О бобре и осле (джен)

...Из гранатомёта

Шлёп его, козла!

Стало быть, добро-то

Посильнее зла.

Интернет, кинематограф и масс-медиа изрядно постарались, создавая образ оборотня. Теперь любой дурак знает, что оборотень превращается в полнолуние в жуткую зверюгу (волка, медведя, тираннозавра — нужное подчеркнуть), непременно хищную, бегает всю ночь под луной, страстно мечтая кого-нибудь загрызть, а поутру, с чувством глубокого удовлетворения, как ни в чём не бывало идёт на работу в офис.

Ха-ха три раза.

Не все оборотни одинаково полезны... тьфу, пропасть! Не всем оборотням повезло стать хищниками. Мне вот, например. И этому козлу, то есть ослу.

Позвольте представиться — Данила Бобров, оборотень. Урождённый. В кого я оборачиваюсь? А вы догадайтесь!

Угадали? А теперь представьте, каково это, среди волков с медведями-то. Я после первого обращения вообще чуть в петлю не полез, верёвку приготовил даже, стремянку поставил да начал люстру с крюка снимать — гляжу, а он болтается, зараза. Ну, я за инструментами: надо ж укрепить. Полдня и провозился. Устал так, что про петлю вообще забыл: сожрал, что со вчерашнего вечера в кастрюле было, да спать бухнулся. Так вот и не вышло из меня самоубийцы.

Вот так и повелось: в полнолуние перекинусь я в бобра — подальше от дома, чтобы родню в искушение не вводить, особенно племянников мелких, дурных ещё, да в речке плещусь, ищу, что бы погрызть... да не кого, а что! Осину, к примеру. А как обратно человеком стану — ремонтировать кидаюсь всё, что на глаза попадётся. В городской квартире подъезд побелил, покрасил, перила отполировал, двери починил — они с момента строительства сломаны были, домофон приладил, даже цветочки в подъезде завёл и лавочки у входа, бабкам с внучатами на радость.

А потом придумал на реке, что у родительского сада, запруду соорудить — там по весне всё время речушка разливалась, дорогу подмывала, ну я её и решил чуток в сторону повернуть. И мне, думаю, хорошо, и людям.

Вот тут мы с ним и схлестнулись.

С козлом этим.

То есть, с ослом.

Знаете, что я почувствовал, придя как-то утром и обнаружив свою наполовину выстроенную запруду разобранной, разломанной и почти смытой в речку? Попадись мне тот осёл тогда, я б его загрыз на месте безо всякого обращения. Только он, зараза, не попался — ну, а я... я начал всё заново.

Так и пошло: я в полнолуние запруду строю, а эта скотина непарнокопытная назавтра её ломает.

Я строю — он ломает!

Ну, думаю, погоди, лошадь недоделанная. Я тебя найду. Выслежу, поймаю и копыта все поотрываю. С ушами вместе. Сволочь.

Я на работе специально пару отгулов выпросил, сразу после полнолуния, и решил взять гада прямо на месте преступления.

Запруду в который раз поправил и в засаду сел.

Сижу. Стемнело уже, холодно стало, и дождь пошёл. А я так всё и сижу. Задубел уже от холода! Думал уходить уже, а потом гляжу — идёт! Медленно так... Ноги заплетаются, на морде тоска вселенская ...

И прямиком, гад, к моей запруде, хвост задрал — и осквернил, сволочь, труды мои тяжкие!

Ну, думаю, тут тебе и конец пришёл...

Подобрался я к нему, приноровился — и прыгнул ему прямо на загривок.

Как же он заорал!

Голос громкий, противный, у меня аж уши заложило.

— И-а! И-а! И-а ментов вызову!

— Зови, — согласился я.

И дал ему в нос. Давно мечтал!

И кретин этот, не поверите, заблажил дурным голосом:

— Ме-е-лици-а! И-а-а!

Из соседнего леса ему Вольфыч отозвался, вервольф наш, стало быть. Он мужик компанейский, даром что оборотень. В погонах, ага. Вся родня ржёт — Вольфыч участковым работает.

— Сейчас будет тебе и милиция, и полиция, — говорю, — и аврорат из Гарри Поттера заодно. Всем выйти из Сумрака, блин!

— Ы-ы-ы-а-а-а! — заорал осёл — и обратился в мужика с такой же унылой рожей. Тьфу.

Ну, и я тогда перекинулся — удобнее будет рожу эту ему начистить.

— Что ж ты, — говорю, — паразит такой, — говорю, — запруду мою ломаешь?

А он в ответ:

— А ты тут типа самый умный, что ли? На хрен нужна твоя запруда, лох педальный!

— Как это, — я аж задохнулся от возмущения, — на хрен?! Так дорогу ж постоянно подмывает! Ты, — говорю, — не местный, что ли?

— А, — поганенько так заухмылялся он, — ты у нас типа волонтёр? Типа с активной жизненной позицией? Типа вы все дерьмо, а я весь в белом?

Вот тут я обалдел.

— Чего? — спросил я. — Какое дерьмо? Я ж тебе про дорогу!

— До-орогу, — глумливо протянул он, — ты что, Дорстрой? Тебе за неё кто платит? Какое твоё соба... бобриное дело до чужих дорог? Грызи себе осину и не выделывайся, выхухоль!

— Я бобёр! — разъярился я. — Что б ты понимал, лошадь недоделанная! Я тут, чтоб ты знал, живу! А вот тебе что до моей запруды?!

— Да пошёл ты, бобёр позорный, — озлился он, — я тут гуляю, понял? И мне твоя запруда не нравится! Ломал и буду ломать, и выкуси, понял?

И фигу мне под нос сунул.

— Ах ты, — говорю я ему, — сучье вымя! Гуляет он! Я, — говорю, — тебе сейчас гулялки-то твои поукорачиваю!

И хрясь так ему носком ботинка в голень посерёдке.

Он согнулся, шипя сквозь зубы, а потом, как чуть отдышался, с такой ненавистью на меня зыркнул!

— Конец тебе, — говорит, — выхухоль! Я тебя, падлу, отравлю на хрен, чтобы кишки свои выблевал!

Тут меня такое зло взяло!

— Давай, — говорю. — Трави. А я заяву ментам о шурующем у нас тут браконьере оставлю. Они тебя тёпленьким и примут.

— Да плевали менты на твои заявы, — победно ухмыльнулся он, — оно им надо — задницу лишний раз поднимать? Так что подотрутся твоей заявой и правильно сделают! Кто ты такой, чтобы для тебя хоть что-нибудь делать?

— Я-то? — тут меня понесло, конечно. — Осёл ты, — я сплюнул презрительно. — Верно говорят, что форма отражает содержание. Ты, значит, не выяснил даже, с кем связался?

Спросил так его иронично и хмыкнул.

— А чего, ты типа крутой? — он заржал, то и дело срываясь на ослиный рёв. — Умора какаи-а! И-а! Ты на себя посмотри — у тебя на роже «лох» написано. Крупным шрифтом!

— Ух ты! — восхитился я. — Так ты читать умеешь? Ай, молодца! — Я причмокнул одобрительно и захлопал в ладоши. — А по виду и не скажешь.

— Давай, спляши ещё, — он тоже сплюнул, — массовик-затейник. Не аниматором в парке «Строитель» подрабатываешь, убогий?

— Я чужие места не занимаю, — снисходительно пояснил я. — В анимации ты первый. Куда мне.

— Ла-адно, — нехорошо прищурился он, — гуляй пока, хомяк-переросток. Всё равно по-моему будет. Ты ведь вечно тут сидеть не станешь, а запруду и-а твою всё равно сломаю. И-а сказал!

— Посмотрим, — говорю.

И началось. Я строю — он ломает. Я строю — он ломает. Я в какой-то момент не выдержал и пошёл к Вольфычу. Так, мол, и так, говорю. Что делать будем?

— Да сожрать его в полнолуние, и всё, — буркнул Вольфыч, — достал он уже. То детскую площадку разнесёт, то у Потапыча ульи на пасеке перевернёт, то столбы электрические подожжёт... Шакал он паршивый!

— Осёл, — поправил я. А потом, подумав, спросил деловито: — Кто жрать будет? Я, ты ж знаешь, вегетарианец. В полнолуние.

— А у меня язва, — мрачно сказал Вольфыч, — может, Потапыча пригласить?

— Так ты его не жри, — ещё подумав, предложил я. — Просто загрызи. И выплюнь. Хотя можно и Потапыча.

Потапыч, услышав предложение, тяжко вздохнул и признался, что никого, обернувшись, убить не может.

— Зарок я дал, — смущённо прогудел он, — значится, что ни одну божью тварь жизни не лишать.

— Так он тварь-то не божья! — не выдержал я.

— Всё одно не могу, — помотал Потапыч кудлатой башкой, — зарок я давал...

— Тогда тебе придётся, — говорю я опять Вольфычу. — Ты не глотай, главное. Горло ему порви, да и всё.

А Вольфыч опять за свое — язва у него, блин!

Ну, я плюнул и понял, что осла этого мне и валить.

В людском обличье.

Ни у кого гранатомёта не найдётся?