Проклятый старый дом (джен)

От ступеней исходил слабый ароматный запах дерева, а перила были гладко вытерты до блеска.

После городской вони пластика и бензина хотелось прижаться к ним щекой и долго так сидеть, а потом подняться по скрипучим степеням на второй этаж, ткнуться носом в подушку, высушенную под солнцем и ветром, и спать, спать… пока все бока не отлежишь, пока волосы не отрастут до бёдер, а ногти — с фалангу; словом, спать, как однажды спала Пра, старейшина дома и прабабушка Элины, с 1853 по 1854 год.

Уже года два Нина не была в её родном доме, большом и старом, заросшим мхом и плющом, спрятанном в глубине леса, но при этом каком-то непостижимо уютном. Сейчас она приехала сюда, встревоженная запиской, которую получила сегодня несколько экстравагантным способом. Обгоревший с краёв обрывок бумаги она нашла утром в микроволновке.

"Эля ужас плох

приезжайте Нина

целую в рот"

было написано на нём в три строки разными почерками. В конце, как почтовый штемпель, стоял отпечаток кошачьей лапы. Ничего не оставалось делать, как только покормить рыбок, покидать в рюкзак пару запасных носков и тащиться на электричку.

Стукнула створка окна, отвлекая от недавних воспоминаний, ночной порыв ветра засвистел в тишине дома, и Нина почувствовала направленный на неё пристальный немигающий взгляд. "Дом, милый дом", — пробормотала она, а вслух сказала: "Здравствуй, Пра". Женщина, к которой она обращалась, чуть наклонила голову и насмешливо улыбнулась, хотя, может быть, это была просто игра лунного света на стене. Нина недоверчиво подошла вплотную к Пра и осторожно прикоснулась пальцами к её лбу, нарисованному маслом на холсте. Та не двигалась; белое платье, в котором она была изображена, и белки глаз серебристо светились в темноте.

Нина поднялась выше, вошла в узкий коридор, повернула витую металлическую ручку и толкнула дверь... Дверь не поддалась. От свечи, что Нина держала в руках, на стену падала дрожащая тень. Сейчас тень с глухим ворчанием отделилась от стены и запечатала дверь на манер сургуча. Ну, либо Нине так показалось в неверном свете тонкой свечи. Она прижалась ухом к двери, но разобрала только тонкий высокий звук. Невозможно было понять, что именно происходит в комнате из-за массивных дверей и толстых стен. Нине показалось, что кто-то всхлипывает, но с тем же успехом там могли точить пилу, играть на валторне, или душить змей. Нина пожала плечами, пошла дальше по коридору, толкнула следующую дверь...

В коридоре стояла тишина, но за дверью играл блюз: тягучий женский голос пел что-то про любовь и предательство. Булькал кальян, курились сигареты, чадили неровным светом свечи, отчего комнату словно тюлевой занавеской завешивал дым. За столом играли в карты трое мужчин.

— Присаживайтесь, Нина, — не оборачиваясь, сказал старший из них, и перед столом тут же появилось деревянное кресло с подлокотниками и твёрдой спинкой. Ну, или же Нина не заметила его поначалу из-за плотной пелены дыма. Она села в предложенное кресло и плеснула смоляной жидкости из наполовину пустой бутылки в гранёный стакан. Чёрный кот, невозмутимо сидящий на столе, прошёлся по нему, грациозно ставя лапы между лежащими в беспорядке бутылками, рюмками, блюдцами, щипцами для сахара и прочими предметами, и спрыгнул Нине на колени.

— Ну как? — вполголоса спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Прескверно, — тут же оживился рослый бородач, до этого сосредоточено смотрящий в карты. Один глаз у него был прищурен, а второй блестел и вспыхивал изнутри весёлыми зелёными и золотыми искрами. — Третий день как закрылась и никого не пускает, даже летучих мышей. Только вот, периодически... — он кивнул в сторону бутылки виски, которая плавно сползла со стола и поплыла в сторону двери. В фарватер ей пристроилась миска с оливками. Может быть, конечно, Нине это тоже показалось.

— Я предупреждал, — продолжал бородач, — людям никогда не стоит доверять! — Он стукнул пудовым кулаком об стол, так, что подпрыгнули блюдца, а кот у Нины на коленях настороженно прижал уши. — Ну, кроме тебя, конечно, Нина. И что теперь? Вот она рыдает там уже третьи сутки из-за какого-то очередного мерзавца, вместо того, чтобы, как водится, подвесить его вверх ногами над костром, или воткнуть кинжал в пятое подреберье, или снять голову вон тем замечательным ятаганом, легко, как шапку у одуванчика... Ну, или хотя бы нам разрешить. Добрая она у нас... — вздохнул он. — Во дворе последний раз могилу рыли, страшно подумать, восемнадцать лет назад! Бубновый марьяж! — без паузы крикнул он и бросил карты на стол.

Пожилой мужчина за столом, улыбаясь, выложил четыре туза. Рыжебородый схватился за голову и непечатно выругался. У пожилого короткие седые волосы слегка топорщились и закручивались на правой и левой стороне повыше ушей, образуя небольшие бугры. Глаза у него были чёрные, безо всяких искорок, зрачки сливались с радужкой почти незаметно.

— Хорошо, что приехали, Нина, — улыбнулся он. Улыбка вышла жутковатой. — Посидите тут с нами, Эля будет рада, когда выйдет. Она вообще любит людей, добрая девочка, редкость такое в нашей семье... Вот помню, Пра обратила одного бывшего любовника в оленя...

— В оленя я бы даже не отказался, — подал голос третий мужчина, длинноволосый брюнет с небольшими усиками над верхней губой. — Хоть ненадолго, на пару месяцев. Ну, или в лося. Скакал бы себе по бездорожью, ударом копыта волкам черепа кроил…

— В настоящего оленя, кто ж спорит, — прервал старик. — Но в парковую скульптуру? У которой вместо рогов какие-то кривые берёзовые ветки?

— Да уж... — передёрнул плечами рыжебородый. — Ну и как? Стоит?

— Кто ж его снимет? Всё равно только в ПНИ⁽¹⁾ после такого поступать, а там и так половина наших... знакомых. Но Эля, девочка, приделала ему олениху, когда Гарри Поттером увлекалась. Из патронуса.

— Их же не существует? — удивлённо переспросила Нина.

— Вот в том-то и дело, мы до сих пор не разобрались, что там за материя возле оленя нарисовалась... Но олень вроде ничего, посвежел так, будто побелили заново.

Дверь распахнулась, и на пороге показалась Эля, "хорошая девочка". Чёрные лохматые кудри были разбросаны по плечам, в них застряли колючки и какие-то щепки, платье разорвано на плече, руки по локоть в чём-то красном, Нине даже не хотелось думать, в чём именно... Глаза лихорадочно горели.

— Нина, как хорошо, что ты здесь! Сейчас вместе полетим домой, — затараторила она, порывисто и крепко, даже слишком крепко обнимая Нину.

— Куда?! Твой дом здесь! — все трое сидящих за столом мужчин вскричали как один. — И не "полетели", а поймаете машину, — добавил старик.

— И ты пять дней назад говорила, что никогда не вернёшься. Четыре дня назад, что научилась просто мудро жить. Три дня назад закрылась у себя в комнате и ничего не ела, кроме закуски, и вот теперь ты собираешься "домой"? — саркастично заметил брюнет.

— А теперь он позвони... ну, в общем, всё наладилось. Простите, но я уезжаю.

Повисла неловкая пауза. Эля теребила в руках небольшое деревянное распятие. Кот привстал у Нины на коленях и брезгливо фыркнул.

— Ну что ж... Возьми хотя бы кинжал, фамильный, — примирительно заметил рыжебородый. — Ритуальный, с последней каплей крови врага, всю мерехлюндию с тебя снимет, просто и со вкусом. А то сегодня у вас наладилось, завтра разладилось...

Эля засмеялась:

— Нет, милый, спасибо! — расцеловала троих мужчин в колючие щеки и, схватив Нину за руку, каркнула и выпрыгнула в окно. Ну, или вызвала такси; Нина точно не помнила. Через двадцать минут они были уже в городе, хотя загород Нина добиралась полдня. Снова асфальт, грязный весенний снег, серое близкое небо.

Эля радостно попрощалась, снова стиснула её в объятиях, обдав запахом грозы, тяжёлых духов и сушёных трав, и ускользнула.

Нина разделась, босиком прошла в полутёмную гостиную и машинально вставила свечу, которую до сих пор сжимала в руке, в стеклянный подсвечник. В жёлтом пятне света снова появилась тень и, плавно отделившись от стены, скользнула Нине на колени. Нина машинально погладила её. У тени была мягкая пушистая шерсть. Совершенно точно, не показалось.

1) Психоневрологический интернат.

Вернуться к тексту