Фантастическое человечество (джен)

Где-то в чемодане Ньюта лежат карманные часы. Старинные золотые часы, которые невозможно открыть. На них выгравирован замысловатый рисунок из кругов, настолько сложный, что в его линиях наука становится магией, или, быть может, магия — наукой. Он никогда особо не задумывался об этом, хотя прекрасно помнит каждую кривую узора и способен воспроизвести его с закрытыми глазами.

Он не знает точно, где именно находятся его часы — лишь то, что они где-то там.

Они всегда были где-то там.

Через четыре дня после того, как Ньюта исключили из Хогвартса, матушка и отец усадили его на старый диван в гостиной, чтобы рассказать правду.

Через два дня после приветственного пира, Ньют только начал учиться в Хогвартсе, Тесей увел его в пустой коридор, чтобы рассказать правду.

В день рождения матушки, Ньюту тогда было девять, дядя Уилл сильно напился и, не дав дослушать историю о гиппогрифах, прицепился к нему, чтобы рассказать правду.

По правде говоря, Ньют никогда по-настоящему и не забывал.

Он до сих пор помнит, как сидел на пустой дороге где-то в Уэльсе, держа в руках что-то большое и слишком тяжелое для четырехлетнего ребенка, а над головой простиралось бескрайнее ночное небо. Там было так много звезд, и ему казалось, он знает их имена. 

Он помнит, как поднимал взгляд все выше, выше и выше, помнит тень на небе, большую и удивительную, которую он не мог назвать по имени, в отличии от звезд. Но она была живой и большой, и чем бы не являлась, он верил в это, была прекрасна. 

Он помнит, как последовал за тенью, как несся за ней, тяжело дыша, а сердце, одно из, громыхало в маленькой груди. Пальто волочилось по земле, цепляя листья, но все, что его волновало — тень, и он хотел поймать ее, назвать и узнать.

Она привела его прямо в драконий заповедник, в объятия очень изумленных волшебников. И он все еще помнит те первые пять минут и смущенные, даже испуганные ответы на свои вопросы: это — драконы, драконы — волшебные существа, их много разных видов.

Пока они ждали ответа из министерства, что же делать со странным маглорожденным сиротой, который забрел в охраняемую и неприступную долину, Ньют задавал вопросы и получал все более забавные ответы. Один из укротителей драконов назвал его Ньют и сказал: «Ну, может быть, когда ты чуть-чуть подрастешь, то станешь большим драконом, но сейчас ты всего лишь маленький тритон».

Ему до сих пор немного грустно, что он не догадался спросить имя тени.

Он помнит, что было дальше, помнит министерство, как нечто большое, внушительное, позолоченное и сверкающее, и помнит волшебников, некоторые из них были милы, а некоторые — не очень. Он помнит, как люди говорили о магловских приютах и грязнокровном сброде, о том, что память он потерял, возможно, из-за магии, и помнит, как некоторые, тепло улыбаясь, отвечали на его вопросы, а некоторые холодно прерывали, когда он пытался расспросить, если они знали о волшебных существах.

Он помнит женщину, ведьму, которая вскоре стала ему матерью, опустившейся на колени, чтобы поговорить с ним.

-  Слышала, ты интересуешься животными, — спросила она. — Я держу гиппогрифов. хочешь послушать о них?

Он хотел, очень хотел. И сейчас он знает, что тогда она работала в отделе по делам животных, слышала, что другие болтали про него, и была удивлена — как-то она призналась, что влюбилась в его энтузиазм, светлый ум и яркую улыбку, и ей просто необходимо было заполучить его. Также он знает, что все было не так просто и быстро, ему, слабому и смущенному, пришлось провести в министерстве не один день, прежде чем она и мужчина, ставший отцом, и мальчик, ставший братом, забрали его домой.

Матушка назвала его Ньютоном, лишь бы он мог остаться Ньютом. Именно тогда он решил, что будет сильно любить ее — и он не ошибся. 

Ньют знает, она в конце концов потеряла работу, так как усыновила его, и это не лучшим образом отразилось на семье Скамандеров. Их род не древний, но вполне старинный, чтобы считаться чистокровным — или был таковым, пока он не сделал их полукровками.

Они думали — Ньют забыл, ведь он был так юн, все произошло так быстро и об этом никогда не говорили, так что он должен был забыть. Судя по их быту, они всегда были полукровками, вот и все. 

Однако Ньют ничего не забыл.

Позже они рассказали ему правду. Рассказали, что никогда не возражали против перемен, что это никогда не было потерей, и он того стоил.

Они сказали это, пусть его и выгнали из Хогвартса, а палочку переломили, да и его будущее тоже было разрушено.

Лита напомнила кого-то Ньюту. Чистокровная, такая умная, знавшая столь много, но она словно застряла в этом, не улыбалась и не была способна сдвинуться. Ему хотелось схватить ее за руку, потащить за собой и показать ей что-нибудь прекрасное и волшебное, что поразит ее и заставит улыбнуться.

Какое-то время он даже думал, ему это удалось. В магии она разбиралась гораздо лучше него, но ее все еще можно было удивить животными, уговорить пойти в Запретный лес, где ее глаза широко раскрывались от радостного волнения. Ему нравилось ошеломлять ее, и иногда он думал, что, возможно, Лита смотрела на мир так же, как и он. 

— Ты полный псих, — сказала она ему как-то, возбужденно хихикая, когда они плавали в Черном озере, а где-то там в глубине, у них под ногами, были русалки, гриндилоу и гигантский кальмар.

Ньют думал, что хотел удержать ее.

Позже, когда возбуждение прошло и чудесное стало для нее обыденным, ее стали больше волновать мальчики и собственная привлекательность, чем любая проказа в Запретном лесу — он знал, помнил, что он не мог удержать. 

— Мы уже не маленькие дети. Ты когда-нибудь повзрослеешь? — спросила Лита в тот последний раз, когда Ньют позвал ее посмотреть на кентавров. Потом она извинилась, вполне искренне... но больше он ее не звал.

Забавно, но именно из-за животного, которое она тайком протащила в школу, чтобы развеселить его, Ньюта и исключили. Так или иначе, он знает — помнит — и это чувство тоже.

Магия не давалась Ньюту легко. Он колдовал, конечно, но никогда так инстинктивно и легко, как другие, как Лита, которая могла взмахнуть своей палочкой, нежно и плавно, и все просто происходило. Ньюту всегда приходилось прикладывать усилия.

Он так и не понял — почему. Может, из-за того, что ему на самом деле было все равно, в отличии от Литы. Она хотела добиться совершенства и мощности, но Ньют не переживал, что иногда ему требовались несколько попыток, а бессловесные заклинания никогда толком не получались. 

— Это не значит, что ты не способен, я видела, как ты наколдовал патронуса, в тебе много силы, — проговорила немного расстроенная Лита. — Материал ты знаешь. И никогда не забываешь заклинания.

Ньют пожал плечами. Он не забывал заклинания, нет. 

Хотя в некоторые моменты ему было трудно в них поверить. Порой он смотрел на книги и что-то улавливал, иной раз разглядывал свою палочку — и она ощущалась странной и чужой. Иногда все казалось слишком… фантастическим.

Хогвартс так и не стал для него, в отличии от большинства студентов, вторым домом. Он гордился, как и все остальные, своим факультетом, потому что так устроена школа, и даже какое-то время играл в квиддич... но он не вписывался. Ему было трудно общаться с другими студентами, тяжело давались занятия.

И, разумеется, он — приемный Скамандер. И чем популярнее становился Тесей, тем больше обращали внимания и на него. 

Ньют думал, что в основном ему будет не хватать леса, прохладного воздуха, пахнущего мхом и росой, и всех тех приключений, которые случились в тяжелом сумраке чащи. Что он будет скучать по гиппогрифам и фестралам, кентаврам и иногда встречавшимся единорогам больше, чем по школе.

Что он будет тосковать и по Лите. Тосковать, как по потерянной конечности, всегда ощущая ее отсутствие. И одиночество. 

Но он знал, что не смог бы их удержать. И иногда уйти — лучший для всех вариант.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать, Ньют? — тихо и серьезно спросил профессор Дамблдор, стараясь встретиться с ним взглядом.

Ньют подумал о рунеспуре — таком прелестном, полностью огненно-красном. Одна голова все время пыталась укусить другие. Ньют как раз пытался надеть на нее конус из пергамента, когда Тесей нашел их.

Он подумал о Лите, которая смотрела на него умоляюще, но лишь молча качала головой при каждом обвинении и виновато отводила взгляд.

Он думал о Тесее, вздохнувшем «О, Мерлин, Ньют, неужели?» раздраженно, словно ожидал этого, словно иначе, разумеется, и быть не могло. А может, так оно и было.

— А что рунеспур? 

— Ньют, мой мальчик, — профессор Дамблдор посмотрел на него встревоженно, — ты принес в школу чрезвычайно опасную ядовитую змею, она уже пыталась укусить нескольких сотрудников. Это не увеселительная прогулка в Запретный лес, ты же знаешь. Все очень серьезно.

Ньют опустил голову. Тесей сказал тоже самое. 

— Что будет с рунеспуром?— снова спросил он, уже тише. — Где вы его держите, с ним все в порядке?

Дамблдор вздохнул и провел рукой по бороде. 

— Мой мальчик, — сказал он почти умоляюще. — ты поставил под угрозу жизни студентов и преподавателей, это серьезный, требующий наказания проступок. Подумай, есть ли что-то, что ты хотел бы мне рассказать?

Ньют закусил губу.

Литу, разумеется, не стали бы сурово наказывать. Она принадлежала к древнему роду, у ее родителей были деньги — она отделалась бы легким испугом, может, неодобрением своей семьи и насмешками друзей, но это бы забылось. Ему грозило гораздо худшее. 

— Но… рунеспур, сэр, — вновь спросил Ньют. — Что с ним будет?

Дамблдор вздохнул и покачал головой. Он сдался, это ясно было видно по его лицу, по опущенным плечам. Он сдалсях и больше не пытался достучаться до Ньюта. 

— Тебе придется взять его с собой, когда будете уходить. Ты это понимаешь?

Ньют закрыл глаза и вздохнул от облегчения, пусть и чувствовал себя преданным. 

 — Да, сэр, знаю.

На то, чтобы починить сломанную палочку, у Ньюта ушел почти год. В конце концов он вырастил в ней новую сердцевину, ракушка и коралл — а мучительная невозможность запомнить подталкивала проверить свои часы. Результат был не сказать что хороший, но палочка работала и, кажется, подходила ему. Она ощущалась чуть… более реальной в его руке.

Он всегда был немного скленным, не так ли?

К тому моменту, как он разобрался с палочкой, Тесей с отличием закончил школу, довольный староста Хогвартса. Тесей вернулся домой сияющим победителем и объявил, удивив всех, и никого не удивив, что собирается присоединится к корпусу, собирается пойти на войну.

— Мне будет полезен подобный опыт, когда я присоединюсь к аврорам, — заявил Тесей, чем-то напомнив Ньюту профессора Дамблдора. — И мы все должны внести свой вклад ради общего блага. 

На мгновение Ньют подумал о звездах, угасших неназванными, расщелинах, проглотивших прошлое, тысячах ужасов, появившихся и исчезнувших в одно мгновение, пока война разрывала вселенную на части.

Ньют вздрогнул, когда чувство вины легло на его плечи, как старый тяжелый плащ, вес которого знаком каждой клеточке тела. Он склонил голову, не желая смотреть кому-либо в глаза, и меньше всего — Тесею.

Матушка и отец, конечно, пытались отговорить Тесея. Ньют — нет.

И он присоединился к нему через пару месяцев. И кошмары мучали его и годы спустя, как война была выиграна. И проиграна.

На войну Ньют взял три вещи.

Палочку, которая теперь воспринималась живым продолжением его самого, словно выросла из-под кончиков пальцев. Она гудела, когда он прикасался к ней: тихий успокаивающий отзвук на грани слышимости. Как решил Ньют — коралл.

Новый чемодан, подарок Матушки, первая вещь, на которую он наложил заклинание с помощью своей подлатанной палочки. Чары расширения всего лишь утроили вместимость чемодана, но рунеспуру стало удобней, и у Ньюта появились идеи, возможно, немного безумные идеи, как расширить его еще больше.

И карманные часы.

Ни одну из этих вещей он не потерял и даже получил гораздо больше — чемодан увеличился в тридцать раз, вместе с рунеспуром в нем теперь находились раненый единорог, несколько покалеченных гиппогрифов и крылатых лошадей, полдюжины драконьих яиц и вороватый нюхлер. Ньюта хвалили, устраивали ему выволочки, он заводил друзей и терял, летал на драконах и доказал, что их действительно невозможно объездить. Война наградила его шрамами, униформой, быстро покрывшейся пылью в шкафу, и магловской винтовкой, которую он уничтожил, как только появилась возможность. На войне он нашел гораздо больше, чем брал с собой. 

И все же ему казалось, что он потерял что-то на Восточном фронте, и его шаги были такими тяжелыми, и такими легкими, когда он возвращался, чувствуя себя намного старше, не на свои недолгие два десятка лет.

Если бы кто-нибудь спросил, что он думает о войне, Ньют ответил бы: «Маленькая». Война была намного меньше, чем он предполагал. 

К счастью, никто не спрашивал.

Тесей оказался в чем-то прав, война стала хорошим опытом, и участие в ней открыло двери, которые в иных обстоятельствах могли бы остаться закрытыми. Тесей в кратчайшие сроки закончил обучение на аврора. Ньюта взяли на работу в офис по переселению домашних эльфов, а он точно не смог бы получить это место, так как был отчислен из Хогвартса.

— Вот видишь?— весело заявил Тесей. — Все будет в полном порядке.

Он прекрасно все понимал и был прав — это, пожалуй, лучшее, на что Ньют мог надеяться, и счастье, что его… промахи не помешали продвижению Тесея. 

Но работа выматывала Ньюта. Не то чтобы она была трудной — какой угодно, но не трудной. Неспешной

 и монотонной, заполненной длинными тихих днями, в которые ничего не происходило — никто даже не заглядывал в его кабинет. Домовые эльфы, как оказалось, не так уж часто переселялись. 

Время тянулось все медленнее и медленнее, и Ньют уже готов был поклясться, что действительно чувствует, как движется сама Земля, тихо вращаясь под ним.

Он начал приносить чемодан на работу и заглядывал в него, занимаясь текущими делами, постепенно расширял его внутреннее пространство. Рунеспур подрос, стал больше человека — правая голова все еще пыталась укусить две другие. Лошадей он подлечил, как сумел, но мало что мог теперь для них сделать — никто не хотел утруждать себя их содержанием. По крайней мере, гиппогрифам повезло больше, тех на взяла на свою ферму матушка.

Из-за нюхлера постоянно случались неприятности. Он выкопал себе нору в корнях молодой посадки, из которой мог бы вырасти лес. В этой норе, видимо, пропадала и половина скудного министерского жалованья. Ньют бы встревожился, но оно и без того было столь мало, что на его жизнь это практически не влияло.

Он как раз вылезал из чемодана, когда Августус Вормвуд, его начальник, заглянул к нему в кабинет в первый раз — и все увидел, конечно.

— О, сэр, прошу прощения, я просто... — начал испуганный Ньют, ведь как бы ни была ужасна работа, сколь мало бы за нее не платили, он не мог ее потерять.

— Расслабься, Скамандер, не беспокойся об этом. Все знают, что нет офиса тягомотнее, чем этот, и все работавшие здесь рано или поздно придумывали себе различные способы скоротать время. Я сам занимался вязанием. — весело заявил Августус, с любопытством разглядывая чемодан. — Так что у тебя там?

Легкая паника и стремление не быть уволенным стали началом удивительной дружбы. Августус возглавлял бюро по переселению и признавал, что его дни были едва ли более увлекательными, чем у Ньюта. В основном он рылся в документах семнадцатого века и, притворяясь работающим, смеялся над оставлявшими магические следы случаями во время Великих Пряток, как он это называл.

— Прошло почти целое столетие, прежде чем им наконец удалось заставить маглов забыть о волшебных зверях, — сказал он как-то Ньюту. — И они по-прежнему халтурят, очевидно ведь, что еще много тварей разгуливают по магловским районам, иначе офисы здесь не понадобились бы. Слава Мерлину, маглы отлично придумывают свои собственные отговорки. 

Ньют, как ни странно, подумал о Биг-Бене.

— Определенно, они именно такие, — задумчиво протянул он.

— Хотя я не уверен, что сейчас мы справляемся лучше, — признался Августус. — Учитывая, сколько хлопот может причинить один единственный джарви, я бы не хотел оказаться на месте тех бедняг, кому приходится прятать целые виды. Допустим, гриндилоу. Эти твари размножаются быстрее кроликов. Мерлин знает только, как удается избавлять от них реки и озера.

— Русалки, наверное, помогают, — ответил Ньют и поморщился. — И, вероятно, ставят кучу ловушек.

«И проливают море крови», — подумал он и отвел взгляд. Так большинство людей и поступало с существами, которые им не очень нравились — они просто убивали их. Вероятно, именно так и добились секретности, необходимой по Статуту, когда дело коснулось животных. Значительно… сократили популяции.

Августус посмотрел на него.

— Ты много знаешь о магических существах, не так ли, Ньют? Никогда не думал о работе с ним?

Ньют вздохнул и обвел взглядом свой унылый кабинет. 

— Думаю, это самое близкое, что я могу получить с моими документами, — признался он. — Хотя не буду отрицать, время от времени мне хочется схватить свой чемодан и просто… уйти. 

На самом деле, он каждый день мечтал об этом, но ведь так не стоило поступать, да? Только сумасшедшие путешествовали не имея ничего, кроме коробки с вещами… 

Ньют вздохнул, задумавшись, и Августус рассмеялся.

Но на следующий день предложил другую работу

Матушка настояла на проведении приема перед отъездом Ньюта, а он был рад, что семья одобрила его безумную задумку, и даже не стал спорить. Подключился Тесей с его немалыми возможностями, и прием обернулся балом, первым, который семья Скамандеров дала за многие годы. 

Это был малоприятный вечер. Пришли в основном родственники и друзья семьи, а также коллеги Тесея, и хотя считалось, что они оказали честь Ньюту, никто на самом не пришел именно из-за него. И все было бы прекрасно, если бы матушка и Тесей не тащили к нему людей, заставляя общаться. 

Большинству из гостей он не нравился, многие открыто не одобряли его.

— Полагаю, есть некоторые плюсы в том, чтобы расти Скамандером? — прокомментировала, тихо фыркнув, одна из знакомых Тесея.

— Не уверен, что я вас понимаю, — нерешительно ответил Ньют.

— Ну, ты ведь... маглорожденный, разве нет? — Она посмотрела на гостей, а потом на него, искоса. — Жаль, хорошего воспитания не всегда достаточно, правда?

Ньют уставился на нее, не совсем уверенный, что они говорили на одном языке. Затем он понял, о чем она, и отвел взгляд. Подошел Тесей с другим своим знакомым, американцем, судя по покрою пальто. Возможно, они с матушкой все-таки имели на это право.

Внезапно Ньют почувствовал, что наобщался по крайней мере на год вперед

— Ньют, познакомься с Перси… — начал, улыбнувшись, Тесей.

— Извините, мне надо идти. Прошу прощения. — Ньют протиснулся между ними. 

Он покинул страну без громких прощальных речей и вернулся вовсе не через год.

Ньют путешествовал, и что-то, царапавшее изнутри, утихло. Возможно, он не очень хорошо справлялся со всеми дорожными проблемами и уж точно заглядывал туда, куда не следовало бы. Но, Мерлин, это было лучшее время в его жизни.

Лишь когда не нашлось места и идти можно было куда угодно, он понял, что большую часть жизни ощущал себя загнанным в ловушку. В ловушку дома, Хогвартса, войны, офиса — только когда все это осталось позади, он почувствовал, что может дышать. И вот он дышал, глубоко и жадно, глотая океанский воздух, словно вот-вот утонет.

Это слегка напоминало погоню под звездным небом за тенью дракона. Красивой, опасной и очень, очень заманчивой.

И начав двигаться, Ньют понял, что не может остановиться, как будто стоит ему только затормозить — и на его легкие начнет давить духота. Поэтому… он продолжил идти.

По Европе, со всеми ее магическими существами, до которых он смог добраться, по Ближнему Востоку и Индии, потом по Азии, Японии, а там и по Австралии, вернулся на север, в Россию, а оттуда пошел на запад, в Скандинавию… 

Это привело к тому, что он оказывался в замечательных местах, попадал в захватывающие ситуации, встречал людей, которые, как и он, животных понимали гораздо лучше, чем других людей. Это привело к тому, что он попадал в неприятности, его грабили и обманывали, ему не раз приходилось отбиваться походным чайником и от людей, и от животных. И все это было совершенно потрясающе.

Это привело к тому, что Ньют нашел себя, хоть он никогда не признается, не сделает такую глупость. Но он нашел себя, частички себя, которые были разбросаны по всему миру.

Он постригся в Бельгии, обзавелся галстуком-бабочкой в Индии, купил в Швеции пальто, за которое пришлось отдать почти половину всех денег. Но он ничего не мог с собой поделать — цвет пленил его, и ему было жизненно необходимо облачиться в вещь именно этого оттенка синего. 

Он надел пальто, подогнал его по фигуре несколькими заклинаниями и почувствовал, что наконец-то привык к собственным костям. Даже ощущение пустоты вокруг него уже не было таким давящим.

И потому в Африку он отправился вполне уверенным в себе.

Бывали моменты, когда Ньют смотрел на людей — и они казались ему ненастоящими. Все люди в целом, и волшебники — особенно. Порой они казались настолько непонятными, абсолютно, и он не знал, что все-таки делает среди них.

Иногда они были прекрасны. Например, когда матушка сделала его частью семьи, когда Тесей в первый раз назвал его братом, когда он встретил Литу, а она позволила ему сбежать с ней ненадолго. Родители со своими детьми и учителя со своими перспективными учениками. И солдаты, рискующие всем, чтобы спасти жизни своих товарищей, мирных жителей, а иногда и врагов. Та доля секунды между поднятой палочкой и опущенной, когда человек решал не причинять боль и собирался вместо этого поговорить. Их изобретательность, новаторство, любопытство — в такие моменты забота,и человечность просто переполняли его, иногда Ньют чувствовал беспомощную влюбленность в них всех.

Но была и обратная сторона. Их клетки, тюрьмы и военные преступления. Иногда люди оказывались чрезмерно жестоки, и Ньют не представлял, как они могли жить с таким количеством злобы внутри. Или, вероятно, так проявлялись небрежность и пренебрежение, которые он считал особенно коварной формой злобы.

Людей, которые жаждали причинять боль, было значительно меньше тех, кто оставался совершенно равнодушным. И Ньют не представлял, почему так получилось, ведь человечество обладало такой невероятной способностью к состраданию и любви. Как они могли быть способны на это, а затем, словно по щелчку выключателя, не испытывать привязанности?

Ньют видел это снова и снова, видимо, слишком часто общался с браконьерами, контрабандистами и торговцами с черных рынков, но чем дольше он наблюдал, тем более порочным ему казалось человечество. И немногочисленные искры доброты лишь добавляли контраста, подчеркивая острые грани зла, на которое были способны люди. 

И то, что ему посодействовали с освобождением Дугала, а жители одной деревни помогли без применения насилия поймать взбешенного взрывопотама, не отменяло того, что люди же и пленили демимаска, люди же и запустили взрывопотама в овраг. И он никогда не забудет тех, к кому пришел слишком поздно — яйца окками пострадали из-за своей скорлупы, а крюкорогов забили из-за их рогов. В людях проявлялась злоба, которую невозможно исправить извинениями или объяснениями.

И все же эта забота и чувство вины, способствующее ей, все остальные маленькие свидетельства доброты — они тоже были реальны. Реальны, ярки и весомы своей важностью. Есть люди, которые неустанно стремятся к миру, заботе, пониманию. Он вовсе не единственный, кто спасает магических существ — и это имеет значение. 

И порой нет никакой разницы между озлобленным человеком и заботящимся. Иногда это один и тот же человек.

За годы странствий Ньют узнал много не только о магических существах, но и о людях. Но он не может сказать, что разобрался в них до конца, вероятно, и тысячи лет не хватит, чтобы сделать это -  действительно понять некоторые вещи.

Человечество — не монета, которую подбрасывают,чтобы получить ответ. Это скорее набор игральных кубиков с сотней сторон, и ни один из них не может быть действительно черным или белым. И рядом с темным светлое кажется особенно ярким.