Я иду на свет (джен)

Человеческий Лондон окутывала вечерняя туманная синева. Вокруг доков клубились ароматы застарелой брани грузчиков, настолько пронзительные, что пройти здесь и хотя бы один раз не выругаться было попросту невозможно. На севере города грохотала костями только-только построенная железная дорога, устами своих владельцев обещавшая лондонцам слишком многое для их девятнадцатого века. Дым от неутомимо чадящих в столь ноябрьский вечер печей пользовался тем, что привыкшие носы людей к нему уже были давно не чувствительны, и всячески маскировался под романтический туман, давая томным барышням в распущенных под вечер корсетах повод для лишних вздохов и мечтательных взглядов в дымку, что с каждой секундой опутывала всё большую часть Лондона. Лондон, величайший из городов, столица величайшей из стран этого века… Лондон, постоянно бдительный, — готовился ко сну теми своими глазами, что не смыкались днём.

Иные же глаза только размыкались. Начинались ночные смены у не менее ночных бабочек, абсолютно не ночных воров; да и представители других, куда менее незаконных профессий, спешили приступить к работе. Нужно было стирать, везти, сторожить.

И всё же улицы лондонских окраин были настолько пусты, глухи и равнодушны, что не слышали пронзительных женских мольб и торопливого бега ног в дешёвых башмаках. Здесь все были слишком бедны, чтобы рисковать ради кого-то самым последним имуществом — шкурой. А девушка тем временем бежала, падала, поднималась, снова подхватывала неудобные юбки и пускалась стремглав по тесным улочкам.

От чего она бежала — видно не было. Точней будет сказать, что простой обыватель не заметил бы никого и ничего. А сама беглянка видела, что её преследует весьма субтильный человек — наверняка мужчина, кто ещё бы посмел надеть брюки? И он был бы абсолютно не страшен, если бы в руке, которую он вознёс над головой, не лежала длинная коса весьма угрожающего вида, да ещё и с подозрительно блестящим от остроты лезвием косовища.

А ещё у преследователя были красные волосы, слишком красные, чтобы не думать о крови. И вот в сочетании с занесённой косой вихрь алых растрёпанных прядей незнакомого врага вызывал слишком жуткие ассоциации в голове его пока что не состоявшейся жертвы. Однако метающаяся вдоль по улицам несчастная не могла бежать бесконечно, а вот её преследователь, кажется, совершенно не уставал.

И вот она в панике свернула не в ту улочку — и вот уже её противник нарочито медленно шагает к ней. Он настолько чеканил шаг, что будь его под ногами брусчатка центральных улиц, а не зловонная грязь безымянных нищенских кварталов Уайтчепела, — ритм, отбиваемый набойками на его каблуках, непременно вселил бы дополнительный ужас в сердце рыдающей от страха ткачихи, съёжившейся под стеной, что отделяла улицу от территорий работного дома.

— Что вам нужно? — всхлипнула девушка, вжимаясь в стену и пытаясь понять — сможет ли проскочить между надвигающимся противником и стеной. Вряд ли — местные хибары строили слишком близко друг к другу.

Наверняка этот мужчина из тех насильников, которые убивают своих жертв — ведь именно здесь орудовал Джек-Потрошитель, только вот она не думала, что встретить его не повезёт именно ей.

— Миссис Сессиль Смит? — ровным высоким голосом уточнил незнакомец.

— Д-да, — собирая по каплям остатки мужества произнесла Сессиль. Джек-Потрошитель отличался крайней изобретательностью в выборе жертв и оружия. Последнюю свою жертву он, кажется, изрезал скальпелем. Почему бы ему теперь не попробовать косу?

— Помолитесь, — посоветовал Джек и занёс косу.

— За что? — взвизгнула Сессиль и зажмурилась. Она не ждала ответа, но что-то внутри неё говорило о том, что если он знает её имя — значит, эта встреча ни в коем случае не случайна.

— Вы убили его, — взвизгнул голос Потрошителя, и Сессиль внезапно поняла — голос женский. Значит, это пошедшая против бога женщина, надевшая мужское платье и убивающая других женщин.

— Я никого не убивала.

— Даже ребёнка, зачатого не от вашего супруга? — убийца шагнула навстречу миссис Смит, и та вновь закрыла глаза — уж сейчас-то точно голову снесёт безжалостная стальная полоса, но… Вместо этого раздался лязг.

Сессиль открыла глаза. Косу напавшей на неё поймал точно такой же косой непонятно откуда взявшийся на стене работного дома паренёк.

Затем он спрыгнул перед Сессиль, вставая между ней и убийцей.

— Эрика, — раздался спокойный голос, — её время не пришло. Ты здесь нарушаешь закон.

Диалога не получилось — Эрика лишь яростно сжала губы и метнулась вперёд, пытаясь достать до Сессиль косой. Не вышло. Снова не вышло. Кажется, Господь сегодня был на стороне миссис Смит, а не на стороне этой сумасшедшей. Но Сессиль не понимала — откуда же этой абсолютно незнакомой женщине известно о совершённом ею аборте. Акушерка, проводившая операцию тайком от врача, знала, что всплыви информация — и её, как и Сессиль, ожидала бы тюрьма — потому она бы точно никому не сказала. Эта девушка даже не работала в той лечебнице, в которую приходила миссис Смит.

Раздался ликующий вопль, и Сессиль осторожно выглянула из своего уголка на улицу — но увиденное не радовало глаз: защитник несостоявшейся матери валялся на земле и пытался втянуть в себя воздух.

— Достаточно уже оттягивать, — Эрика с лихорадочно блестящими глазами шагнула к Сессиль.

— Господи, защити же, — взмолилась бедняжка, прекрасно зная, что в данных ситуациях на Бога надеяться можно в последнюю очередь. В глазах Эрики, с каждой секундой наливающихся жутким алым свечением, миссис Смит уже видела свою смерть.

— Твоя душа не достойна даже Чистилища, — процедила Эрика и с видимым удовлетворением обрушила косу на голову Сессиль.

— Domine Deus, — выкрикнул защищавший Сессиль юноша, и этот крик эхом раскатился над тупичком. И снова ничего не произошло. Сессиль открыла глаза, увидела лишь белое крыло, её глаз коснулась мягкая рука, и вот уже миссис Смит, распахнув глаза, села на простыне в постели у себя дома.

Сессиль натянула одеяло, вытирая со лба холодный пот. До чего же страшные иногда бывают сны. Нужно было меньше судачить со сплетницей-булочницей о Джеке-Потрошителе да не смотреть на закаты кровавых оттенков. Рядом храпел муж, так неудачно отсутствовавший четыре месяца назад — глядишь, будь он дома, Сессиль и не пришлось бы прибегать к помощи акушерки. Миссис Смит снова легла, закрыла глаза. И она не увидела во сне ни дальней улочки Уайтчепела, ни сжавшейся на земле Эрики, вскрикивающей от каждого слова молитвы, что над ней читала женщина с белоснежными крыльями, держащая в опущенной ладони серебряный клинок, затмевающий своей остротой даже косу Эрики. Не видела миссис Смит и то, что её защитник, склонив голову, что-то объясняет ангелу. Неутомимая портниха бы непременно удивилась, что все трое посетителей тупичка были одеты в чёрные брючные костюмы, в то время как в моде была совершенно иная одежда. Зато об стрелки на брюках можно было ненароком палец порезать, настолько они были отглажены. А ещё она не знала, что её защитника зовут Алан Даллас и что ему сейчас было совершенно не до сна.

— Пожалуйста, не забирайте её, — умолял Алан, не глядя на ангела — уж больно слепящими в промежуточном измерении были белые крылья, — мисс Блан, прошу вас, вы же знаете этот случай.

— Послушайте, вы знаете протокол, — устало произнесла ангел, — ваша подопечная уже практически демон. Скольких женщин она убила?

— Четырнадцать, — слабо ответил Алан.

— А сколько душ было сдано на учёт?

— Она их уничтожала, мисс Вероника, — ещё более измученно произнёс Алан.

— Уничтожение душ — это святотатство, — развела руками Вероника Блан, исполнительный пристав надзора за постоянными грешниками. — Вы и сами знаете, мы не можем ждать, пока она станет демоном. В данном случае её ждёт ад. В конце концов, даже наш суд не может проявлять милосердие бесконечно. Мы не можем жертвовать душами людей.

— Мисс Вероника, прошу вас.

— Вы — защитник, мистер Даллас. Только защитник. У вас много подопечных кроме мисс Лакнер.

— Мне жаль её. Из многих грешников — ей при жизни было тяжелей всех.

— Мистер Даллас, — ангел потёрла виски, отбрасывая со лба слипшиеся пряди чёлки, — у всех нас была тяжёлая жизнь. Вы это знаете как никто. И мы не имеем права забывать, что мы — всего лишь грешники. Наш удел — раскаиваться и отрабатывать кредит грехов. Не убивать людей. Не уничтожать их души.⁽¹⁾

— Мисс Блан, я могу стать поручителем Эрики.

— Господь всемогущий, — Вероника шумно выдохнула, — мистер Даллас, вы что, влюблены в эту чокнутую девицу?

— Нет, что за домыслы? — на бледном лице Алана расцвели пунцовые пятна.

— Вы знаете, что значит поручительство? Знаете, что в данном случае половина её кредита будет списана на ваш счёт, и вам придётся отрабатывать не только свой долг перед Небесами? Понимаете, что в случае повторения рецидива вы вместе с ней отправитесь в ад?

— Да понимаю я, — устало буркнул Алан.

— Я пришлю бумаги вашему начальству, — Вероника качнула головой, абсолютно не одобряя подобное отношение к заскорузлым грешникам, и, коснувшись дешёвенького медальона на шее, исчезла, переходя в измерение Чистилища.

Алан устал сегодня. Плановые работы по сбору душ умерших были закончены несколько часов назад, а потом он заметил расхаживающую по улицам Лондона Эрику и понял, что она снова потеряла контроль. Будучи грешником на службе у Чистилища, грешить становится ещё тяжелее: грехи оборачиваются против тебя — даруя упоительную порцию эйфории, такую опьяняющую и вожделенную среди дней, полных монотонной работы. Выслеживать Эрику было сложно, даже из-за того, что, будучи наполовину демоном, она была практически незаметна для ангела смерти, зато очень заметна для ангелов-защитников. А Алан защитником не был.

Эрика сидела у стены, запрокинув голову. После краткого ритуала экзорцизма ей стало лучше, если можно было так сказать. Алые волосы чуть потускнели, глаза приобрели нормальный цвет. Жажда греха отхлынула, но Эрике было плохо. Тем более что краткий экзорцизм обычно заканчивался мигренью и тошнотой.

— Вставай, — Алан протянул ей руку.

— Отстань, — огрызнулась грешница, — ты что, идиот?

— Если ты про поручительство — то я верю, что ты справишься.

— Четырнадцать трупов с тобой не согласны, — Эрика злилась. Судя по тону — её просто разрывало от злости. Алан поднял голову — над Лондоном уже взошла Луна, убывающая, похожая на белое блюдце с отколотым краем.

— Ну, значит, прогуляемся до ада, если что, — чуть улыбнулся Алан, пытаясь найти взглядом Кассиопею. Когда-то он изучал астрономию, но это было до того, как он решил броситься с одного из многочисленных лондонских мостов. На самом деле, утопление оказалось не таким романтичным, особенно если в реку, в которой ты тонешь, много лет подряд сбрасывают нечистоты. В общем, смерть были не самым приятным из воспоминаний Алана.

— Не смешно, — взвизгнула Эрика, — я могу желать себе отправиться в ад поскорей. Но тянуть тебя туда…

— Так не тяни, Ри, — неохотно отрываясь от звёзд, пожал плечами Алан. Эрика поморщилась и встала, загибая рукав. На запястье каждого грешника стояли три клейма — альфа, гамма и омега. Омега начинала греться, когда в своём кабинете в Чистилище нерадивого грешника желал видеть его непосредственный начальник. Гамма — когда вызывал начальник департамента — а департаментов было много.

Альфа — обжигала при вызове в апостольский суд. Редко когда альфа нагревалась к добру для грешника.

— Генрих, — Эрика скривилась.

— Генрих лучше, чем Артур, правда ведь? — Алан тоже ощутил жжение омеги на запястье. Разумеется — они опоздали к закрытию рабочего дня, да ещё и серафимы прислали бумаги, а Генрих непременно получил вечернее извещение об изменении кредитного счёта Алана.

— Лучше, наверное, — Эрика мрачно окинула взглядом тёмный Уайтчапел и исчезла. Алан тоже сжал плоский и круглый жетон на запястье и привычно перешёл в измерение Чистилища.

— Даллас, выйдите, — приказал Генрих, выслушав сбивчивый рассказ, — зайдёте позже.

Алан взглянул на съёжившуюся Эрику, ободряюще сжал её за плечо и закрыл дверь, оставшись в коридоре. Генрих никогда не кричал. Генрих вообще был бы воплощением смирения и эталонным грешником, вставшим на путь исправления, не будь он демоном. Вот и сейчас, несмотря на то, что даже сквозь тонкую дверь еле доносился его приглушённый голос, Алан даже не сомневался — он разделывал Эрику на части.

А запястье снова обожгло болью привычное для Чистилища средство общения с начальством. Алана вызывал Артур Пейтон — глава департамента «Курьеры смерти». В Чистилище этот Департамент считался самым спокойным. В него направляли грешников с относительно невысокими кредитами, которые можно было отработать лет за сорок прилежной работы. Куда сложней было ангелам-защитникам, в своей смертной жизни не отличившимся благодетелью. На их плечи ложилась охрана тюрьмы для грешников и демонов — ада; охрана мира смертных от вырвавшихся из ада демонов и потерявших контроль обитателей Чистилища; тяжкий и тщетный труд по наставлению смертных грешников на истинный путь; нескончаемые молитвы на поле перед вратами рая, куда отправляли пойманных в человеческом мире демонов; регулярные экзорцизмы для вставших на путь обращения в демона бессмертных грешников… Работа тяжёлая, рискованная и не всегда успешная. Алан, в общем-то, был доволен тем, что, в отличие от многих, он может отработать свой долг не ценой нескольких столетий.

Мистер Пейтон пил кофе. Это была одна из немногих его привилегий — он иногда питался. Большинство грешников не могли есть в человеческом мире. В основном потому, что брать человеческую еду без спроса было нельзя — за воровство увеличивался кредитный счёт. А в Чистилище потребности притуплялись, и голод ощущался лишь лёгким сосущим под ложечкой чувством, которое просто переносилось, как монотонная регулярная боль. Грешники не должны были забывать, кто они, сколько в своей смертной жизни они предавались грехам и чего это им стоит сейчас. Артур Пейтон же был из тех, кто обнулил свой кредит греха, но не отправился в рай или на перерождение — он остался в Чистилище, чтобы наставлять ещё не раскаявшихся грешников на пути искупления.

— Доброй ночи, — скептически произнёс Артур, опуская чашку на стол.

— Доброй, сэр, — Алан чуть поклонился, поднеся к лицу сложенные ладони, соблюдая привычную для Чистилища формальность. Среди рядовых работников подобные приветствия использовались редко, а вот начальство приветствовалось всегда.

— Эрика второй раз не пришла на плановый экзорцизм, — Артур поднял со стола лист бумаги с печатью Департамента «Изгоняющие бесов», — я так понимаю, ты поэтому опоздал?

— Да, сэр, — Алан кивнул. Скрывать смысла не было. Алан уже два года работал в штрафном отделе «Курьеров смерти», имел дело не с первым потерявшим контроль ангелом-жнецом, но Эрика… Эрика не воровала, не крутила романов ни в Чистилище, ни в мире смертных, не отказывалась отрабатывать долг перед небесами, всё было много хуже.

Эрика убивала.

Стоило немалых усилий узнать, что, будучи смертной, она никак не могла зачать ребёнка, а когда наконец забеременела — попала под экипаж, ведомый рукой пьяного кучера. После этого она не только потеряла ребёнка — она потеряла возможность забеременеть в принципе. Спустя два месяца после несчастного случая Эрика повесилась под потолком конюшни своего мужа.

Её кредит был бы не очень большим — как у многих благочестивых женщин. Но самоубийство — один из смертных грехов — лёг на счёт довольно устрашающей величиной.

Эрика потеряла контроль на шестнадцатом нерождённом ребёнке, чью душу ей пришлось забирать. После двенадцатого убийства её — с зашкаливающим все разумные рамки счётом — перевели в штрафной отдел. Она вроде бы согласилась бороться за свою душу, регулярно ходила на экзорцизм — довольно мучительную процедуру усекновения греховных мыслей — и рьяно отрабатывала долг. Долг уменьшался, а потом она не пришла на экзорцизм и снова отправилась на территорию смертных. Её снова поймали. Снова провели беседу. Снова развернули в нужную сторону. И она снова сорвалась. Алан сам не понимал, почему по-прежнему верил в неё. Видимо, потому, что видел, как Эрика берёт дополнительную работу, лишь бы обеспечить полпроцентное снижение суммы кредита за год.

— Алан, ты рискуешь, — Артур пристально глядел на Алана, — прецеденты были. Даже родная сестра не смогла удержать сестру от грехопадения, а ты собираешься удержать чужого человека.

— Сэр, Эрика уже вставала на путь исправления, сорвалась один раз за полтора года наблюдения. И вот сейчас.

— Ал, мы тут веками торчим, — заметил Артур, глядя на бумаги, — и полтора года — это совершенно не срок для нас.

— Я в неё верю.

— Влюблённый идиот.

— Я… Сэр! — возмущённо воскликнул Алан. Дело было совершенно не в этом, на данный момент Эрика была единственным проектом, который Алан никак не мог завершить с успехом. Все прочие его подопечные справились с жаждой греха и успешно работали.

— Ты рационален. Но ведёшь себя сейчас как идиот. Я должен думать, что ты не увлёкся?

— Вы вызывали меня затем, чтобы узнать это, сэр? — поинтересовался Алан. Он прекрасно знал причину вызова, и уж точно не желал, чтобы кто-то копался в том, что даже Алан пока не знал, как рассматривать.

— Ты опоздал не только на вечернее закрытие дел, Алан. Если помнишь, сегодня ты должен отчитаться мне по своей работе в штрафном отделе.

— Кроме Эрики нарушителей нет.

— Что насчёт Генриха Хартманна?

За этим Алана и перевели в штрафной отдел, когда он попросил дать ему задание тяжелей сбора душ. Всего лишь хотел отработать долг быстрей, а ввязался в довольно выматывающий процесс, слишком часто связанный с теми, кто преступил границу греха. Да ещё и делал дополнительные отчёты лично для Артура.

— Мистер Хартманн является образцовым служащим, сэр.

— Его счёт уменьшается быстрей прочих. В общей сумме это незаметно — речь идёт о сотых от процента, но если сравнивать по единицам греха — счёт уменьшился на три тысячи единиц без малого только за этот год.

Алан не удержался и присвистнул — сам он отрабатывал чуть больше семиста единиц в год. Впрочем, он знал, сколько Генрих набирает работы. Едва ли не половина проектов, оконченных штрафным отделом, закрывалась благодаря Генриху.

— Значит, придраться не к чему? Может, он кричит на работников?

— Нет, он никогда не выказывает гнева.

— Часто пропадает в человеческом мире?

— Только по работе, сэр.

— Может, он нарушает документооборот и утаивает души для утоления голода?

— Я проверяю отчётность, ошибок нет, сэр.

— Вредные привычки?

— Разве что — много курит… — протянул Алан. Курил Хартманн постоянно. Ничем не объяснял, просто курил, табак он добывал в человеческом мире, кредит при этом не увеличивался, значит, Генрих табак покупал. Как он умудрялся это делать, не имея человеческих денег, — было неизвестно, но, значит, способы были. Может, подрабатывал грузчиком? Это не было запрещено, вот только время пребывания в человеческом мире для жнецов всегда ограничивалось. Да и не видел их никто, за чьей спиной не волочилась скорая смерть.

— Не был бы Генрих демоном — нимбом потолки бы задевал, — пробормотал Артур себе под нос, но Алан его услышал. Генрих действительно являлся занозой в больном месте всего Департамента. Во-первых, глядя на него, многие грешили, утверждая, что даже демонам небеса дают шанс на раскаяние, разве им есть дело до маленьких грешников? А небесам было дело до каждого грешника или благочестивца — об этом свидетельствовали ежечасно обновляющиеся счета кредитов. К тому же было совершенно не ясно, как Генрих вообще оказался в Чистилище. Ничего о том, что было в его жизни до оформления в «Курьерах смерти», не было доступно. Переводили его из отдела ангелов-защитников, а они утверждали, что информация засекречена. Было известно лишь, что, будучи смертным, он умер в Лондоне и работал именно здесь. А Артуру каждый год приходилось оформлять дополнительную документацию на демона, которого в Чистилище в принципе быть не должно было, но тем не менее он тут работал.

— Генрих вызывает… — сказал Алан, ощущая, как нагрелась омега на запястье.

— Иди-иди, докладывай, если что… — Артур махнул рукой, утыкаясь в отчёт.

Эрика стояла у кабинета Генриха подавленная. Куда подавленней обычного, похоже, что и разнос был куда более серьёзный.

— Кричал?

Эрика замотала головой. Да, Генриху и не нужно было кричать. Он просто говорил адски убедительные вещи.

— А что говорил?

— Иди, он ждёт.

Кабинет Генриха был весьма аскетичен. В кабинете Артура можно было найти даже две картины, вышитые крестиком — начальник департамента сам занимался этим в редкие свободные минуты. Даже в тесной каморке, называемой кабинетом Алана, можно было найти копии некоторых книг, только вышедших в мире смертных. Генрих же увлекался исключительно отработкой своих грехов, называя своим хобби коллекционирование снов. Поэтому на его столе красовались лишь стопки из папок с тщательно отсортированными документами. Документооборот в Чистилище ужаснул бы любого смертного, отчёты собирались каждый день, каждый же день приходили новые души для направления на апостольский суд, каждый день поступали новые работники, каждый день умирали смертные, души которых нужно было доставить в Чистилище.

Генрих, как и весь штрафной отдел, занимался проверкой отчётов, выискивал недостающие души, собирал их и доставлял, исправлял неверно оформленные документы, делал всё, что не доделывали ангелы-жнецы. Поэтому каждый день Генриху приносили стопки с папками, и он каждый вечер расчищал от них стол, проделывая вместе со своими подчинёнными колоссальный объём работы.

— Отчитались, Даллас? — спокойно спросил Хартманн. Он знал, что Алан приставлен к нему неформальным надзирателем — и тем не менее спокойно выскребал из курительной трубки остатки табака. Алан видел этот ритуал уже тысячу раз, но каждый раз был будто особенный, и почему-то было интересно за этим наблюдать.

— Да, сэр.

— Позвольте спросить, что это? — Генрих двумя пальцами поднял одну их двух папок, оставшихся на его столе. — По-вашему, мне недостаточно работы и не хватает только заполнения тридцати семи документов, предусмотренных при оформлении поручительства?

— Сэр, но Эрику бы отправили в ад… И её душа была бы потеряна.

— Даллас, мы иногда можем не справиться, — произнёс Генрих, — поймите уже, что это нормально. А теперь мы можем потерять вас, а ваша душа не должна попасть в ад, понимаете?

— Сэр, я готов принять риски…

— Я говорил с ней… — Генрих вздохнул и подошёл к окну, чтобы не дышать дымом на подчинённого, — сейчас она сдержится. Но год-два — чувство вины притупится, и что делать тогда?

— Сэр, я в неё верю…

Генрих одарил Алана пристальным взглядом, но промолчал. Он был демоном во плоти — с длинным хвостом алых волос за затылком, с чёрными завитками рогов на голове, с острыми зубами, пригодными для употребления душ, — но он работал в Чистилище, пытаясь стать лучше. Почему же Эрика не достойна веры, если её оказался достоин он?

— Вот это, — Генрих кивнул на вторую папку, оставшуюся на столе, — дело, которым я должен был заниматься сегодня ночью. Так как я буду занят оформлением вашего поручительства, Даллас, вы займётесь этим делом.

— Можно? — уточнил Алан и потянулся к папке, заметив утвердительный кивок.

— Пропажи душ? — удивлённо уточнил он, поднимая глаза. — В больнице работного дома?

— Показатель непроизошедшей смертности аномально высокий, — отозвался Генрих. — В этой лечебнице кто-то на протяжении года не даёт умереть тем, кто должен умереть, цикличность выдержана. Так что проверьте, в чём там дело.

— А если демон, сэр? — опытные демоны действительно могли делать нечто подобное, продляли жизнь смертного, заключая контракт посмертной передачи души. Куда менее рискованно, нежели открытая охота. Куда меньше риска попасться на глаза ангелу-защитнику.

— Как вызвать ангела-защитника, вы уже знаете, — Генрих положил трубку на подоконник и вновь сел за стол. — И запишите мисс Лакнер ко мне на профилактические беседы. Раза в месяц, я думаю, хватит.

— Что вы будете говорить, сэр? — несмотря на то, что Генрих лишь иногда чуть отступал от жёсткой субординации, Алан очень надеялся, что сейчас его вопрос не будет встречен категорическим нежеланием отвечать. Должна была сыграть на руку лёгкая задумчивость начальника.

— Что-нибудь, что отобьёт ей желание тащить вас в ад, Даллас, — отозвался Хартманн и открыл папку с документами для оформления поручительства, будто бы намекая, что Алану пора бы приступить к работе.

1) Давайте на секунду представим, что вы ничего не знаете о Чистилище. Хотя, наверное, вы и не знаете, вы же не помните ничего о времени, проведённом там, даже если вам это доводилось делать не единожды. Итак, «кредит грехов» — понятие далеко не возвышенное, но сами понимаете — среди обитателей Чистилища сложно найти кого-то окрылённого действительно возвышенными чувствами. Считается, что при жизни грешник может грешить невозбранно и никто ему ничего не скажет, кроме соседей или совести. Величина грехов неусыпно фиксируется грешниками-ангелами, что приставлены к каждому человеку в мире — сами понимаете, за всю историю человечества в Чистилище скопилось достаточное для подобной бдительности количество грешников. Таким образом, каждый грех обретает некую величину в цифрах, и за всю жизнь человек, так сказать, накапливает солидную отрицательную величину на своём греховном счёте. Это и есть кредит. Некоторое количество грехов, совершённых при жизни и после неё, и их нужно искупить для того, чтобы покинуть нудное Чистилище и получить право на более приятное посмертие в раю или перерождении. Для попадания в рай, естественно, нужно не только обнулить греховный счёт, но и добиться некой положительной величины.

До сих пор доподлинно не известно, каким образом ведётся наблюдение за грешниками Чистилища, ведь если они грешат — их кредит неустанно растёт.

Вернуться к тексту