Сказки Гретель (джен)

* * *

Малыш Генри быстро перебирал своими маленькими тонкими ножками в надежде скрыться от преследования. Грохот, который он создавал, мчась по полу, будто только усиливался в его ушах, оглушая крошку. Над длинным ковром в коридоре поднималась пыль. Из него уже давно следовало выбить всю дурь, как говорил отец, когда мальчик затих под дверью. Ковер, впрочем, тоже не помешало бы очистить.

Воздух будто не добирался до легких, сгорая в горле, оставляя после себя лишь ожоги и пепел, который хотелось выкашлять наружу. Но тогда крошка привлек бы к себе еще больше внимания. Монстр шел позади. Он не спешил; знал — результат предрешен. Малышу Генри не убежать, не скрыться. Нет такой кровати, под которой его бы не нашли. И рано или поздно ему пришлось бы подать свой тоненький голосок. Малыш Генри в страхе оборачивался на монстра, но только тень, страшная темная тень давала понять, что его не оставят в покое. Теперь все серьезно, это не детская фантазия, которая развеется с первыми лучами солнца. Нужно было давно принять меры, чтобы он вел себя, как достойный вампир.

Отвернувшись, малыш Генри застонал, не в силах сдержать отчаяние. Мальчик старался моргать как можно чаще. Иначе слезы ослепили бы его. Он так и не научился тому, что стоило записать на подкорку уже давно. Даже собаки умнее, а у них глупость в глазах. Отчего же за его умным взглядом ничего не оказалось?

Малыш Генри пришел в себя, когда его узкий лоб стукнулся о стену. Гулом в голове прошелся тихий стук. Крошка упал на колени. То ли злобный рык, то ли жалостливый стон вырвался наружу, и маленькие ручки сжались в кулаки. Малыш Генри впился зубами в губу, ногтями — в ладони. Обернулся на монстра. И с ненавистью взглянув на силуэт на стене, прошмыгнул в комнату. Ты ошибаешься, всплыла мысль в его голове.

Дернул головой из стороны в сторону. Стул, где же стул. Еще вчера в этой комнате сидел отец и что-то писал. Он никогда не подпускал близко, не позволял маленькому любопытному носику влезть не в свое дело. А может малыш Генри просто мешался под рукой, как, впрочем, и всегда. Ведь вряд ли он смог бы понять смысл написанных слов. Ведь вряд ли те слова предназначались для маленьких мальчиков вроде него.

Стул оказался здесь. Мальчик облегченно вздохнул, но тут же подорвался к нему, ухватился за спинку и, кряхтя, потащил к двери. Ну почему настолько тяжелый. На это нет времени. Малыш Генри зажмурился, уронив на пол слезинку, и сквозь стиснутые зубы затянулся воздухом. По привычке шмыгнул носом. Пару шажков, всего пару шажков. Только бы успеть раньше монстра. Пододвинул вплотную к двери, спинка стула оказалась как раз под ручкой. Ни один монстр не пройдет.

Широкая улыбка растянулась на бледном лице. Малыш Генри так редко мог себе ее позволить. Даже ему, не видящему своего лица, она казалась совершенно неискренней. А в следующее мгновение мальчик в бессилии упал на колени и расплакался. Результат предрешен. Так почему, почему так тяжело сдаться. Позволить коснуться хрупкого плеча, разрешить сжать до хруста кисть. Смириться с участью чей-то собственности.

Оглушительный стук раздался всего в двух шагах от него. Малыш Генри испуганно вдохнул, подняв голову. Шмыгнув носом, стер кулаком слезы. Тук-тук-тук. Отчего же сердце колотилось быстрее. Монстр терял терпение. Стук становился все громче, казалось, хлипкая дверца была готова сдаться под натиском столь мощных безжалостных кулаков. Мысли замерли от страха. Все, кроме одной. Под кровать. Под кровать, малыш Генри! Нужно спрятаться, быстрее спрятаться. Под кровать, куда страшные руки не дотянутся. Тук. Тук. Тук-тук-тук-тук-тук.

— Впусти меня. Открой дверь. Открой… Поверни ручку и впусти меня… Открой эту проклятую дверь!

Испуганный крик нельзя было сдержать. Он был подобен реву тигра, забитому в клетке. Пожалуйста, уйдите, думал мальчик. Ведь я не хочу уходить.

Малыш Генри рыдал. Монстр бился внутрь. Малыш Генри стонал. Монстр скребся когтями о дверь. Малыш Генри рычал. Монстр звал своего монстра-друга. Малыш Генри всхлипнул. В унисон с ним всхлипнула дверь. Жалобно заскрипела и слетела с петель. И коридору удалось увидеть то, что монстру хотелось бы спрятать в этой маленькой комнатке.

* * *

Малыш Генри дрожал. Закрыл глаза и шептал, чтобы монстр был к нему благосклонен. Но тот уже замахнулся на него. Мальчик плюхнулся лицом на пол, не в силах удержать равновесие. Звон в голове не прошел и тогда, когда крошка, трясясь, поднялся на ноги.

— Папа…— шмыгнул носом, опуская взгляд на босые ноги. — Прости меня.

— Замолкни.

Лучше бы он еще раз ударил малыша Генри по затылку. Физическая боль всегда опьяняла, заставляя на какое-то время забывать о том, кто ты есть на самом деле. Слова же отрезвляли. От них всегда внутри все сжималось от обиды и стыда.

— Заставляешь бегать за тобой. Мы договорились, что все обойдется без фокусов. Почему я должен краснеть из-за тебя?

— Я просто испугался… — стер кулаком слезу, пока отец ее не увидел.

Малыш Генри старался усваивать его уроки. Он всегда слушал внимательно и обдумывал свое поведение, признавал ошибки и боролся с ними. Но страх оказался сильнее него. И теперь мальчик чувствовал себя никчемным. Он не оправдал надежд, которые на него возлагались. Но малыш Генри помнил все, что ему говорили. Оттого он не умолял отца не отдавать его монстрам. Почти не плакал и не лез обниматься, хотя Гретель говорила, что так можно показать свою любовь, а плачут все, кто способен чувствовать. Встречи с матерью были редки, ведь она сама избегала его. Хензеля мальчик тоже почти не видел и привязываться к странному брату не горел желанием. Он старался все делать так, как велено. Но бояться… Не бояться он так и не научился.

Отец тяжело вздохнул. А затем еще раз и еще. Он справедливо злился, и малыш Генри ждал своего наказания. Ссутулившись, мальчик тер плечо и изредка шмыгал носом, глядя в пол. Его щеки краснели, и он изо всех сил старался скрыть чувство стыда за самого себя. С опущенной головой крошка выглядел так, будто почти ничего не случилось. Будто он просто уронил монетку и теперь усердно закапывал ее в землю пальцами ног. А после вздохов замирал, словно от ожидания, когда же вырастет дерево.

— Что ты делаешь, когда тебе плохо, Генри?

Малыш Генри поджал губы. Сглотнул слюну и поежился.

— Когда мне плохо — я начинаю молчать.

— Верно.

— Мне проще запереть боль в себе. Не причинив вреда другому, — малыш Генри поднял глаза. Исподлобья глянул на отца. И вновь широко улыбнулся. — Плевать, что она жрет меня изнутри.

Он ненавидел этот урок больше всех остальных. Но запомнил, приняв как должное. Никому не будет дела до того, что тебе плохо. Оттого и стоит молчать. Ворон устал слушать голоса напуганных душ. Оттого и стоит молчать.

Отцу пришлось его простить. Хотя бы ради приличия. Ведь этот разговор между ними должен был стать последним. Он сжал в руке запястье малыша Генри и стащил его по лестнице следом за собой. Крошка еле перебирал ногами, ушибся, споткнувшись о ступеньку, и вскрикнул, но тут же закрыл рот рукой. Когда плохо — нужно молчать. Когда страшно — нужно позволять страху сжирать душу изнутри. Ведь когда он сожрет все, что только можно, он начнет жрать сам себя.

Никому неинтересно, если больно. И никто не станет обнимать, если он заплачет. Запереть боль на замок, закрыть обиду в сундук и сбросить в реку. Не показывать слез. Враг не будет щадить. Врагу в радость, когда умоляешь. Малыш Генри прокручивал в голове каждый из уроков. Только так можно было притвориться, что не страшно и не больно.