Колодец (гет)

Следующие несколько дней были беспокойными. Лливеллин поручил Аодху проследить за порядком в цитадели, а сам вместе с Конвеем отправился проверять Завесу. По линии, вытянувшейся от края леса в сторону человеческих деревень, обнаружилось несколько повреждений. Они были, в общем-то, пустяковыми: видимо, кто-то из Неблагих опробовал защитную магию на прочность парой заклинаний и отправился восвояси ни с чем, но Лливеллин все равно едва сдерживал гнев.

— Как вы распределили караулы? — сердито бросил он Конвею, когда они, залатав последнюю из найденных прорех, отправились в сторону ближайшей деревни. Конвей выпрямился в седле, словно стоял на смотре перед самим Морольтом.

— По вашему указанию, отряд за отрядом каждые три часа, и сохранность защитных заклинаний проверяем…

— Как же вы пропустили эти дыры? — возмутился Лливеллин, гневаясь, впрочем, больше на себя. Ему казалось, что он предал доверие Морольта, и чем дальше, тем сильнее. Кто может поручиться, что сид в безопасности, если тот, кто отвечает за его оборону, не смог защитить самого себя, а неприступная вроде бы Завеса оказалась поврежденной?

— Ллин, послушай, — понизив голос, начал Конвей, — я разделяю твои опасения. Мордред может выкинуть что угодно, а если он стакнулся с Си, то покоя никому ближайшую сотню лет не будет. Но ведь у нас все в порядке, Завеса по-прежнему непроницаема, это просто царапины от собачьих когтей.

— Хотел бы я разделить твою уверенность в том, что все будет в порядке, друг, — сделав над собой усилие, ответил Лливеллин уже спокойнее. — Но союз между Мордредом и Си грозит нам настоящими неприятностями. Мы с одним Мордредом справлялись с трудом — вспомни, сколько пришлось потратить сил на то, чтобы укрепить Завесу. Потому важен каждый пустяк, — помолчав, он внушительно добавил, — и я тебя предупреждаю, что если еще раз обнаружатся нарушения целостности Завесы, о которых мне не будет сообщено в тот же час, как они появились, я прикажу сунуть тебя головой вниз в болото, а потом отправлю безоружным во владения Мордреда. Чтоб ты вспомнил, на что способны эти выродки, и больше не терял бдительности.

Конвей нервно сглотнул и, повернувшись, прикрикнул на воинов, чтобы смотрели по сторонам во все глаза. Лливеллин тронул поводья, выехал вперед. У подножья низкого холма показались потемневшие от влаги соломенные крыши.

В деревне их встретили не слишком радушно. Люди заканчивали очередной круг полевых работ, понемногу переправляя урожай с полей в амбары, и на их лицах Лливеллин видел тяжелую одуряющую усталость. В других ленах в деревнях смертных рабочих рук было больше, потому что земли были более пригодны для жизни и земледелия, а фэйри не устраивали долгих распрей, ограничиваясь мелкими приграничными стычками. Старейшина, впрочем, поприветствовал Лливеллина и присоединившегося к нему Конвея со всей возможной вежливостью и даже предложил немудреное угощение, от которого оба фэйри столь же учтиво отказались.

— Мы объезжали границы и обнаружили, что Неблагие бывали невдалеке отсюда. Вы замечали их присутствие? — перешел к делу Лливеллин. Старейшина поморщился и сделал отвращающий знак.

— Как не замечать. Замечали, господин, когда ходили за хворостом, да глину нужно было накопать на высоком берегу. Однако ничего сверх обычных проказ — прокляли на тачке колеса, так что скакать стала лягушкой. Сожгли на огне, благословленном вербеной. И еще мальчик, собиравший голубику, подхватил лихорадку и стал видеть духов, но знахарка его вылечила.

— Отчего не сообщали?

— Да к чему напрасно вас тревожить, — отмахнулся старейшина, словно от надоедливой мухи. — От них вы нас все равно не избавите, караул здесь не выставите, а если и выставите, то проку не будет — они еще хуже обозлятся. Не трогают пока, и ладно. Тачку новую сделать несложно, а ребенок, может, и сам простудился.

— Я тебя понял, — нахмурился Лливеллин. — Теперь послушай, что я тебе скажу. В следующем месяце и тех, что придут за ним, вам придется быть осторожнее.

— Насколько?

— Намного.

Старейшина горько вздохнул.

— Что, снова?

— Нет, распри мы не ожидаем. Но опасность возрастет, это точно.

— Как же нам быть, господин? Скоро праздник урожая, надо проводить Солнце, как положено. Да и ведь мы ходим в лес, что примыкает к их землям, за дровами, на Пустоши добываем кроликов, и…

— За дровами можно ходить и в нашу часть, а охотиться вам не запрещается. Я выставлю охрану на случай провокаций, но и сами не теряйте бдительности.

— Так ведь до вашей части еще добраться надо, а у нас полевые работы, зерно собрать, землю перепахать снова, а рук у нас мало!

— С этим ничем не помогу. Не думаешь же ты, что я пришлю своих воинов, чтобы они встали за плуги? Я предупредил, ты меня услышал, — резко ответил Лливеллин и перешел к тому, что интересовало его куда больше. — А что наши мечи?

Старейшина отвел взгляд.

— Не брались еще, целые дни в полях проводим, и кузнеца пришлось загрузить работой — сами понимаете, то серп слетит с рукояти, то еще что.

— Напомнить тебе, чьими стараниями у вас такой обильный урожай? Может, на будущий год стоит облегчить вам жизнь? — проговорил Лливеллин с угрозой.

— Нас и так немного, господин. А если еды не будет вдосталь, станет еще меньше. Кое-кто и без того хочет переселиться в другие земли, там, где Добрые Соседи договариваются друг с другом мирно… Вы ведь и сами понимаете, и без того трудно приходится, — зачастил мужчина. Лливеллин прервал его движением руки.

— Вы вольны переселяться, куда угодно. Если, конечно, вас там примут. И все же не забывай о том, что твой род многие десятилетия питался на наших землях.

После разговора со старейшиной настроение у Лливеллина, и без того мрачное, стало хуже некуда. Фэйри берегли клинки, но случалось всякое — кто-то терял оружие, столкнувшись с залетным магом, кто-то лишался меча в борьбе с беспокойным духом. В таких случаях сила, заключенная в металле, изменяла свою изначальную направленность, а меч становился просто мечом. Опасностей хватало и помимо вечной угрозы со стороны Неблагих. Тем более что остальные правители знали о том, что у Морольта мало смертных и много проблем с Мордредом, так что всегда существовала возможность, что кто-то захочет урезать его и без того небольшие владения.

Лливеллина не оставляло тягостное дурное предчувствие, хотя ежедневные проверки Завесы показывали, что границы защищены как должно, а Морольт и убеждал его вернуться к реальности и прекратить видеть во всем угрозу. Он стал искать возможность узнавать о попытках нарушения границы сразу же, не дожидаясь, пока повреждения обнаружит очередной отряд стражей — если обнаружит. Навешивать на магическую стену сигнальные заклинания, как предлагали ему во время советов Аодх и Конвей с молчаливой поддержки Морольта, Лливеллин смысла не видел. Во-первых, их понадобилось бы слишком много, во-вторых, они часто реагировали на безобидные явления вроде грозы или сильного ветра, которые сами по себе были насыщены природной магией. Нужно было нечто более сложное, нечто, что позволило бы предотвращать нападения Темных, а не отводить проклятья и исправлять нанесенный защитной магии вред. Однако, сколько Лливеллин не перерывал пыльные свитки и потрескавшиеся от времени страницы стародавних трактатов, ничего дельного ему не в голову не приходило. Он пробовал новые и новые варианты, которые неизменно оказывались провальными, пока, наконец, во время очередной частной беседы у Морольта не иссякло терпение.

— Ты слишком много времени уделяешь тому, что еще не случилось, а может, и никогда не случится. Даже если случится новая распря, почему ты думаешь, что нам никто не поможет? Другие Благие сиды заинтересованы в сохранении равновесия, существующего от начала времен.

— Мы не можем знать доподлинно, в чем они заинтересованы, а в чем нет. Никто не откажется прирезать к своим землям лишние угодья. Если вы пострадаете или…

— Если Мордред одержит верх и прикончит меня, ты это хотел сказать? — усмехнулся Морольт, и Лливеллин опустил взгляд, делая вид, что сосредоточенно изучает мелкие трещины на лакированной столешнице.

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы этого не случилось.

— Не сомневаюсь. Навряд ли тебе когда-нибудь придется разбираться с последствиями моей смерти, мой дорогой Лливеллин.

Лливеллину казалось, что за этим должно последовать объяснение — что-то недоговоренное, почти обретшее форму, касалось его мыслей, доносилось до слуха еле различимым легким шепотом. Однако Морольт отвернулся и принялся ворошить угли в очаге, давая тем знак, что очередная аудиенция закончена — и никакого толка не имела.

— Не забывайте, что Мордред — не единственная существующая угроза. Зверей давно не видели, но это не означает, что нам следует забыть об их существовании, — сделал Лливеллин последнюю попытку достучаться до правителя.

— Как поживает твоя супруга? — вдруг спросил Морольт. — Ты ведь помнишь, что через четверть лунного месяца мы приглашены к смертным на праздник в нашу честь.

Лливеллин, сбитый с толку внезапной и крайне невежливой сменой темы, заверил правителя, что оба они явятся, и откланялся. Бездействие и кажущееся безразличие Морольта сердили его, равно как и невозможность найти надежный способ защитить границы — или убедить себя в собственной способности их защитить. Прямой вопрос о семейных делах и указание явиться туда, где он и без того должен был присутствовать в силу своего положения, и вовсе показались Лливеллину оскорбительным намеком: займись своими делами и помни, что решения относительно безопасности сида в конечном счете принимаешь вовсе не ты. Обиженный обращением Морольта, Лливеллин бросил свои поиски и погрузился в каждодневную рутину жизни цитадели.