Карбонаткальциевые кулстори (джен)

Тьма. Бесконечная и тягучая, она укутывала его, будто мягкое одеяло. В ней не было ничего, что способно взбудоражить остатки его чувств. Ничего, что способно потревожить. Она была спасением.

Сколько времени он уже сидит здесь? Неделю? Месяц? Год? Столетие? Время для него стало толщей вод, лишённой течений и границ — даже дна. Почти постоянно его укрывает тьма, почти постоянно вокруг тихо. Изредка он слышит слабый писк какой-нибудь глупой крысы: она перебирает своими лапками, чуя запах его плоти, бежит к нему, чтобы отгрызть часть, но он всегда ловит её и перемалывает зубами её кости, заставляя горячую кровь струиться сквозь дыры в его зубах и прогнившей коже щёк.

Мало что ещё разрывало одинокий мрак. Он видел людей лишь несколько раз. Он помнил миссию, которую ему поручила сама Королева, — передать в Штормград просьбу помочь пострадавшим союзникам. Он помнил, как море бушевало в то время, как качался полуразвалившийся корабль. Как его выбросило на берег где-то в Западном крае — невозможно было не сбиться с курса. Помнил долгий путь и, как тогда показалось, счастливую встречу с солдатами — именно тогда его укутала темнота.

Сколько точно прошло времени, он не мог знать, но в следующий раз он увидел людей нескоро. Сидя в крохотной каменной ячейке, прикованный к стене, он слышал лязг металла и топот сапог — вскоре свет факела едва не выжег ему единственный неразложившийся глаз. Кто-то начал робко тараторить, но грубый мужской голос оборвал бормотание. Очертания фигур были нечёткими, движения размытыми, но тот мужчина явно наклонился к нему, чтобы фыркнуть: "Пускай гниёт дальше". Затем люди ушли, вновь надолго оставив его во тьме.

Следующий раз о приходе людей возвестил кашель. В этот раз не было толпы — был один подросток, прикрывший нос рукавом и бубнящий о мерзости. Воткнув в держатель свой факел, он пялился на нежить у стены, и на его изнеженном лице явно проступало отвращение.

Затем был Свет. Он сжигал остатки его плоти, причиняя невыносимую боль, но не давая лишиться сознания. Всё, абсолютно всё горело жёлто-белым огнём. Он задёргался, пытаясь хоть как-то его потушить, но это было бесполезно. Святое пламя пожирало его тело, его разум, его память...

Чтобы резко погаснуть. Подросток опустил руку, выдернул факел и быстро зашагал прочь. Но на этот раз не было спасительного мрака — была мерзкая, разъедающая гниль. Она заполняла его пересохшие лёгкие, облепила конечности, сочилась из обломков зубов, прорывалась сквозь полуразрушенные сосуды, вытекала из глазницы. Она стала всем его миром, сгоняя мрачную тишину, заставляя мучиться от осознания своей отвратительности, вызывая болезненные воспоминания о другой жизни.

Он приходил ещё раз. И ещё. И ещё. Как часто? Зачем? Нельзя было дать ответ. Порой не удавалось избавиться от всепроникающей гнили, как она окатывала вновь, порой воспоминания о нём почти стирались. Почти всегда этот подросток молчал, изредка морщась, и лишь однажды выкрикнул: "Всё! Вечно всё из-за вас!" — и едва не сжёг его заживо особо мощным заклинанием Света.

Но когда-нибудь это кончится. Он передаст послание, которое так и хранится у него. Пусть его голосовые связки сгнили, и он обречён вечно молчать, он исполнит свой долг.

Перекаты давались К'Туну с трудом. Не то чтобы он был слишком слаб — существам, подобным ему, не к лицу испытывать слабость — но однообразные действия его утомляли. Каждую ночь ему приходилось заниматься одним и тем же. Прошелестев телепатически очередное проклятие на шат'яре, всеобщем, орочьем и мурлочьем одновременно, Древний Бог продолжил хитро перекатываться по пескам Дуротара в надежде, что его не заметят. Он не задавал никому вопрос, почему вместо командования многомиллиардной жучьей армией он должен подвергаться риску поцарапать любимый глазик и подхватить очередной конъюнктивит. К'Тун просто знал, что должен это делать.

Перекатиться через оргриммарские ворота было далеко не так сложно, как он когда-то думал. Опять же, для существа возраста "вне-времени-и-вашей-жалкой-смертной-жизни" и соответствующей мощи проникновение в поселение очередной низшей расы не может составлять труда по определению. Разве что опять нажравшиеся как кабаны стражники будут трепать языком, но им можно за пару километров нашептать колыбельные, чтобы не бесили. Всё равно им не добиться такого же совершенства в верности долгу, количестве клыков и глаз и многообразии оттенков кожи, как великому К'Туну Войдлордовичу и его армии.

Немного уменьшив размер своего перекатывающегося ока, К'Тун проник в первое здание. Неярко горели и неистово чадили светильники, где-то за стенами оглушительно храпели какие-то орки — то, что нужно. Поднатужившись, К'Тун испражнился точно на светильники, заставив их шипеть и заполонять всё помещение едким смрадом. Да, именно испражнился — ну не слезами же заливать.

Затем дальше. И ещё дальше. Разбить несколько лампочек в постройке гоблинов. Помочиться на целый ряд других светильников. Выдавить гноя в бочки с мясом. Послать немного страшных снов сопящему неподалёку и очень, очень бесячему жрецу из эльфов крови — опять не принёс достаточное количество жертв, сволочь остроухая. План смеет не выполнять, видишь ли. Понабрали всяких в ряды жрецов Тьмы по объявлению, а страдать К'Туну. Послать ещё несколько кошмаров. Нарисовать непристойности на стенах сиротского приюта. Дел много, сложно одному управиться, но надо.

К'Тун снова выругался, на этот раз вспомнив талассийский и фурболжий и напугав спящих волков. Они как один вскочили и завыли на Луну, и Древний Бог был вынужден перекатываться дальше куда быстрее. Дел было выше крыши в прямом и переносном смысле, а помогать никто, совершенно никто не то чтобы не мог, а даже не собирался.

* * *

Пока его калимдорский собрат опять пытался строить свои жалкие многоходовочки, Йогг-Сарон неторопливо проплывал в небе над Великим морем. Подумаешь, лампочки бить, в подъездах гадить и перекатываться — с этим справится любой попугай. Наводить иллюзии, искажать реальность — вот где истинная сила. Не пристало существу, которое вне циклов жизни и смерти, вне времени и вообще создано за завесой реальности, заниматься такими пошлыми делами, как рисование всяких смертных (что смертные уродливы, что рисунки К'Туновы).

Йогг-Сарон не мог понять, почему этот мешок мяса, утыканный глазами, так невосприимчив к изяществу. Город у него унылый — сплошь пески да грубые фиолетовые камни. И уродливая розоватая скользкая плоть, фи. То ли дело Ульдуар, где довелось ему провести бессчётное количество неопределённых промежутков времени — строгая архитектура, изящные витражи... Даже население лучше. Проводить время в обществе самих детей титанов — это вам не с жуками жужжать. Даже жуков нормально воспитать не смог, варвар пустынный: нерубы-то целые города строят, пока силитиды в песок яйца несут.

Конечно же, хитрые планы Йогг-Сарона были куда хитрее, чем у него. Достаточно было аккуратно запустить механизм, чтобы он начал сам работать. Несколько точных движений, а не бездумное разрушение всего, что можно увидеть. И для начала — немного поболтать с одной стальгорнской кошкой. Её котята точно сыграют громадную роль в его планах... Если она их бросит, конечно же. А убедить в своей правоте такой несложный разум, как кошачий, вообще не вопрос для Древнего Бога.

Но сейчас на повестке дня у него был Штормград. Точнее, совсем незаметная деталь в нём — резко упавшее поголовье крыс. Существа с мозгом ещё меньше кошачьего идеально подходили для осуществления ещё одной ступени его плана по захвату всего Азерота. Но для начала им надо размножиться. Пусть даже и в канализации... Определённо, это хорошая идея. Население не сможет не увидеть величайший знак в мышиных оргиях практически под ногами.

Никто не сможет провернуть захват Азерота лучше, чем Йогг-Сарон. К'Тун просто не способен думать на десятки десятков ходов вперёд, он даже одну пустыню не смог до конца захватить, неудачник. И'Шарадж отмазку нашёл, мол, титаны его как прыщ выдавили. Лежит себе, отдыхает от лени праведной, над другими потешается. Н'Зот с ним два сапога пара, разве что этот чуть больше языком чесал. Какую-то ящерицу в свою религию обратил, эльфам хвост с жабрами пришил... Забавно, нечего сказать, но так мелочно!

Впереди ещё много дел. Очень много. Но всё идёт по плану, который старше, чем любой смертный, и в то же время моложе весенних листьев.

— Уйди.

Варок отвернулся. Лицезрение одной и той же каменной кладки не только раздражало его чуть меньше остального, но и давало возможность немного отвлечься от неправильных мыслей, раздражающих как своей неправильностью, так и навязчивостью.

— Ты всё никак не можешь понять... В нежизни нельзя найти ни силу, ни честь. Только рабское служение. Разложение. Деградацию... — Ещё его раздражал вкрадчивый голос Андуина. Слишком мягкий, чтобы командовать. Слишком тихий, чтобы оглушать.

— Как ты можешь рассуждать о том, что вообще не знаешь?

— Не знаю? — он усмехнулся. — О, я прекрасно знаю, о чём я. Если ты хочешь, я могу показать тебе, во что превращается нежить. Поверь, ты никогда не видел что-нибудь более жалкое и омерзительное. Ни-ког-да.

— Считаешь, я не знаю, с кем воюю? — огрызнулся Саурфанг.

— Именно. — Его глаза вспыхнули. — Не хочешь узнать... Больше?

Для орка оставалась загадкой истинная цель этих визитов. Ладно бы его оставили одного в каменном мешке и изредка приносили паршивую еду. Ладно бы пытали в попытке получить хоть каплю информации. Это было бы понятно. Но для чего к нему чуть ли не ежедневно — судя по частоте кормления и потребности во сне — приходит этот мальчишка, садится совсем рядом и начинает болтать?

И даже не боится. Даже не носит броню. Наверное, и тут какую-то магию использует, чтобы случайно не размазало по стене от одного толчка. Может, стоит только подумать о причинении ему вреда, и с неба сорвётся священная молния, чтобы испепелить за такие мысли — вся мощь человеческого жречества была не меньшей загадкой. Хотя, вряд ли для этого нужно думать — достаточно просто существовать.

— Никто не причинит тебе вреда. И не собирается. — Видимо, читать мысли Андуин тоже умеет. Бес бы побрал эту ходячую причину раздражения. — Свет не жесток к своим детям. Он с радостью примет всякого, кто к нему стремится...

— Хватит читать мне проповеди, — грубо прервал его Варок. — Каждый раз одно и то же.

Андуин устало выдохнул и дотронулся до плеча орка. Саурфанг дёрнулся, будто его неожиданно ударили, резко развернулся и застыл. Он не мог не то чтобы отпихнуть обнаглевшего мальчишку — даже просто отодвинуться. Что-то не позволяло ему перестать смотреть в его ярко-синие глаза, что-то приковывало его сильнее любых цепей.

Где-то на задворках сознания билась мысль, что это очередное колдовство. Попытка проникнуть в его мысли, взять под свой контроль — или выжечь мозг. Успешная? Нет? Любые чёткие мысли терялись в урагане непонимаемых ощущений, обрывков воспоминаний о прошлом, зарождающихся и тотчас рушащихся утверждений, разум заполняли неосознанные желания, которые не могли появиться в мозге орка просто так.

— Нет разницы, сколько раз истину повторяют, — перешёл на шёпот Андуин, наконец-то прикрыв глаза. — Она остаётся истиной.

Молча посидев ещё несколько минут, он ушёл. Саурфанг остался в одиночестве и теперь наконец-то мог попытаться понять, что с ним произошло, разобраться с раздражающим хаосом в голове. Холод каменной стены успокаивал, тишина помогала сосредоточиться. Слишком многое повидал за свою жизнь орк, слишком правильная и в то же время неправильная картина получалась, слишком многое оказывалось очевидным — и потому раздражало настолько, что хотелось перенестись в недалёкое прошлое и героически покончить с собой.

В частности, теперь Саурфанг точно знал, что это было совсем не колдовство.

* * *

Каждую ночь — ночь ли? — ему снились одни и те же сны. Зачумленная земля. Умирающие воины, так и не нашедшие спасения или славной смерти. Бесплодные попытки спасти хоть кого-нибудь. Не армия, нет — безумное стадо нежити, с чьих костей облезла плоть. Призыв пойти и умереть, чтобы стать таким же. Грубая насмешка над одним из самых тяжёлых событий его жизни.

И снова к нему возвращались воспоминания о последнем дне относительной свободы. И снова он едва собирал силы, чтобы проснуться и прервать эту пытку. Сколько ещё это будет продолжаться?!

Варок взревел и со всех сил ударил кулаком по стене, но боль только раззадорила его. На шум прибегут охранники и выпустят ему кишки как шелудивому псу? Отлично! Он разломает эти бесовы стены и сдохнет под обломками? Прекрасно! За стенами окажется путь на свободу? Ещё лучше!

Но были только ободранные кулаки, сочащиеся кровью. Лоскуты кожи на шершавых стенах. Уже почти потухшая ярость, заглушённая резкой болью. Полумрак камеры. Бешеный стук сердца, разрывающий тишину. Обессиленный, Саурфанг лёг на жёсткую койку, слишком короткую для него, и вновь провалился в мучительный сон.

Неожиданно уже привычный тягучий кошмар исчез, растворившись в чём-то тёплом, мягком и светлом, что наполнило его сознание. Оно волной захлестнуло его, и страдания утихли. Оно успокаивало, дарило долгожданное спокойствие, смывало усталость. Сила, незнакомая и в то же время явно не чужая, пришла откуда-то извне.

Интерес вынудил орка открыть глаза, но он всё равно ничего не увидел. Кто-то рукой накрыл его лоб, и Саурфанг уже догадывался, кто это.

— Опять мысли читаешь? — проворчал он, безразлично смотря куда-то вверх. Пусть на душе было чуть спокойней, чем раньше, его недавняя вспышка ярости напоминала о себе тупой зудящей болью.

— Нет. — Перед глазами возник тёмный потолок, а ладони накрыли сцепленные на груди руки. Через несколько секунд боль пропала. Варок несколько лениво сел, давая возможность Андуину сесть рядом. — Я и не собирался это делать.

— И для чего тогда ты здесь?

— Полагаю, нам надо многое обсудить. Очень многое...

* * *

В тяжёлой броне Саурфанг чувствовал себя гораздо более уверенно. В руках он мог наконец-то сжать оружие. Его лёгкие наполнял свежий воздух, а не затхлый тюремный, и прохладный ветер обвевал его лицо. Он знал, что этот день наступит — его не собирались вечно держать в тесной камере.

Сбегать под покровом ночи — далеко не самый честный поступок. Конечно, если побег не является давно распланированной постановкой, но об этом посторонним знать не надо. По крайней мере, пока что. А говорить такое бегущему рядом типу точно не стоит: всему миру сообщит, не задумываясь; достаточно сказать, что в нынешнюю Орду возвращаться он не будет. Хватит с него быть мальчиком на побегушках у мертвецов.

Принимать истину было больно, но времени у Саурфанга было предостаточно. Он не был зелёным юнцом — он успел повидать и первое вторжение на Азерот, и лагеря, и строительство Оргриммара. Он не был отмечен духами — но его опыта хватало для понимания, что ничем хорошим новая война не закончится. Теперь его долг как верховного правителя, как воина, как орка был в спасении своего народа. В возрождении старых идеалов, осмеянных теперь.

Был только один способ сделать это, не оставив на поле брани бесчисленное множество солдат. Раньше он бы рассмеялся в лицо тому, кто смел бы лишь заикнуться об этом, если бы не сделал что похуже... Теперь иного выбора не было.

Путь до Чумных Земель неблизок и опасен, но Саурфанг не боялся. Он видел мощь Света, исцеляющую и карающую, и Свет не отверг его. Что ещё может помочь в борьбе с силами Тьмы, принёсшими в Азерот лишь боль и страдания? Что ещё способно спасти?