Лисонька и Колобок: в путь-дорогу (джен)

— Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл. Шустрый я. На окошке сидеть ску-учно! Смотреть не на что: три дома да сарай. А вот галка мне сказывала, за морем в Зверополисе столько всего! Ну, я и рванул. Страху натерпелся! Заяц на меня косился у-у-у как недобро, волк принюхивался да съесть хотел. Медведь — ой страшный! Еле ушел. И всё — качусь по тропинке один. Пойдём со мной, лисонька. Ты такая красивая, знаешь, как весело будет!

Колобок тараторил, не переставая. Лиса, опутав хвостом ноги, с любопытством разглядывала недоумка: за каких-то пять минут этот нерадивый комок печёного хлеба выболтал всю жизнь. Да какая у него жизнь — и дня ещё той жизни нет.

Съесть его, конечно, проще простого. Но… голодна она не была, а главное — она-то лиса взрослая, мудрая — ей и в голову не приходило куда-то рваться. Это же круглое недоразумение собралось путешествовать. Чего только не бывает.

Съесть — не съесть? А, ладно. Оттяпать бочок хлебца она всегда успеет.

— Звать-то тебя как, круглый?

— Я же говорю, Колобок! По коробу скребён, по сусеку метён…

Лиса фыркнула.

— Меня — Лизавета Патрикеевна, — хвостом махнула и опять уложила на лапы благопристойно-благопристойно. Ну, не красавица ли я?

— Папри... Пакри...

Лиса сморщилась — вот ведь дурачок. И как это его раньше, без её участия, не слопали.

— Зови Лизаветой. Так и быть, согласна, пошли в твой Зверополис, коль не шутишь. Себя показать, других посмотреть.

Колобок засиял улыбкой. Она и так была не маленькая, тут сделалась на пол-лица.

— Покатились! — закричал он радостно и резво рванул с места. Лиса потрусила рядом, привычно поглядывая по сторонам и вполуха слушая болтовню Колобка. Для малолетнего дурачка у него неплохо был подвешен язык. Ещё бы осторожности, коли ума нет.

Дорожка вилась лесом, выкатилась в поле, пошла под уклон и упёрлась в мелкую речушку, говорливо мерцающую солнечным блеском.

— Стой, безголовый! — гаркнула лиса, когда поняла, что Колобок собирается вкатиться прямо в воду. — Ты куда попёр-то! Думать надо. Размякнешь.

Колобок застыл:

— Чой ты, Лизонька?

— Не видишь, что ли, скаженный: вода, речка. Закатишься туда, пойдёшь на корм рыбам да ракам.

Колобок отпрянул от бережка и захлопал круглыми глазками.

— Ой, вода! Прямо как в ведре.

— Это в ведре — прямо как в речке.

— Так много? Это сколько же вёдер вылили?

Лиса фыркнула. Балбес. Съесть и правда было бы проще.

Колобок же заволновался:

— И как же? И что же?

— Пойдём вверх по ручью. Может, дерево упавшее или мостки какие найдём.

Никаких мостков всё не было да не было: мелкая речка — никому не нужны мостики. Лиса пригляделась к водной ряби.

— Ладно. Прыгай ко мне на спину да держись лучше. Свалишься — не моя печаль.

Колобок резво подкатился и взгромоздился на мягкую шёрстку, крепко вцепившись невесть как появившимися ладошками.

Лиса неласково повела носом: уж больно хорошо пах Колобок — свежим хлебом, поджаренной корочкой. Съесть, что ли? А как же дальние дороги и Зверополис? Одной неприлично, благоразумная лиса, а туда же. В компании — вроде и нормально.

Вошла в ручеёк, едва замочив брюшко, выбралась на ту сторону, отбежала и скомандовала:

— Слазь! Наездник выискался.

Колобок шустро скатился вниз и благодарно зашмыгал носом.

— Спасибо, Лизавета, я бы без тебя не перебрался. Хочешь, песенку спою?

— Потом, кругленький.

Они шли довольно скоро. Чем ниже клонилось солнышко, тем чаще Колобок запинался о кочки, застревал в траве. Да и речь его, до этого лившаяся бесконечным потоком, становилась невнятной. А потом и вовсе замолчал.

«Э-хе-хе, — подумалось лисе, — да ты, никак, дневной будешь? И то, если подумать, вроде почти человечек. Они по ночам спать хотят».

Лиса свернула с тропинки и подошла к небольшой ёлке.

— Ну-ка, лезь. Ночевать тут будешь.

От усталости Колобок почти ничего не соображал. Лиса подсадила его в развилку двух ветвей около ствола, и Колобок тут же зевнул, закрыл глазки и заснул.

— Вот послал бог спутника. — Лиса пробежала по кругу, принюхалась. Всё тихо. Значит, самое время перекусить чем-нибудь. А то завтра точно не удержится и слопает глупого Колобка.

* * *

А Колобок, проснувшись поутру, только диву дался — где это он? Завозился, примеряясь спрыгнуть. Под мшистой растопыренной корягой подняла голову дремавшая лиса. Встала, потянулась. Колобок, увидев её, так обрадовался, что слетел незнамо как на землю и бросился к ней. Лиса аж зубами щёлкнула!

— Лизавета, милая, ты и правда тут!

— Потише, дурной. А то так и в пасть недолго запрыгнуть. Я девица благоразумная, но не доводи до греха.

Ближе к полудню тропа пересеклась с накатанной колеёй. Колобок, по-прежнему весело подпрыгивая, катился по дорожке, а Елизавета Патрикеевна насторожилась. Уж сколько она жила, а никогда так далеко не выбиралась. Интересно. Только страшновато.

Несколько раз им попадались навстречу озабоченно бегущие звери. На них никто не обращал внимания. Пара хмурых волков, шумная семейка зайцев. Раз обогнала самоходная карета, внутри скучала кобыла в шляпке. Елизавета проводила карету взглядом. Шляпка с цветочком? Х-м. Ей бы пошло.

Солнце катилось по небосклону. Шли да шли, жарко стало, уж и Колобок притомился скакать. Елизавета высматривала тенёк. За поворотом как раз и трактир на лужайке появился. Не у самой дороги, а поодаль: хороший, уютный. Под раскидистым дубом заботливо расставлены длинные лавки. Почти все пустые, лишь на одной дремала серьёзная кабаниха в обнимку с сумкой.

Колобок вяло подкатился к корням дерева и замер. Устал, ужарился. Лисонька на мягких лапках заглянула внутрь трактира. Пара чистых деревянных столов. На высоком стуле около стойки дремал чёрный с коричневыми подпалинами зверь, Лисонька таких даже и не видела прежде, по запаху — собака.

— Добрый день! Вы господин трактирщик? — пропела она невинным голоском и вежливо, не разжимая рта, улыбнулась.

— А-ф! Где?! Хто?

Зверь встрепенулся и уставился на лису, а потом куда-то ей под ноги. Елизавета скосила глаза — так и есть, Колобок даром что только что совсем умирал от усталости, уже выглядывал из-под её ног. Поймав взгляд чёрного зверя, бодро выкатился вперёд и завёл:

Я колобок, колобок,

Я по коробу скребён,

По сусеку метён,

На сметане мешон

Да в масле пряжон,

На окошке стужон.

Зверь спрыгнул на пол. Упруго расставил лапы, склонился и нахмурил недоверчиво покатый лоб. На его поясе и плече поблескивал наискось ремень с железными шипами.

Я от дедушки ушёл,

Я от бабушки ушёл…

Хвастливую песенку прервал страшный рык:

— Гр-ав!

Лиса и Колобок подскочили на месте. А зверь страшно оскалил белые зубы и зарычал:

— Грав! Ты! Беспризорный бродяга! Социально опасен! В тюрьму!

Елизавету от испуга мигом вынесло за дверь, через плечо она увидела, как страшный зверь гоняется вокруг дуба за Колобком. Ещё миг — и его острые зубы сомкнутся на нежной корочке! Лиса метнулась обратно, сшибла лавку вместе с кабанихой, та дико завизжала, аж в ушах зазвенело. Лиса же перемахнула через них и со всех лап рванула прочь.

А за ней следом страшный зверь! Рычит! Ломится по высокой траве! Елизавета перепуганным комком домчалась до кустов и там, заложив крутой вираж, начала путать следы. Злобный рык звучал то слева, то справа, то спереди, то сзади. А она всё плела да сплетала следы. Наконец погоня отдалилась, и Лизавета, замерев, водила ушами, ловя подозрительные звуки.

И тут раздалось тихое «ох», и под ноги свалился Колобок. Когда это он успел прицепиться? Елизавета даже и не помнила. Вид у него был испуганный и жалкий.

— Проглотить тебя — и дело с концом! Язык как помело! — рявкнула лиса, потрусила до куста и без сил рухнула на бок. Колобок всхлипнул и заморгал жалостливо. Ну что ты будешь делать.

— Лисонька, — зашептал Колобок, складывая ручки перед собой, — я больше не буду!

— Чего не будешь-то? — буркнула Лиса, вытянув натруженные лапки и успокаивая дыхание.

— Это. Петь не буду. Я как ни спою, меня все съесть пытаются. Только ты вот... — Он опять шмыгнул.

— Ладно. Я сама тебя съем. Посидим немного, я хвост расчешу, а то свалялся, махать неприлично.

Дальше пошли с опаской. Лизавета всю дорогу учила Колобка песенкам — раз он такой затейливый, пусть поёт что попроще. Уже и «Во поле берёзку» спели несколько раз подряд, Колобок аж заплакал: жалостливая, говорит. «Калинка-малинка» понравилась, бежать да прыгать! И медведь в песенке не напугал.

Думали, в лесу заночуют, но к вечеру выбрались к деревушке. И так уж ласково желтели окна, так сладко пахло дымом, что Елизавета глянула на загрустившего Колобка и решила переночевать в избе.

Подошли к домику, постучались, залаяла собака.

— Хозяин, пустите нас ночевать.

Выглянула старая медведица, осмотрела их, удивилась да и говорит:

— И без вас тесно!

— Да много ли нужно нам места! Я сама на лавку, а хвост под лавку, Колобок мне на спинку.

Посмотрела-посмотрела хозяйка да махнула лапой: идите уж.

Умостилась лиса на лавке, Колобок на неё скок: словно в родной печке, тепло да мягко. Сразу заснул сладко-сладко. Утром, ещё солнце не встало, лиса его лапкой трогает.

— Ой, Лизонька, спать так хочется, я ещё подремлю?

Шикнула на него лиса, приоткрыла окошко и шепчет:

— Выкатись на дорожку и жди там. У меня тут дело есть.

И лапой мягонькой толк его, Колобок уж и на улице. Потер бок, невысоко — на завалинку упал. Зевнул и покатился к дорожке. Ждёт. Чуть не задремал на обочине, а тут лиса — веселая, довольная и будто жуёт что.

— Покатились, кругленький! Можешь даже песенку спеть.

Колобок и рад стараться.

— Во поле берёзонька стояла…

— Погоди, я тебя ещё одной научу, слушай: «Какое небо голубое! Мы не сторонники разбоя…»

Колобок честно подпевал, смешная песенка, но всё-таки не такая веселая, как «Калинка». Весело бежать да петь, Елизавета песню за песней его учит, все разные, да одна другой лучше. Колея шире стала. Они притихли — идут, головами вертят. И путников много: что навстречу, что следом. Всякие длинноногие обгоняют — надменный олень в шарфе гордо проскакал, рогами не качнул; коротколапых — енотов да бобров — сами обгоняют.

Дорога на пригорок поднялась: ах, красота! Расстилается перед ними город, стеною окружён, на стене — башни, на башнях — флаги, а посреди города — дворец высоче-е-енный, выше лесного дерева.

У городских ворот толчея усилилась, Колобок любопытно и опасливо путался между ног лисоньки. Да, прямо скажем, и сама Елизавета Патрикеевна немного побаивалась, но держалась уверенно, будто так и надо.

А зверья-то, зверья! Всякого. И незнакомого: протопал вроде лось без рогов, зато с ушками и толстый. Или пятнистый кот, больше, чем баюн, глаза глупые и круглые. И даже человека — важного такого и в шапке — увидели. Он выглядывал из окошка будки и что-то продавал. Лиса с Колобком так и не поняли, чем человек торгует.

Подошли к воротам. Батюшки святы! Стражники-собаки, некоторые вроде и похожи на деревенских, а парочка — не поймешь как выглядят. Только дух собачий.

Звери у городских ворот стоят чинно, друг за другом. Подошла их очередь. Старый кобель с рваным ухом недоверчиво прищурился на лису: та как могла лапки сложила, глазки раскрыла — глядите, какая я простая.

— Зачем в славный город Выдроежск пожаловали?

— Путешествуем мы. Себя показать, других посмотреть.

— А это кто? — кивнул кобель на Колобка. Простофиле бы промолчать, но вода в решете не держится:

— А я Колобок! Я от бабуш… ой, говорю, песенки пою!

— Гр-р. Да? Ну спой!

Собаки придвинулись, языки вывалились, прохожие в кучку собрались, а Колобок вскочил на чужую подводу, чтобы выше было, подбоченился и затянул:

— Какое небо голубое, мы не сторонники разбоя: на дурака не нужен нож, ему с три короба наврёшь — и делай с ним, что хошь!

Лиса чуть дёру не дала. Кругом лесной народ: кто смеётся, кто ругается. Стражник потемнел глазами, оскалился. Лисонька шмыг к Колобку, в охапку схватила его и умильно просит:

— Простите его, сам не знает, что поёт. Дурачок он. С окна маленьким свалился, заговаривается.

— Не правда! Не правда! Не свалился, сам прыгнул! — кричит Колобок.

Тут уж все кругом в голос засмеялись, заржали да защебетали. Стражник подобрел. Рыкнул для острастки.

— Пр-р-роходите! А ты, лисичка-сестричка, присматривай уж за малахольным.

Лизавета глазки и носик умильно вниз опустила.

— Присмотрю, господин стражник, уж присмотрю…

Пропустили их в город. Колобок катится да вздыхает. Елизавета молчит. Не выдержал Колобок:

— Опять я глупо вёл себя, да? Чего ты не ругаешься, Лизавета?

Лиса только досадливо хвостом махнула — кто виноват, сама хулиганской песенке научила. Откуда мелкому знать, что и кому петь можно?

— Не сержусь, Колобок. Сейчас где-нибудь остановимся, и я тебе расскажу, что на людях петь не стоит.

Улицы мощёные, а всё равно грязнее тропок. Копыта стучат, звери перекликаются, шумно. Лисонька глазами зырк-зырк. А Колобок рот открыл — ворона с воронятами влетит и не заметит. Дома через один каменные, мостовая тоже каменная, змеёй стелится под ноги, кругом звери одеты красиво. Вон, гляди-ка, волчица в чепчике катит перед собой тележку расписную, а в ней, под зонтиком ажурным, маленькие волчата сидят, тоже головами вертят.

Шли Колобок да Лисонька, расступилась улица, и вышли они на площадь — дома наряднее прежнего, на самом красивом да высоком доме — балкон с перилами узорчатыми. На нём хрюша — розовая, да нежная, вся в кружевах; а рядом — подружки-хрюшечки толпятся. Тоже нарядные как цветы.

Колобок встал. Рот раскрыл и лапки врозь.

Елизавета его в бочок — толк, толк — дескать, пошли, чего застыл, кругленький.

А он всё таращится. Углядели хрюшки, что на них смотрят, засмеялись, одна и говорит:

— Что смотришь, малыш? Нравимся?

А Колобок и отвечает:

— Это ж сколько шитья надо, чтобы каждую обернуть? Немерено, поди.

Хрюшки как услыхали, как завизжали. Ногами затопали. Сейчас слуги выскочат, побьют ведь. Елизавета схватила Колобка и метнулась с площади куда подальше.

Отдышались в закутке. Лиса и говорит строго:

— Ты, грубиян, чего девушек обижаешь?

— Да разве я обидел? Красивые они, и шитьё яркое.

Елизавета Патрикеевна не выдержала, да ну хохотать. Посмеялась и говорит:

— Нехорошо это, девушкам на платья указывать. Девушек только хвалить надо. Дескать, красавицы да разумницы. А не знаешь, что сказать — молчи, за умного сойдёшь. Понял?

— Понял, — вздыхает Колобок.

— Пойдём, на ночь устроимся, а завтра спросим, как в твой Зверополис добраться.

По закоулочкам выбрались на улицу. Бредут помаленьку, ножки устали, Колобок еле катится. Дело к вечеру. Видят вывеска: горшок с едой. И запах вкусный на всю улицу. Подумала Елизавета и решила:

— Заходим, — говорит, — только уж молчи.

Колокольчик над дверью «звяк», внутри суетно, разносчики-козочки бегают, козёл длиннобородый за прилавком деньги считает, народу полно.

Подошла Елизавета к хозяину да просит медовым голоском:

— День добрый, хозяин!

— И вам не хворать.

— Пустите нас переночевать хоть в кладовочку, хоть на лавочку. Денег нет, но можем сказку рассказать, можем спеть, а я так и станцевать могу.

И повернётся так, этак, хвостом взмахнула, распушила его.

— Ишь вы, шустрые. Петь мне без надобности, вон бобёр, певец заезжий, сидит. А вот посуду перемыть да детишек уложить...

— Ой, детишек уж как я люблю-люблю. И посуду помоем, тогда уж и денюжек подкиньте?

— Оставайтесь на неделю, дам вам два золотых.

Лизавета ручками замахала:

— Благодетель, добрый хозяин! Семь золотых, и всю неделю посуда блестеть будет, детки — спать тихо-тихо.

Козел бородой затряс:

— Шустра, красавица! Да ладно. Если бы сноха моего Третьяка в гости не поехала бы, не взял бы вас. Пять золотых, красное моё слово.

Подумала-подумала Елизавета.

— Согласны. Я Лизавета, а это Колобок.

— А я Козёл Эвкалиптович.

Привели их на кухню. Старая коза да молоденькая между плитами и столом бегают, себя не помнят. А в огромной мойке посуды — скоро вывалится. Не был бы Колобок круглым, упал бы. А Лизонька глазками блеснула, и вроде всё так и надо.

— Ой, много посуды, хозяин. До утра мыть будем, но справимся.

А козлу того и надо. Доволен, что дёшево нанял.

— А вот, — говорит и дверь в комнатку рядом открывает, — тут детки спят.

В комнате козлят малых как гороху. И ушёл. Колобок вздохнул, прыг на столик рядом с мойкой. Начал тряпочкой посуду мыть. Из рук тарелка — бздынь! — и на пол вдребезги.

Лизавета подскочила, лапой осколки под мойку запихнула и говорит:

— Иди, Колобок, поиграй с козлятами, спать их уложи да и сам ложись.

— Да как же, Лизонька!

— Ничего-ничего, ты козлят уложи, а там посмотрим. Главное, сам берегись.

И стала мыть потихоньку чашечку за чашечкой, на полки ставит и мурлыкает себе под нос. Совестно Колобку, что работа легче досталась. Покатился в комнату к деткам. Козлята к нему гурьбой! Стали играть, да спрашивать, да катать по полу, да меж собой ссориться — у Колобка аж помутилось перед глазами. Как может развлекает, поёт всё, что на ум приходит, разнимать пытается, укладывать козлят пробует. Долго ли, коротко, умаялись детки, и Колобок умаялся, так и заснули.

Засветло проснулся Колобок, а козлята уж по комнате скачут. Выкатился скорей в кухню. Лиса на лавочке спит, хвостиком укрылась. Посуда перемыта. Тут и Козёл вошёл. Подивился, но виду не подал. Лисонька же зевнула и на лавке села, щурится.

— Хорошо бы, — Козёл говорит, — вы бы и днём посуду мыли, а я за то кормить вас стану.

— Ой, спасибо, хозяин! — отвечает Елизавета. — мы бы с радостью, да не можем. Дела у нас. А вечером ждите.

Колобка в охапку и — фыр-р-р — на улицу. Целый день по улицам ходили, по сторонам глазели. К вечеру опять к Козлу пришли. Колобок и хотел бы помочь лисоньке, но вечером так намается с малышами-козлятами, что спит, словно убитый, всю ночь. И на следующий день всё так же. Прошло пять дней.

Ночью Колобок проснулся от того, что малый козлёнок брыкаться начал. Успокоил, уложил его Колобок. Ой, думает, раз проснулся, надо лисе помочь. Выглянул, чуть не закричал: по всему полу миски грязные стоят. А около них кошки потрёпанные, пара собак и даже несколько толстых крыс.

Лисонька к нему поскочила:

— Тише! Тише! Не кричи.

— Кто это, лисонька?

— А это бродяжки разные, я за медные грошики через чёрный лаз их пускаю и разрешаю вылизать тарелочки да мисочки. Чисто вылизывают, аж блестит. А я, как честная лиса, двум крыскам монетку дам, они водичкой сполоснут после и на полку. Если и разобьют что — не моя печаль.

Испугался Колобок:

— Лизонька, хозяин узнает, стражников приведёт.

— Узнает, конечно, поэтому мы только недельку и работать будем. Билеты на поезд купим, поедем в твой Зверополис. Без денег-то за море никак.

— Ой, Елизавета, давай прямо сегодня уйдём, боюсь я. Лучше петь по улицам.

— Ишь ты какой боязливый. Всего-то денёк-другой остался.

Натерпелся страху Колобок за эти два дня. Всё ему мерещилось, что каждая собака на него смотрит, да каждый волк облизывается, каждая коза осуждает.

— Не робей, кругленький. Глянь, ты и правда с детками играешь, спать укладываешь, да ночами вскакиваешь. И посуда утром чистая. Я давесь узнавала, за такую работу втридорога от нашего платят.

— Все равно, Лизонька, робею я. Нехорошо это.

Лиса только фыркнула. Больно совестливый, съедят такого да не поморщатся. Ну ничего. Она не даст, сама если надо понадкусывает.

Через неделю расплатился Козёл, ещё зазывал. Только Елизавета Патрикеевна отговорилась, дескать, ждут их. А Колобок тот вообще на месте стоять не мог, подпрыгивал от нетерпения.

Пошли они на торговую площадь перед дворцом. Народу видимо-невидимо. Лиса подумала и взяла Колобка на руки — потеряется ещё. Ходят по рядам, любуются. Палатки пёстрые, торгуют всякой всячиной. Ветер флажки треплет. Весело!

Лизонька купила себе модные красные сапожки да сумочку пёструю через плечо. Колобку — шапочку, жилетку и сладкий петушок на палочке — уж больно ему приглянулся. Затем на другой край города направились. Долго шли по улицам, вышли к площади. На ней здание красивое.

— Что это, Лизонька?

— Вокзал. Поезда отсюда и до самого моря ходят.

Прошли насквозь, а там паровозы стоят большие, красные! Колобок, как паровоз увидел, затанцевал от радости, так ему он приглянулся. Яркий, шумный, вздыхает, гудит, колёса огромные узорчатые.

— Скорей заходим, Лизонька!

— Подожди, шебутной. Надо билет купить. И не на паровоз лезть надо, а, видишь, вагоны за ним, там все и сидят.

Вагоны тоже хороши: длинные, голубой краской выкрашены, с золотыми полосками и белыми занавесками за блестящими стёклами. Красота! Колобок еле дождался, пока Елизавета купит два картонных билета с чёрными буковками.

Серьёзный бобёр проводил их до нужной двери. Чинно зашли по ступенькам в вагон. Место у окошечка Елизавета Колобку уступила. Всё равно он мелкий, она и над ним видит.

— Скоро ли поедем, Лизонька?!

— Подожди немного. Видишь, на часах стрелка? Как дойдёт до верха, тогда и тронемся.

Золотая стрелка в больших важных часах на столбе наконец-то прыгнула на самый верх. Зазвенел колокол, прогудел паровоз, вагон дёрнулся, и город за окном побежал всё быстрее и быстрее. Колеса тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук! Поехали в Зверополис!