Vergewaltiger (джен)

В конце девяностых я работал корреспондентом в газете и, как водится, немало мотался по району в поисках материала. Но эту историю я не стал рассказывать никому, тем более отдавать в печать — в редакции надо мной бы просто посмеялись.

Но недавно, оказавшись неподалеку от той деревеньки, где та история со мной и произошла, я вспомнил её и все-таки решился записать. Времена-то теперь уже другие, и людям стали нравиться подобного рода рассказы.

Так вот, в тот вечер я возвращался в город — из одного села, куда меня занесло из-за интригующего письма местного жителя. Его рассказ оказался липой, и, с трудом распрощавшись с настырным сочинителем, я уехал ни с чем. Но по дороге мой автомобиль — довольно старый "Москвич" — неожиданно заглох. Я немного не рассчитал с бензином. Слегка поразмыслив, я решил пройтись до ближайшего населенного пункта или автозаправки и добыть для своего "старичка" топлива — попутных машин в нашей провинции я мог дожидаться хоть до Судного дня, да и вряд ли бы кто остановился мне помочь. К тому же в паре километров по трассе от меня, кажется, кто-то жил. По крайней мере, я видел огни, которые посчитал светом из окон.

И действительно, спустя двадцать минут ходу я набрел на небольшую деревню в несколько десятков дворов и постучался в первый же дом. Дверь мне открыл седой старик, опирающийся на ружье, словно на клюку. Окинув меня строгим взглядом, он спросил:

— Кто таков?

— Да мимо еду. Только бензин кончился, — ответил я. — Не поможете?

— Может, и помогу. Если только не врешь.

— А зачем мне врать-то? — удивился я.

— Да ходят тут всякие, на прошлой неделе вон у соседей все погреба обчистили, а в милиции только развели руками — мол, это зеки беглые, сами их поймать не можем, — разъяснил мне старик. — Вот и приходится всех, кто в дом стучится, с ружьем встречать.

— Ясно, — кивнул я. Про зеков, сбежавших неделю назад из колонии, я слышал, это действительно было правдой. Они пару дней только по лесам прятались, а когда сообразили, что их особо никто и не ищет — начали по деревням промышлять.

— Ну, я не зек, и тем более не беглый, — усмехнулся я.

— Да вижу, — улыбнулся старик. — Тебе, говоришь, помощь нужна?

— Ну да. Бензина бы. Хотя бы пару литров, чтобы до заправки дотянуть. Я немного не рассчитал.

— А откуда едешь?

— Из Белых дорог.

— Далековато… — проворчал старик и вдруг произнес: — Давай, заходи. Чаю попьем.

— Да нет, спасибо… — я начал было отнекиваться, но под слегка насмешливым взглядом старика стушевался и все-таки вошел в дом.

Спустя полчаса я прихлебывал горячий и очень вкусный чай из чашки, попутно расспрашивая хозяина дома о том о сем. Как оказалось, деревенька эта была вновь отстроена во времена Великой Отечественной Войны. Конечно, и до неё здесь жили люди, но, когда немцы в 1942 году начали штурм Сталинграда, то от деревни практически ничего не осталось. Сохранилась лишь пара домов, в одном из которых я сейчас и находился.

В 1943 году, когда битва за Сталинград окончилась поражением фашистов, небольшую часть пленных из бывшей немецкой армии направили в ближайшие деревеньки для их восстановления. Прислали и сюда с десяток. Вместе с парой солдатиков, что их должны были охранять.

Жители деревни пленных немцев ненавидели люто, что не мудрено было. Война шла уже второй год, и практически у каждого на ней был брат, отец или сын. Да и работать немцы не очень умели. Практически всякую работу, ими выполненную, приходилось переделывать заново.

Спустя месяц работы по восстановлению деревни все еще не были завершены. Была построена только пара избушек, которые и домами-то называли из легкой жалости, что все-таки появилась у людей в сердцах к пленным немцам.

— Сам понимаешь, немцы к тому времени исхудали, завшивели, — рассказывал старик, а я с интересом слушал. — Приехавший как-то взглянуть на работу генерал дал нагоняй за это солдатикам и обязал их и жителей сделать для пленных баню. Как он сказал, незачем советским людям уподобляться фашистам, что творили со своими пленными и похуже...

— Делать нечего, приказ есть приказ, — вздохнул старик. — По-быстрому сделав из одной избы баню по-черному, солдаты загнали немцев туда. Один из них и рассказал потом всем, кто хотел послушать, что было дальше...

— Когда немцы вошли в баню, дверь за ними с силой захлопнулась… — сказал старик с непонятной мне какой-то, пожалуй, даже жестокой радостью.

Тут он прервался на минутку, чтобы налить нам еще по чашке, а потом продолжил, с улыбкой смотря, как я с удовольствием пью чай и внимательно его слушаю.

— Ну так вот, немец тот рассказывал, что за ними дверь захлопнулась сама собой. А посередине комнаты их уже ждал огромный краснорожий мужик с банным веником в руках. Немец тот, Карл, говорил, что один вид этого веника вселил в них такой ужас, какого не было и на улицах Сталинграда… Немцы, все как один, ломанулись к двери, но не смогли ее открыть. А мужик тот краснорожий засмеялся и произнес: "Нечего бояться, ребятушки! Я просто из вас дурь вашу выбью, да и только". Степенно он подошел к немцам и, подхватив пару из них подмышки словно перышки, донес до лавок. Где их и положил. А после проделал то же с остальными — до того момента, пока у двери не остались сам Карл и Фридрих, бывший офицер. Карла мужик определил на лавку, как и других, и Карл после клялся, как и остальные немцы, что, оказавшись на ней, он даже шевельнуться не мог. Не от страха, нет. Хотя, может, и от него. Сам Карл говорил, что так и не понял, как он там лавку эту не обмочил.

Старик внезапно закашлялся и ненадолго прервался, а я тем временем пытался обдумать его рассказ. Судя по всему, в целом довольно интересная история жизни одной деревни свелась к рассказу, что больше походил на старческий бред. Хотя, на мой взгляд, старик выглядел еще довольно крепким. Я даже затруднился бы дать оценку его возрасту — то ли семьдесят, а может, и все восемьдесят. Не уверен, что он самолично участвовал в истории, что сейчас мне рассказывал. Скорее всего, это просто одно из многих преданий, что сохранилось в памяти жителей деревни и передавалось из поколения в поколение. Но все-таки я не хотел обижать своим недоверием старика, что приютил меня и напоил чаем. Возможно, он еще все-таки поможет мне с бензином, хотя во дворе я не заметил никакой машины.

Словно почувствовав, что мне все еще интересно и я жду продолжения. старик наконец откашлялся, вытер тыльной стороной ладони губы, отпил немного чая из чашки и заговорил. А я весь превратился во внимание. Хоть история и выглядела бредом сумасшедшего, но старик, надо ему отдать должное, рассказывал интересно.

— Значит, так, распределил краснорожий немцев по лавкам и подошел к последнему из них, Фридриху, что еще оставался на ногах. Немец стоит напуганный, трясется, а ему краснорожий и говорит: "Вот что, немчура, с тобой у меня, в отличие от твоих камрадов, будет разговор особый…" — и как схватит за уд…

— За что? — вынужден я был прервать рассказ старика вопросом.

— Ну, за хуй, — отмахнулся старик. — Схватил краснорожий мужик немчика за хуй, приподнял, а тот, прежде чем обоссаться и о пощаде замолить, так закричал, что половина немцев, что по лавкам лежали, как парализованные, на оба уха оглохли… Краснорожий тянет Фридриха за хуй вверх и приговаривает: "Помнишь всех девок, что ты обрюхатил, покуда по землям русским шастал? Помнишь? Вот за них, за обиженных тобой, это тебе наказание. И радуйся, что без обрубка своего не останешься!" А покуда все это краснорожий говорил, он Фридриха на вытянутую руку над головой за уд поднял, тот уже не орал, просто еле слышно мычал. А потом, когда его на эдакой высоте встряхнули, и вовсе обмяк. После чего краснорожий принялся за остальных немцев, да так их отпарил, что, когда наконец дверь открылась и он бесследно исчез, они даже с места не сдвинулись, сил у них уже на это не было. В этот момент к ним зашел солдатик, отряженный их попарить. Изумлению его не было конца. Конечно, ведь и минуты не прошло, как немцы вошли в баню, а они уже лежат, еле живые, да такие чистые, что когда их выводили оттуда, им казалось, будто они по воздуху плывут…

— А что с этим Фридрихом стало? — невольно поморщившись, спросил я. Надо сказать, мне слегка было жаль бедолагу. Я несколько раз получал по причинному месту, и это было адски больно, но чтоб меня за хуй подняли на высоту пары метров…

— С Фридрихом? Жив он остался, жив. Только вот, когда его вытащили из бани — сам он, понятное дело, идти не мог, у него на груди обнаружили выжженное на коже слово: "Vergewaltiger", — при этих словах старик расстегнул пуговицы рубахи, и я увидел на его груди то же самое слово.

— Знаете, я, пожалуй, пойду… — промямлил я невнятно, пытаясь подняться. Только вот ноги меня совершенно не слушались, и я чудом не упал на пол лицом вниз.

— Ну, отчего же… Ты же еще чай свой не допил. Да и историю не дослушал, — пожал плечами старик.

— Мне кажется, я уже знаю конец этой истории и мне он не очень нравится, — произнес я, делая безуспешные попытки встать со стула. В ответ старик только расхохотался:

— Ты что, решил, что я и тебе такую надпись вырежу на груди? Или за хуй твой драгоценный тебя дергать до потолка стану? — все еще смеясь, проговорил старик. — Так нет же причины… А мне просто скучно стало. Ну, раз ты настаиваешь, иди. У крыльца канистра полная стоит, с собой возьми, пригодится.

В тот же момент я смог вскочить на ноги и что было сил ринулся из этого дома. Не успел я выбежать на крыльцо, как споткнулся об что-то у порога и кубарем повалился на землю.

— Эй, а ты там что делаешь? — окликнул меня чей-то голос. Подняв голову с земли, я увидел мужчину, быстрым шагом приближающегося ко мне.

— Я? — переспросил я, поднимаясь. — Да вот, у вашего соседа гостил…

— У кого? — вытаращил на меня глаза мужик.

Я обернулся и увидел, что дом, из которого я только что вышел, выглядит как нежилой: темные окна без стекол забиты досками, дверь тоже. Крыльцо, бывшее только что чуть ли не новым, в мгновение ока высохло и потемнело.

— А знаете... — произнес я. — Странное наказание у Фридриха… — и медленно пошел прочь из этой деревни, подхватив у крыльца полную бензина, как и обещал старик, канистру и провожаемый удивленным взглядом мужика.