Особенности королевской охоты (джен)

Деваться Ланселю было некуда, и он все-таки вернулся, хотя и под утро. Во дворе стояли два огромных ящика, заваленных бутылками вина, переложенными соломой, а около стены дома маялся опоенный Серсеей кабан, с которым сэр Барристан проводил душеспасительную беседу, жалея только о том, что нельзя посадить рядом одного принца, или кто он теперь получается.

«И перестал он узнавать знакомых ему людей, — втолковывал сэр Барристан молодому кабану, пострадавшему за истину и за державу. — Забывал число, месяц, год, не знал, где он находится. Потом возникли дрожания конечностей, осторожная неуверенная походка, а затем последующие параличи. Подросток под влиянием спиртного буквально озверел. Стал раздражительным, агрессивным, замкнутым. В поведении его обнаружилась отчужденность. Запомни: потребление алкоголя, особенно в раннем возрасте, когда формируется личность — не только нежелательно, но и недопустимо».

— Сэр Барристан, а откуда это вино? — осторожно спросил Лансель, останавливаясь между ящиками.

— Это из Эссоса, там с отравителями строго, — сказал сэр Барристан. — Это у нас с ними цацкаются. А там, если дотракийцы кого с отравленным вином поймают, то привяжут к лошади и протащат по степи несколько миль. А если в Вольных городах такого изловят, то посадят в чан с дерьмом, только голова торчит, и возят весь день по городу. А над ним янычар с мечом — и через каждые пять минут вжик мечом над чаном, так что если предатель не нырнет — голова с плеч! Так он весь день в дерьмо и ныряет.

— Ладно, иди к деснице, — немного смягчился сэр Барристан, увидев, что шестнадцатилетний Лансель, проведший сутки без еды и без сна, держится за ящик с вином дрожащими от страха руками, чтобы не упасть. — Не надо пока впадать в отчаяние. Эддард справедливый человек, если ты достоин милосердия, он помилует.

Эддард для начала объяснил Ланселю ситуацию в семье короля и семье Ланнистеров, опираясь на умозаключения похабника Оберина и слышанные им же слухи, и не прогадал.

— Она меня обманула, — пробормотал пораженный в самое сердце и спутавшийся от бессонной ночи Лансель, как только услышал, что дети Серсеи от Джейме. — Изменщица, как она могла?

— Она это кто? — уточнил Эддард, и Лансель понял, что только что все выболтал. — Называй имя. А то у нас всегда Оберин есть, он любит людям языки развязывать. До того, что иногда кажется: выпусти его на ристалище перед всей столицей, он и там начнет противника допрашивать и грязным бельем семьи трясти.

«Не надо пока впадать в отчаяние», — вспомнилось Ланселю, и он попытался тронуть сердце семейного и положительного Эддарда историей своей пламенной любви к женщине вдвое старше, которая была вдобавок женой друга Эддарда. Сердце Эддарда дрогнуло, он ощутил в себе внутреннего лютоволка и внутренне немного повыл: чем дальше эту историю копаешь, тем больше дерьма вылезает. До откровений Ланселя Эддард думал, что Серсея извращенка и наставила Роберту рога, находясь в плену застарелой порочной страсти. После откровений Ланселя Эддард убедился, что Серсея просто блядь.

— Ты знал о том, что в четыре бурдюка что-то подмешано? — строго спросил Эддард, и Лансель не решился скрыть, что эти четыре бурдюка с вином дала ему Серсея. — Вот теперь ты можешь впадать в отчаяние. Или плыть саженками в Эссос, потому что иначе ты туда попадешь гребцом на галерах у Станниса, и это в лучшем случае. Ты плавать-то умеешь?

— Есть от чего впасть в отчаяние, — признал Эддард, когда испуганный Лансель помотал головой.

Оберин Мартелл тем временем проверял все оставшиеся бурдюки, пока наконец не нашел тот, в котором вино было сдобрено лошадиной дозой макового молока, и не убедился, что бурдюк с разбодяженным вином остался всего один. В процессе Оберин напроверялся так, что ему в голову полезли удивительные идеи, и он пошел с ними к Эддарду, весьма кстати для себя застав там Ланселя.

— Уступи-ка мне его на пару часов, — предложил Оберин задумавшемуся деснице, который никак не мог решить, арестован у него Лансель или задержан, и в любом случае, где его такого держать в охотничьем домике. Идеи посадить Ланселя на цепь рядом с собаками благородный лорд Эддард отмел как негуманные, и Оберин подвернулся как раз вовремя.

— Только умоляю, принц Оберин, не делайте со мной ничего противоестественного, — заскулил Лансель, оказавшись в крепких и решительных руках, потому что фантазию Оберина он серьезно недооценивал. Оберин оттащил Ланселя к озеру, рассказал ему несколько баек про то, что у Станниса, куда Ланселя хотели сослать гребцом на галеры, появилась красная жрица, жгущая все и всех бесперечь, и сам тем временем разжег большой костер.

— Держи, — сказал Оберин, вручая Ланселю драконье яйцо и подталкивая его поближе к огню. — Терять тебе все равно нечего. Копье у меня отравленное, так что не рыпайся, не ровен час полосну. Вперед!

Эддард тем временем сообщил Роберту о новых результатах своего расследования, и Роберт, к его удивлению, принял известие о новой неверности Серсеи очень спокойно.

— Одно обидно, у чертовых Ланнистеров одни сыновья, — задумчиво заметил Роберт. — Были бы вот дочки у Кивана или сестры у Серсеи, я бы выеб пару-тройку и сравнял бы счет. А тут что делать — то ли карлика ебать, то ли собственных оруженосцев. Второе совершенно исключено, а первое исключено тем более.

В этот момент дверь в охотничий домик отворилась, и Оберин с Барристаном внесли за руки и за ноги закопченного бесчувственного Ланселя, прикрытого обрывками полусгоревшей одежды.

— Оберин, да ты серьезно, что ли? — изумился Роберт. — Да это ж байка, что драконов так выводят. Да не было никогда такого!

— Раньше не было, а теперь есть, — заявил Оберин и вытащил из-за пазухи нефигового дракончика. — Как только этот малахольный не сгорел, вот чего не пойму. Таргариенская кровь в нем, что ли.

— Да не должно, — возразил Роберт. — Это только про карлика слухи ходили, что Эйрис Джоанну чпокнул. А этот после смерти Эйриса родился.

— Ну тогда Эйгон Недостойный… — предположил Оберин, но Роберт даже замахал руками, с тем, что вокруг него одни Ланнистеры, он еще как-то свыкся, но с тем, что они еще и Таргариены, свыкнуться не мог.

Эддард и Барристан тем временем раздели Ланселя, чтобы оценить степень его ожогов, но ожогов почти не обнаружили, так что Оберин, как мейстер-недоучка, даже удивился и задумчиво подергал Ланселя за хрен, объяснив оторопевшим от таких действий рыцарям, что таскать Ланнистеров за письку — старинная традиция Мартеллов.

— Ну хотя бы ноги он должен был обжечь, — не веря своим глазам, сказал Эддард. — На горящих углях же стоял.

Но и на ногах Ланселя ожоги нашлись только на больших пальцах.

— Да, — задумчиво сказал Оберин, попробовав сам так встать на большие пальцы. — Жить захочешь — не так раскорячишься.

Ренли появился только в самом конце осмотра несгораемого Ланселя и был несколько потрясен тем, что ладно Оберин, но и Эддард, и Барристан стоят и сосредоточенно рассматривают распростертого перед ними абсолютно голого юношу.

— И эти люди запрещают мне ебаться в жопу, — только и смог сказать Ренли.

Лансель так и лежал нагишом и без сознания, пока в охотничьем домике проходило экстренное заседание усеченного Малого совета по вопросу престолонаследия. Ко всеобщему удивлению, больше всего горевал над сложившейся ситуацией не Роберт, а сэр Барристан.

— Он был моим учеником, пока не обратился ко злу, — с горечью говорил сэр Барристан, искренне сожалея, что его бывший оруженосец Джейме Ланнистер вырос негодяем. — Он принес обеты и был моим братом, но его соблазнила темная сторона.

— И как у вас положено наказывать отступников? — заинтересовался Ренли, он был еще молодой и несерьезный, и даже сам хотел завести себе в Штормовом пределе личную гвардию из семи человек — радужную, конечно, как он сам.

— Нам нужно встретиться еще один раз, — сурово сказал Барристан. — Думаю, руки-ноги ему отрублю.

— Ух, — сказал Оберин и аж поежился, а Ренли подумал, что радужная гвардия отменяется, мало ли, вдруг Барристан на такое обидится. — Может, хоть с одной руки начнете, может, он исправится? У нас валирийская легенда ходит, про то, что терапевтический эффект усекновения руки довольно длителен, пусть даже и не вечен, — не то чтобы Оберину Джейме было жалко, но славу отравителя Оберин уже заработал, а с такой компанией заработаешь ведь и славу расчленителя, и славу потрошителя.

— Мы, кстати, на твою помощь с другими Ланнистерами рассчитывали, — обратился Эддард к сэру Барристану. — Сможешь пройти в Утес Кастерли? Ты наша единственная надежда.

— А, — отмахнулся сэр Барристан и с горя накатил еще. — Давоса-контрабандиста пришлите мне с Драконьего камня, я от моря в пещеры зайду. Только это неспортивно, Тайвина даже карлик с арбалетом положит.

В утешение загрустившему рыцарю-ликвидатору Эддард спел хорошую северную песню про леди Винтер — ее стоило бы спеть для Роберта еще лет шестнадцать назад, но что уж делать, если на Севере песня припомнилась, только когда Джорах Мормонт женился на какой-то вертихвостке, пошел по кривой дорожке, а жена его в Эссосе сразу же явила свою гнилую натуру, сбежав от него к купцу содержанкой. Мормонта до этого думали даже спустя какое-то время простить и вернуть, но раз он жену за такое не зарезал, то Север решил, что лорды-тряпки на Севере не нужны.

Невесте лорда Стальных гор всего шестнадцать лет,

Таких изысканных манер во всей округе нет,

пел Эддард, удивляясь, как хорошо история пришлась — и про брата в ней было, который не совсем брат, и про то, что на девке клейма негде ставить, — а Барристан уже подбирал мелодию на лютне, чувствуя, что в северной балладе опять будет торжество справедливости и хэппи-энд, «обоих в омут — и конец», или что-то в этом роде.

Есть в богороще черный пруд,

Там лилии цветут, цвееетут...

запели Эддард и Барристан последний припев на два голоса, а Оберин подумал, что по сравнению с ними двумя его поджаривание Ланселя выходит даже излишне мягкой мерой. Есть все-таки причины, почему одни выигрывают гражданскую войну, а другие пятнадцать лет тянут с кровной местью. Оберин привык жить с удовольствием, даже в поединках ему бы только потрепать языком и порисоваться, да и сейчас у него мысли были в основном о том, что, если шлюшку белокурую он у Роберта так и не выманит, так хотя бы бывшего кронпринца урвать, какая в жопу разница. А Эддард и Барристан люди серьезные: делают свою работу, рубят кого надо. Как поется в одной портовой песне, «он просто был всегда сторонник четких правил».

— Ну, умерла так умерла, — с жизнерадостным, но черным юморком подытожил Роберт, ему вообще рефлексия и депрессия были не свойственны, он и слов таких не знал, и состояний таких не представлял. — Давайте в следующий раз на охоту на Медвежий остров поедем. Там девки не балованные и, Нед говорит, даже боевые. Нед, симпатичные там хоть есть?

— Старшая дочка очень ничего, — припомнил Эддард. — В платье даже красивая.

— А без платья? — влез Оберин, у него все мысли были об одном, на этом они с Робертом и сошлись.

Лансель очнулся тогда, когда разговоры о государственных делах закончились, и пятеро паладинов попытались накормить маленького дракончика молоком, а потом капустой.

— Что с ним делать? — задумчиво сказал Эддард, потому что от капусты дракончик начал икать огнем.

— Да, что с ним делать? — переспросил Роберт, а Лансель с беспокойством подумал, что разговор идет о нем самом.

— Это я спрашиваю, что с ним делать.

— Что делать? — опять повторил Роберт. — Что-то надо.

— Надо заставить Ланселя сиськой его кормить, — предложил Ренли.

— Не надо, — простонал Лансель, и сидящие за столом заметно оживились.

— Ладно, недожаренный, иди сюда, — разрешил Роберт. — Два раза не вешают. И на костре тоже не сжигают. Хотя влепить тебе в личный герб отбивную все-таки надо.

После пережитого потрясения Лансель хотел обратиться к вере и замолить свои грехи, и даже достиг в этом некоторых успехов: одно дело бить баклуши в отдаленном замке и, не имея других дел, стучать на молитве лбом в пол, а другое все же служить на охоте оруженосцем лихому и разгульному королю, а замаливать грехи ночью, простираясь ниц перед соснами в отсутствие септы и каждый раз рискуя с земли уже не встать от усталости и количества выпитого. Так что за свое молитвенное усердие Лансель даже мог бы рассчитывать на божественные видения во сне, а не на побудку от Оберина Мартелла сапогом по откляченному заду: частенько Лансель так и засыпал на молитве в ближайшем бору, а утром его начинали разыскивать с невозвышенными мирскими словами «ну где опять этот мудозвон?»

Впрочем, не исключено, что божества не оставляли спящего Ланселя вразумлением, просто медлили явиться к нему лично. Вместо них во сны Ланселя приходил строгий Эддард Старк. «Бог не фраер, он все видит», — наставительно замечал Эддард и принимался натачивать свой огромный меч, что явно было знамением, что семью Ланнистеров Эддард скоро приведет в надлежащий вид, а некоторых ее членов и в подлежащий.

Пока Лансель молился Семерым и смотрел свои сны, в которых на вопросы Ланселя, посадят ли того или другого его родственника, Эддард зловеще отвечал: «Кто ж его посадит, он же памятник», — охотники все еще решали, что им делать с быстро подрастающим дракончиком.

— Да на хера он нам? — отмахивался Роберт, которому драконы были столь же не по нутру, сколь и Таргариены. — Пойдем его в озере утопим. Чем вы его кормить-то собираетесь?

— Невинными девушками, как положено, — отвечал Оберин, к дракону он уже привязался.

— Подохнет у вас тут зверушка, — хохотал Роберт. — Ну серьезно, его же заседлывать надо, без этого от дракона никакого толка, одни разрушения.

— Ну так давай, объезжай его, — предлагал Эддард, он один мог позволить себе такую дерзость, как намекнуть Роберту, что тот минимум на четверть Таргариен.

— Ну хочешь, Квентина в Эссос пошлем, — в свою очередь предложил Оберин, видя, что Роберт на такие намеки надулся. — Привезет нам блондиночку-наездницу.

— Кто о чем, а Оберин о любимой позе, — проворчал Роберт, и тут в разговор вмешался Ренли, выходивший проследить за мясом.

— Благородные сэры, — торжественно провозглашал Ренли, — пока вы тут пиздели, дракон сожрал половину почти готового мяса.

После ночных бдений и беспокойных снов было неудивительно, что к последней охоте, уже по пути в Королевскую гавань, Лансель дошел до ручки и был признан к охоте негодным, а потому ему была поручена охрана дракона, привязанного к дереву парой толстых веревок.

— Если будет веревки грызть, то хер с ним, — распорядился Роберт. — А вот если начнет жечь их огнем, то ты его по сусалам, не стесняйся.

Пока остальные загоняли оленей и кабанов, чтобы не вернуться с охоты с пустыми руками, Лансель спал стоя как боевой конь и видел очередные путаные сны, от которых он очнулся, только когда Эддард потряс его за шиворот

— Проспал зверя? — грозно спросил Эддард.

— Лорд Эддард, а обезьяны за Стеной водятся? — спросил Лансель, почему-то на валирийском.

Эддард потыкал Ланселю в морду обгоревшими кусками веревки, но понимания не нашел.

— Я видел голую обезьяну, которая ехала по снегу на лошади, — сформулировал на валирийском Лансель, поскольку пророческие сны про Иных бесполезно показывать тому, кто Иных не видел даже на картинках.

— Да ты думай, что говоришь, — ответил наконец Эддард, не помнящий валирийского. — Кто голого на улицу-то выпустит? Зима близко.

Тем временем остальные охотники, услышав в лесу хруст и треск, погнались за по-настоящему крупной дичью и дали по ней несколько залпов из арбалетов. Дичь скатилась в овраг и затихла.

— Мартелл, ты что, расстроился? — сочувственно спросил Роберт, подойдя к Оберину, который смотрел с края оврага на недвижного дракона. — Мартелл, ты не расстраивайся!

— Давайте его торжественно похороним, — предложил Ренли.

— Нет, надо в столицу привезти, — не согласился сэр Барристан. — Все же охотничий трофей.

Ренли сочувственно указал глазами на Оберина, дескать, при нем еще несколько дней труп дракончика с собой таскать, но Роберту идея понравилась.

— Оберин, ты уже смирился с его потерей? — спросил Роберт после минутного молчания и заметил Ланселя, которого Эддард вел полюбоваться на плоды своего разгильдяйства. — Вот кто сейчас павшего на горбу потащит!

Лансель послушно полез вниз, подгоняемый кровожадными взглядами Оберина: Оберину было по-прежнему жалко дракончика, и он уже припомнил, кто за малышом не уследил.

— За хвост тяни! — бессердечно предложил Роберт, не любящий драконов во всех проявлениях, и Оберин уже приготовил для него хорошую матерную тираду, но Лансель спешно последовал королевскому приказу, и из оврага донесся вой, сделавший бы честь любому лютоволку.

— УУУУУУ! — выл Лансель, неожиданно получив от покойного ящера по яйцам и чувствуя, что ему теперь одна дорога, в Сыны Воина, потомства после такого удара можно и не дождаться.

— Ты на пяточках попрыгай, отпустит, — предложил Эддард, спускаясь к незадачливому оруженосцу, а Роберт и Оберин уже пронеслись мимо Ланселя, преследуя убегающего дракона. — Ничего страшного, просто синяк большой будет.

— Да уж точно не перелом, — подтвердил Ренли, походивший на брата в своем беспечном бессердечии. — Там и ломаться-то нечему.

По мере приближения к Королевской гавани Лансель постепенно осознал, что каждому, может быть, в лучшее верится, но худшее, конечно, впереди: ему теперь предстояло свидетельствовать против своих родственников, а то и против себя самого, и, хотя второй раз его обещали не казнить, шансов проявить героизм и прожить достойную жизнь ему могут дать предостаточно, на любой вкус: хоть разведчиком в Ночном Дозоре, хоть кадровым мичманом у Станниса во флоте, всю жизнь то в учебе, то в морских походах, хоть в Дорне пехотным офицером, замучаешься пыль глотать.

Поэтому Лансель был даже рад тому, что все ворота Королевской гавани были закрыты, и немного злорадствовал озадаченному выражению на лицах короля и десницы, которые и так уже намаялись с выловленным все-таки драконом.

— Да! — хлопнул себя по лбу Роберт. — Нед, помнишь, как ты ко мне от Оберина в первый раз пришел с его идеями, что блондинов у меня в роду быть не должно? Я ж тогда Станнису ворона послал. Это небось он в столицу приехал. Надо было ему написать, чтобы он не слишком круто брался, а то он, я погляжу, немного шалит: вон корабли его на рейде, вон жгут в городе что-то. Или кого-то.

— А я все тебе никак не скажу, — в свою очередь припомнил Эддард. — Мы еще когда на охоту уезжали, я подумал, что неловко как-то, что и король, и десница в отъезде будут, и тоже сел письмо писать. Вот не помню, что я там писал, уж очень хорошо мы на посошок взяли, но, кажется, я Кэт написал, ей все равно из Орлиного гнезда лучше морем ехать, ну и, как говорится, у Талли для семьи пятьсот миль не крюк.

— Ты свою жену десницей вместо себя назначил? — опешил Роберт.

— Я ей Хоуленда Рида в усиление выписал с дороги, — оправдался Эддард. — Он всех насквозь видит.

— Кажется, она у тебя Ланнистеров не очень, — припомнил Роберт. — Карлика вроде только что в Орлиное гнездо судить возила.

— Да она много кого не очень, — вздохнул Эддард. — Джейме обещала в клетку посадить. Вариса, как в первый раз приехала, лысым пидаром назвала. А пару лет тому ездила к Фреям, поскандалить, ее с тех пор в Речных землях леди Бессердечная зовут. Так-то она ничего, добрая и вежливая, но вот если узнает, что у одной нашей дочери волчицу казнили, а другой хотели руку за битого принца отрубить — то может маленько расстроиться. Ты лучше к ней пока не подходи, давай сначала я сам.

— Кажется, они со Станнисом спелись, — заметил король и подосадовал, что нет с собой мирийской трубы, посмотреть, выставили уже чьи-нибудь головы на стену или нет. — Бутылку против двух, что Бейлиша уже зарезали.