Вакуум (джен)

Аня Зверева возвращается в школу. Она не знает, как себя вести теперь, не знает, что отвечать на вопросы, и не знает, как теперь обращаться к людям самой. Две недели она бродила выпитой тенью, и вновь оказываться в обществе, ещё и обществе любопытном — там ведь сплошь подростки… Но Аня смотрит на брата и понимает: ни за что. Ей уже нельзя отступать. Она не имеет права.

Аня улыбается Серёже и говорит, что со всем справится. Пусть и многое упустила, она наверстает.

— Верно, — растерянно отзывается брат, гладя её по голове, — ты же умная девочка.

Она не смеет отрицать.

В школе её сразу обступает круговорот пестроты. Сперва она пугается ужасно, отшатывается — всё настолько яркое и разнообразное, что не сразу удаётся сфокусироваться. Она теребит краешек юбки и неверяще смотрит на людей, часто моргает: очертания смазываются, и она хмурится, пытаясь восстановить цельную картину. Постепенно всё приходит в норму, и она чуть более спокойная заходит в класс.

Они воспитанные, не обступают, но их косые взгляды колют, как маленькие иголочки. Любопытство. Тревога. Задумчивость. Каждое можно назвать отдельно, но она путается только больше. Смущённо опускает глаза. Под взорами всех собравшихся чувствует себя крайне неуютно и надеется, что это скорее закончится; закрывая глаза, она вспоминает вещи, которые вспоминать не хочется, и только шире их распахивает. А ещё здесь о ней беспокоятся. Подружки мнутся, неспособные выразить сочувствие, и она смотрит на них задумчиво и старается понять, как теперь действовать, чтобы выражаться правильно. Чтобы никто не понял, что на самом деле у неё дыра в груди. Чтобы они думали, что всё хорошо.

Ане нужно быть такой, чтобы никого больше не беспокоить. Она не хочет впредь показывать людям слабость. Ради брата она должна быть сильной, но сила невозможна в горести. Ане хватает времени, чтобы подумать об этом, она расставляет приоритеты, с первого места смещая себя. Она уже не тот избалованный ребёнок, каким она была до смерти родителей. Она теперь в ответе не только за себя.

Аня смотрит на подружек, а затем им улыбается. Складывает губки, изгибает их уголки. В её личике — всё ещё мягком, хоть и выпитом депрессией — нет ни намёка на лживость. Внутри что-то ломко и тонко хрустит, рушась осколками, и Аня одёргивает себя: ну уж нет. Она больше не допустит иного. Она сама так выбирает. Аня улыбается, окружающим становится легче — она почти уверена, что в этот момент может настроиться и понять их чувства.

Людям всё равно, какое у тебя горе. Они вынуждены переживать его с тобой, раз к тебе приближаются, но на самом деле им наплевать. Проще признать, что у другого всё хорошо, чем озадачиваться поисками причин, волновать самого себя, бороться. Если видишь, что он в порядке — значит, он в порядке. Меньше нагрузки. Люди вокруг могут передохнуть; им своих проблем хватает, чтобы ещё и с чужими возиться? Ане кажется, что опора под ней становится совсем шаткой, и она утыкается взглядом в тетрадь. Им плевать на неё. Им нужно лишь их спокойствие.

Что ж, они его получат. Ане впервые приходится притворяться, но она столь цепко следит за любой ответной реакцией, что быстро налаживает контакт. Ей кажется, словно контрастность окружающего мира отступает на второй план — немного напоминает галлюцинацию. Аня думает о том, что этот мир ей вообще не сдался. И решает, что люди ей куда важнее.

— Спасибо за беспокойство, — говорит она, поддерживая мягкую улыбку, — но я в порядке.

Она действительно выглядит лучше, чем была ещё пару дней назад.

Часть внутри неё так и кричит: «Остановись!». Эта часть умоляет её не поддаваться безрассудным идеям. Не позволять себе отбрасывать всяческую открытость, которой она доселе славилась. Аня наступает на горло собственному восприятию и утверждает, что отлично держится, хотя дышит вакуумом и смотрит в пустоту. Никаких отныне слабостей. Никакого эгоизма. Она больше… не повторит ту ошибку.

Аня улыбается и медленно умирает внутри.

Эти люди помнят её другой, и девочка много размышляет, шагая до дома. По дороге покупает продукты. Она больше не будет обузой брату. Она станет для него опорой. Она станет для него тем, кем должна была быть — и во сто крат сильнее, потому что момент, когда серел он, она упустила.

— Серёж, — зовёт она, входя. Он показывается в коридоре, и она сглатывает сухость. — Я хочу сменить школу.

Это будет первым шагом.