Birds of a feather (джен)

I

С приближением Нового года все районы Брегена словно оживали: приезжало много купцов, рынки торговали допоздна, готовились развлечения для детей и, что самое важное, все ждали подарков. Так уж сложилось, что их приятно вручать исключительно детям младшего возраста, а потому мы с Ханной гадали, получим ли свои. Нам было уже по десять лет: достаточно взрослые для отважных путешествий в ближайший заброшенный дом, но все еще маленькие для самостоятельной стирки белья. Тем временем мама чаще пропадала на работе, а иногда и вовсе засиживалась ночами с иголкой в руках. У нас в доме пестрило от обилия тканей, пуговиц, лоскутков и других издержек профессии, что давало повод фантазии. Порою мне нравилось выставлять себя знатной особой, за которой волочится дорогой балахон, предназначенный для портьер; в другой раз я воображала, как в зелёной накидке раскидываю преступников направо и налево, а иногда и вовсе приглашала Ханну, чтобы отыграть всадника с лошадью. Так как из-за случая прошлой осенью мы родители не спускали с нас глаз, у нас было достаточно времени, чтобы выдумать развлечения дома. Однажды мы просто швырялись пуговицами, пока кто-то из любопытных соседей не пришел на дикий визг, коим мы сопровождали игрища. Другим занятием были тренировки на выносливость, когда мы просто бегали в пределах двора по причудливым маршрутам с препятствиями. Так в очередной раз я возвращалась домой в разодранной одежде, за что получала от матери.

— Кто теперь это носить будет? — она трясла несчастной юбкой перед моим лицом, наглядно демонстрируя дырки. — Где я тебе столько одежды найду!

— Вот мальчикам в штанах удобнее… — наконец обиженно буркнула я и стыдливо спрятала взгляд.

— Мальчикам даже без трусов удобнее будет, не сравнивай.

— Мам, я серьезно.

— А не лазить по всяким закоулкам вообще не рассматривается, я поняла.

— Но в штанах и зимой же теплее.

У меня давно вызывали зависть штаны, и не потому, что юбка плоха, а банально не так практична. Уже который раз я надоедала маме тем, как хорошо бы разгуливать в шортах летом, а еще удобнее лазить по деревьям. Потом искала причины, по которым бы ей это тоже было выгодно, но, кроме обещания меньше портить одежду, доводов не нашлось. И наконец в канун Нового года она сдалась, пообещав снять мерки и сшить что-то новое — моему счастью не было границ.

Новогодний вечер был особенным для каждого из нас, ведь он позволял задержаться на улицах города куда дольше обычного, а также принять участие в играх, которых было непривычное множество. Казалось, словно этот праздник был единственным днём в году, когда вспоминали о том, что вообще существует детство, и мы сполна спешили им насладиться. Праздник сближал даже самых отдаленных знакомых, а потому стал поводом лучше познакомить наших с Ханной родителей, которые шли позади тем вечером.

— Черт, черт, черт, — я тихо выражала свой восторг ругательством, чтобы не слышали взрослые, — так здорово, что в этом году мы будем отмечать вместе! Очень хочу прокатиться с тобой на самой высокой горке, можно даже спиной!

— Боюсь, папа не разрешит, хотя было бы круто, — согласилась Ханна, щеки которой раскраснелись на морозе. — Ты не боишься там шею свернуть?

Это сбило меня с толку:

— Да как-то нет.… Не знаю, не думала. Все будет хорошо, я сто раз там каталась, веришь?

Ханна довольно рассмеялась и согласилась, всем видом показывая, как она ценит мою идею, чтобы незабываемо провести время за одним из любимых развлечений.

Однако мы никогда не учитывали вполне ожидаемой огромной очереди к горкам, наличие старших ребят, которые норовили урвать свой кусок беспечного детства, и случаи конфликтов, если кто-то решал поживиться за счёт товаров продавцов. Но эта совокупность огней, огромного количества детей, счастливых улыбок, затмить которые не в силах даже дневные тяготы, рождали во мне искреннее желание быть частью всего лучшего, что можно только представить. Некоторые из торговцев украшали свои витрины узорами, шишками, орехами, светильниками и ветвями хвои, запах которой наполнял улицы — вперемешку с ароматами сластей. Одну из таких сластей я готова была ждать еще год, лишь бы ощутить хрустящую корочку сахара на печеном яблоке снова. И хотя говорили, что с медом куда вкуснее, я демонстративно продолжала обожать сахар, который сладко лип на губах, даря послевкусие. Другой волнующий момент настал, когда мы добрались до горок и с опаской посмотрели вниз. Очередь позади нас ждать не хотела, а потому пришлось усмирить страх, учитывая то, как мне хотелось покуражиться перед Ханной.

— Я сяду впереди, а ты — сзади, — наконец взяла я инициативу в свои руки и уселась на выкатанный досточкой спуск. Однако Ханна медлила, и я отчётливо видела в ее глазах сомнение, побороть которое можно было только собственным примером.

— Все будет хорошо, ты мне доверяешь?

Пауза, а потом Ханна села позади меня, крепко хватая за куртку, а уже мгновение спустя мы летели вниз с диким воплем радости.

Еще нас ждали у главной площади, куда неизбежно стекались все горожане, чтобы посмотреть традиционное представление. Это действо виделось таким странным и непонятным, но без него праздник казался неполным, а потому мы запаслись опилками, ожидая кульминации.

История, которую рассказывали со сцены, всегда была одинаковой: Пастух, Охотник, Плотник, Каменщик, Вор и Пророк странствовали долгие годы, следуя за звездой. Шли они столь долго, что каждый посмел усомниться в словах Пророка о великом наследнике, который уже явился на свет и которому предстоит отдать свои дары с учением о мире. Однако прошло много лет, прежде чем путники нашли особый город, цветущий и яркий, где им встретился светловолосый мальчик — Наследник. Пророк указал на него своим спутникам, но, утомленные дорогой, они медлили, а Вор вовсе отказался признавать Наследника. Тогда Пророк, отрекшийся дать учение, обернулся тысячей зол, которые тут же наполнили землю. И единственный, кто мог ему противостоять, был Наследник. Получив остальные дары от путников, он тут же возвел огромные стены и защитил свой город. Этим мальчиком и считался наш первый король.

В конце постановки участники действа всегда возводили стены из стогов сена, подбрасывая высоко вверх опилки как явление магической силы, которая их сотворила. То же самое делали и все зрители, закрепляя эффект. От мамы я знала, что дальше легенда рассказывала о том, как те, кто смел усомниться в Наследнике, оборачивались огромными монстрами, обреченными скитаться по заброшенным городам, и мы последние, кто остался среди всех людей. История нагоняла ужас, но и рассказывала об ответственности за будущее, которое всегда окутано туманом. Мы никогда не задумывались о глубоком смысле происходящего на сцене, отдавая дань традиции, которая служила отсчетом до кульминации — мы ждали звона колоколов. Ровно в полночь детям вручали подарки и загадывали желания под звонкий бой медных куполов, а я сжимала в кармане подарок для Ханны.

— Леона, с Новым годом, — Ханна первая произнесла ожидаемую фразу и вручила мне маленький бумажный пакетик, схваченный лентой. В свою очередь я тут же протянула ей свой подарок, дабы не остаться в долгу.

— С Новым годом, счастья, радости и пирожков с картошкой!

— Да-да, что ты ещё могла пожелать, — рассмеялась Ханна.

— Жениха.

— Господи, нет.

— Да, я тоже думаю, пирожки лучше, но смотри уже давай.

— Сначала желание, ты чего.

— Да, точно.

Прежде чем взяться за подарки, мы ещё раз покрутились возле родителей, обмениваясь традиционными поздравлениями: я повисла у мамы на шее и отдала ей свой рисунок, который готовила почти неделю, а после услышала долгожданное: «Твой подарок уже ждет дома». Несмотря на строгость, я безумно любила свою маму, хотя и не осознавала, насколько сильно. Это тот случай, когда иного уклада жизни в воображении просто не существовало, а потому моменты откровения запоминались мне невероятно хорошо. Она смотрела на меня тепло, с любовью и почему-то чуть-чуть грустно, вместе с тем выбирая опилки из моих волос. Лишь повзрослев, я поняла, что ей безумно хотелось дать мне больше, но все, что мы могли себе позволить в праздник, это новые штаны и детский рисунок. Так мало и так много одновременно. Вместе с тем мы чувствовали семейное тепло, когда находились рядом, а значит, все было хорошо.

Наконец я решила посмотреть, что приготовила для меня Ханна.

— Мам, смотри, мне Ханна подарила.

— Так открывай скорее, а то почти полночь.

— Я пытаюсь, пытаюсь!

Руки уже изрядно замёрзли, а пальцы слушались так скверно, словно были чужими, но я упорно — с маминой помощью — развязывала ленту. Наконец, довольная, я вынула из пакетика подарок — браслет. Он сочетал черный и красный цвета в хитроумном сплетении, которое можно было видеть на витринах ювелирных магазинов, лишь с тем отличием, что браслет был сплетен из прочных нитей. Не понаслышке я знала, насколько это трудоемкая работа, и хотя техника моей подруги все еще была далека от идеала, она производила впечатление. Присмотревшись, кроме узоров, я обнаружила нечто, похожее на лошадь, и вовсе оторопела: насколько дотошно было выполнено изделие. Я поспешила надеть браслет на руку и попросила маму помочь закрепить его, после чего побежала к Ханне.

— Спасибо, теперь его вообще снимать не буду; я знала, что ты сама делаешь браслеты, но чтобы так круто! Когда ты успела научиться?

— Тебе правда нравится?

— Пф, спрашиваешь.

— А я ещё не открыла твой подарок, своих поздравляла, сейчас посмотрю.

Это было даже лучше, ведь мне хотелось увидеть ее лицо, когда Ханна обнаружит настоящую деревянную лошадку. Сделать её мне стоило больших усилий. В конце концов, я была всего лишь ребенком и прибегла к помощи дедушки, у которого мы раньше арендовали жилье. Он-то и сделал деревянный каркас, который я потом увлеченно раскрашивала, и теперь наслаждалась реакцией Ханны:

— Ты мой лучший друг, спасибо!

— Ты мой тоже, — я заулыбалась до боли в щеках, и в едином порыве мы обнялись.

Снег тихо опускался на наши головы, привнося спокойствие мироздания и притягательный холод. На наших макушках уже рос пушистый слой снежинок, искрящихся на свету, едва их стряхиваешь. В небе не было видно звёзд, и я решила, что завтра будет пасмурно, отчего грустно вздохнула и постаралась найти себе другой повод для размышлений. Если та легенда, о которой говорили со сцены, была правдой, то, возможно, где-то есть старые города, руины, возможно, даже люди. Было так странно думать, что мы одни в целой Вселенной — я мечтала узнать о мире за пределами города. И если людей волновали титаны, то меня увлекало то, какая земля за несколько дней отсюда. Возможно, там обрыв или же небо, насколько большими были те города, что остались, а если вдруг ничего нет? Эта мысль меня не устраивала больше всего, и я тряхнула головой, едва донесся знакомый звук и Ханна обратилась ко мне:

— Так, бьют колокола, нужно загадать желание.

— Давай пообещаем, что не будем ни с кем другим дружить и однажды отправимся вместе в путешествие?

— Давай!

II

— Что еще за новые друзья?

Сомнительно, с долей иронии и грусти, Ханна смотрела на меня своими темными глазами, а я даже не подозревала о подобной реакции.

— Помнишь, мы смотрели выступление на Новый год? Так вот: это что-то вроде того, когда всем даются роли, и мы сами придумываем историю, потом показываем ее другим. Оказывается, у нас тоже есть такое место в городе, и мама сказала, что я могу ходить туда, играть с другими ребятами.

— И ты с кем-то там подружилась? — в ее голосе я слышала надежду, которая влекла бы за собой разочарование от нового увлечения.

— Не уверена, но они хорошие, там тоже есть девочка по имени Ханна и даже мальчик Леон, интересный… — Тут я предательски замялась, но Ханна эту тему развивать не стала. — Может быть, тебе тоже разрешат туда ходить со мной?

— Не думаю. Папа сказал, что весной будет водить меня к мистеру Грэгсону. Учить высшую грамоту.

Меня это удивило, о чем я незамедлительно справилась, а Ханна прояснила:

— Говорит, мол, с этими знаниями проще будет устроиться в столице на любую хорошую работу.

— А как же лошади?.. — внутри стало беспокойно, хотя, должна признаться, я сама все реже вспоминала о нашей совместной мечте. Но Ханна только пожала плечами и грустно предположила, что на этом далеко не уедешь.

— На лошадях далеко не уедешь, — повторила она вслух и вдруг рассмеялась двусмысленности выражения. Сложно сказать, в чем мы изменились наверняка, но приход весны ознаменовался переменами. Совместного времени у нас стало еще меньше, а я оказалась сильно занята своими делами.

Прежде всего, это было связано с мамой. Внезапно мне пришлось осознать, что она ещё совсем молодая женщина, которой могут интересоваться мужчины и скоро в нашем доме стал появляться один из них — слишком часто. Не то чтобы такого раньше не случалось совсем, но скоро мама принялась говорить со мной все серьезнее на тему семьи и о том, как трудно быть одним. Я молча кивала, плохо отдавая себе отчёт, к чему это, пока ситуация не достигла логической развязки в лице моей ревности. У меня никак не хватало смелости объясниться даже самой себе — я чувствовала себя брошенной, едва мама уходила на свидание. Подобное случалось не так часто, чтобы слишком нервничать, но мне было этого достаточно, дабы цепляться матери в юбку и противно скрипеть. Порою она злилась, затем пыталась объяснить, нервничала, переживая за меня, из-за чего обстановка накалялась, и дома находиться мне хотелось все меньше, в чем помогало новое увлечение.

В школе, после занятий, учитель по искусству собирал детей из разных классов и разучивал с ними диалоги, разные сценки, с теми, кто совсем маленький — сказки. Говорили, что он даже сам придумывал истории, раздавая их ученикам для постановки. Первое время я плохо понимала, что происходит, но авторитет старших увлекал, а персонажем, которым меня назначили быть впервые, оказалась ворона. И хотя сам процесс виделся нелепым, меня очаровало то, с какой любовью учитель занимался с нами. Он улыбался при виде стаи голосящих девочек, опаздывающих на занятие, помогал показывать животных, самолично прыгая с одной высушенной ноги на другую, и увлеченно рассказывал байки, правдивость которых подвергалась сильному сомнению, но интерес не отбивала. Там я познакомилась с другими детьми из нашей и соседней школы.

Занятость Ханны, проблемы дома, наличие нового занятия — все это способствовало долгим часам где-то за пределами родных улиц, а потому я чувствовала себя спокойнее. Мои новые знакомые уже были компанией со своими правилами, а их общность вновь делала меня уязвимой, как и желание стать их частью. Уже осознавая проступок, я пообещала себе, что подобного не повторится. Но это правило действовало ровно до того момента, пока я не встретилась взглядом с Леоном. Он был мальчиком сообразительным и корыстным, хотя не самым плохим, а это позволило идеализировать его в своих мечтах. И все же что-то пошло не так.

В то утро я пришла с короткими волосами, хотя до того момента всю жизнь носила длинные. Это было последствием эпидемии вшей, которых я удачно подхватила, едва вышла без косичек на улицу. Большинство знакомых девочек особенно сильно дорожили волосами, но мне удивительно понравилось видеть себя с новой прической, а потому было интересно услышать мнение своих товарищей. И когда я подошла к Леону между делом, он произнес:

— Тебя как зовут? Стив, Джек?

— Это я, Леона, не узнал, что ли…

— Не, ты Джек.

В тот момент смертельная обида наполнила мое сердце, и я поклялась себе, что никогда не буду смотреть в его сторону. Моя клятва действовала ровно до следующего занятия, пока Леон не попросил карандаш, и я вновь мысленно простила его. В один из вечеров, не выдержав, я пожаловалась маме, на что она резонно ответила:

— А ты видела себя со стороны? Мало того, что из-за вшей тебя пришлось подстричь, так ты в штанах постоянно ходишь и по деревьям лазишь.

— Но мне нравится…

— Не жди, что мальчикам будут нравиться такие девочки. Тебе нужно учиться общаться правильно.

В действительности она была как никогда права, потому что совсем скоро я обнаружила, что предмет моих воздыханий был куда больше заинтересован в девочке с длинными и пушистыми белыми волосами. Именно ее он звал чаще всех остальных разыграть вместе сценку, про нее шутил и старался сидеть всегда рядом. В отчаянии я не могла придумать способа лучше завладеть его вниманием, кроме как стать частью их компании. Решив взяться за дело основательно, я глотала обидные смешки, в которых меня сравнивали с мальчиком, и старательно отвечала чем-то хорошим. Было сложно не припоминать обид, но я с радостью бралась за любую возможность присоединиться к их играм после занятий. И такой случай подвернулся: мне следовало пару раз принести в компанию сладкие орехи, что зарекомендовало меня как полезного игрока. В остальном я никому не говорила, что бегала по окраинам хозяйственных домов и выхватывала у ворон их лакомства.

Наконец наступили по-настоящему теплые дни, когда можно выходить в легкой одежде, а руки больше не мерзли от холодной воды в доме. К тому моменту у меня созрел план, как создать действительно дружную компанию из своих знакомых, и первой, с кем я поделилась затеей, снова была Ханна:

— Недавно мы с девочками ходили собирать травы, и я случайно нашла такую вкусную яблоню! Внизу, правда, яблок мало, но ближе к макушке столько можно нарвать, что на всех хватит. Я хочу собрать ребят на наше место у реки и посидеть там, что скажешь?

— Ну, можно, но это ведь наше место… Мы ещё сами хотели там побыть.

— Знаю, но будет очень здорово, если я тебя познакомлю со своими друзьями.

— Может, ты лучше сама, это твои знакомые.

В очередной раз Ханна отнекивалась от коллективных идей, что начинало меня несколько раздражать.

— Да ладно тебе, может, с кем-то сама подружишься. Сара, например, тоже любит плести, а Мартин такой весёлый, что тебе точно понравится.

Все же уговорить ее мне удалось только неделю спустя, и после ее согласия я открыто заявила всем своим товарищам, что приглашаю к реке. В тот момент многие из них встретили эту инициативу крайне охотно, что заставляло чувствовать себя самой счастливой. Для этого мне пришлось заранее разделаться со своими обязанностями по дому, попросить маму найти ненужные ткани, дабы сидеть на земле было не так холодно, и прихватить несколько корзинок для сбора яблок.

Ханна уже ждала меня, и мы отправились за добычей. Эти несколько часов сборов подогревали меня, вызывая радостный смех с неиссякаемым количеством хороших и не очень шуток. В этой обстановке Ханна, кажется, расслабилась и поддалась моему настроению настолько, что я вовсе забыла о ее сомнениях по поводу большой компании. Наконец мы все приготовили и уселись в ожидании:

— Как твои уроки повышенной грамматики?

— Сложно, но уже немного получается.

— А что ты там делаешь? — ранее меня не сильно интересовал данный вопрос, потому мы наверстали упущенное.

— Учусь читать по старым символам. Например, три обычных слова можно слить в одно. Это используют в документах в столице. Там требования выше… Правда, я пока вообще не понимаю смысл, просто запоминаю.

— И зачем такие сложности тебе…

— Юджин сказал, что так больше возможностей.

— Ну ладно… А мы вот уже почти можем показать всю историю «Зануса».

— Это то, что мы учили в школе?

— Да, та история про диких зверей, которых приручил охотник, и знаешь…

Мы болтали ещё какое-то время, пока я не начала беспокоиться, что никто не приходит.

— Может, они заблудились? — предположила Ханна, но тут же отбросила эту версию, видя мое красноречивое отрицание.

— Давай еще немного подождем, они должны прийти.

Прошел час, потом два. Мы уже молчали, глядя в разные стороны, и даже придумывать фигуры из облаков перестало быть интересным. Те яблоки, которые мы нарвали утром, в итоге отправились вместе с нами домой, когда стало окончательно ясно, что ждать больше нечего. Уже на нашей улице я совершенно потеряла настроение и, надувшись, смотрела в землю.

— Может, у них что-то случилось.

— У всех сразу?

— В конце концов, мы хорошо провели время вместе.

— Ты просто рада, что тебе не пришлось ни с кем знакомиться.

— Не стану спорить, — она смущённо улыбнулась, — но можно найти положительные стороны. Может, такие друзья и не нужны.

— Разве что тебе нормально постоянно быть одной.

Тут Ханна сменила тон, в котором я отчётливо услышала такую редкую для нее язвительность:

— Лучше уже быть одной, чем бегать за кем попало и не дружить с кем-то нормально.

— Ах, мисс одиночество, не навязывай всем свои правила!

— Отлично, тогда и мне не стоило приходить!

Она злобно фыркнула, огорченная сказанным, и, бросив формальное «пока», развернулась в сторону своего дома. В ту секунду я чувствовала, что поступаю неправильно, но эмоции взяли верх, и я швырнула одну из корзин на землю, прокричав:

— Не сильно надо!

Ханна на секунду обернулась, разочарованная до предела, и ускорила шаг, а я осталась одна, посреди улицы, с укатившимися в разные стороны красными яблоками. Мне было жаль их оставлять, но и поспешно собирать, вспылив, тоже не могла, расценивая это как слабость. Как и в отношении Ханны.

Теперь стало абсолютно неважно, почему в тот день никто не пришел. При встрече некоторые ссылались на личную занятость, другие нашли занятие интереснее. Я снова чувствовала себя одиноко, и теперь у меня не было лучшей подруги, к которой можно всегда забежать в гости под предлогом исследовать свежий труп кошки. Показательно и то, что моим подавленным настроением особо никто не интересовался, спрашивали только формальности. Чем больше проходило дней, тем сильнее я чувствовала вину. Это волновало меня ежедневно до тех пор, пока мама не отвлекла меня.

— Леона, нам нужно поговорить, — она сидела со мной за обеденным столом и подбирала правильные слова.

— Это касается… Ну… Вас?..

— Да. Ты знаешь, что Энтони давно за мной ухаживает и поддерживает нас. У него есть свое дело во внутренней стене, но он часто приезжает сюда по работе.

— Ну и?

— Он сделал мне предложение и хочет, чтобы мы вместе переехали с ним за стену Роза.

Повисло тяжелое молчание, и я отчетливо чувствовала волнение матери: она выжидающе смотрела на меня и потирала безымянный палец другой рукой. В свою очередь я ощущала огромный ком эмоций, ни одна из которых не могла быть хорошей или плохой. Это были просто чувства, я не знала, как реагировать. Она продолжила:

— Он очень хорошо к тебе относится, ты знаешь это. И мне бы хотелось, чтобы ты тоже была счастлива.

Все сказанное было правдиво. Со временем их свидания — при мне — превращались в семейные. И хотя ревность никогда меня не оставляла, меня все равно окутывала радость за маму. Она стала чаще улыбаться, кажется, подобрела и помолодела. Со своей стороны, я оставалась эгоистична, хотя и молчала, выражая сумбурные чувства резкими жестами. Их двоих это беспокоило, но мне просто нужно было время.

— Если ты хочешь, то зачем спрашивать меня? — тихо ответила я, понимая, что так нельзя, но мама была всецело настроена говорить по душам, а значит, у меня было преимущество в своих эмоциональных излияниях.

— Потому что мы семья. Кроме того, это даст лично тебе новые возможности. У нас будет свой дом, и пойми, это куда лучше жизни на окраине. Ты же не хочешь всю жизнь на Новый год мечтать только о штанах?

Я вздохнула и собралась с силами. В конце концов, внутренний голос всегда говорил мне, как поступать правильно: будь то Ханна, перед которой нужно извиниться, или мнимые друзья.

— Все хорошо, мам, я точно не против, для тебя это важно.

Так начался новый отсчет, когда предстояло попрощаться со старой жизнью. Совсем скоро мы начали перебирать наши скромные пожитки, приводить дом в порядок и улаживать формальности по аренде. Мама сказала, что продолжит работать на новом месте, а через месяц Энтони приедет за нами с повозкой. Одновременно это было радостно и грустно. Волновали перемены, которые открывали возможности, но и бросать родной город оказалось немного грустно. Я всегда успокаивала себя тем, что, став старше, смогу возвращаться и видеться с Ханной, только эти мысли нагоняли грусть — мы всё ещё не разговаривали. Было сложно находится в школе, весь класс судачил о том, как мы поругались, а потом они узнали про мой переезд. Больше всего снедал интерес, как же Ханна отреагирует, но ничего не произошло — она так же проходила мимо.

В день, когда я последний раз пришла на занятие по актерской игре, все, как один, пожелали удачно устроиться на новом месте. Это было немного странно, но перед прощанием людям проще высказать мысли или выполнить хотя бы формальность. Уже в конце учитель подозвал меня поговорить:

— Вижу, что ты очень озадачена, постоянно думаешь о чём-то постороннем. Волнуешься?

— Да, то есть, все должно быть хорошо.

— Можешь сказать. — Он был проницательным человеком и заводил беседу только в по-настоящему нужный момент.

— У меня не самые лучше отношения с другими ребятами, но из-за этого я поругалась с лучшей подругой. Мы не говорим уже больше месяца, а на следующий неделе мы переезжаем.

— Если тебе важен человек, то ему нужно об этом сказать. В наше время очень мало теплоты и добра, знаешь ведь, как трудно тут выживать. А дорогих людей ещё меньше. Поэтому будь выше обид и сделай, как действительно считаешь нужным. Ты девочка неглупая, все будет хорошо.

Подобное наставление зародило во мне свет, который сильнее всей той чувственной боли, одолевавшей разум. Теперь стало даже странно вспоминать причину, по которой мы разругались. Я просто хотела вернуть свою подругу, даже если мне предстояло извиняться абсолютно за все. И, не откладывая дело в долгий ящик, я тем же вечером постучала в дом Ханны. Открыла ее мама, которая сообщила, что Ханну на пару дней забрали в другой город к родственникам. Мой мир обрушился.

Спустя неделю, как и предполагалось, мы складывали вещи в телегу. В тот день я набралась смелости зайти к Рико. Мы так давно не виделись, что я не знала, как она отреагирует, но и там меня ждал сюрприз: несколько месяцев назад Рико уехала готовиться к поступлению в кадетский корпус. Единственное, что меня порадовало, так это наш жеребёнок, который явно окреп и резво бегал по участку. Подобное зрелище навеяло воспоминания, с которыми я и вернулась назад. Разумеется, что уехать без единой весточки я не могла, а потому составила для Ханны письмо, которое передала ее родителям.

Теперь я меланхолично смотрела в небо на покачивающейся телеге и прощалась с такими привычными стенами. Мне разрешили устроиться внутри повозки, среди мягких одежд, ведь дорога была дальней. Старое сменялось новым, это всегда воодушевляло, а потому закономерная грусть приятно осела в сердце, которое потревожил знакомый голос. Я резво выглянула из телеги, присматриваясь, и с удивлением обнаружила свою подругу, которая бежала прямиком к нам, стоящим у ворот. Мне пришлось крикнуть маме, чтобы подождали, ведь я тут же сорвалась навстречу Ханне. В этот момент между нами не было никаких ссор, а только искренние чувства.

— Прости, я искала тебя, но ты уехала! — вина перед Ханной была столь сильной, что я даже слова не давала ей сказать, едва мы ослабили объятия. — Извини, пожалуйста, ты была права тогда.

— Я тоже не должна была думать только о себе, — подхватила она, — все же для тебя это было важно.

— Нет, это я виновата.

— Нет, я!

— Я!

— Ну хорошо, ты, — хохотнула Ханна, а я даже перечить не стала. Она меня простила, и это главное. Возможно, я надеялась до последнего, ведь все это время носила подаренный ею браслет, который теперь стал настоящим символом нашей дружбы.

— Я видела, что он на тебе, а значит, не все потеряно, я просто злилась.

Мы могли долго ещё стоять, вспоминая все перипетии, но предстояло прощаться, и мне хотелось сделать что-то особенное. В голову пришел только один жест:

— Отдайте ваши сердца дружбе, — я прижала кулак к сердцу и выпрямилась. Она молча скопировала жест и повторила слова, а потом мы, не сговариваясь, стукнулись кулаками.

Так начинается взросление, способное найти в мелочности зерно истины, что будет расти и крепнуть. Нам не обязательно говорить и быть вместе каждый день, чтобы сохранять дружбу, не нужно повторять прописные истины, когда речь идет о семье. Я точно знаю, что вокруг мало искренности и любви, но твердо намерена им следовать, где бы ни оказалась сама.