Кто недостоин высоты (гет)

После того, как за министром закрылась дверь, королева еще некоторое время молча смотрела на будущего супруга, словно оценивая, в каком ключе стоит повести разговор, чтобы не пришлось звать вставшую с той стороны дверей стражу. Господин Виллемс производил впечатление человека, не очень довольного сложившейся ситуацией, и тут королева, как истинно проницательная особа, ничуть не ошибалась — Дирк Виллемс находился в том состоянии, когда здравый смысл и чувство самосохранения отделяются от других, более сиюминутных и губительных чувств, всего парой неаккуратных фраз.

Что ж, Маргарите Фландрской вовсе не хотелось подписывать этому человеку смертный приговор, и потому она выбрала тактику милостивой государыни.

— Побеседуем же с глазу на глаз, любезный господин Виллемс, ни к чему нам свидетели в таком личном деле, как первый разговор, — сказала она, вновь поправляя несуществующий выбившийся локон.

Дирк ничего не ответил, будто превратившись в одну из тех статуй, что наполняли анфилады королевского дворца.

— Я выбрала вас, и это мое право. Теперь же, сударь, мне хотелось бы получить от вас признание и подтверждение того, что вы понимаете, что нам с вами предстоит.

— Разве у меня есть выбор, ваше величество?

— Нет, конечно.

— А моя семья?..

— К чему эти воспоминания? — перебила королева, чувствуя, что Виллемс встал на опасную дорогу. — Обойдемся без печали и скорби… Это было бы неуместно в разговоре о предстоящей свадьбе.

Королева не смогла сдержать привычный повелительный тон и, замечая, как Дирк сжимает побелевшие кулаки, поспешила добавить, раз уж все равно неприятной реакции было не избежать:

— После обеда мы объявим об этом. Мне не нужна ваша любовь, господин Виллемс, можете меня ненавидеть, если хотите. Но вам придется исполнить то, чего требует закон.

— Закон? Какой закон, ваше величество?! — вскричал наконец Виллемс. — Только варварский обычай может предписывать убийство детей!

Маргарита вздрогнула, но тут же взяла себя в руки, оставшись сидеть все так же гордо и прямо. Поскольку Виллемс не сделал ни шага, будто скованный невидимыми цепями пиетета, она решила, что сможет сдержать его ярость своей уверенностью и спокойствием.

— Таковы правила, которым, как видите, подчиняется даже королева. Я не тиран, господин Виллемс, но у всех нас есть свои роли.

— Я не желаю играть роль, ваше величество, — сквозь зубы процедил Дирк.

— Ну и напрасно, сударь, напрасно. Вас ожидает совершенно другая жизнь, без нужд и забот, — разве вы ничуть этому не рады?

Королева постаралась придать своему голосу всю возможную мягкость. Она так давно ни с кем не разговаривала этим тоном, что уже почти забыла, как может звучать ее голос. Пожалуй, последний раз она говорила так с младшим братом Элиасом, принцем Лимбурга, отправляя того осмотреть свой новый замок в Лёвене. Время было осеннее, но еще теплое, хотя дороги и вызывали у кучера некоторые опасения, потому он старался ехать медленно, насколько это было позволительно. Но на обратном пути в Брюгге карету принца все же занесло, и сложившаяся словно карточный домик коробка придавила юного Элиаса. Вполне понятно, что до столицы принц живым уже не доехал, и с тех пор члены королевской семьи не приезжали в Аренберг вот уже восемь лет подряд.

Болезненные воспоминания заставили Маргариту Фландрскую закусить губу.

— Я был доволен тем, что имел, ваше величество…

— Полноте! — королева, наконец, не выдержала и встала, слишком внезапно и слишком резко для того тона, который звучал всего минуту назад. — Теперь вы будете жить в замке, с вами будут почтительно обращаться, вам не придется работать! Это ведь то, к чему стремится каждый… простой человек!

— Ваше величество слишком дурного мнения о своем народе!

Дирку Виллемсу, останься в нем хоть капля благоразумия, давно бы стало понятно, что беседа дошла до той точки, когда впору склонить голову и пасть к ногам королевы, умоляя о прощении. За ту степень дерзости, что он себе позволил, уже мало было простой виселицы — скорее, на площади Бург его ожидали бы кнут и смерть в страшных мучениях. Впрочем, как уже упоминалось, ни смерть, ни истязания нашего героя не входили в планы Маргариты Фландрской, и про себя она порадовалась собственной предусмотрительности и отсутствию посторонних ушей в комнате.

— Уж не зашло ли ваше самомнение так далеко, что вы считаете, будто королева предлагает что-то недостойное вас? — произнесла она уже совершенно раздраженно.

— Ваше величество, но ведь вы не предлагаете, и у меня нет никакого выбора, — ответил Виллемс бесцветным голосом, повествующим, насколько ему стала безразлична собственная жизнь, — кроме единственного.

— Упрямец! — воскликнула королева, запоздало осознав, чего добивается этот человек, и ужаснувшись его решению. — Я не отдам такого приказа, и не надейтесь. Мы объявим о свадьбе, которая всенепременно состоится через две недели. Артуа!

Министр, дежуривший у дверей вместе с охраной, незамедлительно вошел. Он сразу отметил нахмуренные брови Маргариты и понял, что беседа прошла не так удачно, как та рассчитывала.

— Господин де Артуа, пусть господина Виллемса держат под стражей до тех пор, пока он не осознает всех прелестей своего нового положения. Или же до дня свадьбы, — мановение ладони королевы обозначило, что на этом прием окончен.

Когда Дирк Виллемс, сопровождаемый господином де Артуа, оказался за пределами приемной королевы, силы чуть не покинули его. Будто разом ощутив всю тяжесть произошедшего за последнюю пару дней, он пошатнулся, едва сделал шаг от дверей, и министру пришлось даже поддержать его.

Комната, в которой Виллемсу предстояло какое-то время обитать, была прекрасной по меркам простого человека: без дворцовых излишеств, но оснащенная всем необходимым, окажись здесь даже требовательный дворянин, она едва ли даже могла бы присниться обычному крестьянину. И только решетки на окнах и запирающаяся снаружи тяжелая дверь говорили о том, что Дирк Виллемс стал заключенным.

Оставшись один и будто бы протестуя против неподобающих его происхождению роскошеств, Дирк опустился на пол возле кресла и опустил голову. Королева была права: у него не осталось иного выбора. И поскольку он был верным католиком — а уроженцы севера в те времена славились особо искренней праведностью, — вариант наложения рук даже не приходил ему в голову. Но по правде, и от этого его тоже обезопасили на всякий случай: из комнаты предусмотрительно было удалено все, что могло бы помочь самоубийце. Чтивший помазанника божьего на престоле соответственно церковным догматам того времени, Дирк также никак не мог бы всерьез угрожать королеве, чтобы тем самым подвести себя под высший приговор. Так что, как видно, Виллемс оказался в совершенно патовой ситуации, и это заставляло его, как человека, привыкшего действовать, вдвойне страдать из-за невозможности что-либо изменить.

И если королева надеялась на успешное брачное мероприятие и видела впереди лишь перспективы и развитие, то у потерявшего в минуту все свое прошлое и настоящее господина Виллемса никаких надежд уже не было. И тогда он принял единственное решение, которое ему оставалось: он стал ждать, пока случай что-нибудь изменит.

Вернувшийся в комнату де Артуа, очевидно, действовать мог, чем и не преминул воспользоваться. Он тщательно закрыл за собой дверь и замер на секунду, оценивая состояние новоявленного заключенного. Он тоже был человеком действия, хотя в противовес Виллемсу предпочитал разговоры и распоряжения и был, ко всем прочим своим достоинствам, крайне проницательным человеком. От него не ускользнула ни обреченность позы, в которой он застал будущего короля-консорта, ни то, что Дирк Виллемс даже не поднял головы при его появлении.

— Что же вы натворили, господин Виллемс! — воскликнул он, привлекая к себе внимание. — Вы расстроили королеву!

— Ее величество ошиблась, выбрав меня. Я не смогу порадовать ее так, как она того заслуживает.

— Вы не правы, Виллемс, короли не ошибаются. Они приказывают, а мы исполняем. И все наши с вами желания не стоят и пенса, покуда королева не удовлетворена. Вы же не полагаете, будто ваше несогласие что-то значит?

— Нет, ваша светлость, я уже не знаю, что и думать…

— Ну так я здесь затем, чтобы думать за вас, чертов глупец!

— И вы посоветуете мне просто забыть всю прошлую жизнь? — Дирк наконец поднял взгляд на министра, и тот на мгновение ужаснулся отчаянию, что увидел в нем. Однако, он быстренько напомнил себе, что сочувствие простолюдинам не входит в круг его обязанностей, а потому ответил:

— Не было никакой другой жизни — советую вам это запомнить, господин Виллемс. Уверяю вас, как только вы это поймете, все наладится.

И не желая больше тратить свое время, господин де Артуа покинул комнату. Заскрежетал ключ в замочной скважине, и Дирк Виллемс остался один на один со своими мыслями. Которых, будем честны, у него было не так уж и много.

«Это просто чудовищно! Это не могло случиться со мной!» — вот что кругами носилось в его голове, грозя свести этого молодого и сильного мужчину с ума. Будучи по природе своей человеком спокойным и рассудительным, Виллемс совершенно естественно ожидал того же и от остального мира. До сей поры в его жизни не бывало еще серьезных потрясений или грандиозных событий, и можно только удивляться, как обычному крестьянину в ту эпоху удалось прожить почти половину жизни в столь гладких условиях.

Однако, всему рано или поздно наступает конец, вот и Виллемсу, когда господин де Артуа своим визитом еще больше разбередил его душевные раны, все же изменила его привычная сдержанность. Внезапно вскочив на ноги, он схватил один из тех кованых столиков, что слуги обычно перемещают в четыре руки, и вознес его над головой. Если бы в комнате был кто-то еще, он бы немало удивился этой недюжинной силе, помноженной на сиюминутное отчаяние, а после и вовсе рисковал бы оказаться оглушенным, когда столик этот, весом около двухсот фунтов, пролетел всю комнату и обрушился на стену и стоявший подле треножник с молитвенником, совершив тем самым настоящий богохульный акт.

Это был тот самый эпизод, за который после бывает мучительно стыдно, если только нашлись бы свидетели. К счастью, Дирк Виллемс был одинок в своем заключении ровно так же, как и в отчаянии, а стража по ту сторону окованной двери не имела ни малейшей возможности подсмотреть за пленником и впоследствии могла поделиться лишь своими предположениями.

С горестным вздохом Виллемс вновь осел на пол и закрыл лицо ладонями в беззвучном рыдании. На сегодня его силы были на исходе.