте раздаются всхлипы, но саму девочку не видно, отчего делается немного жутко. Впрочем, чего только на вызовах не было, ребенок в темноте — ещё не самое страшное.

Отставляю свечу на маленький столик и оглядываюсь по сторонам. Варя находится в углу кровати, так что я присаживаюсь на край и негромко здороваюсь:

— Здравствуй, Варя. Меня зовут Александра Сергеевна. Мама сказала, ты ударилась?

В неровном свете вижу, как блестят глаза от слез, зареванную мордашку. Крови на волосах нет, что не может меня не радовать. Ответа от нее не жду, так что продолжаю:

— Покажешь, где болит? Я посмотрю и дам тебе вкусную конфетку, — хлопаю по нагрудному карману, где всегда лежит небольшой запас.

— Шоколадную? — тихо интересуется ребенок.

— У меня с собой только леденцы, но если будешь себя хорошо вести, завтра принесу целую шоколадку.

Завтра у меня выходной, и, если не придется ехать с девочкой в больницу, у меня есть все шансы выполнить обещание. Варя размышляет, насупившись и недоверчиво посматривая на меня. Приходится достать конфетку и продемонстрировать на раскрытой ладони.

— Я только посмотрю, — обещаю я, и ребёнок сдается, кивая. — Где болит? Расскажи, как ударилась.

— Тишка под ноги кинулся. Кот, — она наклоняет голову, и я наконец вспоминаю, что у меня есть фонарик.

Дело с ним идет быстрее, осторожно раздвигаю темные волосенки и облегченно выдыхаю — царапина небольшая и неглубокая, но наверняка очень болючая.

— Мама на Тишку так ругалась, говорила, что выкинет, — Варя всхлипывает. — А он не виноват! Это я под ноги не смотрела!

А вот и причина, почему дочка не разговаривает с мамой.

— Его теперь выкинут, да? — голос девочки дрожит, в свете фонаря снова блестят мокрые дорожки слез. — Он ведь не виноват!

— Не выкинут, — успокаиваю я. — Я попрошу маму, если ты будешь осторожной. В этот раз тебе повезло, только царапина, но голова — это не шутки.

— Я буду! Буду аккуратной! — радостно кивает Варя и чуть ли не подпрыгивает от радости.

— Вот и умница, — протягиваю заработанную конфету и поднимаюсь. — Ну, я пошла. Не пугай больше маму и смотри под ноги.

Уже на выходе объясняю маме, что ничего страшного нет, прошу не выкидывать кота и оставляю на листке название мази, которая поможет быстрее зажить царапине. Можно было бы не ехать сюда, ничего страшного не было, но в темноте действительно непонятно, насколько сильно стукнулся ребёнок.

Вместе с листком оставляю запись, что в больнице требуются санитарки, и номер. Как отреагирует мамаша, не знаю, но хочется надеяться, что положительно, мне еще заносить шоколадку девочке.

Обещание я исполняю, но не сразу. В законный выходной меня вновь выдергивают на смену, так что вспоминаю о шоколаде только через два дня. Тогда же, когда встречаю маму Вари в коридоре.

В чистом халате и косынке она совсем не похожа на ту уставшую женщину, что я даже не сразу ее признаю. Чего не скажешь о ней.

— Александра Сергеевна! — она радостно улыбается и отставляет швабру в сторону. — Спасибо вам! Вот, взяли на работу.

— Замечательно, — выдыхаю я, невольно улыбаясь в ответ. Хлопаю по карманам куртки и достаю слегка мятую шоколадку. Купить купила, но не донесла. — Передадите? Я Варе обещала. Как ваш Тишка?

— Передам. Обязательно передам! И с Тишкой все хорошо, — смущенно кивает она. — Вы заходите к нам, если будет время. Я вас чаем напою.

— Если будет время, — отвечаю я и прощаюсь.

Настроение поднимается, отработанная смена уже не кажется такой тяжелой, а на душе хорошо от того, что обещание я выполнила и что в квартире Вари с мамой теперь будет гореть свет.

Такой же яркий, и тёплый, что помогает мне работать много лет подряд. И пока он горит, я буду нести его дальше.