Тигр (джен)

Она легко ступала среди душистых цветов по мягкой траве, поднимавшейся в следах её ног. Узловатый ствол гигантского дерева отозвался под пальцами приятной прохладой и зашептал, зашептал, зашептал… Обести помнила эту ветвистую сикомору ещё розовым плодом в щедрой грозди. Сколько раз с тех пор разливался Нил? Тысячу, две? Солнце грело так ласково, ветерок так нежно гладил по волосам, а вода в ручье была такой прозрачной и вкусной, что она наконец-то догадалась: «Сплю. Всё-таки деревья, даже самые древние, не научишь разговаривать на правильном языке — они же не кошки».

Кто-то баюкал её. Долгий и глубокий сон едва не засосал окончательно. В сердцевину Сумрака. Или на дно. Если честно, то она бы и не возражала. Потому что во сне была не женой своего царственного отца, самого могущественного из владеющих Силой, первого Иного, научившегося жить без крови людей и соединяться со зверем, не Оком Ра, не первой ведающей, как управлять Силой, не забирая человеческих жизней, связавшей все Уровни, сделавшей из бытия нить и протянувшей её через все слои мироздания, — а маленькой девочкой. Кудрявой, глупой и счастливой. Она любила маму, петь, плавать под луной, бегать по росе, ловить стрекоз, лазать по деревьям, собирать ягоды, пить тёплое молоко, играть с мохноухим проказником Мафом. Какое имя носила та девочка? Теперь и не вспомнишь. Мама звала её просто дочкой или своим сердечком (1) и учила лечить людей и животных, принимать роды, предсказывать неприятности, слушать и слышать, смотреть и видеть. Сат была хорошей ученицей, превзошла учительницу и в благодарность получила от соплеменников уважительное имя «Баночка с притираниями» (2).

Так и отзывалась с гордостью на «Обести» до тех пор, пока отец не обманул её, обратив в львицу. Тогда люди дали ей имя «Ярость — Нсни Пахет» — те, кто остался в живых после встречи с ней, кто сумел пережить чуму и войну, которыми она проложила себе тропу бегства в далёкую страну Бугем. Куда дошли до неё вести из родного края: земля её матери, оставшись без присмотра, погибала от мора и неурожая. Но вернуться и помочь она не могла: гнев, не утихавший в крови львицы, заглушал разум.

Долго думала она, как приручить терзающую дикую Силу.

Однажды на закате, наблюдая, как клонящееся ко сну светило окрашивает всё вокруг кровью, поняла, что больше не может терпеть зверя в себе, — и, чтобы не натворить бед ужаснее ужасных, решила покинуть мир. Отыскала самую ядовитую змею, разозлила её и подставилась для укуса. Но внезапно появился Маф и убил змею. Потом он, внимательно посмотрев в львиные глаза измученной хозяйки, повёл её в ночь.

Бесшумно ступали маленькие мягкие лапы рыси — за ними следовали большие, такие же бесшумные. Маф привёл к запретному озеру и бесстрашно прыгнул в воду. Доверившись, она последовала за ним.

Обратно на берег вышла умиротворённой. Истребительницы жизни больше не было — в родные края вернулась Всемогущая Великодушная Баст… Это уже был не сон. Жаль.

Подняться на ноги она не смогла — не стоило и пытаться. Дряхлое тело не слушалось. Попытка обернуться и встретить Сумрак на четырёх лапах, грациозной кошкой, легко и играючи, не вышла. Удалось только сесть, опираясь сгорбленной спиной о растрескавшийся ствол сикоморы. Через некогда густую, а сейчас почти высохшую крону пробивался свет первой звезды. Обести не видела — зрение подводило, — чувствовала, знала, что звезда уже там, над головой, в растворяющейся небесной синеве. Точно так же, как знала, что за ночью обязательно придёт день, пчёлы соберут мёд, птицы выведут своих птенцов, а звери вырастят детёнышей, в начале осени, даря тучность равнинам, разольётся Нил — и будет так снова, и снова, до тех пор, пока Сила истекает из этого мира и втекает в него.

Ещё она знала, что скоро умрёт. Теперь это «скоро» означало уже не сотни или десятки лет, а дни или… нет, пожалуй, часы. Закрыв глаза, Обести посмотрела вперед — так и есть: всего один рассвет. Значит, эта ночь последняя.

Маахес, сын, сильнейший оборотень и пророк после Ра, правдивый судья и пожиратель пленных, мог бы в одиночку принять и нести её Завет — если бы не уверовал, что он бог, если бы не забыл, что все, обычные и Иные, хищники и их жертвы, птицы, рыбы, растения, Свет и Тьма, Сумрак и то, что за его пределами, — всё родилось из одного чрева и связано нерушимыми узами. А значит, не может быть разделено иначе, как погибнув…

Ну что ж. Пришло время собрать всех своих. В круг. И передать им. Они, конечно, не так сильны, чтобы в одиночку призывать Силу, раз в семь слабее самых слабых Иных людей. Зато никогда не предадут, не продадутся, не пойдут против своего естества, не нарушат Завет.

По зарослям папируса скользили гибкие тени. Много-много теней. Рассвет уже родился на кончиках ветвей, когда наконец все кошки, мау, миуиты, мафтеты, махса (3) и прочие, обитавшие в окрестностях, собрались у ложа умирающей. Пространство вокруг костра заполнилось хвостатыми и когтистыми слугами, помощниками и друзьями ведьмы-оборотня. Верными. Посвящёнными. Вскормленными её молоком. Инициированными Великой. Сколько их тут было? Кому считать?

Вслух она им ничего не сказала. К чему слова, если со своими легко можно разговаривать на правильном языке — мыслями. Попрощавшись без особой печали и дав последние указания, Обести собрала остатки сил, стремительно утекающих из непослушного тела, и взмахнула рукой. Точно крылом. Но нет, улетать не собиралась, не помышляла даже. Кошка — не птица. Кошка уверенно гуляет по земле, ловко перепрыгнет преграду и не упадёт с самого высокого дерева… Атеф (4), ставший невероятно тяжёлым, стёк с головы в ладонь и собрался в шар, пульсирующий, будто живое сердце.

Склонившиеся, поджавшие уши коты, кошки и котята, большие и маленькие, чёрные, пятнистые, полосатые, подходили по очереди и бережно слизывали с кончиков пальцев последнее угощение хозяйки. Капли её Огня. Великий Дар Великой. Глаза их расширялись, становились похожи на лунные диски, над головами зажигались бледно-голубые сверкающие кольца. У отходящих от Обести эти кольца ослепительно вспыхивали и быстро втягивались под кожу…

Я была человеком и была зверем. Была Тьмой и была Светом. Пила кровь и ела плоть. Дарила боль и покой, хранила очаги, лечила раны и выхаживала детей, награждала любовью тех, кто был способен любить, и счастьем — тех, кто за него боролся. Меня считали богиней и ещё долго будут считать. За долгую жизнь я научилась отличать добро от зла, исправлять те ошибки, что можно исправить, и не совершать новые. Теперь буду охранять вход на небеса. А вы останетесь на земле. И продолжите свою службу…

Последним пальцы хозяйки облизал верный Маф. И, обойдя кругом, улёгся стражем возле Обести, чей мёртвый взгляд был направлен куда-то очень высоко.

...................................................................

(1) На древнеегипетском: Сат и Рдимибт.

(2) Имя Баст (Бастет) переводится как «баночка с притираниями, мазями» и в разных транскрипциях звучит как «Обести» или «Убести», возможно, с женским окончанием «т», но, может, и без него.

(3) Названия разных видов кошек на древнеегипетском.

(4) Корона Осириса и вообще разновидность корон у древних

египтян. Классически — белая с двумя красными перьями страуса по бокам.

На Третьем его задержали. Такой наглости и… глупости Завулон просто не ожидал, поэтому пропустил атаку. Кто-то их очень искусно маскировал — Высший. Свой, Светлый, Инквизитор? Или… Окружив, наверное, на Первом уровне (который он, погружаясь по свежему следу Абсолютной глубже в Сумрак, уже перестал контролировать), на него кинулись целой стаей и принялись рвать. Облепили ноги, повисли на рогах, вгрызлись в пах. Завулон взревел — не от боли даже, скорее, от досады на собственную невнимательность — и завертел хвостом, раскидывая врагов; бич не потребовался — демон отряхнулся, и с его чешуи посыпались искры вперемешку с пеплом тел нападавших. Последнего не сгоревшего неприятеля, впившегося ему в ухо, шипящий от злости Завулон просто отбросил раздражённым щелчком. Безмозглая пакость! А вот тот, кто эту зубастую мелочь напустил, — пакость умная, хитрая и ловкая. Надо будет заняться ею на досуге… Он отряхнулся снова, теперь уже приводя себя в порядок, погладил гениталии — целы.

За время короткого боя следа и след простыл. Завулон поморщился от каламбура и, раздувая ноздри, оттолкнулся от своей тени так сильно, что ухнул сразу на Пятый. Вообще-то он шёл на Шестой, смутно предполагая, что цель его поисков именно там, в обиталище мёртвых Иных. Хорошо, что, наученный горьким опытом, не стал торопиться, задержался, предельно сосредоточившись, ловя детали и легчайшие вибрации Сумрака. Поэтому и заметил их почти сразу, хотя не знал, что именно ищет. Просто правнучка в последнее время зачастила в Сумрак — вот дедушка Завулон и забеспокоился, решил проследить, разузнать, не требуется ли наследнице помощь, не грозит ли опасность. Ведь хоть и Абсолютная — но дитя. А кому ещё беспокоиться-то о Наденьке, если мать — пусть и Высшая, но Светлая, а значит, у неё в Сумраке свои дороги, да и на работе постоянно пропадает вместо того, чтобы за ребёнком приглядывать; а отец вообще в расчёт не идёт — какой с бывшего Иного спрос?

Завулон поморщился от света чёрных звёзд — мешали, заразы, сбивали, демаскировали. Пришлось усилить самые обычные Отводящие, что на Пятом уровне Сумрака давалось с огромным трудом. Легче было бы вырастить густой куст и спрятаться за ним, однако Абсолютная легко заметила бы такие изменения пейзажа.

Они сидели под высоким, скрюченным, как старик, деревом. Даже на приличном расстоянии Завулон почувствовал древнюю Силу, струившуюся с кончиков иссушенных, но явно живых ветвей.

Вернее, сидела только она, на толстом мшистом корне. Выглядела гораздо младше своих пятнадцати, казалась фарфоровой куклой в пышном платье из тюля. Или феей. Прекрасным печальным ангелом с художественной открытки. Завулон присмотрелся и, кажется, разглядел за спиной Наденьки полупрозрачные светлые крылья. Или это капюшон шёлкового плаща?

Он — лежал рядом в углублении под корнями, на подушке из травы, как в гнезде. Не двигался. Огромный тигр. Ухо не вздрогнет, ус не пошевелится, грудная клетка не приподнимется во вздохе. Но, судя по позе, — не мёртвый. Живые тигры редко сворачиваются колечком на манер обычных кошек (разве что если сильно замёрзнут, заболеют или горюют), а уж дохлые — никогда. С ветвей и корней дерева, в котором Завулон опознал египетскую сикомору, к тигру тянулись почти неразличимые нити Силы. Наденькина рука лежала на его спине, пальцы медленно перебирали густую шерсть — на этом месте бледно-рыжая, с будто размытыми полосками шкура тигра выглядела яркой, сочно прорисованной.

Зрелище поразило Завулона. Сколько повидал на своём-то веку — но чтобы такое!.. Он предпочёл бесшумно отступить. Не хватало, чтобы Абсолютная заметила его.

На Четвёртом даже Великому было трудно долго находиться, зато замечательно, эффективно думалось. Завулон присел на чёрный валун и зачерпнул горсть песка. Сжал. Выпустил из кулака тонкую шуршащую струйку, переливающуюся слабыми намёками на краски…

Когда последняя песчинка, блеснув перламутром, упала ему под ноги, решение было принято. Верное ли — он не знал, да и не мог знать, потому что истины в случае с Сумраком просто не существовало. Лишь выгода — и та относительная. Вероятности, предположения, догадки; желания, выстреливаемые в неведомую мишень и иногда попадающие в неё. Вряд ли по желанию стрелка, скорее — из-за притяжения самой мишени. Но чем чёрт не шутит (Завулон усмехнулся и почесал рог) — почему бы не рискнуть, особенно, если риск тебе почти ничего не стоит. Побеждает не самый сильный, умный и терпеливый воин и даже не наиболее дальновидный, побеждает тот, кто дёргает воюющих за ниточки.

А Наденька-то экая затейница… Хм, кровь не водица… Тоскует девочка по котику — будет ей котик. Чего не сделаешь ради прихоти любимой правнучки. Завулон было скривился от слова «любимой», но подумал, что всякий, кто тебе сильно дорог, — и есть любимый… Не откажется же Наденька принять на своё шестнадцатилетие скромный подарок от родственника… Надо посоветоваться с Хохленко, что ли, — эта дама разбирается в кошках… А дальше — посмотрим, что будет, во что выльется. Подождём, поглядим… Ваш ход, господа Светлые!..

— Эй, Надька! Ты тут ещё мхом не заросла? Синим. — Антон заглянул за стеллаж.

Обложившаяся книгами, свитками и папирусами, та сидела прямо на ступеньке стремянки, погрузившись в чтение настолько, что, кажется, не расслышала его. Поморщилась, подняла на отца растерянный взгляд человека, витающего где-то очень далеко. «Слишком далеко…» — Антон невольно передернул плечами, как от холода. Его будто коснулся Пятый уровень Сумрака. Осторожно, вкрадчиво, как хозяин дома — задремавшего на его диване больного приятеля, которого не хочется будить. Антон не ходил в Сумрак уже десять лет — и скучал по тем ощущениям, даже по самым экстремальным. У него, бывшего Высшего, в полной мере ощутившего Силу, словно отобрали свободу. Сумрак же и отобрал. Оставил в живых, но сделал обычным человеком. Первое время Антон не мог спокойно смотреть на собственную тень, непроизвольно так и тянулся к ней, чтобы шагнуть туда. Надо же, привычка… Всего два десятилетия — и взрослый человек привыкает быть не человеком… Иной — такую привычку ничем не вытравишь. Может, лучше бы Двуединый бог его убил, принял жертву так, как это делали все боги во все времена — забирая жизнь? Антон тяжело вздохнул — ему не нравились такие мысли. Но разве мыслям прикажешь? Конечно, нелегко ему, однако ради Светланы и Надежды стоит… Просто стоит быть с ними рядом.

Любуясь чуть сгорбленной в неудобной позе и от этого кажущейся очень хрупкой и беззащитной фигуркой дочери, её тяжёлой косой, перекинутой через плечо, милыми чертами лица, Антон тепло улыбнулся. Перевел взгляд на её чтение.

— Снова Древний Египет? Мумии, иероглифы? Вы, Надежда Антоновна, наверное, стали одним из лучших в мире египтологов, пора кандидатскую защищать. Никогда бы не подумал, что тебя так увлечёт эта тематика. Хм… И оборотни? — Он задержался на старинной иллюстрации, изображающей монстра, слегка похожего на Хену в его смилодонтовом обличье. Или это и есть Инквизитор Хена, Старший, самый старый из нынешних Иных?

Надя захлопнула книжку и поджала губы — не любила, когда ей мешали. В воздухе взорвалось облачко пыли. Надо бы поговорить с женой, чтобы прошлась по хранилищу какими-нибудь уборочными заклинаниями, ну не пылесосить же здесь. Раньше Антон и сам бы без труда справился с проблемой. Хотя женщины говорят, что уничтожать пыль магией почти так же трудно и бесполезно, как лечить насморк.

Видимо, дочь прочитала по лицу, что его гложет, и отложила книгу; отодвинув стопки бумаг, встала. Сладко потянулась. Будто вынырнула из задумчивого оцепенения, в котором так часто пребывала в последнее время, тревожа родителей. От былого раздражения не осталось и следа. Приветлива и терпелива, как обычно, улыбчива. Так похожа на мать. И вместе с тем совершенно другая. Иная…

— А ты сам когда домой собираешься? Проводить тебя? — Оставив любопытство отца без ответа, Надежда лёгкими пассами рук расставляла книги по полкам.

— Мама проводит. — Не будучи Иным, заведующий архивом Ночного Дозора Антон Городецкий не мог покинуть офис без помощи сослуживцев.

— Отлично. Я буду поздно. Вернее, рано. — Надежда собирала сумку.

Отец нахмурился:

— Опять ночное дежурство?

— Пап, не начинай! — Надя закатила глаза и сразу стала похожа на бунтующего подростка.

На самом деле, подумал Антон, она никогда не была типичным проблемным подростком — минула её чаша сия. Вместо того, чтобы закатывать предкам гормональные истерики, выпендриваться и качать права, Абсолютная Светлая училась и сражалась, сражалась и училась… И вот сейчас, в двадцать четыре, навёрстывает, что ли? Нет, конечно, шутит, чтобы поднять ему, постоянно вздыхающему, унылому и стареющему, настроение. Антон старается не унывать, но порой прорывает… Жена вот тоже советует следить за выражением лица — а то его всё время хочется пожалеть. А жалость — совсем не то, чего бывший Высший Светлый ждёт от близких. Кстати, интересно, перестав быть Иным, остался ли он Светлым? И этот преследовавший его вопрос Антон тоже гнал из головы.

— Даже чаю со мной не выпьешь? Жаль. Ну и как там твои хвостатые дозорные поживают? Блохи их не загрызли?

Надежда посмотрела с укоризной.

— Я же серьёзно, — поспешил оправдаться Антон. — Тут в журнале вычитал, как блохи и клещи опасны. Небось, не брезгуют и комиссарской, то есть дозорной кровушкой? А сейчас выпускают какие-то волшебные таблетки от паразитов — котейка глотает, и блохи от него навсегда уходят к соседям! — Дочь хохотнула. А Антон продолжил без иронии: — Прекрасно понимаю, какое важное дело ты затеяла. И все наши только сначала подшучивали, а теперь оценили, ты же знаешь. Коты — дозорные! Не на мышей охотятся, а на самопроизвольные воронки. Да им цены нет! Кто же, кроме тебя, мог до такого додуматься!

— Никто, ты прав. Потому что до меня ведьмы никогда не состояли в Ночном Дозоре и способности кошек чуять и взаимодействовать с воронками не использовали в таком контексте.

Антон поморщился:

— Ты не ведьма.

— Да ладно тебе, пап. Смирись уже. Абсолютная Волшебница и по совместительству Светлая ведьма. Мою инициацию Ариной не отменить, да и признание Конклавом.

— Надь, ты им не подошла.

— В качестве Бабушки Бабушек — не подошла, и слава богу. Но то, что я ведьма — очевидно всем, кроме тебя. Даже мама смирилась. Это же просто названия, термины. Главное — суть. Я могу работать с силами природы напрямую, черпать магию из земного естества — значит, ведьма.

— Да, да. — Антон закивал, сдаваясь. Спорить с дочерью он не хотел (тем более что по сути она была права), подобные разговоры затевал, чтобы хоть о чём-то поговорить с собственным выросшим ребёнком. Ведь о личной жизни, да и о работе Надежда предпочитает помалкивать — той ещё партизанкой стала после Дозора Шести. Не замкнулась, а ушла в себя. Это раньше у неё от родителей, особенно от мамы, не было секретов… почти не было.

— Ты хотя бы не голодная? Может, заскочишь домой поужинать? А потом к своим мурзикам? Мать что-то там насчёт пирога с ревенем намекала. И котам чего-нибудь вкусненького прихватишь.

— Я им уже в столовой прихватила. — Надя похлопала по пузатому боку своей сумки, но явно задумалась над отцовским предложением.

«Ура! Уговорил, — подумал он. — Сегодня ужинаем втроём, Светлана-то как будет рада!»

Тут послышались торопливые шаги, грохнула дверь. Влетел запыхавшийся мальчишка — Надин подчинённый Серёжа. Ну как эти свежеинициированные Иные умудряются топать по зачарованным на тишину коридорам и грякать совершенно бесшумными дверями архива?

— Надь! ЧП! Там Арамис… — взволнованно затараторил Серёжа, но наткнулся на физиономию начальницы, яростно косящей глаза в сторону отца, и заткнулся. Подошёл к ней и бесцеремонно зашептал на ухо.

Заговорщики!

Надино лицо напряглось, побледнело, в глазах мелькнула тревога.

— Орехово-Зуево? — сухо уточнила она.

Деловито подхватив сумку, толкнула Серёжу под локоть к выходу. И уже на бегу чмокнула в щёку отца:

— Оставьте мне пирога на завтрак! Маму целуй!

— Представляешь, вот таку-у-ущая воронка! — Донёсся уже с лестницы голос Серёжи. Антон представил его жестикулирующим на манер хвастливого рыбака.

И помрачнел. Не нравилось ему всё это. У дочери явно случилось что-то неожиданное и малоприятное, похоже, связанное с воронкой. Но, поскольку по Ночному Дозору не объявлена тревога, касается это Дозора кошачьего. Стало быть, можно не особо волноваться? Или наоборот? Поинтересоваться у Светланы или ребят, что там за ЧП? Подумают, что Антон вмешивается не в своё дело. Вернее, в своё, он ведь де юре дозорный. А де факто всего лишь блюдет по мере чахлых сил порядок в архиве, бумажки перекладывает. Конечно, никто ему ничего не скажет, но подумают именно так. Сам Антон ещё десять лет назад, если бы в дела Дозора лез посвящённый, но всё-таки обычный человек (тот же Дмитрий Пастухов), точно почувствовал бы раздражение: не путайся под ногами, когда работает спецназ, отойди в уголок, прижмись к стеночке — и не мешай профессионалам, а лучше просто не суй нос куда не следует, служи свою скромную службу на благо общего дела…

Однако волноваться и правда нет смысла. Нерационально. Лучше чайку попить с пряниками.

Надежда давно не ребёнок, не шестнадцатилетняя девчонка, которой прадедушка Завулон подарил котёночка. С чего, собственно, и начался её кошачий Дозор.

Заваривая в прозрачном термосе любимый с детства Краснодарский (индийский чай тогда пили лишь по праздникам, да и не отличается он таким мягким, уютным вкусом), и жуя мятный пряник, Антон посмеивался. Как же наши на ушах стояли, проверяя подарочек Главы Дневного Дозора! Гесер лично и так и эдак вертел котёнка, только что в попу тому не заглядывал (хотя, скорее всего, заглянул и туда — и просто взглядом старого мудреца, и через Сумрак). Эксперты сканировали, Светлана проверяла, Ольга, Арина изучали котёнка — ничего. Кот как кот, только масявка. Умильные глазки, два уха, куцый хвостик. Не заурядный, конечно, каких большинство, а, так скажем, продвинутый — таких, самых расположенных к воздействию магии, носящих «венцы разума» (невидимые обычному глазу мерцающие «короны»), издревле ведьмы выбирали себе в компаньоны да слуги.

Он шумно — горячий же! но вкусный! — отхлебывал из кружки чай и, наблюдая, как за толстыми стенками термоса кружат в замысловатом танце набухшие, напитавшиеся Силой воды, словно ожившие чаинки, размышлял о том, что все натуральные материалы имеют сродство к магии, коты почему-то — особенно. Даже жить в Сумраке могут, причём, на всех уровнях, пусть сами и не осознают. Так повелось. Первыми животными, которых взяли себе в услужение ведьмы (вернее, первые Иные, отделившиеся от вампиров, научившиеся использовать вместо крови Силу природы), были кошки. Ярчайший пример — богиня Баст, её так увлечённо изучает Надежда. Да, Баст была одной из первых ведьм, а никакой не богиней, уже после смерти попала на египетский «олимп», а при жизни, кроме прочего, активно использовала в магической практике умения кошек (действительно природные) так или иначе взаимодействовать с Сумраком и, главное, с его различными точечными энергетическими проявлениями, включая воронки. Вот хотя бы тот же Герман Юлии Хохленко, Бабушки московских ведьм. Знаменитый кот. Когда Надя с невольной (или вольной?..) подачи Завулона серьёзно увлеклась магической фелинологией (гораздо серьёзнее весьма продвинутых в этой науке ведьм — потому что была Абсолютной), то общалась с Юлией Тарасовной и её котярой, потом написала статью об обнаруженных и у Германа, и у своего Принца «коронах». Так и возник кошачий Дозор…

Подражая Штирлицу, Антон с таким же, как у обожаемого россиянами штандартенфюрера СС, непроницаемым лицом выложил на столе хлебными палочками кота. Тот получился кривым и пузатым, наверное, объелся сухого корма. Вот экологически чистые мыши фигуру точно не испортят…

Ладно, дочь и правда уже взрослая — чем простой человек Антон Городецкий, вместо того, чтобы каталогизировать берестяные грамоты XII века, занимающийся на рабочем месте всякой фигнёй, поможет Абсолютной? Не мешать бы… Если той угрожает малейшая опасность — Светлана почувствует и примет меры. Да и сама Надька не дурочка. А если всё спокойно, то он спросит у неё утром, что там в кошачьем Дозоре за ЧП такое? Намекнёт деликатно, что обращаться за помощью к старшим коллегам — нормально и даже полезно для общего дела. Если Гесер и может отмахнуться от проблем Кис-кис-Дозора, как от не слишком серьёзных, то Светлана, несмотря на загруженность на работе, всегда с удовольствием поможет дочери и её юным подчинённым, да и другие Светлые не останутся равнодушными, если Абсолютной понадобится поддержка…

Он налил себе ещё чаю. Глотнул — и — уй! — всё-таки обжёг язык. Высунул его, задышал по-собачьи. А, вот тут то и зарыта собака, то есть кошка! Не хочет Надя, чтобы её вечно охраняли всем скопом, выделяли из коллектива, расшаркивались перед ней и бросались по первому зову только из-за того, что она Абсолютная. К тому же Гесер, ссылаясь на доводы безопасности, до сих пор не допускает её до серьёзной оперативной работы. Чтобы заниматься не пустяками, а по-настоящему полезным делом, Надежда Городецкая посвятила себя изучению разных свойств и проявлений Сумрака (включая опаснейшие для людей — воронки) и придумала, как наладить кошачьи короны, заставить эти нематериальные артефакты работать в заданном режиме. Взяв под опеку самых молодых, недавно инициированных, неопытных или просто слабеньких Иных (кому, так же, как и ей, однако по другим причинам, не доверяли в Ночном Дозоре ничего важного), создала всех поначалу забавлявший, прозванный «Кис-кисом», казалось бы, нелепый и жалкий кошачий Дозор. Инициированный с помощью короны кот, вполне серьёзно посвящённый в дозорные, собирал вокруг себя шестёрку чувствительных к магии соплеменников, и эта усатая-полосатая боевая бригада успешно чистила свою территорию от энергетических воронок и других негативных выбросов Сумрака. Заведётся в подвале многоквартирного дома, на чердаке или даже в чьей-нибудь квартире такая наглая гадость, пожирающая человеческую радость и позитивные эмоции, переваривающая свет и испражняющаяся тьмой, беспричинная злобой, страхом, унынием, — а дозорные коты тут как тут: выследят, заблокируют и — цап-царап! — уничтожат тварюгу; если силёнок не хватит, то дадут наводку коллегам — дозорным людям. А ещё коты-Иные оказались незаменимыми следопытами при облавах на незарегистрированных вампиров и прочую взбунтовавшуюся нежить, ощущают колебания Сумрака, изменение баланса Света и Тьмы. В общем, никто в Ночном Дозоре теперь над коллегами котами не смеётся, уважают их и по возможности оберегают. Пошли разговоры о привлечении для оперативной работы и других городских животных и птиц, да только кроме котов на такую роль никто не подходит, те же собаки не способны действовать автономной бригадой — лишь в качестве напарников своих хозяев. Тёмные, узнав о таком начинании знаменитой Абсолютной, долго и очень громко ржали. Потом на собственных шкурах почуяли, какой эффект даёт служба хвостатых дозорных — пусть пока точечный, — и прикусили языки. Завулон, помнится, даже прилюдно похвалил Надежду… Похвала могучего врага подчас дороже похвалы друга. Хотя, враг ли Завулон собственной правнучке (в которой он к тому же заинтересован как в Иной с нулевой магической температурой не меньше, чем Светлые), Антон не знал… И раньше, когда был Иным, не ответил бы на этот вопрос, а уж сейчас и подавно. Но то, что прадед Надьке и не друг — это такой же факт, как пустой пакет из-под пряников…

Сначала Надя просто думала о нём. Без надрыва, с лёгкой печалью. Бессонными ночами, мучавшими с прошлой зимы. Мысли об отце, который после встречи с Двуединым чудом остался в живых, но потерял дар (или проклятие?) Иного, не давали безмятежно уснуть и всё время незаметно перетекали в мысли о нём. Почему-то из всех погибших во время прихода Вампирского бога — о нём думалось чаще.

По объяснимым причинам Надя с раннего детства относилась к смерти иначе, чем обычные сверстники. Однако смириться с его смертью никак не получалось. Печаль, сменившаяся сперва невесомой тоской, с каждой ночью тяжелела, давила Прессом. Странно, но другие кровавые битвы и смерти, с которыми довелось столкнуться, не оставили в душе такого глубокого следа. Или в детстве Надя всего лишь не до конца осознавала, что такое смерть? А год назад повзрослела?.. Словно длинные острые когти царапнули, вроде бы и не стремясь покалечить, — а кровь из воспалившихся бороздок сочится и сочится. Воспоминания успокаивали эти саднящие раны, точно лечебный эликсир. Она не слишком хотела — воспоминания сами собой запрыгивали в голову. Проявлялись, как тени проявляются даже в самых нижних слоях Сумрака, если их хорошенько позвать, если сильно-сильно пожелать, чтобы они проявились. И прогнать их получалось только огромным усилием воли. А зачем прогонять-то, когда с ними легче? Кому мешают? Вот и папа говорит: память — ценнейшая штука, для Иного — особенно…

Вспоминая, она тягостно пыталась понять, что, как и зачем, по каким правилам действовало, почему происходило именно так. Казалось, если разобраться, то что-то — всё! — изменится. К лучшему. За ставшей очевидной сутью прошлого Наде виделся слой мироздания, не поддающегося объяснению. Никаких законов Сумрака ей сформулировать, конечно же, так и не удалось — банально не хватало опыта, знаний и… вечности. Зато она открыла нечто важное для себя самой… Очень важное… То, без чего жизнь лишена смысла…

* * *

Он появлялся в самый нужный момент и всегда — рядом с ней. Сначала бросал взгляд именно на неё. Человеческий. Встревоженный? Не могут быть у Тигра встревоженные глаза. Он и сражался, и убивал с одинаковым выражением безмятежности и собственной правоты на лице. Потому что был миссией сумрака. Был. Орудием. Был.

Был, был, был! Как гвозди вбивают!..

Отец видел его высоким молодым блондином в строгом деловом костюме и светлом плаще. Кем Тигр казался маме, Надя не спрашивала. Сама она видела его Тигром, большим, полосатым, красивым, с роскошной густой шерстью и горящими глазами, — кем же ещё? Даже когда принимал человеческий облик: симпатичный парень — и всё равно Тигр.

При первой их встрече Надя не испугалась. Хотя должна была — ведь Тигр пришёл в неприступный офис Ночного Дозора убить её нового друга пророка Кешу, и никто не смог ему помешать. А маленькая Абсолютная волшебница смутила всемогущего хладнокровного убийцу, вызвала на лице растерянность. И вовсе не тем, что достойно сопротивлялась — разве могла десятилетняя девочка, пусть и нулевая Иная, остановить Орудие Сумрака? А тем, что просто оказалась на его пути — уже одним своим появлением стала неожиданностью в планах Тигра.

Она знала, дяде Гесеру не удастся уговорить его уйти, чувствовала, как много смертельной Силы направлено в сторону Тигра. И даже сама готова была… Кто-то должен умереть!.. Зачем? Зачем?! Что это за глупое и страшное взрослое «должен»?

— Папа, тигров нельзя убивать, они в Красной книге.

— Этого можно. Только никак не получается…

Тигр запутался в огненной паутине, которую наколдовали в коридоре Великие, его лицо болезненно исказилось, но он продолжал медленно идти за Кешей. Не атаковал — окружающие были для него лишь помехой, он шёл убивать пророка.

Надя не сомневалась, что Кеша справится, сделает пророчество, — и не понимала, почему глупый Тигр торопится, не хочет немножко подождать, хотя бы несколько минуточек. Ведь не такой уж он и злой — она же видит, — скорее, напряжённый и ужасно упрямый: ему больно — а идёт вперёд.

Она до последнего не хотела убегать через портал, как приказал папа. Тогда он первый раз приказал ей. Не как отец. А как дозорный. Надя знала, что он имеет на это право. Долг дозорного — нечто более важное, чем просто долг… Но ещё она знала: все сказки всегда заканчиваются хорошо. Как же иначе? Поэтому не верила, что Тигр убьёт Кешу. И правильно делала.

Тигр вдруг остановился. Поднял руку, совсем по-человечески потер лоб. И улыбнулся. Улыбающийся Тигр — зрелище фантастическое. Улыбнулся он широко — самому себе, и едва заметно — Наде. Ещё, кажется, подмигнул. Нет, это у него глаз дёрнулся, когда открылась дверь — Тигры не подмигивают малышкам в розовых пижамах. В коридор вышел взмокший Кеша. Из носа у него текла кровь, он обвёл всех растерянным блуждающим взглядом, едва узнавая.

— Всё хорошо, — сказал тогда Тигр. — Я ухожу.

И ушёл… Правда, его ещё помутузил наш голем — а Тигр не стал сражаться и исчез в кипящей каше земли. Прямо перед этим Наде показалось, будто он очень хотел оглянуться на прощанье, но постеснялся. Или ему стало стыдно за то, что так сильно напугал взрослых и Кешу. Но ведь он был на службе, как давший присягу солдат…

Тигр — хранитель Сумрака, он разумен, однако, не имеет воли. Не имел. Раньше. До. До прихода Двуединого? До того, как напоил своей кровью древнейшую вампиршу Лилит? До того, как спас Надю с родителями от Двуединого, когда тот во второй раз пытался их убить (по пророчеству должен был убить на четвёртый)?.. Или до… до знакомства с девочкой Абсолютной?..

Похоже, это было его любимое кафе. Любимое кафе Тигра — как вам рекламный слоган? Маленький жаркий зал; на столиках лампы в плюшевых абажурах; кофе, коньяк и виски, канапе и крошечные пирожные, полно молодёжи. Они с мамой и отцом только что едва не погибли от рук Вампирского бога и чувствовали себя, если честно, не лучшим образом. Надя с огромным трудом сдерживалась, но в его присутствии не могла дать волю нервам, не имела права позволить себе быть девчонкой, поэтому выглядела самой спокойной — и неважно, каких усилий ей это стоило. А потом и правда успокоилась — рядом с ним, даже зная о надвигающемся конце света, она ощущала себя под защитой. Тигр был свеж и невероятно красив. Исподтишка любуясь им, Надя с каким-то незнакомым щемлением осознала, что это всего лишь иллюзия. Какой он на самом деле? Увидеть бы его хоть раз настоящим. Даже если это зрелище ей не понравится… Эх, бойся желаний своих… Разве она предполагала, что скоро это её желание сбудется? Умирая, Тигр всё-таки станет настоящим — не таким, каким его представляла Надя, а самим собой. Или ей это почудилось?..

В кафе он единственный курил (отец присоединился позже, несмотря на запрет курить в помещении) — самые вкусные сигареты «Сумеречные», дым которых никому не вредил, очищал лёгкие; содержание никотина — ноль, смол «-0,6». Отличная бизнес идея. Теперь такие продаются в киосках возле офисов Ночного Дозора в крупных городах… Отец, удивлённый неожиданной помощью Тигра и его откровениями об невесть откуда взявшейся любви к человеческой жизни, шутил про его многочисленных девушек. Тигр скромно улыбался в ответ. Надя изо всех сил старалась не смущаться — и от этого злилась. На девушек Тигра, на самого Тигра, на себя — за то, что ей почему-то не всё равно.

— А потом будут рождаться дети со сверхспособностями! — комично возмутился отец.

— Нет-нет, — торопливо ответил Тигр. — Это слишком серьезный шаг, я к нему пока не готов.

Надя поперхнулась. «Пока!» И покраснела.

— Жду выхода следующих «Звездных войн», — привёл Тигр аргумент в доказательство собственного намерения не покидать мир людей.

«Вот бы Лукас это услышал!» — подумала Надя и, кажется, воскликнула это вслух.

Девять. Девять сиквелов знаменитой космооперы вышло с тех пор — и снимал их уже не Джордж Лукас…

Сидя в том же кафе, за тем же столиком (или за соседним — нужные свободные места в ставшем ещё более популярным заведении бывали не всегда), Надя часто вспоминала его голос.

Он называл её Надеждой Антоновной.

— До свидания, девочка Абсолютная… — Затянулся сигаретой. Достал из обычного кармана обычные деньги и положил на столик две тысячные купюры. Она отлично запомнила, что купюры были тысячные и именно две. Рук его она не помнила, а вот эти бумажки так и стояли перед глазами. Слегка потёртые, не новые, обыкновенные, человеческие… Интересно, когда Тигр признался, что ему нравится быть человеком и жить среди людей, от себя лично он это говорил или от Сумрака?.. А потом скрылся за дверью туалета. Не исчез, отведя окружающим глаза, как поступили бы большинство Иных, а вошёл в дверь с трафаретной фигуркой мужчины…

Тигр знал, что не может остановить Древнего бога Света и Тьмы? Несущего апокалипсис. И всё равно пришёл на зов о помощи в альпийский ресторан, встал перед Двуединым не на жизнь, а на смерть. Защищая человечество или Антона и Надю Городецких?

Лицо его было перекошено злостью, которой Надя никак не ожидала увидеть. Сильные человеческие эмоции впервые сменили Сумеречное ледяное спокойствие. Означало ли это, что Тигр ослаб, лишившись поддержки Сумрака? Он не хотел принимать бой, прикрывал отступление. Но Сумрак закрылся.

Отец заслонил её, но не мог защитить от упорно тянувшихся к ним четырёх жутких рук Двуединого. Надя рвалась воевать, хотя понимала, что не победит.

— Стой! — Между ними и Двуединым встал Тигр.

Двуединый ударил в него:

— С дороги, щенок!

Асфальт под ногами Тигра закипел и вздыбился. Снег и лед, испаряясь, поднимались клубами тяжелого тумана. Надя задыхалась — даже за отцовскими Щитами стало нестерпимо жарко. Тигр стряхнул багровое пламя и осколки льда; выдирая ноги из вязкого асфальта, шагнул навстречу врагу.

Два всесильных, безжалостных порождения Сумрака, губитель цивилизаций и их хранитель, схлестнулись в драке, покатились по земле. Тигр преобразился. Вот сейчас-то Надя и увидела его настоящим… Одновременно зверь и человек: мелькали его могучие полосатые лапы и — окровавленные руки, скалилась звериная пасть — перекошенное человеческое лицо Тигра не уступало в ярости. И никто не мог ему помочь. Земля дрожала, горы гудели, Сумрак лихорадило — он сейчас сражался сам с собой в смертельной схватке.

Так страшно Наде было впервые в жизни. Она хотела зажмуриться — и открыть глаза, когда всё станет тихо и мы победим.

В клубке дерущихся тел сверкнуло, Двуединый и Тигр отлетели в разные стороны, точно от взрыва. Тигр подняться не смог.

Надя опустилась возле него на колени, удерживая от попытки привстать. Не шевелись, тебе нельзя! Такая жуткая стеклянистая рана — а он, дурак, ещё шутит, просит отца, чтобы помог подняться. Слёзы не душат, как это пишут в книжках про горе, они просто встают в горле, заполняют грудь, лёгкие, твердеют. Мышцы каменеют, ужас безысходности парализует — наверное, примерно так чувствовали себя в первый миг под Белым Маревом враги Гесера и Рустама. Надя не может пошевелиться — только смотреть. И она смотрит. Как Тигр мирно разговаривает с отцом, закуривает… Так не бывает. Плохая сказка, неправильная и вообще гадкая! Слишком взрослая для сказки.

— Мне осталось жить две минуты. — Голос Тигра будто оживил её.

— А потом? — спросила Надя, и правда не понимая…

— Потом я уйду в Сумрак, девочка. Я нарушил правила.

— Я могу дать тебе Силу! Я же Абсолютная!

Тигр посмотрел ей прямо в глаза. Надя опустила взгляд. Как же сильно после жалела, как ругала себя за то, что струсила, не выдержала, побоялась увидеть то, что он явно пытался сказать ей без слов. Человеческим взглядом тигриных глаз…

— Не грусти. — Тигр затянулся сигаретой и, бросив, затушил её ногой. Поднял лицо к небу….

Отец закрыл ему глаза. Стеклянистая плоть потемнела и засочилась настоящей кровью. Почему-то Надя была уверена — человеческой…

* * *

Желания отыскать Тигра не возникало — она ведь не дура, не взбалмошная особа и не пустая мечтательница. Но, заходя в Сумрак, Надя ловила себя на постоянных мыслях о нём. Где-то здесь он… Что? Упокоен? Развоплощён? Стал ничем? Существует? Растворён в песке, в дожде. В ветре? Ничто во вселенной не пропадает бесследно — Абсолютная чувствовала это каждой собственной клеточкой. Если даже телесную тварь, Иного, вампира Костю, Сумрак воскресил (не из мёртвых, ведь вампиры не живые, а из абсолютного небытия, которое отец подарил всем ушедшим Иным с помощью Мерлинова Венца Всего), то разве часть самого Сумрака может исчезнуть?..

Однажды её внимание привлекло необычное дерево. Деревья на Пятом встречались, но такое она прежде не видела. Древнее, почти как сам Сумрак (если у него вообще есть возраст), искорёженное и сухое, оно всё-таки было живо и… источало Силу. Странно! Тончайшие ручейки Силы очень медленно, вязко струились в заросшую зеленоватым мхом яму у корней. Раздвинув мох, Надя увидела рыжий полосатый бок…

Желания отыскать Тигра не возникало — поэтому она и не ликовала от находки. Просто присела к нему, боясь дышать, осторожно потрогала — тёплый. Только какой-то… бледный, слишком бледный даже для Пятого уровня. Спит? Она нарвала охапки мягкой травы и, поборов страх, подложила под Тигра — получилась неплохая перина. Села рядом и погладила тигриный хвост. Тёмно-серый кончик начал чернеть, словно на него капнули краску. Нити Силы, связывающие Тигра с деревом, оживились…

Этой ночью она впервые за последний год спала безмятежно и крепко. Потому что поняла, чего хочет. К чему будет идти, чего непременно добьётся. Как именно — она не знала. Пока не знала… Вторая подушка, случайно скинутая на пол, превратилась в мягкого игрушечного тигрёнка и, поднявшись в воздух, легла к Надиной щеке…

………………………………………………………………….

В этой главе используются цитаты из "Новый Дозор" http://www.rulit.me/books/prorok-i-sumrak-read-334095-38.html и "Шестой Дозор" https://librolife.ru/g5865229 https://librolife.ru/g5865231

Когда Надя вернулась из школы, едва зашла в квартиру, в дверь позвонили. Будто кто-то шёл за ней по пятам. Не почувствовав никакой опасности, она открыла с привычными предосторожностями. Курьер, обыкновенный парень, немногим старше самой Нади, протянул красиво упакованную корзину с ярким бантом. Конверт прилагался. Кто-то прислал ей первый подарок на День рождения. Занятно, ведь все свои приглашены вечером (от грандиозного торжества по случаю собственного шестнадцатилетия Надежда Городецкая отказалась наотрез, но на чай с домашним тортом друзей и близких, конечно же, пригласила).

Прежде чем брать в руки, она посмотрела посылку сквозь Сумрак. Из корзины на неё уставилась крошечная кошачья мордочка. Растерянные глазёнки спрашивали: «Где мама? Ты кто? А еда есть?»

В конверте оказалась винтажная поздравительная открытка от Завулона… Ошарашенная Надя понимала, что принимать презенты от Высшего Тёмного, пусть он даже и твой родственник (вернее, как раз потому, что он ещё и твой родственник!), — опасно и абсолютно неприемлемо. Но котёнок был так подкупающе мил и беззащитен, дрожал; лишь только Надя взяла его, словно приклеился к ней, вцепился в свитшот мелкими коготками и не хотел расставаться… Тёплый мягкий комочек, влажная пуговка носа… А над острыми ушками — едва различимый звёздный обруч. Очень красиво… Надя живо представила, как возвращённый подарок попадает в руки какой-нибудь Тёмной ведьмы, и содрогнулась.

Она сообщила о котёнке родителям, те примчались почти мгновенно. Отец возражал категорически, а мама, не прочитав, конечно, а угадав мысли дочери, засиявшей впервые за последний год, задумалась. Она сразу присмотрелась к животному — ничего плохого. Но надёжнее проверить в Ночном Дозоре: одна Высшая — хорошо, а несколько Высших плюс эксперты — лучше.

Гесер, собравшийся было с ходу отправить сомнительный подарочек прямой наводкой (причём буквально и посильнее размахнувшись) дарителю, взглянув на насупившуюся Надежду, смутился и сам проверил котёнка. Никакой тёмной магии или любого воздействия не обнаружил. Котёнок, каких много. Чёрный с белыми носочками и манишкой. Пищит жалобно, но настырно. Кушает с аппетитом. К лотку не приучен — оставляет лужи на коврах и гадит где попало. Энергия правильная, без коррекции. Над головой — колечко особенной кошачьей ауры, издревле свойственной некоторым кошкам. Ничего странного или опасного. Именно таких, особо чутких, расположенных к магии, даровитых от природы кошек и заводят ведьмы, и Тёмные, и Светлые. Самостоятельного магического «окраса» такие кошки не имеют и, даже годами служа самым отвратным особам, злобностью не заражаются — животные, в отличие от людей, не страдают моральным разнообразием. К тому же Завулон, очень искренне оскорбившись («Ты, Пресветлый, совсем чутьё растерял? В маразм вошёл? Неужели считаешь, что я собственной правнучке свинью подложу?!»), поклялся Тьмой, что котик чист. А к узам крови Темнейший, надо признать, относится серьёзно… Надежда, конечно, просить не станет, подчинится. Но… Она вообще в последний год замкнулась, сама не своя, бедная девочка…

Одобрительно кивнув Светлане, глава Ночного Дозора нехотя спросил у ссутулившейся в уголке Нади:

— Имя придумала?

— Например, Борька, — подсказала сидевшая рядом Ольга и подмигнула девочке.

Та покраснела, счастливо заулыбалась, подхватила с пола котёнка, трепавшего шнурок на ботинке Пресветлого, и, чмокнув в нос, прижала к груди:

— Может, Принц? У него же корона.

— Грандиозно оригинально! — фыркнул Гесер и покосился на лужу, блестевшую возле кресла. — Ну, где ваш обещанный торт? И наши подарки, между прочим, не хуже!

Море огней, затхлого воздуха, безобразных зданий, ухабистых, как русские дороги, рваных эмоций. Третий Рим с высоты птичьего полёта. Первый нравился ему куда больше. Потому что он видел Москву совсем другой. Зарывшейся в землю, зато душевной, искренней, неповторимой, фонтанирующей Силой, тянущейся к магии каждым своим колодцем, переулком, каждой стеной. Нет, тогда он ещё не руководил Дневным Дозором. И не собирался никогда и ничем руководить. Эх, молодость, молодость. У него в ту пору были совсем другие занятия. Но Москву несколько раз посещал, больше — успел полюбить этот странный город, в котором жили странные люди. И ещё более странные Иные. Славяне… Даже после разорения Ордой — всё равно не метисы, а славяне… Кажется, все, кто долго живёт на здешней земле, становятся славянами — и он не исключение…

Тёмное пятно Ваганьковского, увенчанное Домом на Беговой, — в Сумраке лучше не смотреть. МИД, «Украина», МГУ. Храм, сверкающий куполами, как напомаженный покойник — золотыми коронками. Омерзительный мост «Багратион». Князь Петре Иванес в гробу извертелся. Завулон поморщился, отошёл от края крыши и присел на короб кондиционера. Надо устроить здесь парк. Чтобы было, куда приходить думать. А то окружающая «Сити» картинка потерявшего себя большого города перебивает стройность мыслей. Хочется взмахнуть рукой — и разнести что-нибудь, например, «Сафиса». Но нельзя. Договор. И вообще… Завулон вздохнул — понял, почему на самом деле эта Москва нравится ему гораздо меньше той. И даже бесит. Архитектура не при чём. В той Москве он был молод и… позволял себе меньше человеческих эмоций. А значит, чувствовал меньше боли… Парадокс. Кризис среднего возраста почти бессмертного Великого?

Хм, вот ему — отвратно, а многих виды с небоскрёбов «Москва-сити» впечатляют. Людей. Нет, Завулон не считал их сбродом, стадом безмозглых баранов или чем-то подобным, что обычно приписывают всем Тёмным. Наоборот, он людское племя ценил, с удовольствием пользовался его достижениями, иногда воевал за него. Потому что, помимо известного факта о природе прямой зависимости Сумрака и, стало быть, всех Иных, от Силы, которой именно люди питают мир, прекрасно осознавал, на собственной шкуре убедился, как этот «сброд» может быть могуч, опасен, беспощаден. Страшен. Если захочет. Или сильно испугается. Или ему нечего станет терять. Или если этого захочет твой враг. А ещё Завулон уважал некоторых людей. Представлял, как эти слабые существа за свою короткую жизнь успевают создавать такое, что иному Иному (тьфу, заразное же дело — каламбуры…) не под силу и за века — и готов был снять перед ними шляпу. Но шляп Завулон в последние годы не носил. Не тренд. Поэтому он снял блейзер — захотелось свободы, ветра под рубашкой — и откинул в сторону. Тот прошуршал металлом, как кольчуга. Завулон расстегнул рубашку и задумчиво растёр себе левую грудь — под карманом, чуть провисающим от тяжести медальона. Нет, сердце у него никогда не болело. Изредка щемило, когда собирался сделать шаг, уже заносил ногу, да не знал, в какую сторону…

Кажется, девочка очень далеко продвинулась. Только почему-то забуксовала на месте. Держит все ниточки в руках, а смотать их в клубок и связать из получившейся пряжи то, что нужно, не то чтобы не может, даже не пытается. Сказывалось отсутствие опыта и навыков ведения интриг. Будь Наденька Тёмной, наверняка уже догадалась бы, как воплотить собственное желание в жизнь. Или хотя бы активно искала способы — глядишь, если не умом и сноровкой, то хотя бы методом тыка наткнулась бы. А Светлая даже себе боится признаться в этих желаниях. Страдает — а словно не понимает, от чего. Не хочет понять. Упрямая. Вся в прадеда! Придётся её подтолкнуть, подсказать немножко, чуточку направить. Но так, чтобы и намёка на его вмешательство не отыскалось.

На сегодняшний день в распоряжении Завулона реально имеется только один элурантроп мужского пола — и то огромная удача. Значит ли это, что сам Сумрак помогает ему?.. Инквизитор Хена, оборотень-смилодонт, конечно же, не по зубам, нечего и думать. Хотя, кхе-кхе, кандидатура из всех самая выгодная. Абиг, лев, ведёт скрытную жизнь где-то, кажется, в Буркина-Фасо, в его прайде есть два львёнка-мальчика, но совсем малыши, а ждать слишком долго нельзя — кто знает, что там будет с Тигром в Сумраке, сколько ему осталось, вечно ли его посмертие? В Америке силён клан Йи наалдлуши, однако у Завулона нет на него влияния. Волколаков он бы без труда подобрал для предполагаемой миссии хоть дюжину, а Котолаков — один единственный на всю подвластную территорию Белухин Паша, как раз претендующий на должность эксперта в новом отделе Дневного Дозора. Очень хорошо, что он второго уровня — повезло вдвойне, спасибо, Сумрак. Слабачка пришлось бы подкачивать — а у Светлых нюх на такие апгрейды.

Правда, есть в этой операции под кодовым названием… ну… (А чего креативить? „Мagna felis“ (1) — простенько и сердито)… Существует в „Мagna felis“ серьёзная закавыка. Пожертвовать одним Иным, пусть и высокого уровня, перспективным, ради дела не жалко. Подсунуть его тёплый труп Наденьке в нужный момент и под нужным соусом — выполнимо. А вот предположить, что она использует для личных целей оболочку Тёмного — значит, совсем не знать Надежду Антоновну Городецкую. А Завулон правнучку знал гораздо лучше, чем она — сама себя, не зря же в Сумрак за ней столько лет по пятам таскался, как служебно-розыскная овчарка. Каков же выход? Элементарный! Сделать так, чтобы Наденьке в нужный момент под нужным соусом попался трупец нужного «окраса». Есть ли способ перекрасить Тёмного Иного извне, быстро и без его на то желания? Теперь есть. И открыла его Абсолютная, хотя пока об этом даже не догадывается. И никто не догадывается… разве что Светлейший — со старого бродяги станется. Но если Гесер и задумывается над кошачьим Дозором в подобном ракурсе, то, скорее всего, не видит опасности (потому что её просто нет), отслеживать и вмешиваться не станет.

Подвести под нужные Завулону действия Белухина — дело тонкое, но скорее психологическое, всего на пару шагов. Легче, чем с Наденькой выйдет. Застопорить его продвижение по карьерной лестнице, без конкретики, напустить туману, намекнуть через третьи руки, что, мол, шеф не доволен, косячит Паша, не справляется, не оправдывает надежд. Ну, придётся сорвать Белухину два-три дела, поювелирнее — пусть в провалах винит Светлых (а кого же ещё?) и собственную несчастливую звезду. А потом снова через третьи руки подкинуть идейку про артефакт, которым занимается Абсолютная: мол, принеси начальству уникальную корону — оно и сменит гнев на милость.

Такие интересные задачки Завулон любил, как орешки щёлкать. Если честно, что из всей этой „Мagna felis“ выйдет, и путно ли, он всё ещё не знал, и предвидеть не мог — разве такое просчитаешь по вероятностям? Но печёнкой чувствовал, что выйти может нечто жутко любопытное! Потрясающее, возможно, и в буквальном смысле. Колоссальная заварушка! И всяко Наденька получит то, что желает. Своё! Имеет право. Должна получить. Иначе и быть не может — чтобы у правнучки Завулона не исполнялись заветные желания?!

Он достал из нагрудного кармана увесистый серебряный медальон, щёлкнул крышкой, улыбнулся крошечному Наденькиному портрету — и рассмеялся от предвкушения грандиозной игры. Или битвы — какая разница!.. Стёкла соседней башни вздрогнули, на цилиндрах «Белграда» и «Золотого кольца» погасли мультимедийные экраны, гладь Москвы-реки забурлила, словно её тронуло крыло урагана. Или демона…

........................................

(1) Мagna felis (лат.) — большая кошка

Балашиху перекрыла грандиозная пробка. Надя посмотрела вероятности — дотемна не рассосётся. Трасса «Волга» встала намертво (и в трагическом смысле тоже… ох уж, эти метафоры могучего и… безжалостного), проскочить можно лишь в Сумраке, и то не по Первому уровню — слишком много крови, боли и горя разлито на востоке столицы после серьёзной аварии. Тащить слабенького Серёжку глубже, притом на машине, не хотелось — зачем мальчику такой малоприятный опыт? Поэтому она заранее свернула на «Новую Рязань». Но и здесь час пик, на МКАДе переставший быть часом ещё до её рождения, не позволял разогнаться — пришлось максимально сконцентрироваться, чтобы ехать, а не ползти по-черепашьи. Может, всё-таки стоило через портал? Ну, теперь не бросать же машину на обочине? И не любит она понапрасну тревожить Сумрак жёсткими проломами. Ничего, проскочить Люберцы — а дальше они за полчаса долетят.

Слева очень нехорошо фонило через Сумрак. Надя стиснула зубы и заставила себя не смотреть на последствия автокатастрофы — не знала, что делать со стыдом. В нескольких километрах от неё — погибшие и раненые, прямо сейчас там человеческие экстренные службы с трудом устраняют последствия, а она, Светлая Абсолютная, проезжает мимо, торопится к своим попавшим в беду котам. А ведь могла бы помочь, вылечить, успокоить, дать надежду, наконец. Только на серьёзные вмешательства ей требуется особое разрешение Дозора, за которое придётся и Тёмным позволить совершить нечто в их интересах. Баш на баш — закон равновесия. Да и нельзя делать за людей их работу… А всё равно ужасно стыдно. Но это глупости, ребячество, надо заниматься своим делом, не распыляясь по мелочам, выбирать между сиюминутными благими порывами и далеко идущими целями.

— Арамис не пришёл, а ведь обязан был доложить! — возмущался Сергей. В машине он почти успокоился, только руки почему-то держал в кулаках. Это было его первое ЧП на работе, и Надя физически чувствовала дрожь его тела, тщательно сдерживаемую, но, разумеется, передающуюся Абсолютной — юный дозорный ужасно нервничал. — Если честно, я сам… того… немного опоздал. — Насупился он. — Экзамены на носу, математичка на консультации задержала. Но у нас же там Синий Мастер! Сам Семён прибыл патрулировать, не шутки. Вот я и решил не ждать заката, а заранее встретиться с Арамисом, вдруг его бригада что-то интересное нашла. Помнишь его?

Надя, кивнула. Она помнила всех своих дозорных котов, а уж самых первых — и подавно. Встретила бы на улице — опознала бы без труда. Сама же инициировала каждого. Арамиса, чёрного красавца дворовой «породы», — одним из первых, семь лет назад. Чудесный кот, ответственный дозорный… Был?..

— Подождал в условленном месте и пошёл к его дому. А там воронка! Я такого никогда не видел! — У Сергея возбуждённо заблестели глаза. — В квартире женщина. На ней воронка. Ошмётки аж в форточку вылетают, жуть! Я, конечно, сделал, что смог, ну, по инструкции.

— Молодец.

— Семёна позвал, он воронку быстро убрал, — смущённо признался Сергей.

— Я же говорю, молодец, Серёж, что сам не полез. Всё правильно.

Тот ещё больше смутился, но продолжил:

— Арамиса я не обнаружил. Постарался взять след — получилось. Нашёл ветеринарку, куда его отвезли, а он… а его… уже… — Он замолчал и отвернулся.

Плачет, догадалась Надя. И как можно спокойнее сказала:

— Это я уже поняла. Усыпили. Оперативно — не иначе воронка помогла. Не верится, что в квартире дозорного кота сами собой воронки возникают. Серёж, разберёмся. Хорошо, что мне сразу сообщил.

Тот всхлипнул, но продолжил по-деловому:

— Я подумал, чего Семёна отвлекать — всё-таки у него своя работа. Синий Мастер важнее… наверное… И в лечебницу эту соваться не стал, покрутился рядом. Порасспрашивал — доктор там классный, Белухин, все хвалят, даже из Москвы к нему привозят животных на сложные операции. Такой бы Арамиса просто так не… Сутки через трое он дежурит… Арамису я уже ничем помочь не мог. — Голос Сергея снова задрожал. — И рванул к тебе, — закончил он совсем тихо.

— Разберёмся, — повторила Надя и вдавила педаль газа. Из пробки наконец-то вырулила — теперь можно и поднажать…

* * *

В Орехово-Зуево они въехали уже в темноте — то ли ночь опустилась так резко, то ли фонари в провинциальном городе светили бледнее столичных. Показалось, что пересекли невидимую границу между затяжными летними густыми сумерками и ночью-вырви-глаз. Надя предполагала ещё одну причину стремительного потемнения — в городе орудовал вампир, сильный и изворотливый, раскачивающий Сумрак. Ничего, не сегодня завтра наши его упокоят — раз уж в деле Семён. Конечно, лучше бы сегодня, а не завтра, а ещё лучше — вчера. Потому что каждая новая ночь на свободе для такого кровососа означает новые жертвы…

Припарковавшись под разбитым фонарём — да что ж в этом Зуево так свет-то не любят?! — Надя неторопливо подошла к ветеринарной лечебнице, оглядывая здание Истинным Зрением. Сейчас бежать-торопиться уже некуда, а поспешишь, как известно, людей насмешишь. Сергей ринулся было к дверям, но Надя резко окликнула его:

— Стой! Назад!

И мгновенно накинула на парнишку Щит и Маскировку. Прижала палец к губам:

— Тс-с-с! Марш к машине!

Сергей замер на крыльце, в его удивлённом взгляде мелькнуло понимание: Абсолютная видит опасность! Но вместо того, чтобы подчиниться, он упрямо поджал губы и показал Наде жестом, что будет прикрывать её. Засомневавшись на миг, она кивнула. Поддержка, даже слабого Светлого, ей сейчас не помешает… Может, вызвать подмогу? «Нет, сама справлюсь! Это мой Дозор!»

Надя вгляделась в Сумрак и увидела то, на что совершенно не рассчитывала. На жертвенном камне (в человеческом мире — на обычном операционном железном столе) лежало тело кота. Арамиса. В нашем мире он умер уже несколько часов назад — в этом Сергей не ошибся. А в Сумраке его сердце, хоть и не пульсировало, однако, было окрашено почти как живое, мозг тоже выглядел словно замороженным, а не мёртвым. Главное же, кошачья аура растворилась в Сумраке не полностью, иногда в ней то тут то там проскакивали сочные искры, правда, всё реже. Ух ты! Прежде Надя о таком лишь слышала. Кошки отличаются не только восприимчивостью к магии, но и тем, что гораздо дольше людей и большинства других животных затухают в Сумраке. Не зря ведь кошкам приписывают девять жизней. Разумеется, сами собой, по своему желанию, мёртвые кошки не способны воскреснуть. Их хозяйки-ведьмы иногда могут оживлять погибших питомцев, умерших не от несовместимого с жизнью членовредительства. Например, кошку с отрубленной головой или сожжённую не воскресить.

Вот умничка Арамис! Живучий! Только как же так подставился? Позволил себя обмануть. Не заметил воронку в собственном доме, дал ей себя высосать. Легко поверил врагу. А как не поверить — если враг сильнее, хитрее, долго готовился, а ты всего лишь кот, хоть и дозорный. Вон, даже Сергей не рассмотрел в ветеринаре Иного. Неплохо маскируется Тёмный. Второй уровень. Ещё и оборотень. Недавно трансформировался — видно, устал, спит в подсобке, однако, караульными заклинаниями обложился умело. Хорошо, что спит — значит, не почувствовал их с Сергеем. Опасный враг даже для Нади. Хм, был бы опасным, если бы они встретились неожиданно для Абсолютной в бою. И если бы…

Она удивлённо сморгнула. Нет, никакой ошибки. Над головой Тёмного второго уровня слабо светилось бледно-голубое кольцо на манер нимба. Корона! Невероятно, но факт… Впрочем, похоже, ради этой короны он и убил дозорного кота. Вернее, не просто убил (тогда корона исчезла бы и через какое-то время появилась непредсказуемо у любого новорожденного котёнка, связанного с погибшим «королём» хоть какими-то родственными узами) — а устроил так, что доблестный, но доверчивый Арамис сам передал артефакт.

Древний дар некоторым кошкам, наделяющий носителей разумом. Чей дар? Достоверно не известно. Видимо, одна из первых ведьм, Баст, которую древние египтяне считали богиней, умела создавать короны, была исконной Иной, инициировавшей кошек. И те понесли короны по земному шару, передавая в своём племени от стариков молодым. Современные ведьмы активно используют таких «коронованных» кошек. Котёнка с короной подарил Наде Завулон — поэтому она и занялась изучением этих нематериальных артефактов. Ей удалось настроить на Свет корону Принца и многих других кошек, создать что-то типа программы, записать в неё Устав — и большинство обладающих короной кошек на довольно обширной территории поступили на службу в Ночной Дозор…

Сергей за её спиной начал топтаться. Он так напряжённо всматривался в Сумрак, что даже вспотел. В обеих руках — по боевому амулету. Серьёзный пацан.

Надя прицелилась в спящего Тёмного Опиумом — чтобы наверняка не проснулся, и шагнула в Сумрак…

Странно, синего мха тут почти не было. Ветеринар Белухин чистит регулярно? Только непонятно, зачем. Зато множество… других следов… малоприятных. Внутренности, кости… Надя сглотнула подступившую тошноту.

Ветеринарная клиника — оказывается, странное место, совсем не похожее на человеческие больницы. Вырабатываемой человеческими эмоциями Силы, как ни странно, мало — почему-то люди не оставляют её здесь, забирают с собой. А вот… Казалось, что Надя идёт среди плотно сгрудившихся животных — приходилось выбирать, куда поставить ногу, чтобы не наступить на чьи-то лапы и хвосты или вообще кого-нибудь не раздавить, и пригибать голову. Каждый кусочек сумеречного пространства кто-то занимал: большинство — кошки и собаки разных размеров и пород; попугаи, канарейки, мыши, хомяки, черепахи, игуаны, обезьянки; аханина, поросёнок, лиса, коза, ворона, медвежонок. Будто все домашние питомцы, побывавшие здесь, оставили объёмные слепки своих аур, похожие на голограммы. И от каждого такого слепка в подсобку, где дрых Белухин, тянулись пунктирные красноватые трубочки. Да он же их сосёт!

Возмущение захлестнуло Надю. Тёмный!

Возможно, ощутив нестабильность Сумрака, спящий ветеринар зашевелился, постанывая. Надя замерла. Нет, Опиум он так легко не сбросит. Но всё равно надо сдерживать эмоции. Она дозорная, а не сопливая девчонка.

И ведь не придерёшься, иск от Ночного Дозора не впаяешь — людей Белухин не трогает. Питается энергией исключительно животных, да и то… похоже, с их согласия? Ничего себе поворотец! Просто ночь открытий какая-то! Надя отчётливо видела, что все звери и птицы, отдававшие ветеринару Силу напрямую (не через посредничество Сумрака, как обычно происходит у магов), делали это добровольно. Ввергнутая в лёгкий ступор она чуть не забыла, зачем пришла в это подозрительное место. То-то теперь работы прибавится для аналитиков и экспертов Ночного Дозора!

Аура кота растворялась прямо на глазах. Надо торопиться! Надя откинула прикрывавший трупик полиэтилен, коснулась мягкой шерсти, погладила выступающие рёбра, тронула ледяной нос. «Спасибо, дозорный, что подождал меня. Ну что, попробуем?» Она настроилась и дала первый импульс, осторожно, без напора, по капельке. Сила, которую Надя без труда брала в Сумраке, тонкой струйкой потекла с кончиков пальцев. И мгновенно, словно в сухую губку, стала впитываться в тело кота. Пальцы неприятно онемели — жаждущее Силу существо требовало больше, больше, всасывало жадно, ему было мало! Надя добавила Силы. Искры заплясали в ауре Арамиса. Ещё немного — и его сердце застучит. Должно получиться!

Раньше она никогда не делала такого — не качала Силу в мёртвое тело… А что, если бы… Мысль пронзила болью, как удар током: а что, если бы тогда, в Альпах, когда из ужасных ран мёртвого Тигра вытекала кровь и впитывалась в чёрный снег… Если тогда всего лишь нужно было попробовать?! Все Иные знают, что в мертвеца не вернёшь Силу. А в недавно умершего кота?.. Большого полосатого кота в человеческой шкуре?..

Надя подавила вздох и, не разрывая сумеречной связи с теплеющим тельцем Арамиса, села напротив Тёмного. Он дышал спокойно и безмятежно, как выполнивший свой долг солдат, уснувший после выигранного боя; возможно, видел сейчас приятные сны. «Нет, ты не солдат! — Разозлилась Надя. — Вот он, маленький и не слишком умный, — настоящий солдат и защитник. Обмануть таких можно, победить — ни за что!»

Многое стало ясно, но новые вопросы накатывали как снежный ком. И бередили душу.

О «хорошем докторе» Белухине, конечно же, без имени, фамилии и прочих подробностей, Надя вспомнила: изучала на инструктажах карточки всех оборотней, а элурантропы в их среде очень редкое явление. Припомнила, что есть такой Тёмный, четвёртого или третьего уровня, но законопослушный, даже примерный, без вредных привычек, работает ветеринаром в дальнем Подмосковье, не замечен, не привлекался и так далее. В свободное от ветеринарии время изредка превращается в леопарда — для чего обычно выбирается на дикую природу, на людей не охотится. В общем, неплохой мужик, что с Тёмными случается не так уж и редко… До тех пор, пока им не приходится делать какой-то важный выбор… Тогда и становится очевидна разница между Светом и Тьмой… Это он нацепил той бедной женщине, хозяйке Арамиса, воронку — в Сумраке ещё остались следы, достаточные для зрения Абсолютной. Ловкач! И воронка, подкараулив, покалечила Арамиса. Дозорные коты чутки и осторожны, но они же не боевые роботы — устают, теряют бдительность. Самый опытный кот Иному высокого уровня, конечно же, не противник. А у Белухина сейчас уже второй — быстро накачался. С помощью воронки убедить хозяев Арамиса отвезти того на усыпление именно к знаменитому в городе ветеринару Белухину для такого сильного Тёмного было не слишком сложно. А перед немощным Арамисом имитировать ауру Светлого. Его таланты бы да на благое дело!.. Только что этот Тёмный собирается с короной делать? Можно ли её с него незаметно снять? Или придётся арестовывать и тащить в Ночной Дозор? Лучше, наверное, проследить? Посоветоваться с Гесером?

Аура кота пошла всполохами всё более ярких красок, Надя залюбовалась им.

А вот аура Тёмного мага… Тоже необычное зрелище. Завораживающее. Вряд ли кто-то из Иных вообще когда-то своими глазами наблюдал, как Тёмный превращается в Светлого… А разве может быть иначе, если, надев заряженную Светом корону, всякий кот становился дозорным. Воином Света. Элементарно! Ещё минуту назад и не подозревавшая о подобном эффекте Надя рассмеялась.

И в этот момент сердце Арамиса ожило. Кровь толкнулась в сосудах. Тельце на железном столе вздрогнуло, лёгкие расправились, грудная клетка приподнялась. Сила продолжала впитываться, но уже не так жадно. Надя поняла: достаточно; теперь он справится сам. У неё получилось. У них с Арамисом получилось! Дальше ему помогут Светлые целители и обычные ветеринары.

Осторожно взяв всё ещё неподвижного и почему-то влажного кота на руки, она поморщилась от вони. Ничего, такие пустяки можно и потерпеть. Надя вытерла ему попу, хвост и брюхо бумажным полотенцем и завернула кота в одноразовую пеленку.

Оглянулась на Белухина: что же с ним делать?

И чуть не подпрыгнула. Сознание прошила ошеломительная идея. Которая, казалось, все последние годы дремала где-то очень глубоко в мозгу, а теперь внезапно проснулась и пронзила молнией. Надя лихорадочно облизнула губы и почувствовала, как вспыхнули щёки. Спокойно, спокойно! Сердце билось в груди так громко, что Надя по-детски испугалась — не услышал бы Белухин, не проснулся бы.

Боясь сформулировать невероятную догадку, она взглянула на него совсем другими глазами. Не молодой уже — и не старый, худощавый, спортивный; породистые черты лица, благородная седина. Недурён, даже, пожалуй, красив. Она сглотнула и, смутившись своих мыслей, отвернулась, крепче прижала спелёнутого Арамиса. «Внешность не играет никакой роли! — попыталась убедить себя. — Но… всё же хорошо, что он симпатичный… Одновременно кот Иной и человек Иной».

Что-то в этом во всём было! То, что Надя определённо поймала, но пока не могла до конца осмыслить, не умела (или боялась) оформить словами. Надо прийти в себя. Обдумать ещё раз, проверить…

Сергей встретил её вполне убедительной боевой позой (похоже, уговорил Семёна дать ему несколько уроков), но не сдержал нервы и едва не пальнул Файерболом по открывшейся двери клиники. Затормозил в последний миг. Нет, так не годится, придётся научить его хотя бы сносному Фризу, а то влипнет герой в неприятности.

Сокрушённо покачав головой, выговаривать дозорному Надя не стала. Не за что — отсутствие опыта дело наживное.

Она подошла к нему и протянула мягкий свёрток.

— Арамис?! — шарахнулся в сторону Сергей.

Но присмотрелся, даже зачем-то принюхался — и прошептал поражённо:

— Живой?!

— Теперь уже живой. Был, можно сказать, между небом и землёй. Кошек Сумрак медленнее растворяет. Но к утру все его оставшиеся восемь жизней пропали бы зря.

Подняв брови нелепым домиком, Сергей бережно принял у неё кота, поправил на его мордочке край пелёнки. Он так забавно смотрелся с «младенцем», что Надя улыбнулась.

— Уложи его на заднее сиденье, а я там быстренько подмету…

И всю дорогу до Москвы она продолжала улыбаться: то радостно, то нервно, то азартно. Возбуждение накатывало волнами. Надя боялась верить. И, покусывая губы, улыбалась, улыбалась… Смущало одно: Тёмный он или Светлый, оборотень-кот нужен мёртвый. А ещё смущало, как легко она думает об этом…

Ему действительно было жаль кота. Доверчивый дурачок. Маленький верный вояка. Это Абсолютная во всём виновата! Разве можно несчастных животных вмешивать в свои разборки? Ладно, люди издревле использовали тех же собак как пушечное мясо, расходный материал — и на охоте «друзья человека» (а по сути прикормленные и обласканные рабы) жизни отдавали, и на охране, и под танки с гранатами ложились, и во время опытов мучились и гибли. А с лошадьми как обращались? Ни один хищник не пытает свою жертву. Люди вообще жестокие твари, бездушные, ленивые, любят жар чужими руками загребать. Или лапами. Только с них, глупых и слабых, какой спрос? Иные — другое дело! Кто разрешил этой Светлой девчонке заставлять котов работать на Ночной Дозор?! Никогда ведьмы и колдуны не позволяли себе так бесцеремонно вмешиваться в кошачий разум, так жёстко направлять его, брать под ружьё свободолюбивых животных, превращать их в исполнительных солдатиков. А наш Дозор молчит, ни одного протеста! Вот станет он официальным экспертом — прикроет эту Светлую лавочку!

Просыпаться не хотелось, голова давно включилась, но мысли плавали в дрёме, словно клёцки в бульоне, и телу было тяжело, будто от Опиума… Не может быть! Крутившийся вечером возле клиники Светлый — совсем пацан, ни рыба ни мясо. Павел плотоядно улыбнулся сравнению, в животе заурчало. Нет, мальчишка ничего разнюхать просто не мог (прикрытие Павел навёл солидное), и даже если нарисовался не случайно — плохо, но не страшно. Дозорные коты тоже болеют, и не всех их может вылечить обычный провинциальный ветеринар, хоть и Тёмный Иной. Какие к нему претензии? Пусть Ночной Дозор лучше следит за здоровьем своих сотрудников. Мы же в ответе за тех, кого приручили, и прочее бла-бла-бла… Однако голова трещала и гудела весьма характерно — и Павел огляделся в Сумраке. Ничего особенного.

Встал с кушетки он совсем разбитым. Из соседнего кабинета раздавался голос сменщицы Лены — та уже вела приём. Посмотрев на часы, Павел не сразу сообразил, сколько времени показывают стрелки. Блин! Проспал почти до обеда! А чего хотел — такую операцию провернуть в одиночку! Воронки наводить на не склонных к депрессиям дам Брежневско-Горбачовской закалки, бывших комсомолок и спортсменок, довольных жизнью и любящих внуков, — это вам не в кружевной платочек сморкаться. Плюс реактивная трансформация. Да и на работе банально устал — еле смену дотянул, пришлось даже нескольких клиентов ещё на подступах ментально развернуть в другие лечебницы — иначе не удалось бы выспаться. А выспаться перед встречей с Завулоном — святое дело!..

Но почему ж так хреново-то?! Умывшись наскоро и морщась от зубной боли (прокалывало нервы почти всей верхней челюсти, отдавая в левое ухо), Павел подумал, не попросить ли Завулона провесить ему портал до офиса? Но решил, что, учитывая последние разногласия с начальством, это будет наглостью. Да и слабостью: артефактом завладел, а доставить его силёнок не хватает. Гораздо лучше и эффектнее прибыть на приём к Высшему Темному культурно, по-деловому, солидно — как партнёр к партнёру, а не как мальчик на побегушках. «Добрый день шеф. Вечер? Ах, да, добрый вечер, что-то я закрутился. У меня тут завалялся один пустячок, возможно, вам будет интересно взглянуть?»

Намочив голову прямо под краном, он энергично вытерся полотенцем и посмотрел на себя в зеркало над раковиной. Ну и рожа у тебя, Шарапов, ох, рожа! Из зеркала красными воспалёнными глазами таращился опухший помятый тип. А ещё король называется! Павел набрал стакан воды и накапал в него капель из пузырька с надписью «Йод». Конечно же, это никакой не пятипроцентный раствор йода, а подаренное одной благодарной ведьмой особое зелье, магический энергетик. Обычно он принимал по одной-две капли от усталости или перед свиданием с дарительницей, а сейчас вбухал весь пузырёк. Поднёс стакан к губам трясущимися руками, выпил. Отпустило мгновенно. Вот теперь можно и за руль — хоть на Москву, хоть на Берлин! Только шумит в башке, но это пустяки. Вперёд, Павел Дмитриевич! Тебя ждут великие дела! Теперь-то Завулон сменит гнев на милость, без вариантов! По коням!

Быстро переодевшись, он собрал сумку. Наскоро позавтракал вчерашней котлетой и кефиром. Выходя из подсобки, заглянул в лабораторию. Кошачьего трупа на столе ожидаемо не было — сменщица отправила на утилизацию с прочими вчерашними биоотходами.

Павел постучал к Лене и нарочито виновато пробурчал:

— Алён, спасибо, что прибралась. Чего-то меня вчера вырубило. Не казни. С меня «Рафаэлло»!

Та притворно удивилась, всплеснув руками:

— Ох, с чего это вас, Павел Дмитриевич, могло вырубит? — И отмахнулась. — Да ладно, иди уже, алкаш! «Рафаэлло» — две коробки! Нет, три!..

Москва стояла, новенькие мишленовские покрышки липли к раскалённому асфальту. Элегантно выругавшись, Павел припарковался у метро «Шоссе Энтузиастов» и поехал до «Делового центра» по «верхнему» кольцу. Чувствовал себя легко и странно: ни одной мысли в голове, лишь бравурная, какая-то детская радость. Всё вокруг было чудесно и ново. Ему бы испугаться — но неожиданная пьянящая лёгкость доставляла удовольствие.

Бодрой походкой приближаясь к нужной башне Москва-сити, он поймал себя на том, что как-то особенно гордо держит голову. Ещё бы — несёт корону! Перед стеклянными раздвижными дверями он затормозил и посмотрел вверх, на панорамные окна офиса Дневного Дозора. Отыскал окно кабинета Завулона. Пожал плечами. И усмехнулся. Потому что внезапно понял: все невзгоды и неудачи (будто кто-то нарочно подставлял, чуть ли не свои!), беспокоившие его в последнее время, — ровным счётом ничего не значат. Пус-тя-ки. Начальник смотрит косо, карьера летит в тартарары? Ну и что? Завулон — тот ещё интриган и злобный тип, для собственной выгоды всех своих сдаст скопом и с потрохами. Выслуживаться и лебезить перед ним? Ради того, чтобы протирать штаны в этом уродливом небоскрёбе? Дышать кондиционированным воздухом и испарениями реагентов, пить из общего кулера, строчить бумажки? Зачем? Ведь колдуны их, оборотней, считают неполноценными, Иными второго сорта, а может, и третьего — после вампиров. Обидно. Как ни старайся — всё равно останешься грязной шавкой, прислугой. Он ведь никогда всерьёз не хотел служить в Дозоре. Блажь. Просто репейник под хвост попал. Он животных любит. И они его — тоже.

Павел замер перед турникетом, словно натолкнувшись на стену. Посмотрел на кирпич рожи охранника. Легко вздохнул, усмехнулся. И крутанулся на пятках.

К метро он возвращался насвистывая, любуясь набережной. Купил в палатке мороженое — простой вафельный стаканчик. С розочкой. Как в детстве. Вкуснота неописуемая!..

Во сне он гулял по бушу и давно не был так счастлив. Наверное, никогда. Ловил карпов в пересохшей реке. С головы до ног перемазался в густой мягкой грязи, но всё-таки вытащил огромную, толще собственной шеи, рыбину на сухое место. Долго не знал, что же с ней делать, догадался прокусить крепкую, скользкую от ила кожу — не ел ничего вкуснее! Потом отдыхал в тени поваленного ствола, закат встречал на верхушке молодого баобаба…

Проснулся от заунывного, какого-то безысходного воя. За окном светало.

Павел потёр ладонями глаза и вышел на балкон. Поёжился — свежо, однако, — из тёплой-то постели. Поблизости орал кот. Так, словно с него заживо сдирали шкуру. Жуть! Наверное, застрял где-нибудь, бедолага, или в люк провалился. Павел накинул треники, футболку, сунул босые ноги в мокасины и, широко зевая, спустился во двор.

Город ещё дрых. За гаражами лаяли собаки, и вдруг замолчали.

Павел машинально посмотрел сквозь Сумрак — пустота. На месте гаражей и прилегающей собачьей площадки — в буквальном смысле пустота. Очень мощная, непробиваемая Сфера Невнимания. Внутри которой, похоже, и орёт взбесившийся котяра, зовёт на помощь.

Пройти сквозь Сумрак не получилось, и Павел побежал. У овражка перед заброшенным фабричным корпусом, запыхавшись, растерянно заозирался. И тут его будто дёрнули за нитку. Рыжий кот сидел на карнизе, под самой крышей, вжавшись в потрескавшиеся кирпичи, и молотил кончиком хвоста. В провале окна рядом с ним мелькнула тень.

Павел ломанулся в Сумрак, вышибая невидимую преграду с ноги. И врезался во что-то мягкое, липкое. Отпрянул. На бетонном, залитом кровью полу, лучами ровного круга, ногами к центру, лежали навытяжку, сложив руки на груди, восемь тел. Ещё живых. Парни и девушки, почти дети.

Вампир появления Павла не испугался. Отшвырнув в сторону кошачий трупик, он криво усмехнулся.

«Уходи, Светлый!» — прозвучавшему в голове приказу было очень трудно не подчиниться. — «Ты слаб, твои Щиты — скорлупки, — голос вампира обволакивал сочувствием. Так сожалеет лучший друг. — Что тебе до этих паршивых человеческих детёнышей? Отбросы, у них нет будущего, они всем только мешают. Я не хочу твою кровь. Уйди, дай мне время».

Зачарованно глядя в бездонные глаза вампира, Павел сделал шаг назад. С трудом сморгнул и посмотрел на жертвенную восьмёрку. Бледные лица, впалые щёки. На виске у одного мальчишки бьётся жилка. Он перевёл взгляд на похожее на тряпку тело кота в углу. В его горле, как в пещере, родился гулкий рык.

Вампир разочарованно вздохнул: «Какие вы все, дураки, упрямые!», широким театральным жестом запахнул синий плащ. И провалился в Сумрак.

Они столкнулись в прыжке. На высшей точке амплитуды. Грудь в грудь. Как два локомотива — лоб в лоб. Синий Мастер и Леопард. Остановить вампира шанса не было — от удара у оборотня треснули рёбра и хрустнула шея. Но он вцепился когтями, вонзил клыки в ледяную плоть и вырвал кусок. Удар о стену пронзил болью всего на миг. А дальше — Сумрак схлопнулся кровавым пузырём. Всё исчезло.

Он уже не видел ударивший в окна ослепительный свет, не слышал: «Ночной Дозор! Выйти из Сумрака!», не чувствовал, как сразу несколько глевий* Серого Молебна мощно рассекли Сумрак…

………………………………………...

*Глевия, глефа — европейское древковое оружие с наконечником в виде однолезвийного клинка (с XIV в.), длиной до 2 м.

Белая простыня. Обескровленное лицо чужого мужчины. Провалы вокруг глаз. Тонкая полоска бледных губ. Абсолютное спокойствие черт. Мертвенное. Безвольные кисти сухощавых рук. Холодные.

Стремительно меркнущая в Сумраке аура Светлого дозорного. Наполовину человеческая, наполовину звериная, кошачья. Первая половина и на Третьем уже не видна…

Надя отошла от кровати и уткнулась лбом в стену. В палате госпиталя Ночного Дозора, расположенного в подвале, нет окон. А так хочется прижаться лицом к прохладному стеклу и раствориться взглядом в том, что там, за этими стенами. Растаять в городском пейзаже, мелькании Ленинградки. Не думать о Свете и Тьме, просто смотреть в окно и слушать своё сердце…

Он был равным ей. Единственное существо, которое Надя знала, равное ей по силе и по духу… Вот Костя Саушкин страдал от собственной инаковости — и натворил много непоправимого, стараясь стать, как все. Сейчас, кажется, поумнел. В отличие от него Надя в детстве не чувствовала себя изгоем. Особенной — всегда, и наслаждалась этим. Потому что её любили. Как милое дитя, как будущую надежду Светлых. Кое-кто, правда, пытался убить, но при этом ненависти она не ощущала. Не говоря о Двуедином, даже Арина, когда-то собираясь уничтожить её, вовсе не хотела этого. Бывает… Потом пришёл он, Тигр. Страшный, непобедимый. Убийца. Защитник. И сломал Надину жизнь на «до» и «после». Оставил в душе пустоту, такую глубокую, что, как ни старайся, сколько ни качай, не заполнить снова Силой.

Кто, кроме него, мог осмелиться полюбить не просто славную малышку с нулевой магической температурой, а взрослую Абсолютную? Уникальную, особенную, самую-самую. На неё смотрели будто на редкий экспонат, ею восхищались, ей завидовали, её берегли и даже украдкой жалели. От неё ждали чего-то сногсшибательного, грандиозного. Чудес. Тёмные тоже ждали. И в мешанине этих чувств просто не оставалось места для любви. Родители — совсем другое дело, их любовь иного вкуса, они любят в дочери собственное продолжение…

Кто способен наполнить её пустоту настоящим смыслом, не иной жизнью? Кто её вторая половинка?.. Кто, кроме самого Сумрака?.. С кем она сможет быть собой, не бесплотной тенью, не синим мхом, не одной из трёх лун или свинцовым туманом Второго уровня, не огненным облаком, заменяющим солнце на Третьем, не песчинкой в пустыне Четвёртого, не фиолетовым небом или чёрной звездой Пятого, а Надей Городецкой, обычной девушкой, мечтающей просыпаться на плече своего мужчины, будить его поцелуями, варить кофе на двоих, провожать и встречать, верить ему, знать, что он всегда рядом, купаться в его нежности и тонуть в страсти, сгорать на одном с ним костре, летать на его крыльях, баюкать его детей… Перестать быть одной…

«Я не Сумрак, я лишь малая его часть», — пояснял он. Но разве все мы, Иные, не часть Сумрака, если в наших жилах течёт единая Сила?

Он не любил ведьм. Говорил, что они тормошат, беспокоят, дёргают Сумрак. Обычные Иные — просят, ведьмы — требуют.

Она Абсолютная волшебница, Светлая ведьма. Стало быть, требовать…

«Верни его. Мне, — прошептала Надя в стену и поймала волну Силы. — Пожалуйста, верни в это тело. Ты можешь, я знаю».

Оглянулась на мёртвого Павла. Ничего.

Сумрак не колыхнулся.

Она посмотрела на Пятый уровень. Большой полосатый зверь под древней сикоморой спал, устроив тяжёлую голову на подстилке сухой травы. И не собирался просыпаться. Он медленно таял. Очень медленно, но когда-нибудь, придя навестить его, девочка в пышном платье и светлом шёлковом плаще обнаружит логово пустым. И не захочет больше возвращаться из Сумрака…

Вероятно, так и случится. А может, всё будет иначе. И две любящие души, слившись в одну, через несколько тысяч лет мирно покинут счастливую землю, населённую счастливыми людьми, растворяться в небытии, оставив после себя то, ради чего стоило жить — любовь. Самую могучую и чистую Силу.

— Тигр! Вставай! Ну, сколько тебя ждать? Тигр! — громко крикнула она в Сумрак. — Приходи! Возвращайся! — И ударила Силой в её же источник. Поднялся вихрь. Стены зашатались.

Большой зверь под деревом дёрнул ухом и веком…

По Сумраку прошлась едва заметная рябь — так он ходил, мягко ступая широкими лапами.

Мужчина на кровати открыл глаза и долго смотрел в потолок.

Через несколько минут сел.

— Наверное, тебе лучше лежать, — неуверенно приблизилась Надя. — Здравствуй.

— Здравствуй, девочка Абсолютная. Не знаю, что мне лучше. Пока не понял. — Он прислушивался к себе, забавно склонив голову набок. — Ты зря позвала меня.

— Разве ты не хотел приходить?!

— Хотел. Очень. Лишь этого и хотел. Прийти к тебе. Но ты всё равно зря позвала меня.

— Почему?

Вместо ответа он тяжело вздохнул и со стоном повёл плечами, разминая, осторожно покрутил шеей. Разглядывая свои босые ступни, спросил:

— Закурить есть?

Она просияла и достала из кармана пачку «Сумеречных» — содержание никотина ноль, смол «-0,6», протянула ему.

Он вынул одну сигарету, недоуменно повертел:

— Не зажигается.

Щёлкнув пальцами, Надя зажгла на кончике указательного крошечный Файербол.

Он слегка наклонил голову к оранжевому язычку, чтобы пламя захватило нежную капсуль. И вдохнул только сухой запах папиросной бумаги. Торопиться не хотелось, но и курить, в общем-то, тоже... Прикусив фильтр, чтобы уже первая затяжка была настоящей — обдала лёгким першением носоглотку, он прикрыл глаза, выдохнул... И сдавленно булькающе рассмеялся.

Не очень приятный смех, подумала Надя, усаживаясь рядом. Но ничего. Тигр любит всё человеческое и легко научится смеяться правильно.

Она тронула его за руку. Он накрыл её ладонь своею и прижался горячими губами.

* * *

Офис Ночного гудел. Семён травил байки об утренней операции в Орехово-Зуево. Обступившая его молодёжь слушала, разинув рты, завидовала и захлёбывалась вопросами. Антон похлопал друга по плечу и вернулся к себе на минус шестой.

В темноте архива что-то светилось. Спина мгновенно взмокла. В руку скользнул защитный амулет, другая рука потянулась к сигнальному. Кто-то вскрыл двери, проник в секретное хранилище!..

За стеллажом, где последний раз читала Надя, чихнули.

— Ну и пылища у тебя тут, Городецкий! — Гесер громко высморкался. — Скажи Светлане, пусть поколдует, а то дышать нечем.

Антон шумно выдохнул и убрал амулеты, заглянул за стеллаж.

Гесер спрятал во внутренний карман пиджака толстую книгу, странным образом туда поместившуюся (ту самую, в которой Антон на днях видел интересовавшие дочь иллюстрации похожих на Хену оборотней), и очень серьёзно посмотрел на архивариуса Городецкого:

— Будем считать, этой книжки тут никогда не было? Договорились?

— А карточка учёта? — обалдело промямлил тот. И тут же разозлился — ну и дурак же он задавать такие глупые вопросы.

Гесер, словно прочитав его мысли, расслабился и довольно хлопнул себя по коленям:

— Вот и славно! Чайком угостишь? У тебя ведь «Краснодарский» водится?

Антон, насупившись, молчал, буравя шефа упрямым взглядом.

Тот не выдержал:

— Ну чего ты хочешь? Сам же знаешь, со всеми этими котами Инквизиция нагрянет.

— Борис Игнатьевич. Вы обещали, что никогда не будете вмешивать Надежду!

— Да кто её вмешивал? — фыркнул Гесер. — Сама вмешалась! Пойди, сладь с ней, останови! Попробуешь сам или мне предлагаешь? Не успел я вмешаться, старею. Темнейший опередил. Пришлось на финише догонять.

— Догнали и, конечно, перегнали? — Антон ехидно хмыкнул. И заявил буднично, без апломба: — Я вам не верю. Это вы приказали Семёну быстрее доставить мёртвого оборотня в наш госпиталь, а восьмёркой жертв заниматься потом. Это вы срочно вызвали Надьку.

— Да какой он мёртвый? — возразил Гесер. — Аура…

Антон отрицательно покачал головой:

— Я не Иной, но не идиот. Ауру вы за сто кэмэ разглядели? Знали, что его можно оживить, заранее знали, что котолака с короной можно оживить.

— Нельзя было его оживить, — отрезал сухо Гесер. — Белухин Пётр Дмитриевич, Светлый, умер геройской смертью, задержав озверевшего вампира.

Антон поморщился:

— Не играйте словами, тошнит! Вы прекрасно понимаете, о чём я. Не оживить, так… Не знаю, как это называется. То, что сделала с ним Надежда. То, что сейчас лежит там, в палате, и вполне так бодро дышит. То, от чего моя дочь не отходит и держит за руку.

Гесер встал и оправил пиджак.

— Может, это называется любовь? — спросил тихо куда-то в сторону, будто у самого себя.

— Что? — опешил Антон.

— Говорю, ты, Городецкий, чаем меня угощать собираешься или нет? Сто лет пряников не ел.

Антон было хотел бросить в невозмутимое лицо Пресветлому, магу вне категорий, победителю демонов и Сыну Неба Ольджибаю, герою Тибета и Монголии, Берл Глайхгевихту, Богорису Пресиановичу, главному персонажу народного эпоса Гесериада, почитаемому калмыками и удостоенному огромного конного памятника в Бурятии, единственному, использовавшему Белое Марево, со своим опытом достойному возглавлять Инквизицию руководителю Ночного Дозора Москвы, а значит, и всей России, очередное справедливое обвинение, стукнуть кулаком, наконец, а лучше — дверью. Но вгляделся в морщины, в тёмные мешки под усталыми глазами. Совершенно некстати вспомнил его слова о том, что Гесер ожидает чуда. «Однажды все мы будем делиться не на людей и Иных, а на хороших и плохих. И когда это случится, я предпочту быть на стороне Ночного Дозора».

Он подумал: «Надька, кажется, своё чудо получила… Интересно, а сам я смог бы ждать чуда две тысячи лет? Своего… Может, стоит хотя бы попробовать? И когда оно случится, оказаться на правильной стороне…» И пошёл заваривать чай. Распечатывая упаковку свежих пряников, пробурчал:

— Ваш ход, господа Тёмные?

Гесер, делая вид, что не расслышал, уселся напротив, откусил от пряника.

— Мятные? — И показал большой палец.