Раненый (гет)

Драко открывает глаза.

Яркий свет ничуть не ранит, голова лёгкая, светлая, и тело словно невесомое.

Всё меняется, как только он пытается пошевелиться. Пространство вокруг разрывает обилие звуков, мелькающих движений, ярких цветов и боли. Мерлин, как много боли! Драко слаб, его трясет. Он пытается позвать на помощь, но пересохшие губы упрямятся и не поддаются; тогда он изо всех сил приподнимает руку и хватается за ближайший предмет так крепко, как только может. Ладонь сводит от резкой, пробивающей боли, и он чувствует что-то липкое, влажное, тонкой струйкой стекающее по запястью.

— Здесь ещё один! Очнулся! — раздаётся визжащий голос, словно прямо у него в голове, и Драко мечтает заткнуть его обладательницу.

Он едва заметно поворачивает голову, надеясь, что у него не свёрнута шея, потому что Драко уверен — он бы выжил даже с такой травмой. Он же чёртов счастливчик!

Яркие пятна оказываются вспышками заклинаний, пронзающих воздух, и мелькающими вдали цветными мантиями. Какие-то люди снуют туда-сюда, деловито склоняются над чем-то — или кем-то, как догадывается Драко, — и спешат. Все невероятно спешат. Он смотрит, как впереди у полуразрушенной стены маленькая блондинка заклинанием приподнимает громадный камень и глухо вскрикивает, когда видит то, что было под ним. Драко хватает того количества крови, которое покрывает камень снизу, чтобы воображение само достроило всю картинку.

В этот самый момент желудок прыгает к горлу, а потолок — прямо на голову Драко.

И лишь проваливаясь в небытие, Драко чувствует мягкую, успокаивающую волну заклинания, которое подхватывает его, мерно раскачивая, слышит усталое «этот выживет» и понимает, что в помещении, где он очнулся, потолком служило небо.

* * *

Драко снова открывает глаза.

И сразу задумывается: сколько раз в жизни человек вообще делает это? Не считая морганий, но учитывая бессонные ночи, игры в детстве, желание зажмуриться от боли, страха или удовольствия. И чего всё-таки больше? Жизнь начинается с открытых глаз, но вот закрыть их перед смертью успевают не все. Интересно, он сам успеет?

Да и вообще… Жив ли он теперь?

Его глаза открыты, но он не видит ничего конкретного, не слышит ничего вокруг и не может пошевелиться. Тело словно подвешено в пространстве, и мягкие волны омывают его.

Вдруг Драко чувствует тепло, которое медленно ползёт вверх, словно ведомое чей-то рукой, а затем слышит тихое:

— Смотри-ка, ты очнулся. — Голос женский, спокойный, но невероятно усталый. Драко улавливает вздох облегчения и пытается сосредоточиться на едва заметном бормотании: — Мерлин, тебе придётся побороться за свою жизнь. И нам тоже… Но ничего, мы справимся.

Тепло достигает макушки, и тогда Драко понимает, что это действие диагностического заклинания, которым девушка проверяет его ранения. Её слова не успокаивают его, к тому же он ничего не может спросить: язык не слушается, а мысли разбегаются в стороны. Драко на мгновение прикрывает глаза, стараясь сосредоточиться, но волна нового заклинания подхватывает его, и он проваливается в сон.

* * *

Прежде чем открыть глаза третий раз Драко, резко втягивает воздух. Вокруг витают запахи каких-то лекарств и лёгкий аромат женского парфюма, и когда взгляд фокусируется, Драко видит его обладательницу.

Девчонка явно не старше него: она достаточно высокого роста, очень худая и нескладная. У неё иссиня-чёрные волосы и вздёрнутый нос, её губы поджаты, а брови нахмурены. Взгляд горит.

Она смотрит на Драко слишком уж недоброжелательно, и он на мгновение теряется. Затем присматривается и понимает: он знает её.

Не лично, нет. Он не говорил с ней ни разу в жизни, даже не смотрел на неё дольше нескольких секунд, но они встречались. Драко ощущает, как воспоминания недовольно ворочаются в голове, когда он пытается их растормошить, а затем всё-таки складываются в точную картинку: рейвенкловка с его курса.

Магглорождённая.

Ему кажется, что её зовут Лиза.

Заметив, что он смотрит, она хмурится ещё больше (хотя куда уж больше?) и, взмахнув палочкой, отводит взгляд, продолжая прерванное занятие. Она молчит, и Драко это бесит. Он понимает, что в прошлый раз слышал совсем не её голос, потому что Лиза (или Лиса, или Лайза?) явно не испытывает желания с ним говорить. Но это не мешает ей достаточно уверенно накладывать на него заклинания одно за другим: он чувствует тепло, затем несильное жжение в области груди, болью отзывается левое предплечье, и вдруг в глазах появляются искры, и Драко содрогается всем телом.

Он слышит лёгкий смешок.

— А ты сильнее, чем она думала, — протягивает хрипловатый голос.

Драко хочет спросить, о ком она говорит, почему она делает это, где он находится и что с ним происходит, но внезапно на его губы попадает несколько капель какого-то зелья, и он снова закрывает глаза.

* * *

Первая девушка приходит будто бы через несколько минут — так кажется Драко, который абсолютно потерялся во времени.

Он узнаёт её по голосу.

Она здоровается с ним, словно и не подозревает, что он не способен ответить, и взмахом палочки опускает на тумбочку у его кровати поднос, заставленный всевозможными склянками.

Драко знает её — это Ханна Эббот.

Староста Пуффендуя, блондинка небольшого роста, с широким лбом и чересчур крупным, на вкус Драко, носом. Она нервная и простоватая, но явно приятнее, чем её предшественница.

Эббот поит его зельями, накладывает несколько несложных заклинаний, а затем осматривает его руки и ноги, аккуратно дотрагиваясь до кожи. Его чувства притуплены, но он ощущает лёгкие прикосновения и немного расслабляется. В конце концов, если он может чувствовать, значит, не всё потеряно.

Но Эббот так не думает:

— Мерлин, — шепчет она тем же тоном, что и в первый раз, когда завершает осмотр, — это слишком. Нужно начинать курс лечения как можно скорее. Завтра я принесу мазь, — она осекается. — Хотя… — она бросает в его сторону неуверенный взгляд и бормочет что-то, понятное ей одной. — Да, точно… Ну ничего, я передам ей, она всё сделает лучше.

Драко чувствует, как внутри поднимается волна раздражения, которое связано с тем, что он вновь не может понять или спросить, что происходит. Он до последнего надеется, что Эббот прояснит хоть что-то, но она заканчивает обследование, поднимает поднос в воздух и… уходит.

Драко разочарованно прикрывает глаза.

* * *

Ответ на один из множества вопросов, что волнуют его, приходит сам. Заходит в комнату, едва слышно приоткрывая дверь, что-то шепчет себе под нос и склоняется над ним, видимо, думая, что он спит.

А затем резко отшатывается, когда встречает его взгляд.

— Ну здравствуй, Малфой.

Это Грейнджер — это чёртова Грейнджер.

* * *

После прихода Грейнджер кое-что меняется.

Она не говорит с ним. Не объясняет ровным счётом ничего. Даже не смотрит на него, на самом деле.

Но она приносит мазь, о которой говорила Эббот, и долгими, кропотливыми движениями наносит её на повреждённые участки кожи. Драко шипит от боли и старается не думать о том, что его лечит Грейнджер.

Грейнджер, Грейнджер, Грейнджер…

Он готов проклясть её, но решает повременить с этим, а потом отказывается от этой мысли. Потому что тело начинает оживать. Оно как будто просыпается ото сна: медленно, едва заметно, но это происходит.

Благодаря этому тем же вечером Драко замечает, что у него есть палочка.

Она лежит на тумбочке, прямо возле его головы. Он видит её каждый раз, когда поворачивает голову. Она просто бросается ему в глаза. Протяни руку — и вот она, тонкая, гибкая, почти живая.

Сожми пальцы. Взмахни — движение лёгкое и широкое. Она с радостью подчинится.

Но Драко не может.

Он — Мерлин его раздери, гиппогриф станцуй на его костях, флоббер-червь полей слизью — всё ещё не в состоянии просто поднять руку. Поэтому палочка дразнит, манит, притягивает взгляд, но всё, на что он способен, это небольшой поворот головы и лёгкое шевеление пальцами ног.

Но даже этим он пользуется сполна. Драко оглядывает комнату. Она небольшая и несколько унылая. Стены блеклого бежевого цвета, на потолке несколько трещин, окно, выходящее в лес, пропускает гуляющий ветер. Из мебели только кровать, пленником которой стал Драко, тумбочка и шкаф в другом конце комнаты.

Лес за окном настолько тёмный и густой, а лампа настолько тусклая, что светло по-настоящему в комнате не бывает. Но Драко это только на руку. Темнота словно укрывает его, позволяя спрятаться и возвести вокруг себя хоть какие-то стены. Он будто бы живёт в каком-то крохотном мирке, а снаружи есть другая жизнь, в которую он сможет вернуться, как только окрепнет. Хотя бы слегка.

* * *

Спустя какой-то неопределённый промежуток времени от Ханны Драко узнаёт, что имя третьей девушки — Лайза Турпин. Эта информация не даёт ему ровным счётом ничего, но ощущение, что он знает хоть что-то, согревает его. И когда Грейнджер приходит в следующий раз, Драко даже не испепеляет её взглядом, а лишь прикрывает глаза и терпеливо ждёт, пока она закончит.

Трое девушек сменяют друг друга: приходят к нему по очереди и проделывают практически одинаковые действия. Накладывают заклинания, поят зельями, обрабатывают раны, масштабы которых Драко всё ещё не осознаёт. Кроме того, он не может понять, насколько часто они посещают его, потому как большую часть времени, пока их нет, он пребывает в небытие.

Он всё ещё не может говорить и двигаться.

А палочка всё ещё восхитительно близко и одновременно отвратительно далеко.

Это побуждает его начать экспериментировать.

Каждый раз, когда Драко дают укрепляющее и он чувствуют неимоверный прилив сил, он непроизвольно смотрит на безжизненный кусок дерева и отчаянно призывает его к себе. Ему кажется, что палочка просто спит, как спал он сам, и поэтому не чувствует его. Ему кажется, что если достучаться до неё, она отзовётся. Ему кажется, что если у него будет палочка, он сможет покинуть этот безрадостный мир, в котором существуют только три девчонки, мало симпатичные ему, и боль, которую он ощущает практически каждое мгновение.

Эббот ничего не замечает. Она несколько рассеяна.

Турпин, наоборот, видит всё, но лишь криво ухмыляется и позволяет Драко продолжать.

Грейнджер же первый раз ничего не замечает, затем дважды пропускает свою очередь, и когда показывается вновь, Драко уже достигает определённых успехов. Он знает — палочка проснулась. Она подрагивает, когда он смотрит на неё, а если сосредотачивается особенно сильно, едва заметно сдвигается в сторону. Едва — но и это результат.

Но Грейнджер — в своей излюбленной манере — всё портит.

В этот раз Драко не может дождаться её ухода, когда чувствует себя особенно бодрым и полным сил, поэтому протягивает невидимые нити к палочке, желая напомнить ей о своём существовании. Она мгновенно отзывается лёгкой вибрацией, и Драко не может сдержать улыбки.

Именно в этот момент Грейнджер впервые решает заговорить с ним.

— Не стоит, — её рука накрывает его палочку, прерывая движение. Драко, не ожидавший такого, переводит взгляд на лицо Грейнджер. — Твоя магия слишком нестабильна. Она может ранить тебя.

Он зол.

Зол и растерян.

Та лёгкость, с которой она останавливает его, выводит Драко из себя. Грейнджер перечит ему и начинает командовать, будто это само собой разумеющееся. У него не хватает сил или, возможно, ума, чтобы осознать, что на самом-то деле она права. Лишь тот факт, что она позволяет себе так просто осадить его, выбешивает Драко.

И ярость даёт неожиданные силы.

— Грейнджер… — сипит он, желая сказать ей, что она слишком много на себя берёт. Он не задумывается о том, что непослушный язык неожиданно поддался после нескольких недель бездействия. Драко даже в голову не приходит, что с ним вроде как происходит маленькое чудо, а слова сами срываются с языка.

Но Грейнджер вновь прерывает его, словно ни в чём не бывало, и поучительно говорит:

— Магия не даст твоему телу восстанавливаться, если будет слишком активной. И я очень надеюсь, что ты примешь это, потому что в обратном случае, — она кивает в сторону палочки, — мне придётся забрать её.

Драко вновь теряет дар речи — теперь от искреннего изумления.

Мерлин, она серьёзно настолько самодовольна, что так смело заявляет, будто способна отобрать палочку у чистокровного волшебника? Да кто она — лишь грязь под его ногтями!

Драко стискивает зубы, проклятья рвутся изнутри, и его тело охватывает дрожь, порождённая яростью. Он таки посылает её к чёрту — а она улыбается.

Когда Грейнджер оставляет его одного, Драко прокручивает их короткий разговор в голове снова и снова, а затем… чувствует себя раздавленным.

Он признаёт ум Грейнджер — у него нет других вариантов. И, на самом деле, Драко верит, что она редко совершает ошибки. Поэтому когда он осознаёт, что Грейнджер умышленно позволила оставить ему палочку, несмотря на его убеждения, на его сторону в этой войне, на их общее прошлое, до Драко наконец доходит то, что ранит его в самое сердце.

Просто Грейнджер знает, что никакие усилия не помогут ему воспользоваться палочкой в ближайшее время.

Он снова проклинает её и чувствует желание уничтожить, раздавить, стереть с лица земли.

Но более не пытается призвать палочку к себе.

* * *

Драко знает — большая часть поверхности его кожи повреждена неизвестным образом.

Также он предполагает, хотя не может утверждать наверняка, что его позвоночнику пришлось совсем не сладко.

И, само собой, каждый раз, когда Драко приподнимает левую руку, он видит воспалённую метку, которая выглядит как огромный и уродливый шрам.

Однако никто не фокусирует на ней внимания. Эббот — ну конечно она, кому же ещё? — лишь однажды задерживает свой взгляд на ней дольше положенного, разглядывая с каким-то детским любопытством, но спустя мгновение одёргивает себя.

Драко прощает ей это. Потому что Эббот больше остальных старается помочь ему. Хотя в целом все трое действуют примерно одинаково. Они используют всевозможные заживляющие мази, забинтовывают руки и ноги, поят его зельями. Кормят с рук, поддерживают под голову, когда он пьёт.

Он чувствует себя не беспомощным, нет.

Жалким.

Каждый раз, когда Грейнджер подносит ложку к его рту; когда Турпин приподнимает его беспомощное тело в воздух, чтобы сменить бельё; когда Эббот смотрит на него, словно он калека… Драко хочется закричать и ударить кулаком о стену, чтобы та сотряслась, а потом вывалить на трёх своих сиделок всё, что он думает о них, и сбежать из этого унылого места.

Он, конечно же, не может ничего из этого.

Нет, говорит Драко уже достаточно спокойно. Голос слегка хриплый, и горло схватывает каждый раз, когда он пытается что-то выдавить, но в целом речь звучит разборчиво и слажено. Другое дело, что у него совсем не возникает желания произносить что-либо в присутствии медиведьм.

Но остальное ему недоступно. Его ладони — одна сплошная рана. Он почти не чувствует пальцев, а когда пытается ими пошевелить, лишь ощущает дрожь в руках. Причём остальное тело мало-помалу начинает подаваться: он сгибает локти и колени, слегка крутит тазом, поводит плечами. Такие простые действия даруют ему необъяснимое спокойствие.

Которое моментально улетучивается, когда он всерьёз задумывается о своём положении.

Драко много размышляет, где он может находиться, как получил ранения и почему обзавёлся такими сиделками.

Он помнит войну. Перманентный изматывающий страх за себя, за Нарциссу, за мир, к которому он привык. Боль — от ударов во время сражений, от криков заточённых в подвалах Малфой-мэнора, от горящей во время очередного призыва метки.

Он помнит приказ, помнит поспешные сборы, помнит, как оказался в Хогвартсе.

Но что было дальше — Драко, Мерлин его раздери, не помнит.

Сначала он думает, что всё просто закончилось. Войны больше нет, а он один из многих раненных, которых выхаживают добровольцы. Но при таком исходе за ним уже давно должны были прийти — как только он впервые открыл глаза — и обвинить во всех проступках, что он совершал в своей жизни. Обвинить, осудить и… посадить.

При мысли об Азкабане у Драко мороз по коже.

Но он всё же понимает, что пока тюрьма ему не светит. По крайней мере, кроме той, в которую он уже заточён.

Логическая цепочка приводит его к тому, что война ещё идёт. А глухой лес за окном наводит на вполне очевидную мысль — они прячутся.

От кого? И кто вообще такие — эти они? Он и три девчонки? Или таких как он там гораздо больше?

Драко разрывается на части, обдумывая всевозможные варианты, и внутренне, конечно, понимает, что сам никогда не найдёт правильных ответов.

Но задать свои мучительные вопросы другим всё ещё не решается.

* * *

Спустя ещё две недели Драко впервые самостоятельно садится.

Ладно, враньё: Ханна поддерживает его под руку и пытается приободрить. Её слова до ужаса банальны и несколько глупы, поэтому Драко думает, что никогда и никому не признался бы, что именно они каким-то образом помогают.

Он чувствует прилив сил, а теплые ладони словно передают ему её нескончаемую энергию. Драко значительно приободряется, когда оказывается в горизонтальном положении и даже не чувствует головокружения. Комната лишь слегка подрагивает, и трещины на потолке едва заметно извиваются, но в целом Драко неплохо справляется.

Пожалуй, именно это подталкивает его впервые задать вопрос, ответа на который он жаждет уже давно, но вместе с тем страшится.

Драко прерывает Эббот сразу после «ещё немного — и ты оправишься и вообще забудешь о том, что с тобой произошло». Потому что он и так не помнит, и хочет это выяснить.

— А что со мной произошло? — спрашивает он и заглядывает ей в глаза.

Она замолкает, удивлённая тем, что он заговорил с ней. А затем аккуратно отвечает, тщательно подбирая слова. Он думает, были ли у неё подробные инструкции на такой случай, например, от Грейнджер, но при этом внимательно слушает и ловит каждый звук.

— У тебя была травма позвоночника — падение было серьёзное. И значительные ожоги. Адское пламя преследовало не тебя, но раз уж ты попался на его пути… — она разводит руками.

— Адское пламя? — хрипло переспрашивает Драко.

Ханна изумлённо смотрит на него.

— О… Так ты не помнишь, — она заминается. — Тогда, думаю, тебе лучше спросить у Гермионы. В конце концов, она была там. Я знаю всё только с её слов.

Больше Драко не может выдавить ни звука. Он погружается в себя, тщательно исследует уголки собственной памяти, пытаясь найти в себе хотя бы отголоски воспоминаний о тех событиях. Сознание отказывается делиться с ним информацией. Он не помнит ничего. Он не знает, что с ним произошло.

Вопрос, который он задал, надеясь прояснить хотя бы что-то, не даёт ответов, а лишь порождает новые вопросы.

Но теперь он знает, что ответить может только Грейнджер.

* * *

Драко тянет время.

Он не хочет говорить с ней. Он не хочет зависеть от неё.

Хотя и признаёт, что уже поздно.

Драко считает.

Несмотря на то что он всё ещё не способен уследить за временем, строгость чисел успокаивает его взбудораженное сознание и позволяет отвлечься. Неизвестно зачем он делает никому не нужные выводы и хранит их в голове.

Он знает, что его кормят четыре раза в день, меняют повязки два раза, разрабатывают мышцы — только один. В середине дня.

Драко примерно прикидывает размеры комнаты, специально считая шаги медиведьм, когда они пересекают её.

Он может назвать точное число трещин на потолке и царапин на тумбочке.

Ему кажется, что Грейнджер в целом проводит у него больше времени, чем другие медсёстры, но дотрагивается до него намного реже. Однажды Драко считает точное число прикосновений, но сбивается и забывает об этом.

Грейнджер смотрит на него чаще, чем Лайза, и реже, чем Ханна. И говорит с ним в том же соотношении, но более воодушевленно по сравнению с Лайзой.

Хотя до Ханны ей, конечно, далеко. Та вообще болтает без умолку.

Потому что боится.

И Драко от этого тошно. Вероятно, потому, что он и сам до чёртиков испуган. Но в отличие от Эббот, он без понятия, чего именно боится.

Его страх сокрыт в знании, которое пока не доступно ему. Том знании, что близко, но одновременно с тем чертовски далеко.

Потому что знанием этим обладает только Грейнджер.

Щемящее чувство, которое вызывает неизвестность, перекрывает нежелание вновь зависеть от Грейнджер, когда за окном начинается гроза. Дождь сначала накрапывает медленно, но вдалеке раздаются вполне отчётливые раскаты грома, и когда молния прорезает небо, высвечивая лицо Грейнджер, Драко подаётся вперёд.

— Почему я здесь?

Грейнджер слепо отшатывается от него, потом хмурится, пытаясь постичь суть вопроса. Она задумывается и молчит так долго, что Драко уже отчаивается услышать ответ.

— Ты ранен, — в конце концов просто произносит она.

— Как? — сипло выдаёт Драко. — Как я был ранен?

Она замолкает, молния снова делит небо пополам, дождь стучит по крыше.

Грейнджер отводит взгляд, потом подозрительно смотрит на Драко, затем шепчет что-то неразборчивое и…

— Так ты действительно ничего не помнишь, — поражённо произносит она и неверяще качает головой. Её руки замирают над его ранами. — Подожди, но этого просто не может быть! Что последнее ты вообще… — она перебивает сама себя. Драко впервые за долгое время видит её настолько взволнованной. — Ты помнишь Выручай-комнату? Гарри? Диадему?

— Что ты… Какую диадему? — бормочет Драко.

И тут — вспышка!

Воспоминание на какую-то долю секунды проступает из глубин сознания:

— У тебя в руках моя палочка, Поттер!

— Уже не твоя.

А потом… голос, который произносит заклинания Адского пламени, отчаянные стенания Поттера в попытках затушить огонь и последний крик Крэбба.

Драко поднимает взгляд на Грейнджер.

— Он мёртв, — шепчет Драко и ощущает, как Грейнджер вздрагивает. Он видит, как она едва заметно кивает. — А Гойл? Что с Гойлом?

— Гойл в порядке, — она на мгновение хмурится. — Был в порядке, когда Гарри спас его.

— Значит, Поттер всё-таки жив? Тогда почему же мы прячемся?

Он понимает, что спросил что-то не то, когда её руки возвращаются к работе. Он кожей чувствует лёгкие прикосновения, но всё также не сводит глаз с её лица, хотя сама Грейнджер уже отвела взгляд.

— Никто ничего не слышал о нём уже три месяца, — отрывисто сообщает она и недовольно поджимает губы. — Гарри в бегах.

— И почему же они с Уизли не взяли тебя с собой?

Она вскидывает голову и смотрит на него долгим, пронзительным взглядом. Драко чувствует, как едва заметная дрожь возникает где-то под лопатками, постепенно нарастая, но Грейнджер моргает, и её ответ заставляет его тело оцепенеть.

— Рон погиб.

Она вновь склоняется к его ранам, погружаясь в работу, а Драко ощущает невидимую ладонь, стиснувшую его горло. Он понимает, что их разговору не суждено продолжиться: он слишком слаб, чтобы задать следующий вопрос, а сама Грейнджер не станет ему ничего объяснять, но какая-то надежда всё же теплится внутри, пока под стук дождя и раскаты грома Грейнджер обвязывает его руку и аккуратно закрепляет бинт.

Резко открывшаяся дверь и обеспокоенное лицо Ханны разбивают надежду на мелкие осколки.

— Гермиона, у Пенелопы обострение, — торопливо проговаривает она. — Срочно нужна твоя помощь.

В отличие от Эббот, Грейнджер спокойна: её движения размеренны и неторопливы. Она кивает, аккуратно заканчивает с Драко и выходит вслед за Ханной. Дверь за ними закрывается — и Драко вновь остаётся наедине со своими вопросами и домыслами.