Богемная рапсодия (джен)

Вступление (0:00 — 0:49)

Is this the real life?

Or is this just fantasy?..

Это реальная жизнь или всего лишь фантазия?.. Иногда Джинни кажется, что второе. Но сны, растекаясь непонятной горечью на языке, в итоге, остаются всего лишь снами, хитросплетениями утомлённого сознания, а реальность стучит граблями по лбу весьма ощутимо — так, что остаются синяки и шишки.

Джинни устала. Устала от жизни на Гриммо, хоть в Норе было бы немногим лучше; устала от разной, но одинаковой по сути своей сплочённости близнецов, сколоченности Золотого Трио; устала от вечного отсутствия отца и от постоянной материной возни по дому. Ш-ш-шарк! Молли чистит потускневшее столовое серебро. Ш-ш-шарк! Кричер перебирает старые вещи, выдвигая и задвигая ящики. И лето пропитывается этими монотонными шаркающими звуками, вздохами, шелестом портьер и скрипом лестниц. Джинни не знает, в какой угол себя приткнуть так, чтобы залатать щели, из которых сочится пустота, а потому безмолвно таскается по дому, разжёвывая каникулы, словно ириску, липнущую к зубам. Книги перестают спасать на второй неделе блаженного ничегонеделания, на метле не полетать — в такой-то близости от магглов… Остаётся только бродить по этажам, натыкаясь, как на стены, на окрики портретов, на ворчание Кричера, на острое внезапное понимание: тебе здесь места нет. Бесспорно, портреты и Кричер считают, что места здесь нет никому из Уизли (и, конечно же, в первую очередь «той мерзкой грязнокровке, которую они притащили с собой, словно приблудившегося беспородного щенка»), одиночество Джинни более детское, а потому более глубокое, более ощутимое, более обидное. Ведь ей не с кем его разделить.

Баллада (0:49 — 2:36)

I don't want to die, I sometimes wish

I'd never been born at all...

Джинни решительно нечем себя занять. Весь Гриффиндор, словно сговорившись, пишет ей письма и зовёт куда-то, но она не идёт — на развлечения вне дома нет денег. И это безденежье — тоскливая безнадёга — загоняет Джинни чуть ли не в ещё более глухой угол, чем её детское одиночество. Потому что когда она одна, безыскусные мечты умудряются вплестись практически во все её мысли от восхода и до заката: в пыльных портьерах ей чудится красивая одежда, в опустевших комнатах — целая библиотека книг, новых, а не тех, сомнительного вида, что достались по наследству от братьев... И, конечно же, у Кричера в руках волей её воображения оказывается метла для полётов самой последней модели…

И не удивительно, что в связке с мечтами в мыслях проклёвывается рациональное зёрнышко — где бы достать денег? Как бы извернуться так, чтобы заработать? А ещё приходит неприятное осознание — всё, что будет заработано, по-хорошему должно бы быть разделено с семьёй. Джинни пугается собственной эгоистичности. Семья и так затянула пояса потуже, отправляя в Хогвартс последнего ребёнка в её лице... но трудно спрятаться от детского нежелания делиться. Пускай пока даже гипотетическими деньгами. Близнецы немного зарабатывают и особо не делятся с семьёй, конечно... но и на себя они практически ничего не тратят — всё новые ингредиенты для экспериментальных конфеток да попытки превратить увлечение в самый настоящий бизнес. А у неё какие увлечения? Квиддич? На квиддиче в четырнадцать лет много денег не заработать. Если быть совсем честной — то не заработать и кната.

— Джин, пойдешь с нами в Косой Переулок? — раздается откуда-то с нижнего этажа голос Молли — она снова возится на кухне. И Джинни предсказуемо соглашается: почему бы не пойти и не поглазеть на то, как волшебники с самыми обыденными выражениями лиц покупают вещи, что никогда не станут ей доступны? Такая она, своеобразная пилюля от неуёмного воображения, избавление от красивых иллюзий — быстро, а главное совершенно бесплатно!

Гитарное соло (2:36 — 3:03)

Во «Флориш и Блоттс» не слишком шумно; идёт первый месяц каникул и покупатели — ученики Хогвартса в большинстве своём — пока не успели соскучиться по учебникам. В углу над специализированной литературой по зельеварению чахнет, словно дракон над драгоценностями, седой волшебник, две девушки у стеллажей щебечут, обсуждая аспекты магического права. Джинни не особенно интересует магическое право, поэтому она отходит к полкам с книгами о спорте.

С обложки гордо смотрит капитан Холихедских гарпий Гвеног Джонс, источая спокойствие и уверенность. Джинни нежно проводит рукой по упрямо сжатым в нитку губам: у Джонс нет времени на улыбки, она зорко следит за бладжерами на квиддичном поле. Остальная книга и того лучше: страницы полны захватывающих историй, хлещущего по лицу ветра, тёплых лучей заходящего солнца, бликующих на гладко-отполированных древках мётел... Джинни завороженно листает глянцевые страницы, пытаясь запомнить ощущение от взгляда Гвеног с обложки — такого строгого, но вместе с тем одобрительного, словно Джин соревнуется за место в команде, и ей только что удался финт Порскова — обманный приём, при котором игрок, владеющий квоффлом, взмывает вверх, а... Из мыслей Джинни выцарапывает противный пищащий звук. Продавец, хмурясь, спешит к ней из-за стойки. Пожилой волшебник резко оборачивается на звук, фанатки магического права прерывают разговор и непонимающе крутят головами по сторонам.

— Заклинание Воришки. Для тех, кто слишком долго читает. Здесь не библиотека, — недовольно объясняет продавец, взмахивая палочкой и заставляя неприятный звук умолкнуть. — Покупать книгу будете?

Джинни съёживается, кажется, даже волосы своевольно тускнеют. Взгляд Гвеног Джонс на обложке становится колючим, Джин кажется, что в глазах капитана рождается разочарование. Над квиддичным полем повисают серые грозовые облака, первые тяжёлые капли бьют о землю, и крохотная фигурка мечтающей попасть в команду Гарпий Джинни соскальзывает с метлы, падая, падая, падая... На заднике книжки переливается ценник — два галлеона. Не так уж и дорого для красивого издания с колдографиями. Большинство учебников для Хогвартса обошлось ей примерно в такую же сумму.

— Нет, спасибо, — отстранённо говорит Джинни, возвращая книгу на полку. Во взгляде Гвеног Джонс скользит недовольство. Но что Джин может? Вспоминается прошлый поход по Косой аллее за покупками с матерью: Джинни, смотри, какое платье, тебе обязательно нужна какая-то обновка, не ходить же круглый год в старом, нет, прости, мы не можем позволить себе метлу, что значит — метлу вместо платья? К тому же, метла стоит гораздо больше. Но дело, конечно же, не в метле, дело в том, что братьям покупают одежду, чтобы они не ходили оборванцами, а ей, потому что уверены — Джин в восторге. Очень удобно — можно запросто совмещать приятное с полезным. С мальчишками такое не пройдёт; от них никто не ждёт особых восторгов по поводу связанных Молли свитеров на Рождество. А вот Джин, вроде бы, должна быть рада. Девочка в бедной семье — какая экономия по праздникам. Вопреки всем законам логики.

На пятачке у «Твилфитт и Таттинг» радостно болтают о чём-то своём сёстры Гринграсс — Астория, ровесница Джинни, и Дафна, однокурсница Рона. На них новенькие мантии из лёгкой ткани — летом в Англии не так уж и тепло. На сгибе локтя у каждой висят объемные свертки из магазинов. А Джинни завистливо хмурится, потому что в четырнадцать лет отчаянно хочется всего и сразу. Хочется всего, но нельзя ничего себе позволить даже в секции книг по квиддичу, куда там «Твилфитт и Таттинг». Астория достаёт что-то из кармана — коробочку с украшением, судя по упаковке — поднимает крышку, показывая сестре. Жест выходит смазанным и неуклюжим, из-за чего из кармана мантии на брусчатку падает несколько монет. Отвлечённые блеском украшения и уличным шумом, сёстры этого не замечают, и, вдоволь налюбовавшись украшением, направляются в сторону кафе Фортескью.

И мостиком между настоящим и будущим пролегает один единственный шаг. Всего один шаг к заветно блестящим на сером тротуаре монеткам, пока не заметил и не подобрал кто-то другой. Джинни думает, что у неё всё ещё есть выбор... но своё решение она принимает тогда, когда не решается окликнуть сестёр. А ведь, наверняка, они ушли совсем недалеко. Даже если и далеко — что ей стоит подобрать монеты и вернуть их? Джинни на секунду прикрывает глаза, словно сама не верит в то, что собирается сделать, подходит ближе, торопливо наклоняется вниз, поправляет и без того идеально лежащую штанину брюк... и накрывает дрожащими пальцами галлеоны. Ровно два. Словно вмешалось само провидение. И Джинни малодушно разрешает себе посчитать это знаком свыше — высший разум, если ты существуешь, скажи, почему одним достаётся всё, а другим — ничего?

Опера (3:03 — 4:07)

I'm just a poor boy and nobody loves me,

He's just a poor boy from a poor family...

Галлеоны греют руку в кармане, словно фальшивые. Слишком крепко Джинни сжимает монеты во вспотевшей руке, а если поднести ладонь к лицу, то можно услышать отчетливый металлический запах. Тащить деньги на Гриммо не хочется, в витринах движутся крохотные фигурки, приветствуют, машут Джинни своими крохотными ручками, зазывая зайти и взглянуть на товары поближе. Хорошо бы потратить деньги у Фортескью — тогда улики, напоминающие о краже, будут уничтожены, слизаны до крошки, и она сможет спать спокойно. Но Джин не уверена, что ей хватит времени до того, как домашние закончат свои дела, а ещё ей совершенно не хочется находиться неподалёку от сестёр Гринграсс.

Джинни оглядывается по сторонам — ей кажется, любое неосторожное движение выдаёт в ней воришку. И почему-то прямо из воздуха перед ней возникает сосредоточенный одобрительный взгляд Гвеног Джонс. А стоит этот взгляд два галлеона ровно. (Ей бы хотелось заполучить его в коллекцию, у неё, правда, уже есть один — на плакате над кроватью — но там у Джонс совершенно другое выражение лица). В воображении пальцы снова касаются своенравно сомкнутых губ, волевого подбородка загонщицы и капитана Холихедских Гарпий. А глаза ловят тот самый врезавшийся в память взгляд. Взгляд, который выразительно говорит: взгляни на меня, Джинни Уизли, глупая маленькая дурочка! Хочешь так просто опустить руки и сдаться? Ты можешь всё и даже больше, так что перестань себя жалеть! Джинни и сама понимает, что это глупости, глаза, обращённые к колдокамере, просто не могут ничего такого говорить, не могут говорить с ней — но ноги уже самостоятельно несут её по направлению к книжной лавке, а звоночек на двери, пропускающей её в полумрак помещения, надтреснуто взвизгивает.

Двух девушек и пожилого волшебника в помещении больше нет, только приятная дама неопределенного возраста прохаживается у полок с беллетристикой. Продавец недружелюбно поглядывает на Джинни — мол, что тебе нужно, опять будешь только читать, да так ничего и не купишь? Джин сутулится под этим взглядом, но отголоском в голове всё ещё стучит — ты можешь всё и даже больше… больше… больше… Поэтому Джинни идёт к стеллажам. Книга дожидается её там же, где была оставлена. Глянцевая обложка приятно студит пальцы после обжигающего металла монет. Только вот теперь, когда она несет книгу продавцу, чтобы унести одобрительный взгляд с обложки домой, горячей волной заливает уши и лицо — кажется, даже веснушки вспыхивают ярче обычного.

— С вас два галлеона, мисс, — добреет продавец и достаёт бумажную упаковку, в которую примеряется заворачивать книгу. Джинни трясёт головой.

— Не нужно, я просто уменьшу её и положу в карман. Спасибо.

И только сейчас, с некоторым опозданием, её накрывает осознание того, что в доме, где шастает неугомонный Кричер, живёт много-много Уизли и Гарри с Гермионой, ворчат по ночам портреты, очень сложно что-то спрятать. Но галлеоны всё равно опускаются в протянутую ладонь, а книга поддаётся заклинанию уменьшения и перекочёвывает в карман. Джинни прощается с неприятным продавцом и покидает книжную лавку.

— Где тебя носило, Джиневра Уизли? — раздаётся квохчущий голос Молли откуда-то сбоку, и Джинни увлекает пёстрый водоворот из домашних, среди которых затесались Гарри и Гермиона. Большое дружное семейство, утомлённое прогулкой по Косому Переулку, возвращается на площадь Гриммо.

Хард-рок (4:07 — 4:55)

So you think you can love me and leave me to die?!

Джинни нехорошо. Джинни очень, очень нехорошо. Она рассматривает красочные колдографии — квоффл с силой взрезает воздух, описывая изящную траекторию — но её сердце не наполняется беспокойной радостью, как это обычно бывает. Оно вообще стучит как-то наперебой, то отбивая странный умопомрачительно быстрый бит, то тоскливо замирая слишком надолго. А ещё ей кажется, что Гвеног Джонс с обложки глядит на неё с плохо скрытым презрением.

«Перестань, Джинни, люди на колдографиях не меняют выражения лиц! Это тебе не магическая картина!» — на все лады распекает она себя, но легче почему-то не становится. Не становится, потому что имя Джин больше не лежит печатью на губах Джонс, потому что в её глазах больше не таится скупая нечуткая гордость — только равнодушие и бесконечный холод, холод… Потому что тот, отогревающий душу взгляд за украденные галлеоны не купишь.

А книгу приходится прятать всякий раз, ведь если кто-то заметит — не избежать расспросов. Джинни сама толком не понимает, как относится к совершённому. Нужны были сёстрам Гринграсс, только что вышедшим из самого дорогого магазина Косого Переулка, те несколько жалких галлеонов? Нет, наверное, не нужны — самая дешёвая мантия у «Твилфитт и Таттинг» стоит в десятки раз больше. Но имела ли она право взять?..

И в таких размышлениях проходят скучные безликие дни младшей Уизли — Золотое Трио шушукается по углам, близнецы, как обычно, что-то затевают, отец днями пропадает в Министерстве, Молли крутится по хозяйству. Джинни неприкаянно шатается по этажам старого дома, натыкается на древние вещи, к которым бы лучше не прикасаться — чёрт его знает, что за магия в них таится. Джинни безустанно себя порицает (в особенности, когда перед глазами отчётливо встаёт разочарованный взгляд капитана Гарпий). А потом случается беда.

— Молли, я не могу закрыть на это глаза! — восклицает Артур. Джинни и близнецы, столпившись, наваливаются на дверь, чтобы лучше слышать ответ матери. Атмосфера в доме стоит пренеприятнейшая ещё с самого момента прихода Артура с работы, и самые любопытные из Уизли — Рона уволок подальше от греха Гарри — пытаются выяснить, в чём же всё-таки дело.

— Можешь и закроешь, если хочешь остаться на собственной должности, — голос Молли бесцветный и уставший. Близнецы, учуяв запах тайны, навостряют уши — кажется, в доме пахнет министерским скандалом. Слышатся обрывочные фразы.

— Демпстер Уигглсвэйд… хищение средств отдела… — Артур говорит тихо, потому что достаточно хорошо знает своих детей, но кое-что разобрать можно всё равно. — Нет, Молли, конечно, он не станет… под своим именем… но другие! «Ежедневный пророк»… если будет какая-то выгода… сотрудничает…

Близнецы синхронно отскакивают от двери, когда она одним махом открывается. Бегут по лестнице так, что сверкают одни пятки. Джинни недоумённо крутит головой по сторонам под строгим и вместе с тем опечаленным отцовским взглядом, но бежать уже поздно. Надо же так сглупить. Только вот Артур почему-то не ругает дочь за то, что подслушивала. Он нежно прижимает Джинни к себе обеими руками — надо же, какая она стала большая — и поглаживает по спине. Его сердце бьется чуть быстрее, чем положено, но Джинни успокоенно затихает, прижимаясь лбом к отцовской груди.

— Послушай, Джин, — осторожно говорит он, словно примеряясь, стоит ли, — в министерстве кое-что произошло. Один сотрудник — не важно, как его зовут — плохо выполнял свою работу. И так случилось, что я это заметил.

— Ты расскажешь всем, пап? — спрашивает Джинни, и почему-то ей хочется, чтобы отец ответил утвердительно. А брошенные мамой слова, там, в комнате, отзываются в груди неприятным тоскливым эхом.

— Конечно, милая, — Артур нежно гладит Джинни по волосам. — Ты не слушай, что говорит мама, она просто очень переживает за нас всех. Ты пойми, ей просто хочется, чтобы мы жили счастливо и не попадали в неприятности.

Только вот поднятый со дна осадок остаётся всё равно. Зато, когда она в следующий раз берет книгу Холихедских Гарпий, во взгляде Гвеног Джонс ей мерещится что-то похожее на сочувствие. Правда, всего несколько секунд.

Кода (4:55 — 5:55)

Nothing really matters,

Anyone can see,

Nothing really matters,

Nothing really matters to me…

Джинни часто задумывается об отце, механически перебирая коробки на чердаке (домашние просят не совать туда свой нос — мало ли какие заклинания хранит в себе древнее имущество Блэков — но книга Гарпий зачитана уже буквально до дыр, а развлечений в ближайшие два месяца не предвидится). О маме она тоже задумывается, но в эти мысли с некоторых пор вплетается ощутимое раздражение — надо же, а ей казалось, что мама (единственная, кроме неё, женщина в семье) всегда была ей чем-то неуловимо ближе. А сейчас... Сейчас Джинни не знает, что и думать. Как чувствует себя человек, идущий на компромисс с совестью, чтобы остаться в относительной безопасности и комфорте свитого гнёздышка? А человек, что поступает по совести, зная насколько дорого его поступок может обойтись семье? Вопросы, вопросы…

Впрочем, чувства человека, переступившего грань дозволенного, Джин испытывает на собственной шкуре. Липнущий к коже страх и терзающие душу сомнения — вот, что этому человеку положено испытывать. Она чувствует себя предателем — нет, не крови. Предателем духа. Предателем собственной души. Предателем всего того человеческого, что в ней есть. Пускай проступок и не велик. Джинни размышляет — подобрала бы она деньги, выпади из кармана Гринграсс не две монеты, а целый кошелёк с галлеонами? И со страхом понимает, что, наверное, подобрала бы. И почему-то всё не идёт из головы тот первый, одобрительный взгляд Гвеног Джонс: тебе это не нужно, Джинни, посмотри на себя, ты добьешься всего сама, ты, сильная, упорная девочка, ты, юная и прекрасная валькирия. И нестерпимо хочется снова его увидеть — тот самый взгляд, исчезнувший сразу, как Джин отдала за книгу два украденных галлеона.

— Я хотела бы вернуть книгу.

— Прошу прощения, но это невозможно. Книги не подлежат обмену, иначе каждый покупатель бы читал и возвращал прочитанное.

— Но мне очень нужно её вернуть.

— Простите, мисс, это исключено.

Джинни делает это, потому что не может смотреть на себя в зеркало. Она мастерски насылает летучемышиный сглаз и не всегда следует правилам, но, по крайней мере, никто не может уличить её в том, что она поступает не по совести. Отец бодается с неисправимой системой, практически не появляясь дома. Веснушки, словно звёздочки, обжигая, вспыхивают на лице всякий раз, когда она думает об этом. О папе. О его словах. О его успокаивающем объятии. И тогда губы начинают по-детски дрожать — Джинни, тебе уже четырнадцать! — и хочется уткнуться в отцовское плечо.

— И я ему говорю, мол, Демпстер, ну имей же ты совесть! Не стану ничего говорить начальству — что я, не человек? Только переставай ты этим заниматься, неужели совесть не мучает? — говорит Артур, кратко пересказывая Молли события трудового дня на кухне. Джинни задумчиво ест яблоко. Откусывает, медленно жуёт, застывая, как мошка в янтарной древесной смоле, в собственном крохотном мирке, и… неожиданно всхлипывает, закрывая лицо руками, пугается этого всхлипа, словно не ожидала такого от себя самой. Надкушенное яблоко катится по полу и останавливается только у ноги Артура. Он обеспокоенно оборачивается, хмурится и подходит к дочери.

— Ну? Что ты, ну?..

Артур нежно обнимает Джин. Слёзы отчего-то не желают прекращаться, хотя Джинни практически никогда не плачет, особенно при посторонних. Это всё папин одеколон — он действует дурманяще, возвращая Джин в детство, туда, где отец всегда найдёт выход из любого тупика, подскажет и защитит. Она тянется за объятием, пряча лицо в шее Артура.

— Что бы там у тебя ни случилось, всё можно исправить, — тихо нашёптывает он дочке в волосы и поднимает на руки, словно ребенка. Он несёт её в комнату, осторожно опускает на кровать, и только там, оставшись наедине с папой, который, конечно же, всё поймёт — просто не может не понять! — Джинни чувствует, как горький ком в горле понемногу отступает.

— Всё можно исправить, пап? Ещё не поздно? — спрашивает она, поднимая заплаканные глаза и встречаясь со взглядом, полным тепла.

— Никогда не бывает поздно, Джин.

Джинни смотрит, как в воздух с подоконника её комнаты взлетает почтовая сова, унося с собой привязанный к лапке свёрток. На нём адрес — «поместье Гринграсс». В нём — два галлеона, которые отчего-то пахнут книжными страницами и свободой. И совсем капельку — отцовским одеколоном.

А на книжной полке с обложки лукаво подмигивает Джинни капитан и загонщица Холихедских Гарпий Гвеног Джонс.