You Are Not On Your Own (джен)

На похоронах людей было меньше. Как и водится, туда пускали только самых близких, и это даже Хэзер Макнамаре изменить было не под силу. Нора в это утро проснулась еще более мрачной, но теперь вместо пустоты чувствовала все. Злость, в основном. И, черт побери, судьба решила посмеяться, потому что на похороны явилась именно та Хэзер, которой по силам было изменить хоть что-то. Единственная оставшаяся в живых Хэзер, которой теперь ничего не связывало руки. Хэзер, которую упоминали, как живую и здравствующую, и, видимо, она не скрывала по этому поводу ликования, едва пряча его под маской сочувствия. Снова вместе с ней оказался пасынок, который молчаливой фигурой (образ, к которому едва удавалось привыкнуть) стоял за ней, словно телохранитель. Нора усиленно старалась не думать об этой хладнокровной сволочи, которая ничем не отличалась от других парней. Интересно, появись в Вестербурге еще одна новая ученица, он бы и ей затирал сказки про орлов и падаль, чтобы затащить в свою постель?

Розы, которые бросали на гроб, были светло-желтыми. Нора бросила свою очень аккуратно и изящно, лепестки едва колыхнулись на ветру. Ноябрь обещал быть холодным, так что от холода девушка поежилась, стоя на краю могилы.

И тут прошли шепотки: «Телевидение, камеры».

— О, репортеры! — самой первой громко подметила Полин Флеминг, к чьему раздражающему присутствию уже удалось привыкнуть.

Нора незамедлительно рассердилась. Она тут же припомнила старые записи о том, как любила нынешний директор привлекать внимание общественности к своим экспериментам на детях. Что теперь? Не успела она сделать и шагу в сторону Флеминг, внезапно вместо нее к фургону размеренным шагом поспешила Дьюк, а ее пасынок оказался здесь, ближе к старшим Макнамарам, которые понимающе и с готовностью кивнули ему.

— Мы благодарны за возможность увековечить нашу милую Хэзер, дорогой, — тихо сказала ее мать. — Спасибо твоему отцу…

Господь милосердный, мир сошел с ума! Нора вздохнула и, приложив руку ко лбу, со стыдом наблюдала, как Дьюк здоровается с оператором и лобызается с прибывшей журналисткой.

Священник собирался начать прощальную молитву, но вдруг журналистка с Дьюк приостановили все это и начали расстановку людей у могилы, и ведь старшие Макнамары не сопротивлялись, они помогали найти более фотогеничный кадр. Нора понимала, им хочется подражать своей дочери, она сама желала устроить из похорон прощальный тур, но, видимо, горе и в самом деле повредило им разум.

Оператор деловито передвигал людей за плечи, и, таким образом, Марта оказалась в задних рядах, а Нора подтолкнули вперед, к Айзеку. Она споткнулась, и незапланированный первый ком земли полетел в могилу. Рука Маккензи сжала ее предплечье.

— Осторожнее, — шикнул он.

— Уж извините, что порчу вам реалити-шоу, — в ответ шикнула Нора, злобно глядя на Дьюк. — Твоя мачеха все такая же. Времени не теряет зря.

Она выдернула руку из хватки нападающего, и он, опять же, обиженно отвернулся, за что захотелось дать ему и его маменьке в рожу. Черт побери, во что превратился этот день! Нора осторожно умыкнула к задним рядам, где встала рядом с Мартой, решив держать себя в руках до конца похорон ради мисс Даннсток и ради светлой памяти Макнамары. После священника мистер Макнамара прочитал короткую речь, и теперь начали закапывать. Люди быстро прощались и расходились. Нора же стояла дольше, чем желала, потому что теперь все окончательно было кончено. Лица Хэзер ей не увидеть никогда, и никогда не услышать ее мягких наставлений. Поднялся прохладный ветер, а они с Мартой все никак не могли уйти, стоя перед свежей кучей земли. Пару раз Сойер зыркнула и в сторону фургона с телекамерой — журналистка тоже прочитала свою небольшую трогательную сводку, опросила «ближайшую подругу почившей» — конечно же, Дьюк, а затем начали собираться.

— Нора, — голос мистера Макнамары отвлек от сверления взглядом рыжей макушки МакКензи. — Мы подумали, что ты могла бы забрать вещи Хэзер прямо сейчас. Вы же на машине?

— Да, — ответила за нее Марта. — Конечно, мистер и миссис Макнамара. Все, что пожелаете.

Ладно, еще не все было закончено. Родители Хэзер еще немного поговорили с могильным камнем, затем пожилая женщина, убитая горем, пообещала дочери посадить здесь желтые розы, и уже даже холодный воздух не мог помочь успокоиться.

— Мы подождем в машине, — мягко сказала Нора.

Они с Мартой были на парковке, на горизонте виднелся въезд на территорию городской больницы, что было иронично и даже чутка цинично — окна пациентов выходили на живописные шервудские чащи и луг могильных камней. Понятно, почему там было так мало посетителей — никому не хотелось бы болеть в такой палате. И по этой же причине Хэзер до последнего оставалась дома.

— Завтра в школу, — произнесла Марта, у которой был спокойный, но хрипловатый тон. — Ты точно хочешь пойти на занятия?

— Точно. Я в порядке, — заверила Нора.

Траур, который еще завладевал ее настроением от времени к времени, не был поводом откладывать учебу. Выпускной год, почти конец первого семестра. Мама бы не одобрила. Отца рядом не будет две недели, серьезный тест на носу, а еще надо было обрубить с ЭС-ками всякие дела, это девушка твердо для себя решила. Не было времени на слабости, особенно перед лицом Эдит Стрип.

— А что Хэзер оставила тебе? — робко поинтересовалась Марта еще через пару минут.

— Пустяки, — невесело хмыкнула Нора. — Одежда, подходящие к ней брюлики, еще там кое-чего мелочного, потом выпускной альбом, фильмы, которые вы вместе смотрели, и свою часть маминого праха.

— О, Хэзер!.. — новая волна слез грозила вырваться наружу из ранимой тети.

Последней тети, между прочим. Практически, последней женщины, которой в этом городе можно было доверять. Нора неустанно напоминала себе это последние сутки. Марта заботилась о Норе весь этот месяц, была рядом тогда, когда это не могла сделать Хэзер. Да, она немного раздражала девушку временами за свою слабохарактерность, из-за которой не только страдала сама, но и подвергала страданиям Рэма, но тараканы в голове водились и у Норы. Нельзя было отворачиваться из-за людей из-за их сдвигов по фазе, уж кому, а Сойеру-Дину это необходимо было помнить.

Нора давно еще решила беречь Марту и заботиться о ней, несмотря ни на что. Вчера вечером она всего лишь напомнила самой себе о своем решении.

— Перестань, тетя, — почти ласково сказала она, погладив ее по плечу.

— Я похоронила уже вторую лучшую подругу за месяц! — вдруг изрекла Марта, а затем повисла тишина.

Нора отвела взгляд, поджав губы. Всем было известно, что о смерти Вероники лучше при ее дочери не говорить, хотя та впадала в ступор уже куда меньше и не на такое долгое время.

— А я похоронила вторую мать, — тихо ответила она, стараясь не выдавать ломкий голос, а затем настойчиво сжала плечо Даннсток. — Будь добра, тетя, не надо доводить себя так, чтобы мне пришлось хоронить третью.

Марта уставилась на нее в ужасе, но зато слезы прекратились мгновенно. Ненадолго, конечно.

— Ты… ты считаешь меня своей матерью? — спросила она.

— Ну… конечно.

Нора все еще со скрипом могла назвать ее матерью, но Марта воистину заслужила это звание. Она иногда и впрямь носилась с девочкой, как курица-наседка. Как овца с подкидышем-волком. И волк… тьфу, то есть Нора, ценила Марту за ее самоотверженность и заботу. Что касалось детей, Марта была старательным родителем, хотя подчас она не могла позаботиться о себе самой. В чем-то она была похожа на Джей Ди, но он, все-таки, был мужской фигурой, к которой Нора не привыкла, а вот без привычной женской фигуры в последние недели она бы не справилась.

Марта сжала девушку в крепких объятиях, тесных и неловких из-за скромных габаритов машины. Нора едва сумела обнять тетю в ответ, но обняла искренне, не противясь этого жеста. Она даже по-детски уткнулась носом в основание ее шеи, и, признаться, пришлось сморгнуть пару непрошенных слез. Марта же снова ревела, но теперь уже от счастья, и совершенно этого не стеснялась.

— Моя милая, Норочка, я тоже считаю тебя своей дочкой! Я так мечтала о дочке! — продолжала Марта. — Я так боялась, что разочарую тебя, что отпугну, как твою маму, а ты такая же искренняя, такая же понимающая…

— Ну, все! — Нора едва сумела отстраниться. — Расхвалишь, Марта, и я избалуюсь.

— Крошка, тебя просто необходимо баловать! Кто же еще побалует? — Марта опять приложила платочек к обеим своим мокрым щекам, а затем вздохнула уже спокойнее.

Девушка надеялась, что жизнь когда-нибудь начнет ее баловать. Но, очевидно, баловство кончилось. Уже месяц как.

Побеседовав еще две минуты, они дождались пожилых Макнамара, и те, махнув им, сели в машину и неспеша поехали к центру. Марта повела машину следом, и, пока Нора смотрела в окна, она приметила, как трогается на другом конце парковки черный джип. Водитель, сидевший за его рулем, успел закрыть тонированные окна, но рыжие волосы не узнать было невозможно. Дьюк тоже была здесь до победного конца, надо же. И, кажется, в кой-то веки она не трепалась. Черный джип тоже ехал за ними до центра, повернул пару раз в ту же сторону, но перед въездом на улицу, где жила Хэзер М. их пути разошлись.

Нора, как бы ей не хотелось выскочить из тесной машины, где из-за езды в неудобной позе у нее ныли суставы, теперь потеряла всякое настроение забирать так называемое завещанное.

Комнаты особняка Макнамары были непривычно холодными, и даже немного пыльными, потому что, очевидно, хозяев сейчас заботила далеко не чистота. Нора уже приготовилась закатать рукава и обыскивать чердак в поисках драгоценностей тети, но мистер Макнамара повел ее прямиком в комнату.

— Мы собрали все заранее, чтобы не бродить по дому и не тратить время, — его голос звучал тихо и отстраненно.

Они просто искали, чем бы занять руки. Отвлекались, как могли, а теперь им ничего не оставалось. Прошли похороны, прошли всякие сборы, и теперь не осталось никого, о ком можно было позаботиться. Миссис Макнамара сразу пошла дальше по коридору, в свою комнату. Нора опять почувствовала просто каменный ком в горле.

Комната Хэзер была непривычно темной. Лекарства еще заставляли тумбочки, и стойка для капельницы тоже осталась тут, но зеркало было завешано, редкие вещи и украшения были прибраны. У начисто застеленной кровати стояли коробок десять совершенно разных размеров. Одну большую точно пришлось бы везти в приоткрытом багажнике. Нора уже прикидывала, куда распихает остальные, нашпиговав «Жук», как курицу для запекания. Она приметила, что отдельно от всего на прикроватной тумбочке стоит небольшая черная вазочка, и тут же схватилась за нее, собираясь везти это на своих собственных коленях, в своих руках, не доверив никому.

Пока Марта и мистер Макнамара решали, с какой коробки им взяться, Нора вдруг задумалась, куда она сыпет эту часть праха. Никуда, очевидно. Емкое дело, для которого нужно было покупать новую, более большую базу, и заодно просить это делать людей аккуратных, которые не единой пылинки не просыпят мимо. От одной мысли руки уже тряслись. Она боялась открывать крышку вазочки, и испытывала трепет и ужас, от которого успела отвыкнуть. Тут же пришла рациональная мысль, что она не станет пересыпать пепел и не станет хранить на своей тумбочке две вазы, потому что одну она просто отдаст Джей Ди. Тогда, после кремации, она плевать хотела на себя, и готова была доверить свою жизнь Джей Ди, но мамин пепел — ни за что. И ее не волновало, какие чувства он испытывает, зная, что пепел женщины, которую он любит до сих, хранится даже не у него на глазах, а спрятан у дочери и двух женщин, которых он презирает с семнадцати лет. Теперь же, немного пересмотрев свои взгляды на отца, Нора решила, что может доверить ему часть Вероники. И, даже если она не до конца знала и понимала Джей Ди, то точно была уверена, что он оценит эту милость, что он будет благодарен дочери, и будет беречь пепел до конца своих дней.

Затем, взяв себя в руки, девушка отставила вазочку и помогла донести оставшиеся коробки. Все были набиты доверху, и внутри ничего почти не гремело. Где-то, как Нора поняла, была уложена обувь, каждая пара в своей обувной коробке, где-то лежала в плотных стопках давно постиранная, поглаженная и за многие года затворничества успевшая запреть одежда. Новая стирка не повредила бы, так что еще один день обещал быть долгим. Только в последней небольшой коробке были сложены кассеты и выпускной альбом. Открыв эту коробку уже в машине, Нора заметила, что сюда сумели запихнуть шкатулку с украшениями и прекрасную черную шляпу с желтой лентой, завязанной в бант. Ленте, конечно же, нашлось бы другое применение, такой яркий цвет в своей одежде Нора не могла терпеть, исключение составляли редкие вещи и особые случаи, вроде прощания и похорон эксцентричной тети, пожелавшей видеть желтые элементы в нарядах провожающих.

Прощание с Макнамарами тоже далось тяжело. Может быть, им и не пришлось бы увидеться больше. Если бы не Хэзер, они бы и не желали видеть Нору, а сейчас возились с ней только из любви к своей дочери, которая, должно быть, жестко изъявила последнюю волю. Марта участливо спросила, не нужна ли им помощь в дальнейшем, но мистер Макнамара только устало покачал головой.

— Хэзер завещала не так много. Из конкретных людей, Норе и тебе — больше всего. Остальное — в благотворительные фонды и нам, на поправку дел, так сказать.

При этом он на вид стал еще слабее. Девушка пожалела бы его, если бы не была так удивлена. Ладно, Марте, но больше всего ей? Такое внимание уже не льстило, а просто поражало, а затем и ужасало. Видимо, Хэзер было совсем одиноко. При этом, она наверняка мечтала о детях. Нора снова чуть не разрыдалась, но сумела удержаться, потому что для одного утра ей хватило. Тогда удалось успокоиться и все, а то она прорвется и выплачется до обморока.

Уже в машине, когда ворота дома Хэзер М. закрылись для них навсегда, а Марта завела заваленную коробками машину, Нора спросила:

— А что она завещала тебе?

Марта ответила немного неловко:

— Письмо, украшения и фотографии со школы. Хэзер постоянно говорила, что украшения можно продать, так что, думаю, она мне их не для прямого использования оставила.

— Кассеты, которые у меня, я думаю, предназначались и для тебя, — вступила Нора. — И выпускной альбом для нас обеих. Я ведь из того выпуска никого не знаю, кроме мамы, Джей Ди, тебя, Макнамары и Дьюк. Ну, и тех троих несчастных, — как бы ни хотелось иронично подчеркнуть «несчастных», Норе хватило ума притвориться искренней. Она решила отвлечься, тем более, повод сам собой напрашивался. — Почему Дьюк вообще оказалась на прощании и похоронах? Эта с… самовлюбленная мадам, — прорычала девушка сквозь зубы, — совсем такая, какой ее описывала мама. Она не должна была приходить.

Марта только покачала головой, ее взгляд, обращенный исключительно на дорогу, тоже выражал неодобрение.

— Нора, — сказала она через пару секунд, когда девушка, унимая в себе свою горячую наследственность, вцепилась в вазу с пеплом, сопя от ярости, — в этом городе ты нигде не спрячешься от Дьюк. Ее муж владеет телевизионными коммуникациями, а с его сыном ты знакома, мне Рэм сказал. Он играет в школьной команде, кажется. В школьные времена казалось, что три Хэзер могут проникнуть даже в твою комнату, им были открыты любые дороги, они умело общались с людьми, голова у них была на плечах и денег им всегда хватало. Хэзер Дьюк не изменилась с тех пор, только выросла и обзавелась взрослыми связями. Я знаю, тебе, как новосельцу, трудно смириться, но надо привыкать, что с Хэзер в Шервуде связано все, она будет везде, уж особенно на похоронах своей бывшей подруги.

— Она ее ненавидела, — ответила Сойер едва различимо из-за шипения и рычания. — Она пришла туда позлорадствовать. Марта, только слепой не заметил бы, как она светилась!

Марта снова хмуро промолчала, потому что ей нечего было ответить на горькую правду.

— Она пыталась позлорадствовать и надо мной, — Нора вдруг хохотнула, едва истерически. — Вероника Сойер подпортила ей последний год! Мама забрала ее власть, а до этого столько раз пререкалась с ней и все сошло маме с рук, а теперь, ха-ха, конечно, можно посмеяться, когда все твои достойные противники мертвы!

— Нора! — повысила тон Марта, удивленная и совсем малость напуганная.

— Скажи, что я не права! — Нора обратила горящий взгляд в окно, ее губы еще скривила насмешка. — Эта сука думает, что может смеяться над моей мамой мне в лицо. Ага, щас. Пусть скажет спасибо, что Джей Ди не приехал. Он бы сжал то, что осталось от ее расслабленных яиц.

— Нора! — теперь совершенно строго сказала Марта, пунцовая от такой изысканной речи из уст юной дамы.

— На самом деле, Дьюк — просто овца, как и ее дебильный пасынок, — продолжила девушка уже спокойнее. — Теперь она, конечно, расслабилась. А потом грянет гром, и она тоже окажется в грязи, в которую втаптывала других. К примеру, за ее безмозглого Айзека возьмется цепкая девчонка похитрее, и конец властной мачехе. Или же цепкая девчонка постарше вцепится в его отца, и Хэзер пойдет лесом еще раньше.

— Хватит! — Марта затормозила на светофоре, и Нора крепче сжала пиалу с пеплом, вместе с которой чуть не свалилась на коврик у сидения. — Нора, я понимаю, ты очень зла, и я тоже очень зла на Дьюк, поверь, не без причины. Знаю, последние два дня были просто ужасными, но эмоции можно выплеснуть иначе. Рэм, например, долго гуляет. Пользу свежего воздуха нельзя недооценивать. Или же, как говорила Хэзер, выплакаться лишним не будет.

В последний раз Нора долго и бурно выплакивалась только после маминой смерти, Хэзер она успела оплакать в вечер, когда узнала об ее уходе, и ей хватило тех нескольких приступов со стуком по полу. Сейчас выплеск эмоций не был связан с горем по Макнамаре, он был связан со злостью на Дьюк, и, причем, девушка была не просто зла, она хотела убивать, и слезы казались просто смешным способом решения проблемы. Прогулка еще ладно, но не в одиночку. С Рэмом, раз уж он любитель отвести душу на свежем воздухе. А еще Рэм наверняка мог ее выслушать до конца и правильно понять — как подросток подростка, хотя бы. Марта же, приверженец «слезливого» способа, была плохим выбором слушателя гневной тирады. Нора успокоилась, поняв, что и впрямь сглупила, высказывая все ей.

Даннсток, расценив ее спокойной молчание, как добрый знак, облегченно вздохнула и продолжила вести «Жук» по тесным невыразимым улочкам на ту неприметную глухую улицу.

Нора тихо помогла разгрузить ящики, и приняла физический труд, как хороший способ разгрузить горячую голову на время. Рэм тоже хотел помочь, но Нора мягко отшила его, заверив, что справиться с новообретенным добром сама. Она поставила вазу с пеплом в своей комнате, шкатулку с украшениями на комод, туда же шляпу, коробку с кассетами и альбомом отнесла на мансарду, и уж остальные коробки нагрузила рядом со своим шкафом. Половину обуви можно было потом сбагрить в обувной шкаф в гостиной, потеснив при этом несчастные три пары ботинок Джей Ди и считанные пары сменки Норы.

Затем девушка затеяла разбор и стирку вещей. Кое в чем, пришлось признать, нужна была помощь Марты. Чувство подсказывало, что некоторые вещички абсолютно нельзя стирать «автоматом». Только Нора не понимала, какие именно. Марта же, слава Богу, сумела помочь. Рэму девушка поручила подключение видеомагнитофона к старому телевизору на мансарде, чтобы друг не чувствовал себя бесполезным. А еще потом она надеялась как бы зайти к нему по делу и заговорить о прогулке.

Самонадеянно было надеяться, что они с Мартой закончат стирку раньше него. Продлилось это дело до глубоко вечера, и висели всевозможные наряды на любой поверхности, которая не мокнет. Дом стал напоминать долбанную домашнюю ярмарку, и Нора, с радостью отвернувшись от этого пестрого вида, убежала на всю ту же мансарду, где, к счастью, ничего не висело. Хотелось хотя бы посмотреть выпускной альбом на ночь, но девушка просто вырубилась, мысленно издавая громкие обреченные стоны, стоило только вспомнить про рабочую среду и возвращение в школу.

Утро началось с того, что ее опять поднял Рэм. Уже одетый и умывшийся, он бодро спустился из люка, не закрыв его за собой. Снизу пошел запах яичницы, и Нору едва не стошнило. Она не хотела вставать, не хотела есть жирные яйца, не хотела после этого трястись в автобусе и сидеть на уроках.

— Нора! — позвала Марта, когда девушка уже лениво шла в свою комнату, чтобы найти одежду. — Не успеешь позавтракать!

— Я не хочу! — отозвалась Сойер.

— Завтрак — самая важная часть дня… — дверь захлопнулась и конец фразы потонул где-то там, по ту сторону.

Нора нашла темно-синюю удобную одежду, и прикрылась сверху бесформенным вязанным кардиганом, поверх которого накинула черное пальто. Волосы еще со вчерашнего дня были в порядке, осталось только причесать разок и провести по ним рукой — вчерашнего лака еще хватало и на сегодня.

Ладно, надо было поесть. Мюсли, вроде как, еще оставались. Была бы тут мама, она бы заставила проглотить хотя бы их, хоть сырыми, но сонная Нора была слишком дикой и глупой, чтобы слушаться кого-то еще, кроме себя. В итоге, по пути в школу она дремала и злобно сопела голодным тоном. Попрощавшись с Мартой и Рэмом, Нора неторопливо пошла от «Жука» к входу в школу. Ноябрьские утренние часы были еще холоднее, так что, взвесив свою ненависть к Вестербургу и шанс заболеть, девушка приняла тяжелое решение побыстрее войти в здание. Господь, откуда в ней столько драматичности по утрам берется?

Школа заполнялась школьниками, в коридорах завязалась ленивая суета. Прямо перед уроком Нора поняла, что один из нужных учебников остался дома, потом кто-то из футболистов, чье лицо казалось знакомым, проскочил мимо и захлопнул ее шкафчик прямо перед ее же носом. Едва не придавил ей пальцы, так еще и от резкого лязга в ушах рассеялся непонятный шум. Слегка замутило, смех наглых парней остался позади, на уроке с ней была одна лишь тетрадка, за что учитель сделал замечание, когда заметил глупую пропажу спустя двадцать минут урока. В общем, утро допекало противными мелочами, раз за разом подсовывая что-то новое. Один тест Нора написала еще сносно, и даже не посчитала за противную мелочь не вовремя сломавшийся карандаш. Но, видимо, что-то она упустила, за что и получила не «отлично», а «хорошо», и это тоже добавила угольков в пламя ее гнева.

До обеда Нора старалась изо всех сил терпеть эту дурацкую старшую школу, но затем произошло сразу несколько событий, которые все-таки привели к ожидаемому взрыву.

Для начала, она неаккуратно запихнула стопку тетрадей в шкафчик, и все повалилось из него с таким неприятным шумом. Прохожие зыркали на нее, а Нора, едва не бормоча вслух проклятия, собирала учебники из-под ног. Из-за этого она опоздала в столовую, пришлось сесть за стол в углу, рядом со спящим Гарри Эдвардсом — одним из одноклассников, который славился громким храпом на уроках, посредственным отношением к учебе и происходящему вокруг в целом. Сейчас, пока он спал, он не представлял опасности в виде ругательств с едва заметным британским акцентом. Грубый англичанин был выдающейся достопримечательностью, на которую, как и на любую достопримечательность, лучше было смотреть издалека, но у Норы не оставалось выбора. Она съела несчастный пудинг, в котором ей попалась горчинка, а затем заметила, как между столами начинает ходить Эдит Стрип с подружками, и из горла вырвался обреченный стон. Еженедельный опрос, твою-то мать! Затем вся столовая стала свидетелем небольшой ссоры, когда парень, занимавшийся обычно сбором средств на всякую чепуху, осмелился попросить Эдит о свидании в обмен на подпись в каком-то бланке. И на опрос, он, конечно, не ответил, когда Стрип громко осмеяла его и вынудила сбежать из столовой. Нора, приподняв брови, уставилась обратно в свое пюре, глотнув переслащенного яблочного сока. Видимо, сборщики средств всегда отбирались либо из очень наивных, либо из торгашей. Этот же парень умудрился совместить в себе наивного торгаша, и тут же провалился. Будто бы он не знал Эдит Стрип!

Дело приняло еще более дурной оборот, когда через минуту ЭС-ки быстренько направились к ее столу. «Дерьмо», — едва разборчиво пробормотала Нора с набитым ртом, и едва проглотила ложку пюре. Тут же пропали остатки всякого аппетита.

— Привет, Сойер! — воскликнула Эдит, положив руку на стол рядом с ее подносом.

Эдвардс рядом недовольно замычал, а Нора перевела взгляд с него на Стрип. Духи у кого-то из девчонок были жутко приторные, тут же замутило снова. Эмили, стоявшая позади, подала Эдит какую-то толстую тетрадку, Эдит тут же разместила ее перед Норой.

— Помнишь наш уговор? — спросила она. — Мне нужна твоя помощь. Сейчас.

Нора вздохнула. Черт побери, как бы ей ни хотелось избежать очередных разборок, она не могла. Ей слышался голос Хэзер, который слабо убеждал отказаться от всяких дел. Поставить чужую подпись — заплыть в эту трясину. И потом хрен знал, сможет ли она когда-то из этого дерьма вылезти. Три убийства, потеря любимого человека и нежелательная беременность — дорогая цена за побег. Снова перед глазами возникло сочувствующее морщинистое лицо Макнамары, полное тревоги.

— Сойер! — воскликнула Эдит, стукнув по столешнице. — Отомри! С кем я, блин, разговариваю?

— Прости, Эдит, — Нора подняла на нее глаза. — Но я пас. Я завязала с подделкой.

Секунду Стрип смотрела на нее так, будто бы увидела муху в своем супе. Эмили позади вскинула брови и покачала головой. Нора знала этот жест и эту мимику. Назревала буря. Элена, стоящая справа, сделала шаг в сторону. Зрачки у Эдит были расширенные, наполненные какой-то странной агрессией. Неестественной. Она словно приняла что-то. Жизнь школьной королевы и впрямь была так тяжела?

— Прости, что? — вдруг спокойно сказала она. — Мне послышалось, девочки?

— Не послышалось, — ответила Нора, поднимаясь. Надо было валить, серьезно. Предчувствие у нее было недурное, и оно подсказывало, что сейчас точно начнется что-то нехорошее. — Я в ауте, Стрип. Не знаю, чем тебе насолил тот парень, но я не могу помочь. Лучше забудь про меня, а я забуду про тебя, окей?

Снова раздался тот смех. Громкий, заливистый, с неподдельным весельем и долей издевки. Элена сзади прикусила палец, чтобы не засмеяться, Эмили же откровенно захихикала, глядя на нее с долей сочувствия.

— Забыть про тебя? — Эдит приложила руку к груди. — Сойер, что за чепуха? Слушай, какие бы там у тебя не были проблемы, пора возвращаться с небес на землю!

— Я не шучу! — зашипела Нора, шагнув ей навстречу. Люди в столовой смотрели на них, все до одного. Они не забудут, подростки не забывали таких мелочей. — Эдит, у нас не было с тобой никаких дел, и не будет. Я покончила с этим, еще раз тебе говорю.

— Ага, возвращаешься на путь искупления, — сказала Эмили за ее плечом. — Фильмов насмотрелась, милашка? Плохая компания, потом смерть мамочки и все? Нет пути назад, слышала такое?

— Видимо, ты не слышала, Слоппер! — прорычала Нора. — Трындишь, что ни попадя! Считаешь, раз вы тут главные, то можешь трепаться, не задумываясь?

Теперь ей на грудь упала рука. Эдит надавила, отступая с ней назад, к стене, и шепча прямо в лицо тонким табачным запахом с примесью яблочного аромата:

— Возьми себя в руки, кто бы там у тебя не помер, — сказала она уже холодно. — И мы поговорим позже.

— Не будет никакого позже! — рыкнула Сойер, отталкивая ее. — Это ты возьми себя в руки и протрезвей от той дряни, что принимаешь. Пойми раз и навсегда, я не буду принимать в этом участия. Можешь сгноить меня, но это так.

— Сгноить тебя? — Эдит улыбнулась. — Знаешь, мне это принесло бы удовольствие. Но только мы уже не в кино восьмидесятых, ты не отделаешься так просто. Ты будешь жалеть до конца своей жизни, что приехала в Шервуд и начала играть в свои тупые игры. Здесь тебе не Джефферсон. Это Вестербург.

— Я знаю достаточно о Вестербурге и о курицах, вроде тебя, которые ломают людям жизнь, — ответила Нора. — Так что это не я оказалась рядом с тобой, Эдит, это ты оказалась рядом со мной, так что лучше отвали по-хорошему.

Эдит молчала секунду, прежде чем едва отстраниться с усмешкой.

— Если тебе о Вестербурге рассказывала твоя мамочка, так ли дороги твои знания, крошка? Потому что, знаешь ли, она свалила отсюда, сверкая пятками, потому что залетела от психа в семнадцать лет.

Видит Бог, она не хотела этого. Видит ли мама, но она тоже знала, что Нора держалась изо всех сил.

Поставленный удар, шутка ли. Еще не так много прошло времени с того случая, чтобы забыть навыки.

— Обдолбанная шкура!

Они завалились на пол, когда Эдит получила в нос, а потом Нора завалилась сверху, собираясь припечатать еще и в глаз, но ее вовремя оттащили Эмили и Элена, а затем и остальные подоспели на подмогу. Тренер футбольной команды вытащил ее в коридор с трудом, а затем мисс Флеминг крепко схватила за руку.

— Мисс Сойер, кто дал вам право избивать людей? Вы наказаны!

— Она оскорбляла мою мать! — рыкнула Нора, затем вырвавшись из рук тренера. — Я, по-вашему, жопу должна была ей целовать?

Директриса вздрогнула и ойкнула, а затем сильно нахмурилась.

— В мой кабинет, живо! Я звоню вашему отцу!

— Супер!

Нора развернулась, идя впереди всех, но затем мисс Флеминг, не желая, чтобы ее авторитет кто-то смел подрывать таким наглым образом, обогнала ее и легким бегом следовала к своему кабинету. За ними гуськом шли двое учителей — учитель математики и вечно суровая учительница литературы. Тренер, насупившись, ушел обратно в столовую, где было, вроде как, очень шумно.

Нора упала в стул напротив директорского стола, прочитав позолоченную табличку:

Мисс Полин Флеминг

Директор и социальный психолог

старшей образовательной школы

Вестербург Хай

«Социальный психолог». Тройное ха! Кто вообще принимал ее дипломную работу по музыкальной терапии или как там называлась эта дружелюбняя хрень для ТВ-камер? Нора сначала сложила руки на груди, но поцарапанная костяшка ощутимо заныла от соприкосновения с шерстяным кардиганом, так что девушка сложила руки на подлокотниках. Мисс Флеминг уселась напротив, щурясь сквозь очки, как слепая ящерица.

— Оскорбление, драка, нецензурная брань, — заговорила она. — Как прикажете это терпеть, мисс Сойер?

— Так же, как вы терпите мисс Стрип! — зашипела Нора.

— Мисс Стрип — глава школьного актива, председатель Комитета Учеников! Она ни разу не была замечена в драках и никогда не позволяла себе зайти за грань дозволенного в присутствии кого-либо из учителей!

— Как повезло, что тренер Доллис зашел в столовую именно тогда, когда я заслуженно врезала ей, а не минутой раньше! — ответила Нора. — Вы слышите меня? Она травит учеников, она не просто переходит на личности, она посмела оскорбить мою мать! Вашу лучшую ученицу восемьдесят десятого года, или я ошибаюсь?

— Мне, несомненно, жаль Веронику, но существуют же моральные нормы, Элеонор…

— Почему ей можно их нарушать, а мне нельзя? — девушка рванулась вперед, склоняясь над столом и вцепившись мертвой хваткой в подлокотники. — Может быть, дело в наших родителях? У нее мать кинозвезда, что ли?

— Миссис Стрип — уважаемая женщина, член местного комитета по Правам детей, — сразу забормотала мисс Флеминг. — Между прочим, и по вашим правам, мисс Сойер, пока вам не исполнилось восемнадцать лет!

— Ладно, она владеет моими правами, а ее дочь — нет. Пускай остальных она смогла запугать за несколько лет, но в этот раз не на ту напала!

Нора снова сложила руки на груди, и повисшая тишина позволила мисс Флеминг перехватить инициативу.

— На ту она напала или нет, — продолжила директор суровым тоном, — наказание остается единым для всех.

— Но…

— Если не хотите заработать отработку на рождественских каникулах, придержите язык!

Нора замолчала, разъяренно засопев, как бык.

— Остаетесь после занятий два дня, и, если в течении этих двух дней вы отчебучите что-то еще, я буду вынуждена отстранить вас от занятий до возвращения вашего отца! — мисс Флеминг взялась за телефон. — Теперь я хотела бы с ним связаться.

— Могу я ему позвонить? — нелюдимо предложила Нора.

— О, нет! — мисс Флеминг улыбнулась, предчувствуя мучение сгорающего со стыда школьника. — Выставлять учителей бесчувственными дураками — любимая молодежная тенденция на века!

Нора не была похожа на пристыженную школьницу. Да, она хотела бы рассказать отцу все сама, раз уж обещала сообщать все важное от первого лица, но, раз уж Флеминг настаивала, флаг ей в руки! Придержав при себе ехидное предложение подсказать номерок, Сойер наблюдала, как женщина возится со своим мобильником, а затем прикладывает его к уху.

— Мистер Дин, — начала она тем самым тоном, который когда-то снился Норе — требовательным и нетерпеливым, — здравствуйте, это Полин Флеминг, директор… О, вы узнали. Спасибо. Простите, что отвлекаю, но дело очень важное, не требующее отлагательства. Ваша дочь, — отчеканила директор, зыркнув на нее недовольно, — ударила по лицу главу Комитета Учеников из-за какой-то ссоры, а потом выразилась нецензурной бранью в моем присутствии, и до некоторых пор продолжала со мной спорить. Требуется оповещать родителей в таком случае, как вы помните. И она…

Постучав, в кабинет заглянул тренер Доллис, сначала глянув на Нору, а затем на директора.

— Прошу прощения, что отвлекаю, мисс Флеминг, но мисс Стрип в медицинском кабинете. Кровотечение едва остановили. Сломан нос, придется отправить девочку в больницу.

Нора едва не улыбнулась, испытав мстительное удовольствие огромного масштаба.

— Еще этого не хватало, — пробормотала Флеминг, а затем снова приложила телефон к уху. — Мистер Дин!.. А, так вы слышали. Что ж, полагаю, вы согласны с тем, что вашу дочь стоило наказать, — послышался отцовский голос, отвечающий едва серьезным тоном нечто неразборчивое. Но он не кричал, не сердился, как сумела предположить Нора. — Два вечера. Мне бы очень хотелось обсудить с вами этот инцидент лично, но придется ждать еще… сколько?.. Десять дней — совсем немного! Я предупредила вашу дочь, что эти два дня будут ее испытательным сроком, еще одно замечание и она будет отстранена от занятий до вашего приезда… О, этого я не знаю, можно только надеяться! Но миссис Стрип — член комиссии по Правам детей, чудесная женщина, мы всегда находили компромисс, и, уверена, конфликт можно будет решить мирным путем.

Черт. Нора только сейчас сообразила, что она врезала дочери члена комитета по Правам детей. И, если Эдит решит сгноить ее окончательно, она может написать заявление в полицию, а опека отберет ее у Джей Ди, и они оба не смогут отвертеться перед местным судом, где миссис Стрип, явное дело, имеет куда больший вес. Может быть, ну его? Уехать из Шервуда, мотаться по школам до конца учебного года, как Джей Ди в свое время. Но у них было не так много денег на разъезды, опека приметила бы их еще на этапе подготовки к переезду, и куча проблем была бы обеспечена… Как и сейчас! В любом случае, им кранты. Нора уже начала прикидывать, что ей придется делать, чтобы разрешить конфликт. Конечно же, Флеминг заставить принести извинения, а Эдит потребует публичные, и Нора принесет их, хрен с этой сукой, искренне просить прощения Нора научилась еще в средней школе, в тот самый драчливый подростковый период. Но потом… Эдит будет полгода трепать ее, как марионетку. Как ротвейлер тряпочную куклу. И Норе надо будет быть этой тряпочной куклой.

Руки опустились сами по себе, и губы едва не задрожали. Она хотела избежать дерьма, и побежала от него прямо в навозную кучу. Браво, Сойер. Мама хотя бы растянула этот путь, а ты умудрилась его ускорить.

— …поговорить с ней? — мисс Флеминг снова уставилась на нее. — Она еще здесь… Ах. Что ж, ладно. Я рада, что мы друг друга поняли, мистер Дин. Да, до свидания.

Она отложила телефон и вздохнула.

— Теперь мне абсолютно ясно, в кого вы пошли характером, мисс Сойер.

Старая, знакомая песня. Только мотив сменился из вопроса в утверждение. «Кому не на что надеяться, тому не в чем отчаиваться», так говорил римский философ Сенека. Нора благоразумно решила не цитировать его в лицо директрисе.

— Я могу идти, мисс Флеминг?

Женщина нахмурилась еще сильнее.

— Вы совершенно не раскаиваетесь в совершенном поступке?

— О, раскаиваюсь, — это было искренне. Нора раскаивалась, что не успела выбить ей зубы. — Мне очень жаль, что я позволила эмоциям завладеть собой, мисс Флеминг. И я постараюсь исправиться, сделаю все, что в моих силах. А теперь позволите мне идти? Очень не хотелось бы пропускать занятия.

— Вы извинитесь перед мисс Стрип, — процедила директор сквозь зубы.

— Само собой разумеется, — ответила Нора, снова кивнув. — Мы пойдем в медицинский кабинет прямо сейчас или мне стоит подождать ее возвращения в школу?

— Принесете свои извинения завтра перед занятиями, — ответила Флеминг, а затем взялась за голову. — Я совершенно не ожидала от вас такой подлости.

А Нора, как раз, ожидала такой подлости, как от ровесников, так и от взрослых. Как верно выразилась госпожа директор, учителя иногда бывали бесчувственными дураками.