Школьные будни (джен)

По жилому корпусу школы для благородных девиц разнесся жуткий вой стаи голодных и злых по этому поводу волков.

Денница, она же Утренняя Заря и заместительница Кащея по учебно-воспитательной части коварно ухмыльнулась, дождалась, пока вой станет совсем уж угрожающим, и отключила сигнал к подъему. Для нее самой ранние побудки никогда не были проблемой. А вот ученицы далеко не все еще привыкли вставать с рассветом. Особенные проблемы были с царскими дочками — крестьянские-то да купеческие прекрасно и дома вставали пораньше, чтобы дела переделать, а вот царевишны… Подождав десять минут, Денница дала второй звонок, после чего отправилась в столовую. Занятия в школе успешно шли уже две недели, почти все новенькие ученицы привыкли к учителям и запомнили схему замка. А на днях должны были начаться дополнительные занятия и наконец-то открыться после лета школьные кружки. Пока что заработал только школьный театр.

На исходе второй недели обучения ученицы последних курсов традиционно открывали школьный театральный сезон какой-нибудь новой пьесой. Как гласила школьная традиция, “дабы продемонстрировать новым ученицам, что жизнь в школе учением не ограничивается”. Репетировала с актрисами Жар-Птица, преподавательница искусств и эстетики. Пытались, правда, пару веков назад еще Щуку припрячь к этому делу, но не вышло: та заявила, что коли потребуется от нее чего волшебного добавить в постановку — ну там декорации подновить, световое представление устроить какое, звук направить так, чтобы душу зрителям пробирал, — это она завсегда, а вот терпения с норовистыми старшекурсницами возиться вне учебных занятий — нет у нее никакого. И не соглашалась же, наглая рыбина, ни за какие надбавки — Кащей тогда хотел сделать себе подарок и поужинать жареной волшебной рыбиной. Остановил его от утоления реального голода лишь неутолимый голод кадровый — преподавателя по Волшебству с таким стажем, как у Щуки, было не сыскать ни днем с огнем, ни ночью в проруби. Таким образом театральный кружок полностью взяла на себя Жар-Птица.

Каждый год открытие сезона было посвящено исключительно одной теме: школе да ее учителям. Кащей как-то попытался поднять на педсовете вопрос о том, чтобы сменить тематику, так был подвергнут остракизму и засыпан с головой сложными театральными и педагогическими терминами⁽¹⁾ и высмеян сверх всякой меры. Выслушав преподавательниц, он махнул на открытие сезона рукой: подумаешь, один спектакль из десятка, можно и пережить. Тем паче, что пьесу театральный кружок ваял своими силами, никого лишнего не привлекая и не отвлекая. Почти никакой нагрузки на нервы и бюджет — не то что с другими постановками.

С тех пор, как в Девятнадцатом царстве ввели в обиход такое понятие, как авторские права, в границы Четырежды восьмого регулярно пытались прорваться разные странные личности, требующие предъявить играемый репертуар, и если в репертуаре обнаруживались пьесы каких-то более-менее известных авторов, требовали мзду за право эти пьесы сыграть. Кащей подозревал, что дойти до реальных авторов мзда шансов не имеет никаких, и платить отказывался, выдав карт-бланш на разборки с нарушителями стае Серого Волка. А то, что волки после этого разрешения начали обходиться меньшим количеством довольствия, — так все бюджету экономия. А авторам хороших произведений он и так подкидывал иногда некоторую сумму — анонимно, разумеется, чтобы благотворительностью не разрушить репутацию Самого Страшного Злодея.

Вообще же все чаще у Кащея возникало желание совершить набег на Девятнадцатое царство и снести конкурентам пару башенок с целью установления мировой справедливости. А то ишь, распустились, забыли, с кем дело имеют, и директоров в тамошней школе с высоты скидывают для психологической разрядки, и на право чужих учениц пьесы играть покушаются, и сплетни порочащие распространяют. И ведь не останавливает их судьба Уже Совсем Никакого Не Царства, которое Кащею пришлось почти полностью разрушить пару тысячелетий назад! А ведь громкая история была, когда оскорбленный Кащей наколдовал извержение вулкана. Правда, причину, вызвавшую гнев Кащея, уже давно и прочно все забыли⁽²⁾.

Обо всем этом Кащей думал, усаживаясь в зале и готовясь к тому, что в пьесе обязательно будет что-нибудь, что пойдет вразрез не только с исторической правдой, но и со здравым смыслом.

— Кстати, за украденное из гардероба платье вы так и не расплатились, — плюхаясь в кресло рядом с Кащеем, заявила Лизавета Патрикеевна. — А потом будет Алая-Алица инвентаризацию проводить, и кто крайний останется? Вас же мелкая бухгалтерия никогда не интересует, а честная Лиса пострадает! С вас же и станется приказ о штрафе подмахнуть.

С золотым платьем действительно получилось, с одной стороны, не очень красиво. С другой — что-то персонал обнаглел в край. Мало того, что на личное кащеево имущество инвентарный номер нацепили, так еще теперь Кащей и расхлебывать последствия такого самоуправства должен! Кащей только собрался ответить наглой рыжей гардеробщице, что ее оштрафовать можно не только за платье, но и за кое-что другое, вроде неуважения к начальству, как раздался третий звонок и заиграла тревожная музыка. Щука знала свое дело — тревоги от прослушивания этих органных завываний действительно одолевали.

— Как ныне сбирается страшный Кащей, — заунывно простонал девичий голос за занавесом, — отмстить неразумным папашам. Их села и нивы, и буйство полей решил превратить в простоквашу! Вот он с Черномором в блестящей броне несется по небу на верном коне.

Занавес пополз в стороны, являя зрителям сцену, превращенную стараниями Щуки и Марьи-Искусницы в грозовое небо, по которому на механическом коне (явно “позаимствованном” в физкультурном зале) скакали две девицы, переодетые в Черномора и Кащея. Громыхнула молния. Проморгавшись, зрители смогли увидеть, как по тому же небу навстречу коню идет сгорбленный благообразный старец. У него на спине так и было написано: “Старец”. Видимо, чтобы не возникало вопросов, почему из-под длинного балахона то и дело становятся видны кокетливые туфельки на каблучках, украшенных бантиками.

— Ну вот, а я ей такие сапоги подобрала! — ахнула Лизавета. — И бороду, поганка, не надела, а я столько ее расчесывала да укладывала!

— Скажи мне, кудесник, любимец богов, — меж тем начал речь “Кащей” на сцене, — что сбудется в жизни со мною? И скоро ль, на радость своих учениц, могильной засыплюсь землею?

Кащей в зале только хмыкнул. Он бы порой и рад был засыпаться землей на пару-тройку месяцев, да любимый педколлектив любую могилу раскопает и к обязанностям вернуться принудит. Впрочем, идея превратить что-нибудь в простоквашу, предложенная в первых строках пьесы, заставила его задуматься. Если бы можно было создать какой-нибудь горшок, чтобы тот сам по себе сбраживал простоквашу из молока, а еще лучше — варил кашу из земли и воды, то можно было бы не только разгрузить Ивана-Солдата, периодически звереющего от постоянной готовки, но и использовать такой горшок как настоящее оружие. Мало кто способен сражаться, стоя по пояс в каше.

Кащей встряхнул головой, откладывая полководческие думы и заставляя себя вернуться к просмотру пьесы. На сцене царевич лихорадочно размахивал деревянным мечом, пытаясь побороть одновременно “Кащея” и “Черномора”. К технике боя Кащей решил не придираться, памятуя, что фехтование сценическое и настоящий бой на мечах — совершенно разные вещи, но вот сценарий вызывал у него все больше и больше нареканий.

— Не, ну я понимаю, на экзаменах “проиграть” царевичу, — проворчал Кащей, наблюдая за этой пантомимой, — но чтобы какой-то сопляк нас с Черномором победил?!

“Кащей” тем временем, стоя над телом павшего парой минут раньше “Черномора”, перешел к печальному монологу “Прощание с очередной жизнью”:

— Из этого мира я получил отставку, ручаюсь. Счастливейшие умирают рано. Уймите плач и, как заведено, осыпьте мое тело розмарином! — Кащей живо представил себе, как его условно-бездыханное тело посыпают розмарином, а потом, по настоянию Ивана-Солдата, добавляют еще соли и перца и запекают в собственном плаще в печурке Яги. А Яга, конечно же, цыкает зубом, вынимая его запеченную тушку на лопате, и предлагает всем остальным учителям наконец-то отведать вкусненького директорского мясца.

— Будь мне вождем, пламенноокий гнев! — меж тем продолжался монолог. — Верни меня, когда я буду братом мести!

В антракте Кащею больше всего хотелось отловить Жар-Птицу и задать ей несколько вопросов о содержании пьесы и о влиянии подобных творческих кризисов на размер надбавок к заработной плате, но пришлось опять отбиваться от неуемной Лизаветы и быстренько сочинять и подписывать акт о списании платья.

Второй акт, с точки зрения Кащея, оказался еще более странным, чем первый. Его воскресшее альтер-эго гонялось по сцене за царевичем и его отцом, размахивая шпагой и вопя: “Защищайтесь, тысяча чертей!”, попутно превращая доски под ногами в простоквашу и заставляя механического коня гарцевать по этой жиже. В самом финале стильный черный плащ резко превратился в ослепительно-белый, а из-за кулис выпорхнула девица, ряженая принцессой, незамедлительно повисла на “кащеевой” шее. “Так директор Кащей и женился в четыреста четвертый раз”, — заключил все тот же заунывный голос, что в начале. Кащею только и оставалось, что постараться как можно незаметнее исчезнуть из зала.

Открытие театрального сезона знаменовало начало внеурочных занятий, на которых то и дело что-нибудь случалось. Впрочем, во время обычных уроков происшествий тоже хватало. На следующее же утро после спектакля отличились Леший и Кикимора.

Вообще Леший с Кикиморой ладили с переменным успехом, точь в точь старые супруги. Правда, таких глупостей, как официальный брак, они не допускали, уверяя окружающих, что стоит им только признать семейственность их отношений, как все неизбежно рухнет. Но жили как настоящие муж с женой: то душа в душу, то она его в топь заманит да в трясине оставит, а Леший — три дня выбирается, то Леший пираний в болото Кикиморы запустит, нарушив всю экосистему. Глядя на них, Кащей даже удивлялся, почему ему самому никак не надоест жениться — уж больно все эти семейные свары делу мешают. Вот и сейчас разругались мастера по лесоведению, и вместо того, чтобы группы разделить да пустить одну на занятия по музыкальному подчинению грибов в березовой роще, вторую — на сбор и подчинение клюквы на болоте, решили Леший и Кикимора соревнование устроить — кто больше добычи принесет. Шастали, шастали по лесу, а одна ученица возьми и потеряйся. И отнекиваются два идиота, ни один не сознается, что именно в его группе потеряшка была.

— Уволю, — Кащей, получивший доклад о происшествии только через несколько часов после, собственно, происшествия, одарил обоих виновных красноречивыми взглядами да пошел в Черно-синий лес. Заблудиться девица не должна — тропинки зачарованы очень качественно, либо к замку, либо к стае выведут, а уж волчье оцепление должно понять ситуацию и проводить ученицу до школы, но проконтролировать все одно стоит.

Волки ученицу действительно встретили и проводили. Правда, Серый, нервно дергая хвостом, потребовал премию за понесенный моральный ущерб. Кащей ответил, что для этого бы неплохо ему-таки узнать, чем именно наносили ущерб волчьей морали.

— Мне хватает этого чокнутого ветеринара, начальник, — отозвался Волк, — с его медосмотрами и витаминами. Он еще и шерсть нам вычесывает, и антиблошиные ошейники нацепить пытается. У меня полстаи уже на пуделей похожа, хоть сейчас на выставку отправляй.

— Это плохо? — уточнил Кащей, задумчиво припоминая отчет по затратам на организуемый звериный медпункт. На витамины там была истрачена изрядная сумма.

— Волк должен быть драным, тощим и блохастым, — возмутился Серый, — у нас от лоснящейся шерсти сила пропадает. Да и ты как себе представляешь моих волков на собачьей выставке? Чтобы мы — да рядом с этими ручными ковриками!..

— Так чем тебе Машенька не угодила? — повторил Кащей, не уточняя, какая сила у волков пропадает. Несмотря на заботы Айболита, волки по-прежнему неутомимо драли глотки по ночам, как обычно не обращая внимания на наличие луны на небе, да и бравый начальник охраны как-то отдалился от изначальной мысли. Не то чтобы Кащею хотелось выдавать премию, но ему хотелось вычесть ползарплаты у безалаберных Лешака с Кикиморой (тем более, что Лешему Кащей не забыл срыв обеспечения мастерских паутиной для вышивания).

Машенька была способной девицей, с третьего курса, десяти лет от роду, и успеваемость у неё была прекрасная, а то, что девочка бегает на “Занимательную ветеринарию” — свежесозданный кружок под руководством всем известного Айболита — так то ж ее законное право, может, толк выйдет, животных лечить али разводить после выпуска будет. И вообще Кащей придерживался мысли, что чем больше девицы заняты делом, тем меньше у них времени идти по неправильному пути: например, слушать всяких почетных преподавателей и распевать антидиректорские песенки.

— Волчат запугала, — мрачно отозвался Серый, — ходила и рассказывала им сказки, что с ними будет, если они будут есть всяких гуляющих по лесу девочек и козлят — мол, в этом случае злой доктор разрежет им животы, а зашивать не будет. И останутся волки и без ужина, и с дыркой в животе.

Кащей представил Машеньку в роли того самого “злобного врача” — со скальпелем, сияющим ярче кладенца, брызгами крови на лице и в белом халате — и улыбнулся. Жуткость образа была очаровательная.

— Подумаешь, рассказала девица сказок твоим, они что у тебя, такие впечатлительные?

— Она еще и меня замучила, — взвыл Серый, — кто ж знал, что она у вас отличница по ориентированию… Всю дорогу пищала: у этой сосны поверните налево, у этой кочки поверните направо, и голос такой тонкий — по ушам бьет. В общем, либо премия, Кащеич, либо не буду я сценарии для женихов придумывать.

— Ты думаешь, мне премии жалко для любимого-то трудоголика? — смеясь, уточнил Кащей.

— Еще б тебе было жалко! — клацнул зубами Волк, возвращаясь в лес.

На попытавшейся потеряться ученице неприятности не закончились. Да и как им закончиться, если учебный год только-только набирает обороты? Через неделю после открытия театрального сезона грянула спартакиада.

Что такое спартакиада в Школе благородных девиц? Это толпа вышеупомянутых девиц, которые носятся командами (которые Кащею хронически хотелось именовать стадами), один большой участок земли, на котором можно встретить как мишень для стрельбы из лука, так и болото, по которому студентки должны проскакать лягушками на скорость и при этом сохранить максимальное количество участников команды невредимыми, ведь многие кочки проваливаются. Здесь регулярно стучат молоты об наковальню — участницы бьют по очереди, стремясь выковать и не абы что, а волшебную иглу, через ушко которой им необходимо будет пролезать на следующем этапе. Здесь чудеса — Кощей с “обострившимся ревматизмом” ⁽³⁾ обнимается с пузатым кубком, Яга водит вокруг директора хоровод с дымящейся баночкой чудодейственной мази, а на поле команда преподавателей делает вид, что соревнуется. Не должны же преподаватели выигрывать у учениц? А подавать им пример должны. Да еще какой. Вот и бегают преподаватели, удаль молодецкую да девичью показывают, а в табелях командных постоянный судья всех спортивных состязаний Василиса Микулишна неизменно ставит им нули, чтобы победила если не дружба, то самая удалая девичья команда.

— Кощеюшка, ну давай помажем твои коленки, — увещевала Яга, — как молоденький забегаешь!

— Ты её с Айболитом делала и испытывала только на Избе! — как можно уверенней Кащей отвел от носа банку. Ей богу, от очередных инспекторов, посчитавших себя достойными проводить проверку школы, и то было легче отвязаться, чем от Яги, изнывающей от желания проверить результаты своих экспериментов на бессмертном подопытном. Кащей с улыбкой вспомнил пару таких “инспекций”. На самом деле, в соседних Царствах тоже были школы, но вот только такого сильного преподавательского состава и прекрасного набора учениц там не было и быть не могло. Не могли разгадать басурмане и нюансов индивидуального подхода, плодами которого неизменно становились успешные выпускницы. Вот и пытались эти школы как-то подглядеть, как Кащей делами заправляет. Поначалу пытались сговориться с ученицами, да только зря — те были благодарны за науку и секретами родного наставника и покровителя не делились. Да и не особо много они их знали. Тайны мастерства выдавать — жалко, многие ведь своим искусством жили, а об учебном и организационном процессе девицы знали немного. Те же, у кого Кащей управление да финансы вел, тем более ничего рассказывать посторонним не желали, понимали: коли хитрости выдать, самим же сложнее будет после школы. Потом начали конкуренты на разведку засылать то учителя, то “инспектора”. Последние обычно терялись на подступах к Четырежды восьмому, а стая Серого Волка упорно отрицала свою к тому причастность, доказывая, что и есть у того инспектора совсем нечего было — одна кожа, кости да панталоны бархатные, и те прожевать невозможно, жемчуга волчьей пастью отплевывать неудобно. Учителя же… Ну вот Дюймовочка — прилетала девица на ласточке, принцессой Трижды четвертого царства назвалась да вызвалась вышивание да ткачество преподавать, “повпитывала местных премудростей”, да тут же и осталась, потому что милей ей жизнь здесь показалась. А не показалась бы — так русалкой бы больше в пруду стало. Пусть и росту той русалки был бы целый мизинчик.

С некоторых пор школы объединились в несколько групп и бомбардировали Кащея письмами с подозрительно схожим содержанием: “Многоуважаемый Кащей Кащеевич! Приглашаем вас и ваше учебное заведение присоединиться к "Союзу Трех Царств" ("Конфедерации Образовательных Учреждений", “Унии школьных учителей”, “Альянсу преподавателей, страдающих от ревматизма” или другой вариант плохо звучащего названия). Вам откроются новые возможности, включая перспективы участия в междушкольных соревнованиях, а также вы сможете приобрести крайне ценный опыт по обмену премудростями. Для вступления в наш союз вам необходимо пройти инспекционную проверку на соответствие вашей школы нашим высоким требованиям”.

Кащей не отказывался от писем, не рвал и не метал, не ездил объяснять кому надо, насколько они там все обнаглели, — он всего лишь спускал ящики этой макулатуры в котельную, и она там Горынычу очень пригождалась — на завтрак, обед и ужин с полдником в качестве растопки. Вот и вечером, после спартакиады, прихватив очередную партию макулатуры и направляясь к Горынычу, Кащей увидел, что в холле на первом этаже на стене переливается красками новая стенгазета.

Стенгазету придумала коварная Яга, она же была ее бессменным редактором вот уже четыре столетия. За эту деятельность Яга никакой надбавки не требовала, потому Кащей относился к газете снисходительно, а порой и сам с удовольствием читал заметки и статьи. Просмотрев свежий выпуск, Кащей только хмыкнул и решил, что по возвращении к себе обязательно в хрустальный шар глянет на реакцию Черномора, благо шар, в отличие от блюдечка, показывающего только определенную область или того, кто смотрит непосредственно в его донце, позволял следить за человеком. Правда, это требовало изрядных сил, сложного заклинания и курений из редких трав, но такие мелочи не могли остановить Кащея, жаждущего развлечений. Он даже позаботился о том, чтобы один экземпляр нетленки красовался на стене прямиком напротив двери в директорский кабинет. Так что после ежевечернего доклада Черномора о состоянии морских границ Кащей засел за шар.

— Сашка! — Черномор ввалился в комнату Кащеева племянника, гневно потрясая сорванной со стены стенгазетой. — Это что ты за ересь про меня написал? Это когда это я девиц воровал? И когда это ты успел подсмотреть, как я на кровати в утреннем халате зеваю?! Тем более сердито!

— Не ты! А литературный персонаж. Ну и что, что вы именами совпали? — возмутился словесник, настойчиво подталкивая гостя к двери. Конечно, если сравнивать по комплекции и физической силе, то в том, чтобы вытолкать Черномора восвояси, Алексашка бы успеха не достиг, но в конце концов воевода был вежливый. Иногда. И конечно, по старой воинской привычке, не только на основного противника смотрел, но и общую обстановку мог оценить, а потому сумел заметить Данилушку, что нервно покусывал ногти, сидя на диване в углу комнаты. Светлый лоб мастера был явно затемнен думами нелегкими.

— А вы чего это тут вообще? — поинтересовался Черномор. Он что-то предчувствовал, а что — пока было непонятно. Только было ясно, что роль Черномору будет в том отведена самая что ни на есть наиважнейшая.

— Черномор Черноморыч, мы тут сублимируем, — ехидно отозвался Сашка. Он наверняка надеялся, что значение таинственного слова незнакомо Черномору, и воевода исчезнет, устыдившись собственной глупости.

— Оплакиваем мы жестокость женскую! — горестно заявил Данила, которому, видимо, было приятней делиться думами с большим количеством собеседников. — Эта ведьма малахитовая опять от меня невыполнимого требует. Покинь, говорит, школу свою да прежде сделай мне статую директора вашего в полный рост да из саморедких камней, что в Четырежды восьмом найти можно, дабы решить я могла, подходит ли он мне в супруги. Нет, а я, понимаете ли, ей рылом в мужья не вышел, что ли? Только спросил, отчего не мил, — так смеется, ведьма, ты, говорит, — былое да несерьезное. Разве дело замуж идти за того, кто у тебя в работниках ходит?

Черномор кашлянул, выслушав эту тираду, которая, в принципе, и не закончилась бы, если б Даниле не потребовалось сделать глубокий вдох, и сверху вниз взглянул на словесника:

— Так значит, вы тут девок ругаете, и без меня?

— А тебе есть, что рассказать, Черноморыч? — удивленно уточнил Сашка.

Черномору было, что рассказать. Но для начала надо было найти подо что рассказывать, а то без ничего — не так душевно разговаривать получится, и где рассказывать — чтоб начальство не пришло и не испортило праздник. О том, что начальство ржет у себя в кабинете, поглядывая в хрустальный шар на то, какими окольными путями тащат в подвал к Горынычу ящики с заморским вином и крепкой самогонкой, учителя и не догадывались. Как и о том, что Кащей решил, что он тоже не Дурак, и раз его преподавательский состав решил погулять, то и директору не грех чарку-другую-пятую пропустить. Почему Черномор любил устраивать приятные вечера у Горыныча, было сложно сказать. Старый дракон мог и сам рассказать всяких историй и пил не много — боясь взорваться вместе с замком, и, видимо, Черномор думал, что директор в котельные не ходит. А директор ходил…

Пришел, как раз когда Черномор образно и очень витиевато между двумя чарками рассказывал, как он к одной морской владычице “неводы забрасывал”, а она,ветреница такая, даже взглядом его не удостаивала.

— А вот теперь я вам расскажу, насколько же коварен женский род, — кровожадно ухмыльнулся Кащей, вваливаясь в горынычевские покои.

...Выпивка Черномора закончилась на триста шестнадцатой кащеевой жене, поэтому дружно перешли на кащеевы запасы, чему Черномор был чрезвычайно рад, наверное, думая, что сможет “раскащеить” начальника на что-нибудь еще — тысячелетней выдержки. Зря надеялся. Хотя Кащей и спонсировал попойку до описания невзгод своего последнего на данный момент — шестьсот шестьдесят пятого супружества, да решил, что на том вечер стоит завершить, ибо с утра, которое грозило настать совсем скоро, буквально минут через пятнадцать, у всех занятия. Конечно, Кащею его запасов хватило бы еще на пару столетий таких попоек. Только подчиненным этого знать не надо. Победой вечера можно было считать горланящих похабные песенки и обнимающихся Сашку и Черномора. Воевода, наверное, надеялся, что Сашка поправит его “образ”, Кащей же знал: племянничек поэмы не переправляет. Написать новое и доброе может, а вот старое переписать — ни-ни. И непонятно, что было для Сашки важнее, — его упрямство, видимо, все-таки от прапрапрадеда-дяди унаследованное, или его злопамятность, у которой, в принципе, было то же происхождение.

Похмелье — гадкая штука. И пусть снадобья Бабы Яги более-менее позволяли нормально существовать и не дышать выхлопом на несовершеннолетних девиц, но обладали таким противным вкусом, что после их приема хотелось удавиться даже больше, чем до. Кащей, пользуясь служебным положением, решил посвятить утро (как минимум до обеда, а лучше до ужина) разбору бумаг и ответам на письма, и потому мог с чистой совестью наблюдать в окно за проведением практикума по заброске звезд на небо. Степан, когда-то самолично выковавший Луну и Месяц, а нынче преподававший кузнечное дело, считал, что каждая девица не только молотом в кузне уметь должна, но и обладать развитым вкусом. Так что звезды, созданные школьницами, теперь должны были занять свое место на небосводе. Правда, забросить звезду получалось у учениц далеко не с первой попытки, а даже если получалось, то придирчивый Степан (которому, к тому же, явно хотелось сегодня свести общение с ученицами к минимуму) зачастую заставлял девиц лезть до неба, снимать звезду и закидывать ее на новое, более удачное место, а сам стоял на земле и наблюдал за процессом, наслаждаясь тем, что все при деле и никто над ухом не галдит. Практикум должен был продлиться до поздней ночи, и Кащей уже предвкушал, как он будет засыпать под яркий и красивый звездопад, и как через несколько дней в школу начнут приходить письма из самых разных царств: “Благодарим вас за то, что снова организовали возможность загадать желание”. Да и сам Кащей, хотя и знал, что никакие желания, загаданные на падающую звезду, просто так не сбудутся, но каждый раз что-нибудь да желал. В этот раз он собирался пожелать, чтобы текущий учебный год прошел без особых эксцессов.

1) Кащей эти термины, разумеется, знал, но повышать концентрацию зауми свыше уже имеющегося уровня не хотел.

Вернуться к тексту

2) А дело было так. Когда-то Кащея до глубины печенок достало невежество и мракобесие, царящее вокруг, и решил он, чтобы это безобразие побороть, организовать школу, где хотя бы отпрыски благородных семей могли бы образование мало-мальское получить. Гуси-Лебеди тогда еще в Черно-синем лесу не поселились, да и самого Черно-синего леса не было даже в проекте, так что заниматься транспортировкой учеников в школу Кащею пришлось лично. Почему-то вид Кащея на огромном крылатом коне, подхватывающего с земли юношу, сажающего его перед собой и уносящего по небу, так впечатлил жителей тогда еще вполне себе царства и даже с порядковым номером, что они кинулись строить теории одна другой безумнее, чем это там Кащей с юношей на небе заниматься собрался. С тех пор школа и превратилась в Школу для благородных девиц, а царство с порядковым номером — в Уже Совсем Никакое Не Царство.

Вернуться к тексту

3) мы ж с вами не выдадим Кащея, правда? :)

Вернуться к тексту