Какаши Хатаке на тренировке и в бою (джен)

В принципе, Какаши хорошо представлял себе, какими техниками владеет Тензо. Они уже бились там, в подземелье, и не шутя. Тренировка нужна была скорее для других АНБУ, которые, не сговариваясь, следили искоса за их парой.

На полигоне было безлюдно, когда они туда пришли. Через четверть часа окрестные деревья пестрели равнодушно глядящими фарфоровыми масками. Какаши отметил это про себя, как очевидный и неудивительный факт, и вернулся к бою. Тензо вовсе не оглядывался, он смотрел только на Какаши, двигался экономно, настроившись, очевидно, на долгое сражение.

Какаши стало любопытно, как проходят тренировки в Корне.

Через два часа зрителей поубавилось, зато рядовой состав сменился на капитанов. Пару раз Какаши улавливал вспышки такой мощной чакры, что она должна бы принадлежать кому-то из старших. Может быть, сам Сандайме пришел посмотреть. Или Данзо.

Он размашисто отбил летящий в него кунай и пошел кругом, внимательно глядя на Тензо, карауля каждое его движение. С обладателем такой мощной техники надо быть осторожным, он, скорее всего, захочет закончить все одним ударом. Тензо выглядел уставшим, его грудь под светло-серым жилетом АНБУ тяжело вздымалась, но атаки оставались такими же строгими и экономными, как и вначале. Даже элегантными, мог бы сказать Какаши, если бы это слово действительно подходило угловатому подростку. В Тензо не было ничего лишнего — как не может быть лишнего в древке копья.

К концу четвертого часа Тензо прихрамывал и заметно берег левый бок, а сам Какаши старался держаться к нему правой стороной. Локоть, куда удачно прилетел деревянный кунай, ныл и дергал. Не будь это тренировка, и ударь кохай в полную силу — снес бы, наверняка. Техники потрясали, равно как и объем чакры, приличный для его возраста. Какаши вывозила скорость. И опыт, которого было, пожалуй, все же больше.

Они были примерно на равных. Но Райкири Какаши не использовал. Не мог себе позволить: не приведи Ками, не успеет просчитать движения Тензо. Он использовал эту технику, чересчур мощную, только с теми, кого очень хорошо знал…

Так он и объяснил Тензо, который спросил, вытираясь после душа, почему семпай так ни разу и не достал свой главный козырь. Выслушав, Тензо кивнул и больше вопросов не задавал. Эта его черта нравилась Какаши невероятно. Тензо был самым ненапрягающим человеком из всех, кто Какаши встречались.

От избытка чувств Какаши пригласил его разделить с ним обед, и там-то все и случилось.

— Ну что, Какаши-кун, — холодно и лениво процедил низкий голос, — нашел себе подружку для игр? Она хоть знает, с какого конца за кунай браться, — он сделал паузу, во время которой было слышно, как басовито жужжит шмель, — или только ноги раздвигать умеет?

Какаши успел поймать изменившийся взгляд Тензо. Даже подался вперед, чтобы схватить за руки, но не успел: от сполоха чакры стол качнуло, из-под земли, ломая плотно пригнанные булыжники двора, выметнулись деревянные столпы-руки, сверкая на солнце глянцевитыми полированными боками, с грохотом ударились о землю там, где миг назад стоял в ленивой позе Ширануи.

Пыль взлетела плотным облаком. Тензо повел налитыми кровью глазами, ища противника. Костяшки пальцев, сжатых в печать, побелели. В следующий миг случилось сразу несколько вещей: Какаши дотянулся наконец до Тензо, накрыл его ладони своей, сжал кисть. За спиной Тензо сгустилась тень, острие куная ткнулось в ямочку под коротко стриженым затылком. И наконец, сосновая змея, теряя чешуйки коры, с проворством живой гадюки обвилась вокруг ноги этой тени, оплела талию, грудь, плечи…

Какаши сдавил тонкую мальчишескую кисть — сильно и больно. Первым, до того, как ветка-змея стиснет объятия, раздавит грудную клетку, вомнет позвоночник в живот. Шепнул:

— Отпусти.

И одновременно с ним прозвучало сзади:

— Я тебе голову оторву!

Это уже Генма. Нашел, кого приветствовать… Тензо даже не покосился, смотрел в глаза семпаю, упрямо сжав тонкие губы. Заскрипело дерево. Со стороны Ширануи донесся короткий выдох-хрип.

— Я ему сейчас сенбон в затылок выплюну, ты понял?

Какаши услышал, что обращается Генма уже к нему, с интересом посмотрел поверх плеча Тензо -как это ухитряется еще говорить? А, руку успел сунуть под кольца, не дает сжаться. Не, бесполезно, еще пара секунд, и это юное дарование его додавит. Страшная сила, конечно, у этих древесных техник…

В ответ на угрозу Тензо только сощурился. Какаши потянул его руки в стороны.

— Заткнись, Ширануи, — посоветовал он. И уже Тензо, доверительно: — Это тоже свой, Тензо, отпусти.

Тензо еще поупирался, но позволил семпаю разорвать печать. Ширануи, ругнувшись, выбрался из застывших петель деревянной змеи. Гибкий, как кошка, и такой же вредный.

— Ну что? — с интересом спросил Какаши, наблюдая за ним. — Проверил новенького?

— Че он у тебя нервный-то такой, — недовольно буркнул Ширануи, пряча кунай. — Ты бы хоть на привязи держал свою шавку.

Тензо молча развернулся, Какаши перемахнул через стол, успел поймать его за пояс, притянул к себе, обнимая поперек туловища.

— Завидуешь, Генма?

— Было бы чему, — фыркнул тот. Смерил их взглядом, дернул уголком рта: — Удачи, друзья-товарищи. Не подеритесь, кому снизу быть. Хотя этот… с тентаклями… за активного пожалуй что сойдет.

Какаши молча покрутил пальцем у виска, проследил, как бывший напарник уходит. Тензо молчал, притиснувшись к боку своего семпая. Под ребрами быстро билось сердце.

— Семпай.

— Не обращай внимания, — хмыкнул Какаши, — это же Генма. Он всегда такой. Просто хотел проверить, на что ты способен. Я же предупреждал, тебя будут провоцировать.

— Мне показалось, он злился на что-то личное.

Какаши обернулся, встретил прямой вопросительный взгляд. Темные глаза Тензо смотрели на удивление светло. Молчание затягивалось, но Тензо ни глаз не отводил, ни говорил ничего.

Какаши отвел взгляд, нахмурился. Пожевал губами, подбирая слова.

— Семпай, не хочешь, не говори, — тихо сказал Тензо. — Просто… если он еще раз так скажет… я еще раз отвечу. Ты мне скажи, если это дорогой для тебя человек. Я тогда буду сдерживаться.

Со вздохом Какаши покачал головой. С досадой щелкнул языком.

— Я же говорю, это Генма. На самом деле он вовсе не такая сволочь, какой хочет казаться, но ты не расслабляйся, он тут не один. Я бы тебе посоветовал не реагировать на подначки, однако… с твоей-то внешностью…

Склонив голову набок, Тензо посмотрел на свои волосы, доходящие до плеч.

— Обрезать?

— Зачем, если в бою не мешает? Будут задевать — отвечай, не стесняйся. Но до смертельного исхода лучше не доводить. Понятно объяснил?

Тензо кивнул.

— Все понятно, семпай.

Он неожиданно сглотнул, большие глаза стали еще больше, когда он снизу вверх — из-за разницы в росте — заглянул Какаши в лицо.

— Можно, мы уже покушаем, семпай? Есть очень хочется!

Небо светилось предзакатными красками, нежное, акварельно-синее, размытое золотом облаков. Какаши мимолетно пожалел, плашмя падая на спину, что не стал художником.

Стремительным перекатом он ушел из-под удара, хитро, из-под локтя, кинул кунай, крутнулся, рассылая во все стороны четырехгранные вестники смерти. Замер на миг, выцеливая противника, и тут же голову опять заволокло туманом, наведенное гендзюцу накрыло сознание серым пологом. Какаши сбился на половине шага, промахнулся. Облачник перехватил его ладонь, резко вывернул. Кисть обожгло болью, Какаши резко подпрыгнул, перекувыркнулся, следуя за ним, не давая сломать себе руку. Оперся о плечо облачника, сунул кунай ему куда-то в ухо. Успел услышать короткий злой вскрик, кисть освободилась. Он упал, заученно откатился в сторону, уходя от возможного ответного удара.

На этом удача кончилась.

Земля расплылась, превращаясь в болото, чужой сенсор пробирался к нему в голову, с легкостью проходя защиты, превращая боевые связки в бессмысленное топтание, затопляя все, связанное с искусством шиноби, белым маревом беспамятства.

Какаши усилием воли оборвал панику.

Если подумать, художник не сильно отличается от шиноби. Возможно, у него еще есть шанс написать свое полотно. Какаши представил, что пальцы сжимают не тяжелый граненый клинок, а легкую кисть. Задача — раскрасить вечерний сумрак алым… Он повернулся на пятке, вспорол вену на протянутой в замахе руке, крутнулся, подпрыгнул, стремительно перечеркнул белое горло. Красное на белом — красиво! Какаши остановился, глядя, как кровь заливает доспех, змеится по швам, затекает в щели. Потом АНБУ Облака упал лицом вниз, и Какаши, как в танце — почему бы ему не быть танцором? — плавно опустился следом, как лепесток сакуры, как древесный лист…

«Ибики оценит», — думал он, уворачиваясь, выгибаясь, танцуя между двумя хищными светло-серыми силуэтами. — «Я расскажу ему, он наверняка сможет описать все как надо».

Одним взмахом кисточки — вот так, отделяя голову от тела.

Каллиграфия, оказывается, страшная вещь.

Какаши закинул катану на плечо, припал на колено, парируя удар. Не думая и не планируя, просто глядя на свою длинную тень на земле и стараясь встать так, чтобы кандзи был идеальным.

Идеально не получилось, зато враг вскрикнул и отшатнулся. Тускло-зеленая трава окрасилась яркой, сочной краснотой. Куда бы он ни смотрел, красное было везде, ресницы слипались. Какаши с усилием моргнул, его Шаринган заливала кровь. Кто-то успел его достать. Судя по ощущениям — не один раз, и не только в голову.

Привычные чувства вернулись к нему. Какаши опустился и на второе колено, прижал к рассеченому лбу запястье. Сознание больше ничего не сковывало, но сил доставать индивидуальный пакет и перевязываться не было.

К тому же сенсор мог быть где-то неподалеку. Сильный и опасный враг, опытный, искусный. Надо же такое придумать! Смертоносное дзюцу, не уступает техникам Яманака. Если бы Какаши не сообразил вовремя отвлечься, если бы не владел своим разумом так хорошо, если бы ему не хватило воли… Если бы!

Какаши провел языком по сухим губам, высунул дальше, почувствовал на щеке соленое. Кровь. Он был весь перемазан ею, с ног до головы, своей и чужой. Рядом лежало два тела, одно без головы, чуть поодаль — еще одно.

Но сенсор все еще жив. Уходит к своему селению, Какаши был уверен. Есть еще шанс догнать.

Он сложил печати и призвал Паккуна.

— Сообщи командам восемь и четырнадцать, что я напал на след преступника, — сказал он мопсу, глядя в круглые серьезные глаза. — Я подожду их здесь. Пусть поторопятся, пока след еще не остыл.

— Ты мудро сделаешь, если больше не пойдешь по этому следу один, — сурово сказал Паккун.

— Я уже понял, — согласился Какаши.

Паккун неодобрительно фыркнул. Какаши развел руками.

— Если бы я медлил, мы бы их упустили. Поспеши, чтобы работа не пропала зря.

Кивнув, призывной пес исчез в облачке дыма.

Глядя на быстро темнеющее небо, Какаши глубоко и с благодарностью вздохнул полной грудью. Хорошо, что он не художник, рисовать такое каждый день никому не пожелаешь. Спасибо, что живой.

Какаши неторопливо умылся из фляги, отошел немного в сторону, перевязался и лег на спину ожидать. Паккуну потребуется время, чтобы собрать других АНБУ. А он пока полюбуется на облака, которые сегодня спасли ему жизнь.

И вот она на болоте, скачет по кочкам, стараясь не упустить шуструю добычу. Добыча — ниндзя в защитной форме Конохи — мелькает впереди среди редких осин, не подпускает близко, но и не отрывается. Будто играет.

Он в ее вкусе: выше, с хорошими плечами, быстрый в движениях. Последнее особенно важно, потому что ему нужно быть проворным, чтобы увернуться от шурикенов. Смысла нет кидать их по одному, смертоносные звездочки шипят рассерженными осами, вгрызаются в деревья, взметывают землю. Какая-то из них попадает в цель — наметанным глазом Мэй замечает капли крови на земле. Противника не видно. Его нет ни справа, ни слева, ни вверху. Спрятался под землей, — вздрагивает она от азарта. Теруми Мэй любит поиграть и совсем не любит слабых противников.

Жаль, что сражаются они не в постели.

Мэй складывает печати, и воздух свистит под изящными тонкими пальцами. Один глубокий вдох, чтобы наполнить чакрой легкие, и с губ льется обжигающая лава. Сожаление становится острее: у парня нет шансов — раненный, почти без чакры, и уворачиваться в этой яме ему некуда. «Погребение» — хорошее дзюцу, кто-то другой мог бы попасться на удочку, но не она. Недаром Мэй считают первым претендентом на пост Мизукаге. Не зря она несколько лет возглавляла ойнинов, туманных охотников.

Да, не повезло Листу. Она слишком быстра. Слишком большой объем чакры. Слишком… да что там. Всех превзошла и всех победила!

Опустив руки, Теруми Мэй оглядывает поле недолгого боя. Лава тускнеет, остывая, волны разбегаются эпицентром от того места, где пять минут назад нестерпимо ярко вспыхивала молния в руке парня с протектором Листа. Пять, ну, может пять с половиной. Хоть бы раз мужчина продержался против нее подольше…

Мей раздраженно сдувает прядь волос, упавшую на лицо. В спину легонько толкает воздух, перемещение вытесняет небольшой объем, равный объему тела… Ничего не берется из ниоткуда. Мей зябко передергивает плечами: она не любит, когда кто-то стоит у нее за спиной.

— Да, тебе не показалось, — говорит она холодно. — На территорию Тумана действительно пробрался лазутчик. Объявляю благодарность.

Йошико делает шаг вперед, чтобы поравняться с нею, смотрит снизу вверх. Она маленькая, хрупкая. Мэй недовольно морщится: она не любит маленьких женщин. Им куда легче найти себе пару. И на руках носить их легче.

Правда, и могила совсем небольшая нужна, — думает она мстительно, но настроение все равно падает.

— Теруми-сама, он мертв?

— Ты полагаешь, что можно выжить после такого? — раздражение усиливается, волосы снова лезут в глаза. Мэй откидывает пряди рукой, обводит жестом застывшее поле лавы. Йошико хмурится.

— Нет, но…

— Проверяй, если хочешь! Но не жалуйся потом, что голова болит!

— Да, Теруми-сама, — кротко соглашается сенсор, складывает печати, зажмуривается. Вслепую поводит головой, пытаясь отыскать хоть тень чужой чакры.

Мэй складывает руки на груди, ждет, гордо вскинув голову. Ждет, пока сенсору не надоест, а потом на миг искривляет губы в подобии усмешки, что-то вроде «я же тебе говорила». Йошико прижимает руку к сердцу, низко кланяется.

— Простите, Теруми-сама. Похоже, последней атакой вы действительно его накрыли. Я так и доложу Совету.

— Будь добра, — цедит Мэй.

Она не слишком довольна, что ее действия подвергнуты сомнению. Постоянное присутствие за плечом АНБУ Тумана — то ли телохранители, то ли наблюдатели, то ли палачи, — не дает расслабиться. Но Мей сдерживается и каждый раз, когда хочется обернуться и как следует врезать кулаком, напоминает себе, что претендент на должность Каге должен быть сдержанным. Сдержанной. Особенно в их деревне. Надо производить впечатление, ведь они хотят отойти от эры кровавого Тумана, не так ли?..

Она отворачивается, привычным жестом отбрасывает каштановую гриву за спину, и широким шагом идет к дому в ста метрах северней поля боя. Привычно покачивает бедрами, не столько для себя, сколько для АНБУ в маске демона, который, она чувствует, смотрит ей вслед. Теруми Мэй так слишком сильно отличается от других женщин, что всем чем только может старается на них походить.

Что, конечно, смешно, потому что она — лучшая куноичи деревни Тумана, у нее два Кекке Генкая, два, и даже те, кто не завидует ее способностям, в лучшем случае боятся, а в худшем хотят убить. Обычно — все вместе взятое.

— Я хочу отдохнуть, — властно говорит она, и тень за спиной отступает в сторону, не приближаясь к порогу. Закрыв за собой дверь, Мэй сотворяет барьер. Охрана это хорошо, но этот АНБУ не принадлежит к числу ее соратников, ее испытанных ойнинов, она не знает, чего от него ждать, и даже гадать не хочет.

Вторая дверь, внутренняя, отворяется с тихим скрипом.

— А, так и знала, что ты здесь.

Ее губ касается легкая улыбка. На стуле у дальней стены сидит тот дзенин деревни Листа, держась за раненое плечо. Его волосы опалены, маска наполовину порвана, жилета нет, а сквозь пальцы сочится кровь — но он жив. Счастливчик. Попал под удар в полную силу и все-таки выжил.

— Хотела бы я знать, как ты обманул Йошико, — говорит она, наливая в ковш ледяной воды из рукомойника, — у нее отличные поисковые техники.

— У меня тоже, и я знаю, как их блокировать.

— Хм. Тем лучше для тебя.

Она садится рядом, отводит его руку, деловито распарывает все равно уже поврежденный рукав. Смочив в воде льняную тряпочку, прикладывает к ране. Мужчина морщится, но стоически переносит болезненную процедуру. Мэй приходит в хорошее настроение.

— Итак, что просила передать мне Цунаде-сама?

— Цунаде-сама просила сообщить, что вы можете полностью рассчитывать на ее поддержку. В том случае, если вы победите на выборах…

— О, она сомневается, как мило, — бормочет Мэй, накладывая повязку.

— Она не сомневается, она дипломатически изъясняется, Теруми-сама.

— Пожалуйста, просто Мэй, — просит она, откидываясь на спинку своего стула. — Итак? Что будет, когда я выиграю выборы?

— Она предлагает мир между Листом и Туманом, госпожа.

Шиноби из Листа кланяется, серебристая голова склоняется к самым коленям, потом плавно поднимается.

— Дай мне взглянуть на твой знаменитый красный глаз, Какаши-Шаринган, — тянет Мэй, показывая ровные, белые зубы. Ничего похожего на остроконечные пилки, смотри. — Ты ведь его не использовал, не правда ли? Почему? Хотел произвести впечатление, так?

Какаши кивает, с деланным раскаянием разводит руками. Чуть морщится. А все-таки хорошие у него плечи, разворот что надо.

— Хокаге-сама велела мне не возвращаться без положительного ответа, Теруми-сама.

И голос тоже приятный. Не остывшее после боя возбуждение напоминает о себе.

— И какие же средства тебе велели использовать?

— Любые.

— Что ж, начинай, — соглашается Мэй с медленной, ленивой кошачьей улыбкой.

Если это будет дольше семи минут, она, действительно, подумает.