Один лишь взгляд (гет)

Оказавшись в пустынном коридоре, Ремус снимает заклинание лубка, делает шаг и морщится:

— Кажется, в самом деле потянул...

Сириус с тревогой смотрит в его посеревшее лицо, берёт за руку. Ладонь ледяная и ощутимо подрагивает.

— Пойдём-ка действительно в госпиталь.

Ремус не возражает. Иногда, накануне полнолуния, это с ним бывает: то сердце прихватит, то мигрень, то, как вот сейчас, трясти начинает. Даже колдомедики не могут окончательно определить, что это — протест тела, предчувствующего жестокую трансформацию, или просто нервная реакция. Транквилизаторы помогают, но принимать их постоянно нельзя — возникает привыкание, да и целый день ходить полусонным не всякий раз можно себе позволить. И уж точно — не в день выпускного бала, на который идёшь не в одиночестве.

Теперь приходится расплачиваться.

Мадам Помфри хватает одного взгляда:

— Блэк, помоги ему лечь, я сейчас принесу лекарство.

— Тролль подери Джи с его дурацкими идеями! — ворчит Сириус.

Он помогает другу раздеться, укутывает одеялом. Опустившись на колени у кровати, обнимает за плечи, старается согреть.

— Джи-то чем виноват? — устало возражает Ремус. Руки Сириуса словно излучают тепло, надёжнее всех стен заслоняя от холодного взгляда с небес, и вспоминать неприятную сцену совсем не хочется. Поэтому Ремус торопится перевести разговор на другое. — Видели бы нас сейчас твои поклонницы!

— Обзавидовались бы, — охотно соглашается Сириус, — стали бы клянчить: «Покусай нас, мы тоже так хотим!»

— Нашёл чем шутить! — Ремус пытается рассердиться, но в воображении встаёт очередь жаждущих объятий неуловимого Блэка у дверей Визжащей хижины, и губы сами собой растягиваются в улыбке.

— Я смотрю, тебе уже лучше? — мадам Помфри протягивает кубок с традиционно неаппетитным зельем. — Пей и спи. Надеюсь, ты не собираешься завтра ехать домой?

— Не собирается, — отвечает за друга Сириус. — А вы, если что, подтвердите, что он ногу сломал?

— Почему — ногу?

— Ну, надо же было как-то объяснить... Малярия и драконий грипп в наших краях явление редкое.

— Какая эрудиция! — фыркает мадам Помфри. — Ладно, будет вам сломанная нога. Иди, празднуй дальше.

— Я посижу, пока он уснёт...

«Мне фантастически повезло с друзьями, — думает Ремус уже в полусне, — а может быть, и не только с ними. Проклятье, надо же что-то решать! Всё это заходит уже слишком далеко».

На этой мысли он засыпает окончательно.

* * *

Наутро Петтигрю передал Милли записку. Ремус писал, что с ногой всё в порядке, но мадам Помфри велела ему ещё день-другой полежать. Сама себе удивляясь, Милли бросила сборы и побежала в госпиталь. Люпин выглядел таким бледным и виноватым, что в ответ на извинения за испорченную прогулку Милли почти искренне заверила его в своей нелюбви к ночным купаниям. Ремус слегка воспрянул духом, и они договорились встретиться в Лондоне неделю спустя.

— Смотри, вот на этой улице жил Шерлок Холмс!

— Кто?

— Самый знаменитый частный сыщик. Правда, выдуманный. Ты что, действительно не читала?

— Расскажи...

Гулять с Ремусом по городу оказалось ещё интереснее, чем в окрестностях Хогвартса. Он на удивление хорошо знал не только магловский Лондон, но и магловскую историю. И вообще магловскую жизнь.

— ...и тогда Конану Дойлу пришлось воскресить своего героя и продолжать сочинять истории о его подвигах. Хотя сам он гораздо выше ставил свои исторические романы. Но на мой вкус — зря.

— Рем, откуда ты так много знаешь о магловской жизни?

— Так я же полукровка. Мама всегда считала, что глупо замыкаться в своём узком мирке, и сама просила отца побольше меня просвещать. Для меня магловский мир такой же родной, как магический.

— Тогда ты должен знать, что такое «телефон».

— Я даже знаю, что такое «компьютер». А телефон — вот, смотри.

— Эта будочка?

— Не сама будочка, конечно. Видишь, на стене такой аппарат с диском?

— И с его помощью можно разговаривать на расстоянии? Как по каминной сети?

— Даже удобнее. Только видеть собеседника не будешь.

— Покажешь, как оно работает?..

Они уже второй месяц каждое воскресенье гуляли по Лондону, и Милли всё с большим нетерпением ждала каждого следующего раза. И всё с большим недоумением.

Ремус вёл себя... странно. Словно и не было поцелуев взахлёб выпускной ночью на школьном дворе. Нет, он не стремился разорвать отношения, напротив. Всякий раз приходил на свидание с букетом. Заметно тянул с расставанием, стараясь провожать её домой кружным путём и категорически отвергая аппарацию, даже если была возможность сделать это незаметно. Договариваясь о новой встрече, смотрел таким взглядом, словно отказ был если не смерти подобен, то уж как минимум тяжёлому ранению. Да и вообще, разве девушка может не ощутить равнодушия к себе? Точнее, может, конечно... но только в том случае, если её активно и умело стремятся соблазнить. А если нет? Если ухажёр не только не пытается намекнуть, что «времена давно изменились» и «мы ведь современные люди, не правда ли», но, напротив, сам ведёт себя в высшей степени несовременно? Они даже почти не целовались — не станешь же заниматься этим на людной улице? Конечно, Ремус изо всех сил старался, чтобы ей ни одной минуты не было скучно, и это ему блестяще удавалось. Пока Милли слушала его вдохновенные рассказы обо всём на свете, серьёзно обсуждала тонкие различия пограничных заклинаний или азартно пыталась опровергнуть очередную не то вычитанную им где-то, не то самостоятельно изобретённую теорию — всё было просто замечательно. Но потом, вернувшись домой и вспоминая проведённые вместе часы, она неизменно ощущала некую неправильность. Или может быть, неудовлетворённость. Что это было? Просто игра гормонов, требующих большего, чем несколько слегка виноватых поцелуев, или ощущение не то что обмана, но некой недосказанности?

Это странное, муторное ощущение ужасно злило Милли. Настолько, что она дала себе зарок в следующий раз отказаться от свидания. В конце-то концов! На Ремусе свет клином не сошёлся, желающих провести с ней время сколько угодно, начиная от школьных знакомых и заканчивая папиными клиентами. Несколько раз она даже отвечала благосклонно на традиционное: «Что вы делаете сегодня вечером?»

Интересно, что сказал бы Рем, если бы узнал?

Но он никогда её ни о чём не спрашивал. Временами было как-то даже обидно: неужели его не интересует, как и с кем она проводит время между их слишком уж редкими свиданиями? Или он просто патологически неревнив?

Спросить, что ли? Или всё же не стоит?

— Милли, ты о чём задумалась?

— Так, ерунда. А вообще-то мне домой пора, смотри, темнеет уже.

— Так что, телефон осваивать не будем?

— В следующий раз.

Ну вот. Пообещала. А ведь только что собиралась провести «воспитательную работу»! Ну и ладно.

В следующий раз — обязательно. Если этот тип прямо сейчас не исправится.