Rogue (гет)

Сны были прерывистыми, нескладными, беспокойными. Шаиера стояла в том же месте, где когда-то во сне храмовники избрали ее своей предводительницей, с тем же мечом в руках и теми же воинами с произраставшими из них красными кристаллами. Шаиера вздрогнула, увидев, как по лицам храмовников, из их невидящих пустых глаз градом льются кристально-прозрачные красные слезы, которые, падая на землю, превращались в такие же красные камни, сковывали их ноги и не позволяли сделать ни шагу. Почему-то во сне Вестница стала ругать их и мечом разрубывать тела, чтобы из разрезов стремительно рос…

«Это же лириум!» — догадалась Тревелиан и с ужасом отбросила оружие в сторону, словно заразу. Лица мертвых храмовников исчезали, пустели… Инквизитор закричала от страха, но проснуться не смогла. Из одного кошмара ее перебросило в другой, где она, Кассандра, Коул и Блэкволл сражались с одержимым магом, швырявшимся в них цепными молниями, в каких-то старинных развалинах. Колдун не жалел ее маленького отряда, и как бы Шаиера не подставлялась под его атаки вместо друзей, они облетали ее, обходили стороной. Она кричала и плакала во сне, истерично мечась со стороны в сторону, но тщетно — ее словно поймали в вязкий воздух, где движения становились замедленными, а голос — приглушенным, поэтому оставалось только наблюдать, как первым пал юноша с парными кинжалами, за ним — Искательница, и последним, опираясь на свой боевой молот, сначала на колени опустился и Блэкволл, а затем и вовсе упал ничком. Слезы заливали глаза, лицо, не позволяя разборчиво видеть. Шаиера плакала, уже не стыдясь собственных эмоций, пытаясь разбить купол, которым ее накрыл колдун. Если он хотел победить ее, то у него это сполна получилось…

К счастью, кошмарный сон наконец отступил, и она открыла заплаканные глаза. Она очнулась все в той же конюшне, на том же месте, где засыпала, и, в принципе, все было так, как и должно быть, за исключением одного: Блэкволла рядом не было. Сердце больно защемило, предчувствуя неладное: ушел, оставил, отверг, бросил одну… Инквизитор вскочила и принялась быстро одеваться, найдя среди своих вещей дощечку с гербом Стражей. Понимание произошедшего гранитной скалой легло на плечи, заставляя почти согнуться под ее весом, только морально — и лучше бы это было физическое чувство. Она побежала вниз по ступенькам, хлюпая носом — серьезная и, по большей части спокойная, леди Инквизитор так легко опустила руки, сдалась.

— Блэкволл? Ты здесь? — предчувствия не обманули ее: тишина не могла ответить, унять боль и успокоить. Еловый запах, исходивший от незаконченного грифона, мягко поманил ее к себе, на мгновение заставив прекратить всхлипывать: на маленьком клочке бумаги были написаны слова, оставленные ей Стражем. И, судя по всему, последние.

Шаиера сразу подумала о Кассандре, о том, что она должна поговорить с подругой об этом, но вспомнила, что в такую рань она наверняка еще спит. Нужно было переждать какое-то время, и сразу же сообщить Лелиане о «пропаже», найти, найти, найти его во что бы то ни стало...

Вестница ненавидела себя. Это все потому, что она недостаточно благородна, недостаточно воинственна для него; это потому что Блэкволл не хотел расстраивать ее, скрытную и подлую, он делал вид, что любит ее; это потому, что она недостойна Серого Стража, никогда не была и не будет; но поверила ему и теперь сама виновата в произошедшем… Воин великодушно оставил ее, чтобы Вестница больше не питала никаких тщетных надежд, ведь трусливые убийцы, прячущиеся в тени, никогда не заслужат любви.

Как только она вернулась в свою комнату, слезы хлынули с новой силой: уйдя из конюшни, где все напоминало о ее возлюбленном, Шаиера надеялась убежать от этого, а теперь и в комнате все так же о нем напоминало: камин, диван, и даже одеяло, которым он укрыл ее, замерзшую и промокшую…Инквизитор сидела на кровати, обхватив колени руками, и раскачивалась из стороны в сторону, убеждая себя в том, что скоро встанет солнце и она побежит к Искательнице, к леди Соловью, и все встанет на свои места. Шаиера чувствовала, что, несмотря на ее попытки, что-то внутри подсказывало ей: все очень, очень плохо, но верить ему не хотелось. Сон, однако, сморил ее, заставив прилечь на бок, и принял в свои беспокойные объятия.