Семейная реликвия (гет)

Вообще, потеря своей небольшой семьи обычно жутко расстраивала Гермиону. Она очень переживала, потеряв родителей, хотя в целом жизнь и казалась ей менее беспорядочной, когда вокруг не толпилось множества родственников, о которых нужно было бы беспокоиться, и никто регулярно не ввязывался в ее дела. Особенно с учетом особых обстоятельств, в которых она прожила всю свою жизнь. Она была даже немного благодарна семье за ее отсутствие; это делало защиту личной свободы гораздо легче. Однако сейчас наличие, а точней отсутствие родни вновь напомнило о себе: Гермиона стояла на крыльце дома своей бабушки, неожиданно тоже умерешей и оставившей ей наследство. Больше не имея близких, чтобы позаботиться о вещах, теперь, когда довелось наконец вступить в это наследство, пришлось заботиться о бабушкином имуществе самой Гермионе.

Достав из кармана маленький золотой ключ, она сунула его в замок, как ее сразу же охватила какая-то волна грусти. Бабуля в самом деле была той, по кому она реально скучала. Она была крошечной женщиной со сладкой улыбкой и мягкими золотистыми глазами, которая всегда пахла розовой водой и мятой, ее бабушка всю жизнь казалась именно такой. Давнишняя потеря мужа, ранняя смерть дочери от лейкемии, а потом и смерть сына с женой — родителей Гермионы — в автомобильной аварии на проселочной дороге во время сильной летней бури; все несчастья казались больше, чем человек должен был суметь вынести. Но бабушка всегда оставалась стойкой, сильной и улыбалась, несмотря на все удары судьбы. Теперь ушла и она, и у Гермионы не осталось никого, кроме небольшой горстки далеких троюродных братьев. Это было всем, что осталось от немалой когда-то семьи Грейнджеров.

Она толкнула дверь, и ее сразу же охватило знакомым ароматом дома бабушки, а теперь ее дома; ванилью и древесным воском теперь смешанным с несвежим, пыльным запахом самого дома, запертым в течение нескольких месяцев. Она потянулась к выключателю на стене, надеясь, что коммунальщики все же восстановят электричество, как она и просила. К счастью, тусклые лампы, разбросанные по всей комнате, тут же ожили, одна из них короткое время помигала, а затем погасла, когда нить перегорела, и лампочка потухла окончательно.

Гермиона огляделась вокруг в этой старой, но ухоженной обстановке, усеянной различными безделушками. Мелкий слой пыли покрывал все, включая покрытые царапинами паркетные полы, которые ее бабушка всегда содержала натертыми до блеска воском.

— Как думаешь, здесь найдется что-нибудь пожрать?

Когда в дом за ней вошли Рон и Гарри, Гермиона оглянулась через плечо. Она была настолько погружена в свои мысли, что совсем забыла об их приходе сюда.

— Ничего съедобного нет, — сказал Гарри, оглядываясь по сторонам. Его взгляд упал на Гермиону, и он уловил в глазах грустинку. — Ты в порядке?

— В полном порядке, Гарри, — тихо ответила она. — Я знала, что этот день когда-нибудь наступит. Бабушке было девяносто четыре года, она заслужила наконец-то отдохнуть.

— Милая старушка, — заметил Рон, слегка кивая головой. — Помнится, она пекла самые вкусные имбирные пряники!

— Ты когда-нибудь думал о чем-то, кроме еды? — со смехом спросил его Гарри. Он обратил внимание на Гермиону и поинтересовался: — Ну, что, какие у тебя планы?

— Разбирайте все, уменьшайте, упаковывайте и двигайте к выходу, — лаконично ответила она. — Ребята, надо позаботиться о мебели, сложить все фотографии и все, выглядящее важным в коробку, а остальное я пожертвую на благотворительность.

— Смотри, Гарри! Она оставляет всю тяжелую работу нам, — с усмешкой сказал Рон. — Ох уж эта ее властность — вот почему мы в итоге развелись.

— Нет, мы развелись потому, что нам лучше было остаться друзьями, а не любовниками, — усмехнулась Гермиона. Она была счастлива, что смогла расстаться после пяти лет брака, оставаясь по-прежнему хорошими друзьями.

— Ну, если это то, во что тебе хочется верить, тогда вперёд, — смеясь, сказал Рон, пододвинувшись к ней и слегка приобняв. — В конце концов, мы здорово покувыркались, пока нам это не надоело, — он комично подвигал бровями, и Гермиона засмеялась и оттолкнула его.

— Давай принимайся за работу. Я не хочу торчать здесь несколько дней! И скажите, когда будете разбирать подвал. Я спущусь посмотреть, что в нем.

Поднимаясь по скрипучей старой лестнице, она уже была рада, что мальчики сейчас с ней. Если бы их не было, чтобы хоть как-то развеселить, она наверняка бы оказалась бы охвачена грустью и тоской по бабушке. На верху лестницы Гермиона направилась к необычайно маленькой двери в конце коридора. Она пугала ее еще в детстве. Непохожая на остальные двери в доме, высокие и стройные, эта была низенькой и приземистой, Гермиона всегда чувствовала, как будто за ней находится что-то странное.

— В этой старой каморке нет ничего необычного, Гермиона, — говорила ей бабушка. — Но я понимаю, меня тоже всегда пугал чердак, еще с тех пор, как сама была девушкой.

Дом передавался из поколения в поколение и имел большую историю. Он пережил войну, оставаясь приютом для их семьи, и был переполнен воспоминаниями, счастливыми и грустными. Когда Гермиона открыла дверь и начала подниматься по лестнице, она подумала, какие воспоминания она оставит в этом старом загородном доме, когда войдет в него и сделает дом своим.

На вершине лестницы она вкрутила лампочку, свисающую с одинокого шнура. Чердак был заполнен какой-то старой мебелью, игрушками и ящиками. С тяжелым сердцем Гермиона начала бегло осматривать пожитки чердака, откладывая вещи в сторону и мысленно помечая, что оставить, что пожертвовать, а что может подойти и для аукциона. Она полезла за сумкой, которую забыла на лестнице, и расширила несколько коробок изнутри. Начинался утомительный процесс вытаскивания вещей, заглядывания внутрь и сортировки, прежде чем уменьшать предметы, помещая их в соответствующую коробку.

Прошли часы, и постепенно чердак начал очищаться. Чем больше он очищался, тем больше Гермиона начинала думать, что он может стать хорошим местом для небольшого кабинета. Она посмотрела в дальний угол и уже подняла палочку, чтобы подтащить к себе большой шкаф. Тот тяжело проехался, оставляя след в густой пыли на деревянных полах. Шкаф выглядел очень старым, ржавые петли его заскрипели, и одна из дверей рухнула, упав с шумным грохотом на пол.

Внутри, на дне шкафа, лежал какой-то очень старый сундук. Гермиона открыла вторую створку и нахмурилась, когда и ее петли не выдержали, и рука дернулась вниз, оставляя оторванную тяжелую дверцу прямо в руке. Гермиона отложила ее и уставилась на старые внутренности шкафа.

— Похоже на мой старый школьный сундук, — пробормотала она про себя, потянувшись за ручку, и с грохотом потащила его на пол.

Он был серым с потускневшей серебряной фурнитурой. Она использовала свою палочку, чтобы сдуть пыль, и сразу же ахнула. Большие буквы "ДГ" украшали его крышку инициалами. Гермиона щелкнула защелкой и медленно подняла крышку. Внутри оказались аккуратно сложенные мягкие серые мантии Шармбатона. Она удивленно подняла их. Тонкая березовая палочка с богато вырезанной ручкой при этом упала прямо на пол. Гермиона осторожно отложила мантии в сторону и взяла палочку, уставившись на нее так, словно никогда не видела волшебных палочек раньше.

В ошеломляющей тишине она снова обратила внимание на сундук: книги, бумаги и другие мелочи заполняли почти все его дно. Она взяла журнал и открыла первую, чуть пожелтевшую страницу. Там плавным шрифтом виднелась надпись «Дневник Джулианы Ленор Грейнджер». От удивления Гермиона даже задохнулась, тело словно бы перегрелось от порыва адреналина, прокачивающегося сквозь нее.

— Гермиона?

Она не слышала, ни как Гарри позвал ее по имени, ни тяжелых шагов мальчиков, поднимающихся по лестнице. Только когда Гарри наклонился через плечо, она поняла, что они уже тут.

— Мы закончили с вещами там, они готовы к отправке, когда будешь готова отсортировать их… что ты здесь нашла? — он опустился на колени и поднял оброненную рядом палочку.

— Это школьный сундук? — спросил Рон, на мгновение приоткрыв крышку. — Это из Шармбатона. У Флер такой же...

— Где ты его нашла? Что это? — с любопытством спросил Гарри.

— В том шкафу… он… принадлежал кому-то по имени Джулиана Грейнджер.

— А кто это? — с интересом спросил Рон.

— Не знаю… но знаете, что это значит? — тихо ответила Гермиона. — Все это время думала, как странно, что я единственная волшебница в нашей семье... но оказывается, это не так... Почему же никто ничего не сказал мне?

— О чем ты говоришь? — выдохнул Рон.

— Я не первая ведьма в семействе Грейнджер.

Гермионе понадобилось почти три месяца, чтобы восстановить жилье и окончательно перебраться в него. Дом был достаточно большим, из множества комнат, закрытых на целые десятилетия. Мебель тоже казалась вполне респектабельной, хотя с годами и стала выглядеть какой-то заброшенной. Однако это по-прежнему был великолепный дом, которым гордились многие поколения семьи Грейнджер. Теперь все это принадлежало Гермионе, и она надеялась, что справедливо.

Полы были отремонтированы и восстановлены, стены покрашены, крыша починена, а все приборы и сантехника также были заменены. Дом был полностью отремонтирован и снова стал солидным крепким обиталищем, подходящим для целой семьи. Если б только у Гермионы действительно была семья. Конечно, она надеялась, что когда-нибудь у них с Роном будут дети. Но вскоре после свадьбы они начали понимать, что, возможно, им больше нравилась сама идея быть вместе, чем реальность, воплощавшая ее.

С усталым вздохом Гермиона босиком поднялась по лестнице. В комнатах (даже если они и были пустыми) зажигался свет, да и вообще дом казался хорошо защищенным от каких-то вторжений. Гермиона находилась здесь в абсолютной безопасности, насколько это было возможно, несмотря на то, что и существовала в этом доме без соседей. Длинный коридор прятался за дверями, которые зачастую бывали закрытыми. Гермиона украсила комнаты, восстановив и вернув в них большую часть мебели бабушки, но не было причин открывать их, тем более энергоэффективно было держать двери закрытыми, когда те не использовались. Единственной комнатой, остававшейся открытой, была ее спальня. Подойдя к высоким и широким окнам, она не могла не взглянуть на низенькую чердачную дверь в конце коридора. Ее снова пробил озноб.

В спальне было тепло, в камине, чтоб отогнать холод осеннего вечера, горел небольшой огонь. Она остановилась у маленького радио, стоящего на низеньком столике, включила свою любимую радиостанцию, а затем уселась на большой пуфик, поставленный перед камином. Каждый вечер перед сном она разбирала документы, относящиеся к семейной истории. Плоды этого труда были разложены на его мягкой поверхности. Итак, с домом, наконец, все в порядке. Скрестив ноги, Гермиона плюхнулась на пуфик и потянулась к свертку документов, лежащему на вершине.

Вообще-то, она довольно хорошо разбиралась в подобных исследованиях, ей нравилось собирать информацию, чтобы использовать ее дальше, в своих книгах. Она уже написала различные магические работы, используя свое имя, и без ведома всех, кроме ее редактора, еще написала несколько фантастических и, одновременно, любовных романов под псевдонимом. Джини Гранд даже стала весьма известной писательницей романтической фантастики в волшебном мире.

Гермиона уставилась на покрытый царапинами кожаный чехол домашней библии, где золотые буквы в некоторых местах уже стерлись. Очень бережно обращаясь со старым текстом, она открыла обложку и перечитала страницы, где записывались самые важные семейные записи. Рождения, смерти и браки часто записывались на специально отведенных страницах семейных библий. Она могла видеть, что записи датируются началом 1800-х годов. Браки регистрировались на одной странице, а на другой странице регистрировались рождения с одной стороны, и, к сожалению, на той же странице с другой стороны регистрировались и смерти. Ей понадобилось время, чтобы записать имя бабушки, прямо под именами родителей.

На странице рождения, прямо над именем ее бабушки была еще одна линия, которая была вычеркнута, другая же зачеркнутая линия сообщала и о смерти этого анонима. Она вынула свою палочку из рукава и произнесла над страницей заклинание, чтобы увидеть, как вычеркнутые буквы, спрятанные под чернилами, начали вдруг светиться. Джулиана Ленор Грейнджер, обозначенная в этой наклонной надписи, родилась 3 декабря 1902 года. Ее же имя повторялось и в надписи о смерти, произошедшей 1 июня 1920 года.

— Странно... почему ее имя было вычеркнуто? — пробормотала Гермиона. Она отложила библию и потянулась к стопке альбомов. Ее бабушка была дотошной хранительницей семейных записей, все семейные фотографии были разложены в альбомах с подробными подписями под каждой страницей. Она пролистала альбом за альбомом и не нашла там ни одной фотографии Джулианы.

Гермиона была разочарована этим, и даже использовала свою волшебную палочку, чтобы обследовать сундук из "Шармбатона". Для этого она поставила тот перед собой. Потом осторожно сняла одежду, сложив ее рядом и начала составлять каталог мелочей, находящихся в сундуке. Рядом с ней тут же начали скапливаться различные вещицы: несколько различных учебников по использованию магии, какие-то маленькие флаконы с зельями, какие-то безделушки, а также разные мелкие личные вещи.

Наконец она добралась до лежащей на самом дне коробки. Та была из слоновой кости, украшенной маленькими цветочками роз, и покрыта розовой атласной лентой сверху. Гермиона сняла ее и положила на колени. На мгновение она заколебалась, внезапно охваченная сильным чувством грусти. Ей даже захотелось расплакаться, но она понятия не имела почему.

Сделав несколько глубоких вдохов, она открыла коробку. Внутри лежали старинные и хрупкие сухоцветы, а сверху примостилась колдография. Это была волшебная колдография-сепия какой-то красивой молодой девушки с длинными волосами и молодого человека, поднимающего ее руку к губам и затем глядящего в улыбающееся лицо. Она перевернула колдо и увидела имена, написанные там: Джулиана и Роман.

— Значит, это вы были так влюблены, — тихо сказала Гермиона, улыбаясь сцене, снова и снова повторяющейся на колдографии. Она отложила колдо в сторону и потянулась за сложенным куском пергамента. Тот выглядел изношенным, как будто его несколько раз складывали и разворачивали. В нескольких местах пергамент был запятнан водой, а края были изношены и порваны. Текст на пергаменте был явно написан женщиной. С большими заглавными буквами и затейливыми завитушками, он бы выглядел даже нарядным, но вот содержание его совсем не соответствовало красоте и аккуратности почерка.

"Дорогая моя семья,

я надеюсь, что со временем вы простите меня за все.

Я никогда не хотела причинять вам боль тем, кто я есть, никогда не хотела, чтобы мир, о котором я узнала, коснулся вас каким-то вредом. Я хотела бы быть сильнее, чем теперь, но это не так. Я не могу жить в этом мире без него и чувствовать себя целой. Это не имеет ничего общего ни с кем из вас, ни с чем-то, что вы сделали. Это касается только меня. Я люблю вас, пожалуйста, помолитесь за мою душу и найдите в своих сердцах хоть капельку прощения.

Джулиана".

— О боже, — выдохнула Гермиона, позволяя пергаменту выпасть из ее пальцев. Теперь стало понятно, почему Джулиану вычеркнули из семейной библии. Она покончила с собой. Но почему? Как? Почему никто и никогда не упоминал о ее существовании?

Решив во всем разобраться, Гермиона открыла дневник, на котором было написано имя Джулианы, и начала просматривать его. Сначала в нем шли типичные записи мыслей молодой девушки в ее очередной год в школе. Рассказ о том, как она осваивалась в Шармбатоне, как знакомилась с друзьями, привыкала к учителям — все, что Гермиона и сама бы записала в своем дневнике в самом начале учебы.

Она пролистала странички и узнала, что у Джулианы был лучшая подруга по имени Сара, и еще она очень скучала по младшей сестренке Элеоноре — бабушке Гермионы. Гермиона остановилась, сердце забилось сильнее, когда обычные девичьи записи из повседневной жизни типичной ведьмы-подростка несколько изменились и стали другими.

"13 декабря 1919 г. — сегодня в Косом переулке я встретила одного парня. Мы покупали мантии для Рождественского бала, когда он подошел к окну. Он остановился и уставился на меня сквозь стекло, я даже могла видеть его отражение в зеркале, а потом наши глаза встретились через посеребренную поверхность. И я не смогла дышать! Он был так прекрасен своими светлыми волосами и серебристо-серым взглядом глаз. Такой высокий и сильный... он был одет в одежду из дома Слизерина в Хогвартсе, я слышала слухи о слизеринцах и раньше, но он совсем не похож на плохого парня. Потом его утащили друзья, но не думаю, что когда-нибудь забуду эту улыбку".

— Ну, хорошо, хорошо, — Гермиона улыбнулась. Джулиана влюбилась в слизеринца. — Как правило, они и впрямь довольно харизматичны.

"15 декабря 1919 г. Сегодня мы, еще будучи в Британии, отправились в Хогсмид. Сара ускользнула в местную гостиницу с Джереми Давенпортом. Хотелось бы, чтобы она не поддавалась ему так легко! Как всегда, я сидела за столом одна, когда в паб вошел ОН. Это был тот самый парень из Косого переулка! Как будто знал, что я была здесь. Как только дверь за ним закрылась, он посмотрел прямо на меня! Потом отошел от своих друзей и присоединился ко мне. Он поцеловал мне руку, улыбаясь все время! Его зовут Роман Малфой, и он семикурсник в Хогвартсе. Так, разговаривая, он просидел возле меня почти два часа! Еще никогда раньше я не чувствовала ничего похожего!"

— Будь я проклята, — тихо воскликнула Гермиона.

"24 декабря 1919 года — я не могу в это поверить! Роман с друзьями пробрался в Шармбатон на праздничный гала-концерт! Им каким-то образом удалось проникнуть в школу, но они не остались надолго, профессор Максим прогнала их. И, к счастью, не раньше, чем Роман успел сунуть мне записку. Впервые мне пришлось попросить Сару прикрыть меня, чтобы я смогла выбраться и встретиться с ним у реки. Я не переоделась и все еще оставалась в вечернем платье и в легкой мантии, когда уходила. Даже холод не смог остановить меня от встречи с ним! Он уже был там, ожидая меня со своей удивительной улыбкой, делающей его похожим на ангела. Он сказал, что я прекрасна, что давно не может перестать думать обо мне, и поцеловал..."

Гермиона читала страницу за страницей, детально рассказывающие о редких встречах Джулианы и Романа, о тайных визитах в Шармбатон и в деревню Хогсмид, об их признании в любви теплой весенней ночью, когда Джулиана подарила Роману свою девственность на мягкой траве у Черного озера, окружающего Хогвартс. Гермиона даже почувствовала тепло в животе, тягу и какую-то ностальгию по этим первым, напряженным моментам первой любви.

"10 мая 1920 года. Сегодня худший и самый лучший день в моей жизни. Я так нервничаю! С отцом Романа дела пошли плохо. Он отказался позволить нам жениться! Сказал, что ни один его сын не испачкает фамильную репутацию, женясь на "грязнокровке". Такое ужасное слово! Его даже не волнует, что у меня в животе растет его внук. Он сказал, что сам позвонит врачу и позаботится о нашей маленькой проблеме! Роман накричал на него. Он был так зол, я никогда не видел его таким сердитым! Он аппарировал меня обратно в Шармбатон и велел встретиться с ним у озера, под деревом, где вырезал наши имена. Он собирается собрать какие-то вещи, немного денег, и бежать, он сказал, что ему все равно о том, что думает отец, он любит меня".

— Надо же... некоторые вещи никогда не меняются, — качая головой, прошептала Гермиона. Она вспомнила, насколько ей было больно, когда Драко издевался над ней в Хогвартсе. Казалось, что история нетерпимости семейки Малфой поистине бесконечна.

"1 июня 1920. Он не пришел. Я прождала его всю ночь, а он так и не пришел. Я ждала каждый день с тех самых пор, но его так и не было. Мои письма остались без ответа, а в особняк Малфоев меня больше не пускают. Что мне делать? Что произошло? Сегодня я снова пойду к нашему дереву, надену кольцо, что он подарил мне, и буду ждать в последний раз. Если он не придет... Сделаю то, что должна. Потому что слишком сильно люблю его, чтобы жить порознь".

— Бедная милая девчушка, — прошептала Гермиона, вытирая слезы, катящиеся по щекам. — Как же прекрасно и ужасно любить так глубоко... — она не думала, что когда-нибудь любила кого-то именно так. Отложив дневник в сторону, подняла пачку писем, перевязанную розовой лентой. Все они были от Романа.

Она внимательно прочитала каждое письмо. У Романа был острый наклонный почерк, и он очень поэтично писал о своей любви к Джулиане. Он действительно обожал ее, скучал по ней и не мог дождаться следующего краткого момента, когда сможет обнять любимую. Все это было красиво и горько-сладко одновременно.

Было уже три часа утра, когда Гермиона открыла последнее письмо. Она чуть испугалась, когда на колени упало маленькое серебряное кольцо с гранатами в окружении бриллиантов.

"Дорогая Джулиана,

Я скоро аппарирую за тобой, и мы отправимся к отцу вместе. Конечно, его будет непросто убедить, но увидя, насколько мы влюблены и счастливы друг с другом, знаю, что он передумает. Я люблю тебя. И не могу дождаться, когда же ты станешь моей невестой. Зная, что ты ждешь моего ребенка, я чувствую себя почти королем.

Скоро мы поженимся. Пожалуйста, надень это кольцо как символ моей клятвы тебе, моя прекрасная Джулиана, что я не буду любить никого, кроме тебя, всю свою жизнь. И что навсегда сделаю тебя своей женой.

От всего сердца и души,

Твой Роман".

Гермиона подняла кольцо, увидела, как оно блестит в каминном пламени, и подумала, что же теперь ей делать со всем, что обнаружила.

Гермиона вздрогнула, появившись на мощеной дороге. Она ненавидела аппарировать. А Малфой-мэнор ненавидела еще больше. Она появилась в нем рано утром и обнаружила, что Драко с женой живут именно там. Теперь у нее уже давно не было никаких проблем с Драко, оставшихся где-то далеко, в прошлом. Она признавала, что тот был обычной жертвой, как и все остальные. И делал то, что должен был делать, чтобы выжить. Конечно, она ни на секунду не верила, что он не наслаждался этим, но в целом он был просто избалованным подростком, а не воплощением дьявола.

На самом деле он был довольно вежлив, когда она без предупреждения прибыла на его порог. Конечно, Драко удивился, увидев ее, и еще более удивился, узнав, что Гермиона ищет его отца. Зрелость очень шла Драко. Он вообще казался... каким-то другим. У него больше не было того отчаянного взгляда, такого стремления к одобрению, которое мучило всю его юность. Он казался более спокойным и довольным, очевидно, был искренне восхищен своим маленьким мальчиком, что играл с солдатиками перед его столом. Его жена, с другой стороны, казалось, раздражала просто своим существованием. И Гермиона должна была признать, что Астория Гринграсс-Малфой была самым бесполезным и никчемным существом. Она казалась самой поверхностной из всех, кого Гермиона когда-либо встречала.

Несмотря на довольно интересные перемены и динамику всего семейства в домашнем хозяйстве, Гермиона не собиралась продолжать общение с Драко, ей нужно было обязательно увидеться с его отцом. Видимо, Люциус Малфой больше не жил в лоне своей семьи в Уилтшире. По словам Драко, он переселился в их загородный дом в Дувре у моря. После получения координат Гермиона счастливо покинула Малфой-мэнор и аппарировала к Дувру.

Избавившись от остаточных неприятных ощущений, вызванных пребыванием в поместье, Гермиона посмотрела на большое внушительное здание в конце булыжной мостовой.

— Загородный дом, мать его женщина, — пробормотала она, качая головой и направляясь к большому дому. Он был таким красивым с розовыми тонированными камнями и высокими белыми колоннами. Вокруг виднелись высокие деревья, листья которых красовались апельсиновым, золотым и красным цветом. Ветер пах морем, и она слышала, как вдали разбиваются о берег волны. Территория поместья казалась безупречной, пышные зеленые газоны и клумбы, изобилующие яркими цветами, доводили его почти до совершенства. Это был красивый и безмятежный, прекрасный дом, сильно отличающийся от Малфой-мэнора в Уилтшире.

У дверей ее встретила пышная женщина в кепке и переднике, удивив Гермиону, поскольку та предполагала увидеть домовых эльфов в качестве домашних слуг.

— Могу ли я вам помочь? — поздоровалась женщина с мягкой улыбкой.

— Драко отправил меня сюда, чтобы увидеть его отца, — ответила Гермиона. — Меня зовут Гермиона Грейнджер.

— Ах, да, мастер Драко отправил сообщение, — тихо сказала она. — Я Летти, домохозяйка. Пожалуйста, войдите и подождите здесь, я сообщу о вашем прибытии лорду Малфою, — она отшатнулась, оставив Гермиону в просторном фойе. И та не могла не улыбнуться приглушенной цветовой гамме всей остальной обстановки, побеленным деревянным полам и обшивкам, мягким полосатым обоям, светлой мебели и широким окнам. Казалась, дом словно был наполнен светом и казался странно уютным, как маленький коттедж, а не большая усадьба. Конечно, не похоже, чтобы Люциус Малфой выбрал этот дом для себя.

— Не могу понять, что именно в этом мире — или в мире магглов — могло бы привести вас в мой загородный дом, но должен признаться, что мне совсем не любопытно… или, скорей, мне просто скучно, — Гермионе не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто же разговаривает с нею сейчас. Голос казался знакомым, это он преследовал ее во многих кошмарах все эти годы.

— Если бы это не было таким важным, меня здесь точно не было б, уверяю вас, — отозвалась она, медленно поворачиваясь к нему лицом. Гермиона забыла, каким высоким он был на самом деле, ей даже пришлось поднять подбородок, чтобы взглянуть на него. Люциус Малфой выглядел почти так же, как и раньше, волосы были по-прежнему длинными и платиново-серебристыми, хотя теперь они и казались почти полностью покрытыми серебром, морщины вокруг глаз и рта были более выраженными, но это не умаляло благородного вида его лица. Его глаза были, как и всегда, ледяными лужицами серебристо-голубого цвета, хотя теперь даже они стали чуть мягче. В ее сознании он был злодеем так долго, что Гермиона была ошеломлена, увидев его таким человечным.

— Ну, хорошо, хорошо… посмотрите, как выросла, — тихо сказал он, и уголок рта дернулся. Она хотела бросить умный, язвительный ответ, но при виде его оказалась немного ошарашена. Он был одет в хорошо сшитые темно-серые брюки и белую рубашку с воротником, открытым у горла, с закатанными рукавами, обнажавшим предплечья. Его непринужденное и несколько дружелюбное поведение было немного более отвлекающим, чем Гермиона могла и подумать.

— У меня есть кольцо, — бездумно выпалила она. И вздрогнула в тот момент, когда поняла, как невежественно это звучит.

— А у меня их несколько, — усмехнулся он. — Что заставляет вас думать, что это интересует меня?

Она сунула руку в задний карман и достала тоненькое гранатовое колечко. Потом протянула руку и медленно развернула пальцы, открывая ему это маленькое сокровище. Глаза Люциуса сузились, и он потянулся, чтобы взять крошечное украшение из пальцев и поднять его для осмотра.

— Пойдемте со мной, — резко обронил он, повернувшись на каблуках и направляясь в заднюю часть дома. Она последовала за ним в дверной проем и по длинному коридору в комнату с большими двойными деревянными дверями. Он открыл их и отошел в сторонку, чтобы она вошла, плотно закрыв за спиной. Комната была немного больше похожа на то, что она ожидала от него, темные панели на стенах, мужской декор с богатыми цветами и тканями. Темно-синие акценты и детали цвета слоновой кости заметно смягчали комнату. Полки выравнивали стены, заполненные книгами, и каждая поверхность казалась каким-то миниатюрным корабликом в бутылках.

— Их сделали вы? — спросила она, указывая на модели кораблей, выставленные на полках над широкими открытыми окнами, составлявших стену за его столом.

— Да, — коротко ответил он, указывая на одно из удобных кресел перед своим столом. — Как вы его получили? — спросил он, держа кольцо между пальцев.

— Вы узнаете? — задала ответный вопрос Гермиона.

— Это кольцо отсутствовало в семейной сокровищнице почти три четверти века. Есть ожерелье и серьги, дополняющие набор, — ответил Малфой, сидя в кресле и положив кольцо на кожаную салфеточку на своем столе. — Объясните, как оно оказалось в вашем распоряжении.

— На самом деле это довольно интересная история, — сказала она, нервно смеясь. — Кажется, я не единственная ведьма в своей семье.

— О боже, я просто поражен, — заметил Люциус скучающим тоном. Гермиона нахмурилась, но продолжила.

— Как бы то ни было, недавно я унаследовала один семейный дом.

— Я и понятия не имел, что вы так богаты, — сказал он, подняв брови.

— Я не совсем бедна, но моя семья совсем не богата, предкам просто удалось сохранить свою собственность на протяжении нескольких поколений, — объяснила Гермиона. — Моя бабушка недавно скончалась, и я унаследовала дом и землю, а также всю обстановку. На чердаке, в запертом старом шкафу, я обнаружила школьный сундук из "Шармбатона", принадлежащий старшей сестре моей бабушки.

— Надо же, как чудесно, что у вас волшебная родословная, — ухмыльнулся он. Гермионе даже пришлось прикусить язык, чтобы не ругнуться.

— Эта тетя была неизвестна мне ранее. Никто не говорил о ней, она была вычеркнута из семейной Библии, и о ней никогда не было никаких упоминаний. Бабушка не упоминала ее, даже когда стало известно, что я ведьма.

— Но это не объясняет, как вы оказались владелицей одной из семейных реликвий моей семьи.

— Я как раз и собиралась сделать это, — раздраженно заявила она. — В сундуке я нашла набор старых мантий, палочку и некоторые личные вещи… включая коробку с письмами, — тихо произнесла она. — И это кольцо, — она потянулась к сумке и вытащила из нее маленькую цветочную коробочку, положив ее на стол между ними. — Это письма и дневник, принадлежащие моей тете. Ее звали Джулиана... и она была помолвлена ​​с Романом Малфоем.

— Это невозможно, — сказал он. — Романа Малфоя отправили в клинику в Румынии, когда ему было восемнадцать лет. Он страдал маниакально-депрессивным синдромом и был склонен к насилию. В девятнадцать лет он был подвергнут лоботомии и умер в возрасте двадцати одного года, — он смотрел, как Гермиона ахнула и прижала руку к груди.

— Бог мой! Но почему?

— Боюсь, что не знаю... Мой дедушка никогда ничего не рассказывал о Романе. Я знаю о нем только по кратким записям в дневниках своего отца. Насколько я понимаю, он нарушил покой семьи в свой последний год в школе, когда болезнь взяла над ним верх.

— Он ничем не болел, мистер Малфой, — тихо проговорила Гермиона. Она подтолкнула коробку писем к нему и поднялась. — Он был помолвлен с моей тетей Джулианой, она была беременна его ребенком. И очень хотел жениться на ней, отец отказался позволить это, и они планировали сбежать, но он так и не появился — теперь знаю почему. Джулиана повесилась, чтобы не жить без него. Все это есть в тех письмах и в ее дневнике, прочитайте их.

Люциус уставился на коробку, а затем снова посмотрел на ведьму, стоящую перед собой. Она была молода и красива, ее глаза цвета коньяка от его рассказа наполнились слезами. Бледно-розовые губы слегка дрожали, когда она пыталась сдержать эмоции, угрожавшие одолеть ее.

"Как она может быть так тронута произошедшим очень давно?"

— У вас есть визитная карточка? — спросил он, пристально наблюдая за ней. Гермиона сунула руку в задний карман, достала бледно-розовую льняную карточку и передала ему. — Спасибо, мисс Грейнджер. Я прочитаю это и свяжусь с вами.

Было уже поздно, когда Люциус Малфой повернулся и посмотрел в окно. Луна была высокой и наполненной слабым оранжевым кольцом вокруг себя. Он глубоко вздохнул, раскачиваясь взад-вперед в большом кожаном кресле, стоящем у письменного стола. На его глянцевой поверхности позади Люциуса лежали разбросанные письма, написанные рукой его бедного дяди. Это были письма совсем молодого человека, объявляющего о своей вечной любви к молодой ведьме, которая украла его сердце, обещая ей будущее, которого так никогда и не случится.

Поверх них лежал дневник молодой женщины, местами еще носивший потрепанную цветочную обложку. Страницы его рассказывали историю о бурном романе, о паре, пробующей первые сладкие плоды страсти и мучительную боль от разбившихся о действительность мечтаний. Он был странно тронут прочитанными словами. В общем-то, Люциус никогда не считал себя добросердечным человеком. Большинство людей сказали бы, что по его венам течет ледяная вода, а сердце так и вовсе является камнем.

Иногда он задавался вопросом, а были ли они правы. Он действительно любил свою жену, но не тосковал по ней, как та пара в письмах. Он оплакивал ее уход, но не ждал ее возвращения. Он понимал любовь, любил своего сына и своего внука, ему было бы очень больно, если б потерял их. То, что он не понимал, так это идею быть поглощенным этой любовью. Желать другого так сильно, что ему было больно находиться вдали от нее, чувствуя себя настолько подавленным своими чувствами, что бросил бы все и вся, только б быть с ней.

— На что это может быть похоже? — тихо пробормотал он самому себе.

— Сэр, уже перевалило за полночь… вы скоро ляжете отдыхать? — Люциус оглянулся через плечо на своего камердинера Артура, стоящего в дверях. Артур был высоким мужчиной, смехотворно стройным с шокирующей копной белоснежных волос. Ему стукнуло почти сто лет, и он уже служил семье Малфоев в течение нескольких поколений. Он был — во многих отношениях — голосом их совести.

— Артур… ты работал на моего прадеда, не так ли? — спросил Люциус, медленно поворачиваясь на стуле лицом к своему слуге.

— Да, я был совсем молодым пареньком в то время, помогая на конюшне, — сказал Артур с задумчивой улыбкой. — Почему вы спрашиваете, сэр?

— Ты знал его сына, самого младшего, Романа? — Люциус наблюдал, как выражение изменилось на лице Артура. Он коротко помрачнел, нахмурив брови и сжав рот, прежде чем вернуть собственное выражение лица в некой стоической профессиональной форме.

— Я вижу, что служил… скажи мне, что ты о нем знаешь.

— Честно говоря, я знаю мало что, — ответил Артур, проходя в комнату дальше. — Мастер Роман уже заканчивал школу, когда я пришел работать на семью Малфоев. Я видел его лишь в случайные выходные или дни школьных каникул, когда он приходил в конюшню за своей верховой лошадью, а кроме этого, у меня не было с ним никаких контактов.

— Я не дурак, Артур, и прекрасно знаю, что все слуги сплетничают, — сказал Люциус без упрека. — Что о нем говорили?

Артур вздохнул, его обычно жесткие плечи поникли, когда он начал вспоминать.

— Мастер Роман ухаживал за одной девушкой. Он всегда был так счастлив, когда приходил за своей лошадью, улыбаясь и насвистывая, — Артур мягко улыбнулся. — Он точно был влюблен.

— Что еще? — подталкивал Люциус.

— Лорд Орфей этого не одобрил, — Артур покачал головой. — Мы слышали, как он кричал на конюшне, так громко и пронзительно, как если бы мы были с ним в кабинете. "Мой сын никогда НЕ ЖЕНИТСЯ на маглорожденной!" А еще он сказал какие-то мерзкие и грязные вещи о той молодой леди, угрожал отречься от Романа, но тот ему не уступил.

— Я люблю ее, повторял он снова и снова, — а затем рассказал отцу о ребенке... Я клянусь, что земля дрожала от ярости вашего прадеда. Мастер Роман пришел на конюшню с сумкой, набитой своими вещами — он шел к той девушке, чтобы жениться на ней, так сказал он, — Артур взволнованно провел пальцами по волосам в непривычном жесте.

— Я оседлал его лошадь, и уже собирался помочь ему подняться в седло, когда на конюшню пришел лорд Орфей и потребовал, чтобы мастер Роман был задержан. Хозяин и лошадиный тренер схватили его, связали на конюшне, забрали его палочку и оставили там… Я мог только наблюдать, растерянный и испуганный. Он боролся, крича, что никогда не простит отца за то, что тот делал. Доктор, если можно так его назвать, пришел с двумя санитарами... они ошеломили молодого мастера и унесли его. С этого дня нам велели запечатать комнату и больше никогда не упоминать его имени. Он умер чуть больше года спустя... а мы никогда так и не узнали, что случилось с той девушкой и ее ребенком.

— Они умерли, — тихо признался Люциус, барабаня пальцами по дневнику. — Когда он не появился в ту ночь, девушка покончила с собой.

— Простите, сэр… но как вы узнали это? — с любопытством поинтересовался Артур.

— Ее внучатая племянница сообщила мне это, — сказал Люциус, указывая на дневник и буквы на нем. — И она же вернула это, — сказал он, показывая на кольцо.

— Кошмар... Такая большая трагедия, — тихо произнес Артур.

— Где была комната Романа? — спросил Люциус.

— В Северном Крыле, комната рядом с комнатой мастера Драко, — сообщил Артур.

— А что случилось с его вещами? Особенно с его личными вещами, — уточнил Люциус.

— Полагаю, что они были помещены в хранилище, на чердак в охотничий ящик, — ответил Артур.

— Завтра я хотел бы договориться, чтобы их доставили мне, — Люциус поднялся со стула.

— Сэр?

— Все, что мне сказали о Романе Малфое, было ложью. Внезапно молоденькая маглорожденная ведьма появляется у меня в доме, и она, кажется, знает больше о моей семейной истории, чем я сам, — заключил он, и голос у него был слегка расстроен. — Мне любопытно узнать о своем предке и о том, что заставило его зайти так далеко ради любви к маглорожденной ведьме.

— Любовь к чудесной женщине стоит любой цены, сэр, — тихо произнес Артур. Он хорошо относился к своему хозяину. Он служил Люциусу Малфою с тех пор, как хозяин был еще подростком. Никогда не соглашаясь с его политикой, он всегда старался понять его, его страхи и желания. Он также понимал желание хозяина понять любовь и одобрение или неодобрение своего деда и отца, словом все то, чего тот сам так и не смог понять.

— Я ничего не знал, — тихо сказал Люциус. — Я готов отправится в постель, Артур, извини, что так надолго задержал тебя.

— Не о чем беспокоиться, сэр, — сказал Артур, внезапно осознав, насколько одинока жизнь его хозяина. — Давайте-ка отведем вас в постель, утро вечера мудренее... — пробормотал он, поднимая Люциуса по лестнице и молясь, чтобы оказаться правым.

Люциус Малфой стоял в конце дорожки, вымощенной крупным булыжником, и думал, а правильный ли адрес ему дали. Впечатляющий загородный дом был совсем не тем, чего он ожидал найти в поисках Гермионы. Тот оказался совсем не похож на любой из его домов, но насмешек и какой-то иронии явно не вызывал. Малфой прикрыл глаза и почувствовал касание какого-то мягкого, чуть волнообразного тепла магии, охраняющей эту собственность. И внезапно понял, что дом ее совершенно не спрятан, и мог только понадеяться, что никто не увидел, как он внезапно появляется в конце дорожки. Последнее, чего хотелось Люциусу, это каких-то расследований министерства. Уж чего-чего, а этого добра в жизни Малфоя хватало уже и так.

Он оглянулся вокруг, понимая, что эта усадьба довольно изолирована, ближайшие соседи находились на приличном расстоянии. На самом деле все выглядело довольно мило. Вдалеке опускалось солнце, отбрасывающее мягкое сияние на холмистый склон, что напоминало картину, висевшую у него в кабинете. Он слегка улыбнулся потрескивающим статическим ощущениям ее охранных заклинаний и поднялся на несколько шагов по ступенькам крыльца. Потом Люциус поднял трость и трижды постучал в дверь тяжелой серебряной змеиной головой.

Ожидая, что ответит какой-нибудь слуга — домовик или экономка — Люциус оказался удивлен, когда Гермиона сама распахнула ему дверь. Обвивая плечи, на грудь спускалась дикая грива каштановых кудрей. Конечно, он старался не глядеть на красивые спелые полушария, ласково обнимаемые белой хлопчатобумажной рубашкой, но, сказать по правде, это было трудно. Потом он позволил своему взгляду опуститься до темных джинсов, обтягивающих нижнюю половину тела, и крошечных босых ног с несколько вызывающим розовым педикюром.

— О, это вы, — удивленно пробормотала Гермиона, увидев высокого Малфоя, стоящего у ее порога.

— Да, я, — ответил он со скупой улыбкой.

— Что вы хотели? — спросила она.

— Извините, я подумал, что мы могли бы поговорить о нашей недавно обнаружившейся общей семейной истории, — попросил он. — Но если вы заняты, я уйду, — Люциус слегка поклонился и повернулся, чтобы уйти.

— Подождите! — позвала Гермиона, выходя из дверного проема. — Входите, пожалуйста.

Прежде, чем повернуться и войти в ее дом, Люциус постарался стереть ухмылку со своего лица. И был поражен, увидев, что он довольно большой, со вкусом оформленный в насыщенных земляных тонах и обставлен удобной солидной мебелью.

— Извините, не ждала компании, — вымолвила Гермиона, закрывая за собой дверь. — Я собиралась выпить чаю, не хотите чашку?

— Благодарю, было бы неплохо, — отозвался Малфой, расстегивая легкую мантию на своих плечах. Он оглянулся вокруг, ожидая появившихся за одеждой слуг, но, когда эльфы или кто-нибудь еще так и не появились, накинул ее на спинку ближайшего стула и огляделся. Дом Гермионы Грейнджер выглядел скорее комфортабельным, чем красивым, но почему-то странно нравился Малфою.

Он подошел к большому эркеру позади нее и уставился на широкий, большой газон, открывшийся его глазам. У мисс Грейнджер был весьма хороший дом, и это было совсем не тем, чего он ожидал от нее. Не то чтобы он ожидал, что она будет жить в какой-то лачуге… ну, возможно, не ожидал, но, конечно, он не думал, что она будет жить в довольно величественном доме с участком, больше напоминающем какую-то усадьбу.

— Я унаследовала этот дом...

Люциус сдержал усмешку, дернувшую уголки рта, и медленно повернулся. Бровь его изогнулась, когда он уставился на нее.

— От своей бабушки, — она принесла деревянный поднос с чаем и печеньем. — Я сидела на задней веранде, если вы хотите присоединиться ко мне, — сказала Гермиона, махнув головой в заднюю часть дома.

— Да, спасибо, — сказал он, медленно подходя к ней и забирая поднос. Ее ошеломленный взгляд немного раздражал. — Я способен быть джентльменом, — заявил Люциус, и в этом заявлении чувствовалась горечь. — Некоторые даже утверждают, что я добрый.

— Извиняюсь, мистер Малфой, но старые привычки порой умирают очень тяжело, — произнесла она с искренней жалостью в глазах. Он ничего не ответил, показывая, что заметил ее извинения, лишь кивком головы.

— Вы не хотите переодеться во что-то более подходящее? — спросил он, многозначительно глядя на ее босые ноги. С дерзкой усмешкой он наблюдал, как Гермиона отбрасывает волосы через плечо, и уже знал ответ, прежде чем она заговорила.

— Нет, — просто отозвалась она, поворачиваясь и проводя его на веранду.

Изогнутая каменная поверхность той была покрыта растениями в горшках, некоторые из которых содержали цветы, немного трав, а другие явно являлись растущими ингредиентами для зелий. В центре на открытом воздухе стоял обеденный стол с мягкими креслами, с одной стороны от которого располагались качели в жесткой раме, а перед наружным камином, в котором уже был разложен уютный огонь, устроена небольшая зона отдыха.

Он поставил поднос на маленький столик, уселся в одно из удивительно удобных кресел и посмотрел, как Гермиона подает чай. Она выполняла это так же грациозно, как и любая чистокровная аристократка, передавая ему чашку, прежде чем взять свою и взбираясь на плетеный диван, скручивая под собой ноги. Люциус взглянул на подушку рядом, заметив книгу — на латыни — лежащую на той. Казалось, некоторые вещи совершенно не меняются...

— Прошло много времени, я и не ожидала увидеть или услышать вас, — проговорила она.

— Должен признаться, я был немного потрясен вашим визитом и информацией, которую вы предоставили, — ответил Люциус, наблюдая за ее лицом, чтобы оценить реакцию. — Конечно, мне пришлось продолжить расследование ситуации...

— Ситуации? — ее глаза сузились, а пальцы сжали чашку. — Нет никакой ситуации, нет никаких претензий к вам, мистер Малфой, а есть просто доказательства, объясняющие что-то. И это то, что является ясным фактом.

— Итак, вы это утверждаете, но мы оба знаем, что доказательства фабрикуются достаточно легко, — сказал он. Все-таки Малфой был снобом, и знал это, но так или иначе все равно был не в состоянии отфильтровать свое поведение. Это было, возможно, что-то генетическое.

— Но я не лгу вам, мистер Малфой, — сказала она сквозь зубы. — По какой же такой причине я должна этого хотеть, стесняюсь спросить? С чего же это я должна желать, чтобы вы и все эти люди оказались вовлечены в мою жизнь?

— Я задаю себе тот же вопрос, — сказал он, наклонив голову в сторону. — Понятно, что вам не нужны мои деньги, у вас, кажется, все хорошо в этой области. Вы никак не желаете моих связей, так как у вас более чем достаточно своих собственных, и, честно говоря, ваши, вероятно, даже более респектабельны, чем мои. Поэтому я и сузил вероятность: может, чтобы отомстить за что-то... или отчаянно желая получить мое одобрение?

— Отчаянно… Аааа! — Гермиона чуть не раздавила чашку в руке, когда ее охватил страшный гнев. Она отложила чашку в сторону и закрыла глаза, глубоко вдыхая через нос и выдыхая через рот. Люциус смотрел, очарованный ее реакцией, наслаждаясь «маленькой игрой», которую он так любил. Манипулирование людьми всегда считалось им настоящим искусством. Если бы существовала Макиавеллевская Школа Поведения, он бы, безусловно, был ее последователем. — Могу заверить вас, сэр, что ваше одобрение не сильно-то нужно мне и совсем уж не желательно.

— Люциус... — желание улыбнуться было почти непреодолимым, когда Гермиону почти трясло от возмущения. Она недоверчиво глянула на него.

— Что?

— Люциус, меня зовут Люциус, — пояснил он, испытывая огромное удовольствие от ее явного раздражения.

— Я прекрасно знаю, как вас зовут! — огрызнулась она, и щеки вспыхнули от гнева.

— Тогда, пожалуйста, используйте мое имя, — спокойно ответил он. — Для меня большая честь, когда собеседник называет меня по имени.

— Хорошо... — пробормотала Гермиона, досадуя, что ее эмоции так быстро вышли из-под контроля. — Ваш дядя, безусловно, не видел никого лучше бабушкиной сестры...

— Допускаю, но уверены ли вы, что у него и впрямь не было проблем с разумом и здравым смыслом? Был ли мой дорогой дядя Роман здравым? — спросил Люциус. — Ведь он все равно оказался в психиатрической клинике.

— Нет, вы просто невероятны! — Гермиона подняла руки и поняла, что они слегка дрожат от ярости, которую она чувствует. — Вы действительно собираетесь отрицать все мои доказательства?

— Я не говорил, что собираюсь что-то отрицать, я просто сказал, что мне нужно исследовать достоверность ваших доказательств, — он небрежно пожал плечами, еще больше раздражая темпераментную ведьму.

— Хорошо… — она прикрыла глаза и глубоко вздохнула, медленно считая до десяти. — Итак, вы исследовали историю вашего дяди. Что нашли?

— Я не уверен, что это ваше дело, но так как вы вернули семейную реликвию, полагаю, вы заслуживаете того, чтобы узнать, что же я обнаружил, — когда он разговаривал с кем-то за пределами своей семьи, он никак не мог контролировать свою склонность к высокомерию.

— Спасибо за вашу щедрость, — саркастически ответила Гермиона.

— Да пожалуйста, — отозвался Люциус. — Теперь получается, что мой камердинер… ох, камердинер — это личный слуга, который…

— Я ЗНАЮ, кто такой камердинер, Люциус, — твердо ответила Гермиона.

— Ах, да, тогда хорошо, знаете, почему-то никто не знает, кто это такой, во всяком случае, простой народ, — заметил Малфой с каким-то намеренным тщеславием. — Как я уже сказал, мой камердинер, Артур, в то время был молодым человеком. И работал в конюшне Малфой-мэнора. Он рассказал, что Роман был влюблен и планировал сбежать с молодой маглорожденной ведьмой, которая была от него в тягости.

— С Джулианой, — тихо прошептала Гермиона.

— Возможно, — отозвался он. — Очевидно, что мой дед был очень взволнован тем, что его сын не только лег в постель, но и был достаточно безответственным, чтобы запятнать родословную семьи, оплодотворив девушку.

— Но они же были влюблены, — ответила Гермиона. — Никакая чистота крови не имеет значения, когда ты влюблен.

— Влюблены? Любовь — это иллюзия, мимолетно уродующая воображения молодых людей. Роман казался влюбленным в эту девушку, околдованный первыми волнениями желаний и эйфорией от радостей секса.

— Это… грустно, — Гермиона была поражена. Люциус был так увлечен своей верой во время войны. Он продемонстрировал такую ​​решимость спасти свою семью, чтобы восстановить их жизнь после войны, даже если это и означало проглотить свою гордость и взять всю вину на себя. Как мог человек, который так страстно боролся за свои убеждения, совсем не верить в любовь? — Вы исчезли из общественной жизни, когда умерла ваша жена... конечно, слишком сильно горевать из-за ее смерти означало бы то, что вы очень любили Нарциссу?

Люциус размышлял о том, ответить ли ей. Это был настолько личный вопрос, которым раньше он никогда не задавался. Неужели сейчас он действительно хочет ей что-то объяснить?

— Я уважал свою жену. И восхищался ее преданностью мне и нашему сыну. Нарцисса умело управляла поместьями и нашими социальными обязательствами, я не нахожу у нее никакой вины, — все-таки снизошел до объяснений он. — Но я женился на ней по воле наших семей. Я предложил деньги и стабильность семье Блэков, а они — выгодные деловые связи мне. Это была совершенно взаимовыгодная договоренность.

— Простите, — выговорила Гермиона.

— Почему? За что мне прощать вас? Разве я не был счастлив? — спросил он ее, любопытствуя о той жалости, что прочел в ее глазах.

— Никто не должен жениться без любви, грустно знать, что вы были связаны с кем-то так долго, и у вас не было любви, — сказала она. — Жизнь без любви вовсе не жизнь.

— Любовь — это роскошь, недопустимая для богатых, — сказал он. — Брак — это всего лишь деловой договор, заключаемый для улучшения положения семей. И ничего больше.

— Я любила своего мужа, — с вызовом заявила Гермиона.

— И каков же статус вашего брака сейчас? — поинтересовался Люциус.

— Теперь мы в разводе, но это не значит, что я не любила Рона. Я все еще люблю его, просто по-другому, не так, как раньше.

— Боюсь, это была пустая трата времени и энергии. Вам нужно было бы искать себе супруга, который мог бы предложить вам нечто большее, чем Уизли... хотя чистота его волшебной крови уже стала для вас призом.

— Ну, вынуждена не согласиться с этим, — сказала она. — Так или иначе, наши семьи тоже как-то связаны, Люциус. Как ни крути, существовал ребенок, разделивший мою и вашу кровь.

— А какие у вас доказательства того, что она не пыталась подсунуть моему дяде ребенка, который вовсе и не был его? — иронично поинтересовался Малфой.

— Вы действительно собираетесь продолжать пытаться отрицать это? — недоверчиво спросила она.

"Да что с ним не так? Почему он так пытается дискредитировать отношения между Романом и Джулианой?"

Люциус переместился в кресле и полез в карман, чтобы отдать ей письма. С тихим шепотом заклинания маленькая коробочка увеличилась до своего первоначального размера.

— Я не отрицаю ничего, просто говорю, что, возможно, все не так романтично, как вы это увидели, — сказал он, вручая письма.

— А я говорю, что, возможно, это было гораздо более романтично, чем ВЫ это видите! — она открыла коробочку и взяла пачку, выбирая из нее последнее письмо, которое Джулиана получила от Романа. — Посмотрите на это! Я никогда не буду любить никого, кроме тебя, и навсегда сделаю тебя своей женой. Вы думаете, он написал бы такую ​​вещь женщине, которая шантажировала его браком? — Гермиона встала и начала размахивать письмом прямо у него перед лицом.

— Что поделать... Женщины манипулируют нежными чувствами мужчин и на протяжении целых веков…

— О, ради любви, Пит! — крикнула Гермиона, сверкая глазами.

— Кто такой Пит? — спросил Люциус, несколько смущенный таким эпитетом.

— Люциус, вы же неглупый человек, никогда за все годы, что знаю вас, никогда не думала, что вы глупец, злой, да, думала, но не глупый, — она изо всех сил пыталась сохранить спокойствие. — Вы серьезно пытаетесь отрицать это или просто канифолите мне мозги?

— Ах, как вы вежливы, — с удивлением произнес он.

— Ничего не поделать, все мои друзья мальчики! — огрызнулась она.

— Прекрасно, судя по всему, Роман действительно намеревался жениться на грязно... хм, на Джулиане, — вдруг неведомо почему на ее руке загорелось давно выцарапанное слово, надпись стала ярко-синей, прежде чем из нее вырвался тонкий луч света, разбившийся на два потока, который ударил обоих по центру груди. Магический удар был удивительно мощным, но коротким, он обжег их всего на одно мгновение, правда, заставив обоих задержать дыхание.

— Что, черт возьми, это было? — выругался Люциус, потирая грудь там, куда его ударило. Место удара больше не болело, но у него было странное чувство, что ему этот удар еще не понравится… что бы он вообще не означал.

Казалось, маленькому клерку из отдела неизвестных магических заклинаний понадобилась целая вечность, чтобы сообщить что-то Гермионе и Люциусу. По правде говоря, с тех пор, как они обратились по поводу того непонятного заклинания в министерство, прошло всего сорок восемь часов, но, находясь на приеме, оба совершенно объяснимо нервничали. Сидя в тесном кабинете в неудобных, изношенных креслах, они даже не разговаривали друг с другом, почти находясь во власти нервного срыва.

Правда, Люциус по-прежнему оставался спокойным и собранным, по крайней мере, так он выглядел. Выпрямив позвоночник, он сидел в кресле, в своем дорогом, пошитом на заказ, элегантном костюме и волосы его были безукоризненно связаны на затылке. Одна тонко ухоженная рука лежала на его бедре, другая свободно ласкала серебряную змею, украшающую его трость, хранящую палочку. Гермиона, сидевшая рядом, явно нервничала. Ее волосы были неаккуратно заплетены в косу, лежавшую на плече, одета она была в брюки цвета хаки и белый хлопковый пуловер. Она сидела на самом краешке своего места, и ноги судорожно подпрыгивали от предвкушения и страха.

Прижимая к груди папку, вошел крошечный старичок, который рухнул в стоящее перед ним кресло. Гермиона на мгновение перестала дергать ногой, сосредоточившись на клерке, быстро мигающем за смехотворно толстыми очками. У него, казалось, было больше волос на ушах и бровях, чем на голове.

— Господин Малфой и мисс Грейнджер, — прогундосил он. — Я мистер Эриксон, — он положил папку на свой довольно загроможденный стол и открыл ее. — Обычно расследование такого случая занимает минимум три месяца, но в свете убедительности мистера Малфоя… хорошо, я закончил этим утром.

Гермиона посмотрела на Люциуса, и глаза ее подозрительно сузились.

— Деньги могут сдвинуть горы, — без сожалений ответил Люциус на невысказанный вопрос.

— Похоже, это необычный случай какой-то контрактной магии, — произнес Эриксон, скрестив руки на столе.

— Боюсь, я не понимаю... — сказал Люциус.

— Мы просто ссорились друг с другом, не говоря ни о каком контракте, — добавила Гермиона.

— Само это письмо и было контрактом между двумя волшебниками. Роман Малфой дал Джулиане Грейнджер обещание жениться на ней. И подарил ей обручальный подарок, чтобы запечатать это обещание. Однако, как наследник, для вступления в брак и выполнения этого контракта он нуждался в одобрении главы семейства, как и было принято у Малфоев, — пояснил Эриксон.

— Но это же так архаично... — нахмурившись, сказала Гермиона.

— Это часть семейных обычаев Малфоев, — пожал плечами Эриксон. — Из чего я решил, что отец Романа не дал свое согласие на этот брак. Это так?

— Да, он просто запретил его, — ответил Люциус, — и отправил Романа в лечебницу для умалишенных, а девушка вынуждена была покончить с собой.

— Понятно… — мистер Эриксон на мгновение постучал пальцами по столу. — Ну, вот тут и возникает осложнение.

— Осложнение? — Гермионе хотелось, чтобы вопрос прозвучал нормально, однако голос ее был похож, скорее, на какое-то карканье.

— Да, видите ли, юные Роман и Джулиана так и не смогли завершить сделку, которую обещали друг другу, ни браком, ни отказом от обещания. Поэтому контракт так и остался открытым и ожидающим своего исполнения.

— И что это все означает? — поитересовалась Гермиона.

— Это означает, что обещание осталось невыполненным, несмотря на гибель первоначальных его составителей. Потому что оно было прописано на бумаге и являлось обязательным, — клерк посмотрел на Люциуса. — Вы признаете контракт? Вы когда-нибудь признавали, что это была действительно помолвка?

— Да, в письме ясно написано, что они и впрямь были обручены, — признал Люциус.

— Ну… как глава семьи Малфоев, ваше признание подтвердило этот договор, и теперь он юридически обязателен, — Эриксон пожал плечами и откинулся на спинку стула.

— Погодите... Я в замешательстве, ведь Джулиана и Роман давно скончались, и теперь этот договор не может быть исполнен, — брови Люциуса недовольно нахмурились.

— Между семьями Малфой и Грейнджер была заключена помолвка, и глава семьи признал ее. Теперь, для исполнения контракта должен состояться брак, — покачав головой, подытожил Эриксон. — Ваша семья, мистер Малфой, на протяжении веков демонстрировала самый серьезный подход ко всем деловым отношениям, они создали охранные заклинания на всех своих магических подписях, и я боюсь, что ошибка просто невозможна. Этот контракт должен быть исполнен.

— Или? — спросила Гермиона.

— Или, если условия контракта не будут выполнены, то через тридцать дней вы обнаружите полное исчезновение своих магических способностей. Проще говоря, ваша магия исчезнет.

— Никто не может выполнить этот контракт, мистер Эриксон. Мой сын уже женат, а внук все еще в подгузниках! — Люциус начинал терять самообладание.

— Если я правильно помню, вы, сэр, неженаты, — тихо произнес Эриксон.

— Я?.. Вы хотите, чтобы на женщине из семьи Грейнджер женился я? — недоверчиво спросил Люциус.

— Больше никого и нет... только я, — тихо отозвалась Гермиона.

— Вы разведены, мисс Грейнджер, не так ли? — уточнил Эриксон.

— Да, но… я не люблю его… и не хочу выходить за него замуж! — выпалила она.

— Это и не должно быть постоянным. Вы могли бы пожениться, а через полгода спокойно развестись.

— А что насчет аннулирования? — задал вопрос Люциус.

— Боюсь, что это не сработает… чтобы выполнить договор, брак должен быть законным и консумированным, — сказал Эриксон, его щеки вспыхнули.

— Что вы подразумеваете под консумированным? — поинтересовалась Гермиона.

— Он подразумевает, что брак должен быть реально заключенным, — лицо Люциуса было напряжено, зубы скрипели.

— Что... мы должны будем заняться сексом? — тупо спросила она.

— Боюсь, что так… но это нужно сделать только один раз… просто чтобы запечатать брачные обеты… тогда вы можете подождать шесть месяцев, и все: контракт будет выполнен, а вы двое соскочите с этого крючка, — Эриксон улыбался так ярко, будто только что решил проблему мира во всем мире.

— Я не… я не хочу больше выходить замуж, — тихо прошептала Гермиона. Слезы навернулись на глаза, но она не позволила им пролиться, будучи сильней этого. Она прекрасно знала об иногда необычных и часто несправедливых событиях в волшебном мире. Это было еще одно в том длинном списке несправедливостей в волшебном собществе, погрязшем в традициях и законах викторианской или даже средневековой эпохи. Она тщетно пыталась годами изменить ее, но поняла, что по большей части люди были довольны существующим положением вещей. Гермиона сражалась в битве, которая была проиграна ею еще до начала.

— Вы не замужем, так что... другого выхода нет, — сочувственно сказал Эриксон. — Подумайте об этом больше как о деловой договоренности.

— Мне обычно не приходится заниматься сексом с людьми, с которыми я имею какие-то дела, — возразила Гермиона.

— А у меня вообще не было привычки смешивать личную и деловую жизнь, — добавил Люциус. — Нет ли другого способа аннулировать этот контракт?

— Мистер Малфой, вы лучше меня знаете, как осторожно семья Малфоев всегда занимается магией контрактов. Это восходит на многие поколения от вас и является очень мощной магией, избежать которой невозможно. Увы, здесь нет никаких лазеек.

— Понятно... — пробормотал Люциус, сжимая серебряную рукоятку трости так крепко, что костяшки пальцев даже побелели. — Есть ли в этой жизни хоть минутка покоя?

— Мне жаль приносить вам такие плохие новости, сэр, — сказал Эриксон.

Люциус обернулся, чтобы посмотреть на Гермиону, сидящую тихо рядом с ним, с закрытыми глазами и покачивающую головой. Изо всех сил она боролась со своими эмоциями, и он уважал ее за то, что она не впала в какой-то драматизм при этих новостях. Гермиона выглядела на редкость сильной, а Люциус всегда восхищался силой.

— Похоже, у нас только единственный выход, — тихо произнес он.

Она повернулась, чтобы посмотреть на него, и в глазах сверкнули так и не пролившиеся слезы.

— Не горюйте, мы как-нибудь выпутаемся, — мягко заметил Люциус.

Конечно, он пытался обнадежить ее, несмотря на ту эмоциональную суматоху, которую испытал и сам при вынесении этого приговора. Люциус родился в одной из старейших и богатейших семей волшебного мира, он вырос в этом защищенном магическом мире, и привык делать то, что от него и ожидали, привык следовать указаниям тех, кто имел на это большее право. Его жизнь никогда не была его собственной. Она никогда не принадлежала ему. С самого детства он воспитывался так, чтобы занять место отца в качестве главы семьи, как человека, принимающего решения, человека, ответственного за поддержку и развитие семейных владений. Он делал то, что было необходимо для процветания этой семьи, и его личные желания отнюдь не всегда учитывались при этом.

Однако Гермиона принадлежала к миру, где семейные отношения изначально были другими. И семья не возлагала на нее никаких надежд, кроме того, что она вырастет в человека, который мог бы морально и независимо функционировать в обществе. Ее жизнь принадлежала только ей. Не существовало никакого давления, чтобы влиять на ее внешность, как-то управлять ее деньгами или землями. Ее дети стали бы тем выбором, который сделала только она, потому что захотела, а не потому что ей надо было передать свою фамилию. Она была свободна, реально свободна до того, как в ее жизнь начали вмешиваться довольно необычные нюансы волшебного права.

Неожиданная доброта и понимание Люциуса тревожили Гермиону. Она обнаружила, что смотрит на него, как на совершенно незнакомого себе человека.

— Я не хочу этого делать, — тихо прошептала она.

— Я тоже, — отозвался он. — Но, если вы еще не поняли, в волшебном мире выбор не является чем-то, что можно предположить. Выбор — это скорее подарок... некий приз, который можно выиграть после многих лет рабства.

— Можно подумать, я заслужила право выбора, — пробормотала она. Гермиона закрыла глаза и вздохнула. А когда снова открыла их, слезы исчезли. Она напряглась и встретилась взглядом с Люциусом.

— Хорошо, мы можем сделать это как можно быстрее? Я хотела бы покончить с этим и двигаться по жизни дальше.

— Как и я, Гермиона, как и я... — сказал он, протягивая руку. — Тогда, может, начнем?

В ночном небе высоко светила луна, и ее серебристый свет зеркально отражался от гладкой поверхности озера. Гермиона стояла перед рядом больших окон, составляющих одну из стен в спальне Люциуса. Теперь она снова стала замужней женщиной, которая ждала, когда новоиспеченный муж уложит ее в постель. Только на этот раз она не чувствовала того легкомысленного ожидания, что охватывало бы одурманенную чувствами невесту, жаждущую прикосновения мужа. На этот раз она стала невестой скорее с неохотой с еще более нежелающим вступать в брак женихом, и надеялась завершить эту ночь без особых неудобств для кого-то из них.

Сама церемония состоялась в кабинете секретаря в здании суда Министерства магии. Это было быстро, небрежно и длилось всего пять минут. За ними быстро последовал неловкий ужин, с еще более неловким удалением новобрачных после десерта. Люциус провел ее в свои покои, чтобы она могла подготовиться ко сну, и, извинившись, оставил одну. Гермиона приняла душ в роскоши его удивительно современной ванной. Большая кабина имела несколько душевых насадок, а красивый плиточный интерьер наполнялся расслабляющим паром, когда ее поливала горячая вода.

Было странно интимно использовать мыло и шампунь Малфоя. Он любезно оставил Гермионе на столике зубную щетку и расческу, чтобы ей не пришлось обходиться без этих нужных мелочей. Однако из-за отсутствия пижамы ей пришлось покопаться в его гардеробе и надеть довольно роскошный халат из египетского хлопка. Халат этот был таким длинным, что Гермионе пришлось несколько раз подвернуть рукава, чтобы ей хоть немножно было удобно, и при этом не ходить по спальне совершенно голой.

Она прислонилась лбом к окну, холодное стекло чуть успокаивало кожу. Гермиона чувствовала беспокойство и жар, без сомнения, стресс сегодняшнего дня поднял ей давление. Совсем скоро ей придется принять в свою постель, и... даже в свое тело нового мужчину. Секс — всегда был тем, чего она никогда не разделяла без любви или каких-то близких к ней эмоций. Нет, Гермиона совсем не была фригидной, ей всегда нравился секс, но она никогда не занималась им как-то... случайно. И уж тем более никогда не занималась сексом еще и с бывшим преступником.

— Если думаешь о том, чтобы выпрыгнуть из окна, должен сообщить: мои комнаты находятся на первом этаже, — раздался позади нее голос Люциуса. — Максимум, на что ты можешь надеяться, это поранить колено, а заодно и кожу, рухнув с расстояния нескольких футов.

Гермиона не могла удержаться от улыбки за некую попытку юмора со стороны Малфоя. Она медленно повернула голову и посмотрела на него через плечо. Люциус стоял в дверях. Очевидно, он использовал еще одну ванную, потому что волосы его до сих пор были влажными. На нем был простой серый халат и пижамные штаны. А из-за того, что халат был распахнут, она могла видеть, что грудь его — голая. За Люциусом, поразив Гермиону, в спальню шагнул высокий мужчина в строгом костюме.

— Что-нибудь еще, сэр? — очень сдержанно произнес мужчина.

— Нет, спасибо, Артур, ты свободен, — ответил Люциус. И Гермиона немного удивилась, обнаружив нежность в его голосе.

— Хорошо, сэр, — Артур слегка поклонился. — Спокойной ночи, мадам, — Гермиона улыбнулась в знак признательности, как-то тронутая таким теплым приемом, что она неожиданно получила от его слуг. Они были очень почтительны, хотя их, казалось бы, должно было невероятно смущать ее присутствие в спальне хозяина.

Люциус закрыл дверь и услышал ее вздох. Он поднял взгляд от поворачивающегося замка и увидел широко раскрытые глаза на лице Гермионы. В тех светился страх. Нет, они не были полны ужаса, но страх в них все-таки был.

— Не бойся, я не причиню тебе вреда, не обижу, — тихо сказал он. И желудок невольно дернулся только от осознания того, что Гермиона, в принципе, считает его способным на это. Он знал, что не должен удивляться, так как был виновен во многих, очень многих грехах.

— Я нервничаю, — честно призналась Гермиона. Он медленно приблизился, как будто она была кобылой, которую легко напугать. Гермиона предположила, что должна быть благодарна за то, что он, по крайней мере, пытается быть добрым, но пульс у нее участился и адреналин, бурлящий у нее в крови, вызывал какое-то беспокойство.

— Это странно, — сказал он, останавливаясь перед ней. Люциус был почти на голову выше, поэтому ей пришлось приподнять лицо вверх, чтобы посмотреть на него. Он стоял менее чем в футе и даже почувствовал запах своего мыла и шампуня от ее кожи и волос. Было странно эротично чувствовать свой запах на женщине, и Малфой невольно ощутил легкий толчок в чреслах. Он не мог припомнить, сколько времени прошло с тех пор, когда он вообще был с женщиной. По-видимому, год, возможно дольше, прошел с тех пор, когда он и впрямь интересовался противоположным полом.

— Это… я имею в виду… ты… ты… — она покраснела, задумавшись над вопросом, который не хотелось задавать. — Понадобится ли тебе какое-нибудь возбуждающее средство?

— Возбуждающее средство? — спросил Люциус, его губы дернулись, а брови изогнулись. — Какое-же именно? Разве маглы делают это как-то по-другому?

— Нет... я имела в виду... хм... тебе же нужна помощь? — спросила она и смущенно пискнула на последнем слове.

Люциус задумался над вопросом. Потом потянулся и откинул ей волосы назад, через плечо. Он посмотрел в ее лицо, как будто видел его впервые. Гермиона не была прекрасна в том смысле, в каком он привык думать о красоте, а не о том, что для большинства чистокровных оно считалось бы просто прекрасным. Она была действительно хорошенькая. У нее была мягкая кремовая кожа, пышные губы и большие выразительные глаза. Ее волосы были густыми и кудрявыми, спадающими до плеч. Он видел, что она надела банный халат — его халат, у которого ей пришлось закатать рукава. В вырезе Люциус смог увидеть полушария ее груди и удивительно, но ладони его даже зачесались от желания прикоснуться к этим полушариям. Малфой уже почувствовал, как в члене начинает разгораться какой-то жар, и (еще мягкий) он начинает шевелиться и увеличиваться в хлопчатобумажных пижамных штанах.

— Не думаю, что нам это понадобиться... — тихо произнес он. Выражение лица Люциуса отражало любопытство, будто он пытался найти ответ на какой-то невысказанный вопрос. Он потянулся к поясу одолженного халата, внезапно не в силах думать ни о чем, кроме как наконец-то увидеть ее грудь и узнать, какой же у нее цвет сосков. Ему удалось освободить их, прежде чем руки Гермионы обвились вокруг его запястий, останавливая его.

— Я не знаю, что мне надо сейчас делать, — прошептала она. Люциус встретился с ней взглядом и был ошеломлен уязвимостью, которую он там увидел.

— Ты не девственница, Гермиона, ты уже делала это раньше, если, конечно, не жила в бесполом браке, — сказал он.

— Не… не секс… но мы собираемся это сделать… так бездумно и холодно… Я никогда не делала этого без любви, без прикосновений и поцелуев, — ее неуверенность передалась и ему. И что-то в ее уязвимости в тот момент всколыхнуло вдруг в нем желание защитить ее. Это озадачивало. Прошло совсем немного времени, как он пытался избавить от нее волшебный мир, неустанно трудился, чтобы избавить мир от таких, как она, но теперь внезапно почувствовал необходимость утешить и защитить эту женщину. И желание его, казалось, не имело смысла. Он мог только представить, что это было что-то вне его контроля, теперь Гермиона была его женой — по собственному желанию или нет — поэтому он инстинктивно готов был защитить ее независимо от того, нравится она ему или нет. Или, может быть, это просто был тот факт, что она заставила его член подняться, желая поскорей оказаться в этом молодом теле.

Что бы это ни было, он испытывал какие-то чуждые ему эмоции при виде этой дрожащей перед ним молодой ведьмы.

Вот! Молодой...

Это слово постоянно всплывало у него в голове, еще когда министерский клерк предъявил им свои выводы и предложил решение их проблем. Она была молодой по сравнению с ним, достаточно молодой, чтобы годиться ему в дочери. Раньше он никогда не общался с такими молодыми женщинами. Да и вообще, ограничил свои контакты с богатыми вдовушками со взрослыми детьми, которые не собирались ловить себе богатого чистокровного мужа. Он выполнил свой долг перед семьей: он женился и произвел на свет наследника. Драко был здоровым, умным, способным и уже породил наследника следующего поколения Малфоев.

Гермиона же никогда не знала той жизни, в которой у нее не было выбора, с кем делиться своим телом. Единственное, что она должна была всегда контролировать, именно это в итоге и отняли у нее. Теперь она должна была лечь с ним в постель, должна была принять его в свое тело и отказаться от того, что было частью ее собственного существа, жизненно важной частью ее самой. Поначалу Люциус намеревался быстро и достаточно цинично завершить начатое, намереваясь уложить ее в постель, сделать дело и покончить с этим. Но потеряное выражение лица Гермионы заставило его переосмыслить это решение.

— Хорошо, как скажешь, — тихо произнес он. Люциус нежно сжал ее подбородок большим и указательным пальцами, откинув голову назад. Потом провел губами по ее губам, и губы Гермионы раздвинулись от удивленного вздоха при этом прикосновении. Он отстранился и на мгновение оглядел ее глаза, ища знак того, что он пересек какую-то красную линию. Настороженность и трепет смешались в лице Гермионы с любопытством и интересом, и Люциус улыбнулся, прежде чем снова склонить свои губы к ее.

Она дрожала, когда он ласково уговорил ее ответить, резко вдохнув, когда его язык коснулся центра ее верхней губы, слегка постукивая по ней в своей просьбе войти. На вкус Гермиона была сладкой, как чай с медом, который она выпила до его прихода. Она крепко схватила лацканы его халата в кулачках, с силой сжимая их. В душе бушевали эмоции. Ей хотелось убежать, и в то же время придвинуться ближе, раскрыть губы и попробовать этого загадочного волшебника, искусно мучающего ее рот своим собственным, еще больше, еще сильней.

Люциус выпустил ее губы, и кончики его пальцев медленно заскользили по нежному изгибу ее горла. Чувственное прикосновение заставило Гермиону покрыться гусиной кожей, а щекотное ощущение заставило ее застонать ему в рот. Большие сильные руки распахнули ее халат, и полушария груди тут же оказались заключены в тепло его прикосновений.

Ей хотелось отскочить, почему-то она чувствовала, что это то, что и должна была сделать, но вместо этого Гермиона вдруг невольно выгнулась в его руках. Ее яростное хватание лацканов немного смягчилось, и руки обхватили шею Люциуса, когда он взял ее грудь в свои руки. Гермиона тяжело дышала, губы ее были красными, влажными и припухшими от его поцелуев. Веки ее были опущены, а взгляд сосредоточился на его руках, обхватывающих ее грудь. Которая чувствовала себя так хорошо, так жарко и немного грубее, чем она себе представляла. Как будто сдерживаться Люциусу было трудней, чем можно было подумать.

Он продолжал и продолжал нежно сжимать, разминать эту мягкую плоть, наполняя ладони тактильным удовольствием мужчины, у которого не было женщины дольше, чем ему хотелось бы признать. Соски Гермионы прижимались к его ладоням, а он слегка поглаживал их кончиками пальцев, беря в них заостренные кончики и слегка поигрывая ими. Гермиона захныкала и качнулась к нему, казалось, огненное удовольствие словно бы мчалось по ее позвоночнику.

Люциус застонал от такого нетерпеливого ответа, и руки его упали с женской груди, чтобы скользнуть по изгибу талии и спины Гермионы, уже скоро опустившись на мягкие круглые ягодицы. Он согнул колени и поднял ее вверх, ноги Гермионы тут же инстинктивно обвились вокруг его бедер, а ее руки вокруг его шеи и крепко обняли его. Теперь глаза ее широко открылись от шока, сверкающего искрой возбуждения.

— Нет причин, по которым это должно стать ужасно, — его голос прозвучал хрипло и мягко, когда он осторожно отнес ее к краю кровати и сел на матрас. Гермиона опустила коленки на постель.

— Разве тебе совсем не боязно? — тихо спросила она, но голос ее был полон желания, которое озадачивало саму Гермиону. В ответ Люциус скользнул руками по ее спине, ладони обвились вокруг ее плеч, и он смял ткань халата в кулаки. Она ахнула, не зная почему, а затем вздрогнула, когда он медленно начал стягивать его, окончательно обнажая Гермиону.

Ей пришлось отпустить его шею, чтобы он мог полностью снять с нее халат, небрежно бросив его на пол, и вернуть ладони к голой коже ее спины. Потом он наклонился вперед, уткнувшись лицом в изгиб ее шеи. Он с наслаждением вдохнул ее запах. Гермиона была такой мягкой, теплой и вкусной, а кожа ее покраснела от жара и желания. Ее руки ласкали его шею, скользя по обнаженной плоти, пока кончики пальцев не нащупали пульс, бьющий у основания его горла.

Он с неохотой убрал руки от ее атласной кожи и, в конце концов, быстро выкинул халат. Затем крепко сжал Гермиону в своих объятиях, прижимая к себе.

— Ах! — тихо воскликнула она, когда полушария ее груди оказались прижаты к горячему и твердому его телу. Губы Малфоя коснулись нежной линии ее шеи, когда он проложил нежную дорожку слегка покусывающих поцелуев. Медленно, мучительно медленно он опускался по ее телу ниже и ниже. Ногти Гермионы впились ему в плечо, и предвкушение заставило ее вздрогнуть в руках Люциуса.

"Я не должна наслаждаться этим. Не должна дрожать от желания. Я не должна быть мокрой и горячей, и определенно не должна испытывать боль, тоскуя по нему".

Но в то же время она испытывала все это, и в тот момент, когда его губы сомкнулись на ее тоскующем соске, Гермиона словно бы загорелась. Ее спина выгнулась, прижимаясь к Люциусу ближе, безмолвно умоляя его о тех восхитительных мучениях от ласк его языка и губ на ее коже.

— Люциус, — низко прошептала она, и пальцы вонзились в его волосы, пока он продолжал лизать и посасывать попеременно ее соски. Гермиона почувствовала себя обжигающе горячей, больной и какой-то пустой, когда корчилась у него на коленях. Она могла чувствовать под собой его эрекцию, покрытую тонким хлопком пижамных штанов, и она хотела того, что должно было произойти, хотела этого мужчину. Гермиона потянулась, накрыла ладошкой эту пульсирующую выпуклость между ними и застонала.

Люциус не желал выпускать из губ сладкую ягодку, но ее маленькая ручка, разминавшая его больной член, стала слишком большим потрясением. Как мог легко, он откинулся на кровать, унося Гермиону с собой. Потом выскользнул из ее объятий и встал у кровати, глядя на нее сверху вниз.

Гермиона прекрасно осознавала свою наготу, пока глаза его путешествовали по всему ее телу. Ее соски невольно сжались, когда она боролась с желанием спрятаться. Жар во взгляде этого мужчины завораживал, он не скрываясь хотел ее, у нее не было никаких сомнений в том, что возникшая поначалу обязанность теперь стала чем-то другим. С замирающим сердцем она следила, как он развязывает пояс халата и позволяет пижамным штанам упасть на пол. Рот Гермионы наполнился слюной, когда в гнезде из белокурых кудрей возник внушительный напряженный член.

С какой-то хищной грацией Малфой медленно подошел к кровати, вызвав у Гермионы горячий всплеск влаги между бедер. Он скользнул между ними коленом, осторожно раздвигая ее ноги, пока не смог удобно устроиться. Потом перенес свой вес на одну руку и колени, нависая над Гермионой. И прикоснулся кончиками пальцев сначала к шее, к припухшим губам, медленно снижаясь к мягкому изгибу ее живота и дальше, к промежности. Гермиона ахнула, когда его пальцы скользнули еще ниже, пробираясь между половыми губами и погружаясь во влажную теплоту, собирающуюся там.

Она была горячая, такая горячая, что жар почти обжигал его пальцы. Член Люциуса дернулся, готовый медленно и глубоко погрузиться в этот огненный ад. Он посмотрел ей в глаза, нежно поглаживая ее, просунув внутрь два пальца, проверяя готовность Гермионы, а затем двигаясь вверх и обвивая плотную пульсирующую жемчужину клитора. Ее губы приоткрылись, дыхание участилось, а веки затрепетали. Все тело Гермионы пульсировало от того, что делали его пальцы, мышцы живота сжались, почти заставляя ее испытывать оргазм.

Она была готова к тому, что должно было произойти, а он был готов к этому более чем. Люциус вытащил пальцы из ее влагалища, и они были мокрыми... Он потер скользкое лоно головкой своего члена, дразня болезненно торчащий бутон ее клитора. Ее руки легли на его талию, а колени широко раздвинулись для Люциуса. Секунды казались часами, когда он медленно проникал внутрь нее. Гермиона была мокрой, горячей и уютной, с негромким хныканьем приветствующей его в своем истосковавшемся лоне.

Когда он вошел до упора, то остановился, закрыл глаза и просто какое-то время наслаждался пульсирующей хваткой ее влагалища, держащего его член. Было так приятно чувствовать под собой женское тело, глубоко укрываться в этой горячей и жадной норке. Он совсем забыл, насколько волшебно это — быть с женщиной, с женщиной, которая по-настоящему хочет его.

Люциус начал осторожно, медленно двигаться, словно поначалу примеривался. Потом он отодвинулся, пока внутри не остался только кончик, а затем медленно двинулся опять внутрь. Снова и снова он мучил ее, мучил себя, но это было так чертовски хорошо, что Люциус просто не мог остановиться! Гермиона начала двигаться вместе с ним, ее бедра приподнимались ему навстречу, а стоны удовольствия словно бы ласкали его. Он провел рукой по ее телу, поглаживая изгиб талии, бедра, скользя рукой к ее колену и поднимая его, подтягивая его к себе.

Он погрузился глубже, и Гермиона удивленно вскрикнула от перемены. Это было похоже на огонь, что загорелся внутри Люциуса, его удары становились все более быстрыми, жесткими, глубокими. Он не собирался и не мог ждать долго, это было бы слишком, да и ведьма была хороша, очень хороша... Он поместил руку между их телами, ними, втиснув ее между своим животом и ее, пока кончики его пальцев не смогли погладить тугой клитор, пульсирующий над его членом. И начал поглаживать и ласкать его, пока, наконец, с хриплым, прерывающимся воплем Гермиона не кончила.

Она дрожала в его руках, и все тело дрожало, когда она тихо рыдала от экстаза. Гермиона пульсировала вокруг его члена, ее гладкое влагалище сладкой перчаткой охватывало его плоть, пока он мягко двигался, давая ей возможность немного успокоиться, прежде чем добиваться собственной разрядки. Когда ее дрожь стихла, Гермиона открыла глаза и встретилась с ним взглядом.

Его губы осветила легкая улыбка, когда он нежно поцеловал ее. И эта нежность, сказать по правде, удивляла. Его поцелуй успокаивал, хотя тело и продолжало двигаться в ней, увеличивая темп и интенсивность, поскольку двигался он к своему собственному блаженству. Она открылась его поцелуям, позволяя войти в свой рот, как его член имел доступ к ее телу. И теперь она с такой же нежностью отвечала на его поцелуи, нежно посасывая язык Малфоя. Этот поцелуй стал каким-то неотложным теперь, когда его тело приблизилось к кульминации. Затем, в последний момент, Люциус оторвался от ее губ, уткнулся лицом в плечо Гермионы и толкнулся сильно и глубоко. И дрожа, пролился внутрь резкими выплесками, от которых даже заболел живот.

Потом он лежал, еще долго испытывая головокружение от интенсивности этого оргазма, не в силах пошевелиться, хотя и знал, что его вес должен раздавить ее. Ее руки продолжали гладить его спину, а кончики пальцев Гермионы легонько поскребывали его позвоночник. Он вздрогнул, когда по телу пробежала дрожь, и поднялся, перенеся свой вес на локти, пока его уже обмягший член все еще боролся, чтобы оставаться внутри нее.

— Все... Дело сделано, — тихо, почти сонно сказал он.

— Да... Это так.

Рассвет только забрезжил за окном, когда, собрав вещи, Гермиона встала рядом с кроватью и уставилась на мужчину, с которым она только что провела ночь. Первый раз она спала с ним, потому что это требовалось для выполнения условий контракта... А второй, потому что захотела. Люциус проявил себя не только внимательным, почти непревзойденным любовником, но и способным к большой нежности. Он вошел в комнату, как будто входил на деловую встречу, готовый заключить сделку и уйти. А затем, когда понял, что ей как-то неловко, изменил тактику. И соблазнил ее, осторожно, вдумчиво — основательно так соблазнил.

Гермиона все еще была ошеломлена тем, как ее тело страстно пело от его прикосновений. Они вызывали у Гермионы сильный и нетерпеливый отклик, и к тому времени, когда он нашел освобождение в ней, она уже была насыщена и эмоционально измотана этим опытом. К ее удивлению, он не встал и не бросил ее сразу. Вместо этого утешил нежными прикосновениями, осторожно освободившись из ее тела, прежде чем отодвинуться к краю кровати. Он потянулся к прикроватному столику и подал Гермионе мягкую душистую ткань, чтобы очиститься.

Они не произнесли ни единого слова, пока приводили себя в порядок, а потом Гермиона вдруг поняла, что ужасно устала, и ее охватывает сон. Она уже собиралась немного вздремнуть, а затем встать и вернуться домой. Где-то около четырех часов утра она почувствовала, как мягкая теплая рука ласкает изгиб ее талии, скользя вниз, к мягкости живота. Горячее дыхание, сопровождаемое теплыми, мягкими губами, коснулось задней части ее шеи, когда длинные пальцы опустились ниже, скользя между мягкими складочками, чтобы погладить нетерпеливый бутон, внезапно заболевший от прикосновения.

Гермиона была уверена, что он и понятия не имеет, что делает, что он вообще все еще наполовину спит и знает только одно: что рядом лежит женщина. Но когда перевернулась на спину, чтобы вернуть его к реальности, Люциус вдруг посмотрел на нее, серебристые глаза словно бы плавились, касаясь ее лица. Один длинный, тонкий палец скользнул внутрь нее, заставив ее вскрикнуть, когда горячая струя влаги омыла эту вторгающуюся плоть. Она не могла справиться с желанием толкнуться этому пальцу навстречу, хныкая от удовольствия, а потом, по-прежнему наслаждаясь прикосновениями, чуть не закричала от облегчения, когда он перекатил ее на себя сверху и легким толчком пронзил ее своей эрекцией.

Даже сейчас ее влагалище сжималось и пульсировало при воспоминании о том, как она скакала на нем в темноте, и руки его разминали ей грудь, пощипывая упругие соски. Их слияние было... довольно интенсивным. Да и оргазм был одним из самых сильных, которые она когда-либо знала. Не было никаких сомнений, когда он обнял ее и уснул, что Люциус прекрасно понимает, кто она и чем они занимаются. Но почему? Он был обязан только заключить брак, и уже сделал это.

Теперь, когда она смотрела на него, лежащего на боку с одеялом, натянутым до самого подбородка, с волосами на лице, и тихонько похрапывающего, Гермиона была в замешательстве. Она ожидала, что ее накроет волна вины или стыда. Но ни одной эмоции не возникло, только смущение от ночи совместной страсти с мужчиной, которого она должна была бы ненавидеть, даже после стольких лет. А теперь, как бы она ни старалась, не могла заставить себя. Люциус все еще был высокомерным, время ничуть не изменило его. Но в нем появилась какая-то уязвимость, которой она совсем не ожидала. Да и не была готова к этому.

Люциус повернулся во сне, прижимая подушку и крепче сжимая одеяло. Гермиона не смогла сдержать мягкую улыбку, приподнимавшую уголки ее рта. Она прижала к себе одежду и тихо выскользнула за дверь. Чтобы уйти, Гермионе не хотелось использовать в его комнате камин: ей не хотелось будить Люциуса. И не хотелось вести еще один неловкий разговор о том, что они сделали. Поэтому она, все еще одетая в его рубашку и с собственной одеждой в обнимку, нырнула в пустую спальню и быстро скользнула в камин, чувствуя знакомый волшебный рывок, произнося название своего жилища, оказалась быстро втянута в каминную систему перемещений и доставлена ​​к себе домой.

— Где ты была?

Глаза Гермионы расширились от шока, когда она вышла из камина, чтобы оказаться лицом к лицу с Гарри и Роном.

— Я что? Как вы сюда попали? — она нахмурилась, глядя на своих друзей. Вообще-то у нее были сильные охранные заклинания для защиты дома.

— Я использовал свои привилегии аврора, — ответил Гарри. Он подошел ближе и оглядел ее: — Я забеспокоился, увидев это, — Гарри поднял "Ежедневный Пророк". Прямо там, в колонке новостей, в разделе недавних браков жирным шрифтом было напечатано ее имя, рядом с именем Люциуса Малфоя.

— О, черт возьми! — сказала она, закатывая глаза, когда бросила кучу одежды на диван. — Я могу объяснить…

— С каких это пор ты носишь мужские рубашки? — спросил Рон, голова которого наклонилась в сторону. Дело не в том, что он ревновал, Гермиона имела право двигаться дальше, да и он не был отшельником. — Подожди-ка? Ты действительно была с Малфоем?

— О, это долгая история, — вздохнула она.

— Что ж, к счастью для тебя, мы не нашли вас вчера, — заметил Гарри. Выражение его лица было тем, что она видела много, много раз за эти годы. Он не собирался трогаться с места, пока не узнал бы, что происходит. Гермиона поняла, что придется рассказать ребятам всю эту грязную историю.

— Хорошо, я пойду приму душ. Вы, ребят, сделайте кофе и найдите мне что-нибудь пожевать, когда вернусь, я вам все расскажу, — сказала она, проскакивая мимо них в ванную.

* * *

Через час она вернулась и увидела, что они сидят за столиком для завтрака с колбасками и пончиками вместо одного только кофе из ближайшей кофейни. Она совсем не удивилась, никогда никто из них не мог приготовить себе что-нибудь стоящее. С неохотой она присела, наполнив себе тарелку едой, и между двумя проглатываниями продолжила рассказывать им историю Джулианы и Романа, а также их контракт.

— Значит, через полгода вы просто подадите заявку на отмену брака? — спросил Гарри.

— Не совсем, мы должны будем подать заявку на развод, — сказала она, внезапно осознав, что придется разводиться по-настоящему. — Наш брак законен и уже консумирован.

— Ты имеешь в виду… — у Гарри наморщился нос, как будто он почувствовал что-то оскорбительное. Гермиона тоже сочла это поведение каким-то обидным.

— Да, я провела ночь с Люциусом, — сказала Гермиона, и ее глаза сузились. — Требовалось выполнить все условия контракта.

— Но… Герм... — сказал Рон, вытягивая руку, чтобы коснуться ее плеча. Она пожала плечами и посмотрела на двух своих друзей.

— Остановитесь, вы, оба! Вы сейчас ведете себя как настоящие придурки. Люциус Малфой не делал ничего плохого уже более чем десять лет.

— Но за его плечами несколько десятилетий нехороших поступков, — удивился Гарри, увидев, что Гермиона защищает его.

— Я ожидала от вас чего-то более доброго после всех наших испытаний, — тихо сказала она. — Малфой заслуживает прощения, так же, как любой другой.

— Прощение — это одно, а секс — совсем другое, — фыркнул Рон.

— Хорошо, что не ты спишь с ним, — сказала она с уже не такой сладкой улыбкой, отодвинула стул и поднялась на ноги. — Я вовсе не планировала этого, но со всей честностью могу сказать, что совсем ни о чем не жалею, — бросила Гермиона. — В любом случае...

И с этими словами она повернулась и оставила своих ошеломленных друзей по-прежнему сидеть за столом.

Люциус поправил плащ и надел шляпу на голову, пригладив волосы так, чтобы они аккуратно лежали на плечах. В его глазах было сейчас немного больше жизни, чем обычно, словно внутри сжималась какая-то пружина, которой давно не хватало ему, и дарующая ему какой-то странный покой. Мало того, что спал он просто замечательно, так еще и чувствовал с утра какое-то глубокое удовлетворение и оптимизм, которых не знал уже годами. Люциус вовсе не желал отдавать пальму первенства за это молоденькой ведьме, что провела с ним ночь, но и не мог отрицать, что опыт, разделенный в итоге с ней, отнюдь не был тем, что делается людьми, выполняющими какие-то обязательства по договору. Может, во всем этом виноват был ее возраст, а может быть, несколько малообъяснимый характер их взаимоотношений, или, может быть, ему все равно оказалось чертовски приятно потеряться в ее теле. Причем оба раза.

Он сунул трость под руку и обхватил букет цветов, лежавший на столе в фойе. Артур улыбнулся и открыл ему входную дверь.

— Доброго вам дня, сэр, — сказал он.

— И тебе доброго, Артур, — ответил Люциус, прежде чем выйти на свежий, бьющий в нос ароматами воздух. Он проследовал по тропинке к окраине своего поместья, и глаза его блуждали туда-сюда по земле, напоминая о том, как же сильно он всегда любил этот свой загородный дом. А добравшись до ворот, ему потребовался всего лишь обычный взмах рукой, чтобы мгновенно отключить охранные заклинания и проскользнуть за них, сразу же набросив заново.

Он появился на обширной, хорошо ухоженной лужайке на краю маленькой деревушки под названием Драконья Крепость. Булыжная тропка изгибалась по пологому склону холма, на вершине которого возвышалось большое здание из красного кирпича, залитое поздним утренним солнцем. Люциус прошел по дорожке, где его встретила у больших французских дверей пожилая женщина в белой форме.

— Здравствуйте, мистер Малфой! — весело сказала она, закрывая за ним калитку.

— Добрый день, Нэнси, как вы? — вежливо спросил он.

— Я в порядке, спасибо, сэр, — тепло улыбаясь, сказала она. — Идите скорей, она будет рада увидеть вас.

Люциус кивнул и направился по длинному коридору, проходя большую приемную и двигаясь в заднюю часть здания. Он нашел комнату четыреста один и тихо вошел в нее. Там он прошел через прихожую, остановился у солидного комода из красного дерева в большой комнате и вынул свою палочку, чтобы вытащить начавшие увядать в хрустальной вазе цветы. Еще одно заклинание сменило воду, прежде чем Люциус поставил внутрь абсолютно свежий букет. Когда он вошел в следующую открытую комнату, то сразу же увидел женщину, сидящую в кресле-качалке у окна, с вязаным одеялом, накинутым на колени.

Ариадна Малфой приближалась к своему сто двадцати летию. Время давно уже превратило ее из красивой молодой женщины в старуху, но и оно не смогло стереть тот благородный образ, который она по-прежнему являла собой, напрягая позвоночник и стараясь следить за подбородком — образ настоящей леди. Ее когда-то платиновые светлые волосы стали совсем серебристыми, и теперь были затянуты в небольшой пучок на затылке. Серебристо-голубые глаза все еще были острыми, хотя время от времени и они начинали затуманиваться, поскольку разум этой пожилой леди уже начал ухудшаться.

— Ты опоздал, — она повернула голову, чтобы посмотреть на сына.

— Прошу прощения, мама, — тихо ответил Люциус, приближаясь к ней. — Но, может быть, это и объяснит почему, — он протянул ей гранатовое кольцо. Солнечный свет сквозь окно улавливал грани алмазов, окружавших кроваво-красный камень, который отбрасывал небольшие солнечные зайчики на его темный плащ.

— О, боже, — тихо воскликнула Ариадна, потянувшись к кольцу. Ее некогда изящные, тонкие руки были изуродованы временем и опухли от артрита, но кожа у них по-прежнему была такой же мягкой, как и всегда. — Я никогда не думала снова увидеть его, — произнесла она.

— Я тоже, — тихо сказал Люциус. — Оказывается, оно не было ни потеряно, ни украдено. Оно было даровано молодой ведьме по имени Джулиана Грейнджер Романом Малфоем до того, как он вступил с ней в законный союз.

— Оказывается, слухи были правдой, — тихо проговорила она, переворачивая кольцо к свету снова.

— Какие слухи?

— Что этот Роман и впрямь был влюблен в маглорожденную девушку, — сказала она, глядя на сына. — Конечно, твой дед отрицал это до последних дней, и Абраксас, ну, он тоже никогда не говорил о Романе и запрещал любому члену семьи, да и слугам говорить о нем, — сказала она. — Но как же оно попало к тебе?

— Его нашла в старом сундуке Шармбатона Гермиона Грейнджер, чьей родственницей была эта Джулиана.

Ариадна протянула руку и вернула ему кольцо.

— Значит, ты женился на этой женщине в благодарность за то, что она вернула вам семейную реликвию? — спросила она, указывая на газету на столе рядом с собой, открытую на страницах, где печатались общественные новости.

— Так значит, ты видела объявление? — с раздраженным вздохом спросил он. — Мы надеялись сохранить это в тайне, пока проблема не будет решена.

— Мне было очень грустно слышать, что мой единственный сын теперь снова женат, а меня так и не пригласили, — заметила Ариадна, бросая на него острый взгляд и дразняще улыбаясь.

— Я пытался отрицать реальность истории о Романе и Джулиане, но между свидетельством того, что откопала эта маленькая колдунья, то есть между дневниками Джулианы, письмами Романа, да и еще воспоминаниями Артура, должен был признать, что наши семьи когда-то были обязаны воссоединиться. Когда я сделал это, то невольно узаконил договор между Романом и Джулианой и обязал нашу семью жениться на Грейнджер. Так как Драко уже женат, а Скорпиус — просто ребенок, я остаюсь единственным неженатым мужчиной Малфоем. Таким образом, мы пришли к соглашению, что вступаем в брак, выполняем договор, а затем через шесть месяцев разводимся, — сказал он так, как будто все это было просто. Но это было не просто, точней, не совсем просто.

— Понятно… значит, больше не родится внуков, чтобы попрыгать на моих коленях? — поддразнила его она.

— Не переживай, мама, — улыбнулся Люциус.

— Хорошо, Люц, тогда посиди со мной немного... — тихо попросила она.

— Да, конечно, — Люциус подошел к комоду и взял серебряную щетку для волос, лежащую на зеркальном подносе. Потом вернулся и скользнул на пол у ног матери, спиной к ее коленям. Затем, когда почувствовал, как мягкие натуральные щетинки начинают распутывать ему волосы, закрыл глаза, возвращаясь к своему детству и долгим вечерам, проведенным у ног своей матери, пока та расчесывала его.

Торжественные приемы в министерстве всегда были немного показными, по мнению Гермионы. Деньги, потраченные на эти легкомысленные празднества, можно было бы потратить на что-то более полезное, чтобы помочь волшебному сообществу, но никто не хотел слушать ее. Она работала в рядах министерских чиновников уже много лет, наконец поняв, что гораздо больше добрых дел может делать самостоятельно, чем внутри системы. Она отпила вина и посмотрела на газету перед собой. Мадам Гермиона Малфой. Это проклятое объявление в газете сделало ситуацию намного сложнее, чем она уже была. А ведь уже с самого начала она уже была чертовски сложна.

Известие о браке, которое должно было сохраняться в тайне, распространялось теперь со скоростью лесного пожара. Люди не стеснялись задавать ей вопросы об этом внезапном браке, независимо от того, хорошо ли знали они ее или нет. Первым побуждением Гермионы было отправить всех к черту, однако вместо этого она выбрала спокойное и совершенно малословное общение с публикой. Через три месяца они разведутся, а все любопытные найдут себе кого-нибудь другого для вторжения в его частную жизнь.

— Привет, маменька...

Гермиона закрыла глаза и молча сосчитала до десяти. Не было никаких сомнений, чей же это голос, в котором явственно слышалась толика юмора.

— Здравствуй, Драко, — ответила она, открывая глаза и с вымученной улыбкой глядя на него. — Как ты?

— О, ты же знаешь, как у нас дела, — сказал тот, пожимая плечами, — мы приходим, платим, и уходим, а все говорят о нас, как будто Малфои — это мусор, пока волшебное сообщество с удовольствием использует наши галлеоны, — Гермиона хотела бы поправить его, но он был абсолютно прав. Семья Малфоев до сих пор еще находилась под покровом подозрений в причастности к темным искусствам, но, тем не менее, министерство без колебаний принимало и использовало их деньги.

— Ну, есть те, кто предпочитает сосредоточиться на недостатках других, а не бросать критический взгляд на себя, — тихо отозвалась она. — Твой отец здесь?

"Почему я спросила об этом?"

— Угу, здесь, — ухмыльнулся Драко, — а что, скучаешь по нему?

— Да, как по больному зубу, — ответила она.

— На самом деле, я рад тебя видеть, Грейнджер, — тихо произнес он. — Действительно рад...

— И я тебя тоже, Драко, — когда он ушел, она покинула бальный зал и прошла мимо него в малолюдный, затененный коридор, чтобы выйти и немного подышать свежим воздухом. В коридоре она и нашла Люциуса, который сидел в полутемной нише с бокалом, свисавшим с кончиков его пальцев.

— Добрый вечер, жена, как приятно снова видеть тебя, — сказал Люциус смеющимся голосом.

— Почему ты прячешься здесь, в тени? — спросила она, подходя к нему.

— А, ну, по мнению большинства людей, нам, Малфоям, и стоит оставаться в тени, — сказал он, салютуя ей бокалом.

— И ты просто согласился со всем этим? Выглядит довольно лениво... — заметила она, прислонившись к стене рядом.

— Возможно, и так, но, честно говоря, я довольно сильно устал от попыток изменить впечатления этих людей от меня, — он оглядел ее, наклонив голову в сторону и рассматривая женщину перед собой. — Ты выглядишь довольно симпатично этим вечером.

— Спасибо, — тихо отозвалась она. На ней было уже надеванное платье, которое она купила несколькими годами ранее для другого мероприятия. Вообще, Гермиона не могла себе позволить постоянно покупать новые платья для частых министерских приемов, поэтому она чередовала коллекцию классических нарядов в своем шкафу. Сегодняшнее было старинного покроя платьем, времен британской империи, с широким поясом под грудью. Темно-синий атлас прекрасно контрастировал с ее кожей цвета слоновой кости и драпировал стройную фигуру весьма соблазнительными складками.

— Ну, разве вы не похожи на воплощение семейного блаженства? — заявил неприятный высокий голос. Люциус закрыл глаза и глубоко вдохнул через нос. Не было никакой причины скрывать то, что он пытался успокоиться.

— Она не собирается уйти только потому, что ты этого захотел, — прошептала Гермиона.

— Жаль, а я-то надеялся, — пробормотал он, прежде чем расправить плечи и повернуться лицом к нарушительнице их спокойствия. — Ах... мисс Амбридж, это вы.

— Что, Люциус? Не рады меня видеть? — спросила она. Амбридж выглядела как пирожное в своей розоватой смеси оборок и бантиков.

"Неужели это взрослая женщина, одетая таким образом?"

— У нас были дела, о которых я и не знал? — спросил он, отказываясь отвечать на вопрос. Конечно, он не был рад ей! Эта женщина отвлекла негативное внимание к своим собственным действиям во время войны, перенося его на самого Люциуса и его семью, полностью проскальзывая сквозь образовавшиеся лазейки, словно маленькая лужица розовой, смешной слизи.

— О, я просто хотела пожелать вам всего наилучшего в связи с вашей недавней свадьбой, — с лживой приветливостью проговорила она. Амбридж позволила глазкам пробежаться вверх и вниз по Гермионе, явно оценивая ее наряд.

— Спасибо, — холодно отозвался он, надеясь, что это конец, но каким-то образом догадываясь, что это не будет так легко.

— Признаюсь, мисс Грейнджер, я удивлена, что ведьма с такими высокими моральными стандартами позволила себе стать женой такого человека, как Люциус Малфой, — холодно произнесла Амбридж. Долорес Амбридж была холодной и жестокой женщиной, которой нравилось дразнить и мучить людей.

— Ой? И какой же именно человек Люциус? — уточнила недоуменно Гермиона. Она была раздражена и обижена на то, как говорят о супруге.

— Не думаю, что мне нужно пересказывать прошлое вашего дорогого мужа, — Амбридж высокомерно поджала губы.

— О, да, не стоит вспоминать чьи-то прошлые поступки, — сказала Гермиона, пугающе надвигаясь на Амбридж. — Не нужно никому напоминать о плачущей беременной женщине, сидящей в центре зала суда, которую допрашивают и жестоко насмехаются, или о том, что уродливые слова высекают на теле детей или подростков, — лицо Амбридж покраснело, губы сжались, а глаза расширились. — Моя память до сих прекрасна, и в отличие от многих других, меня нелегко отвлечь от правды. У меня очень четкое, очень точное воспоминание об истории.

— Гермиона, — тихо произнес Люциус, его длинные пальцы обхватили ее запястье, когда он нежно потянул ее к себе.

— Однако я думаю, что, возможно, мне нужно напомнить о нескольких вещах вам, Долорес, — сказала Гермиона, и ее голос не скрывал волнения. — Люциус и его семья потратили многие годы на искупление своих ошибок во время войны. Они пожертвовали больше галлеонов этому министерству и этому сообществу, чем любая другая семья в нашем мире! И вы еще смеете задирать свой курносый носик, глядя на него? Да кто вы такая?

— Гермиона! — Люциус крепче сжал ее запястье и потащил кипящую ведьму в дальний конец комнаты, между вешалками с плащами и мантиями, туда, куда свет проникал лишь через нишу с витражом.

— Что ты делаешь? — сердито спросила его она, вырываясь из хватки Люциуса.

— Нет, это ты что делаешь? — не менее сердито прозвучал вопрос Малфоя, как будто она сделала что-то не так.

— Она была сукой! Она оскорбляла тебя, Люциус!

— Я точно знаю, что она делала!

— Тогда почему ты ничего не сказал? Почему ты позволяешь им относиться к тебе таким образом?

— Потому что это не имеет значения! Неважно, что я говорю, не имеет значения, что делаю, они думают, что знают меня и знают все обо мне, отказываясь признать, что, возможно, ошибаются, — сказал он. Он прожил это слишком долго, чтобы поверить, что что-нибудь когда-нибудь будет иметь значение. И был действительно сейчас польщен отважной защитой своей молоденькой жены, хотя и знал, что ее усилия напрасны, а он совсем не хотел, чтобы она навредила своей репутации в их обществе из-за неожиданного и такого нежеланного союза с ним.

— Люциус, тебе не нужно это принимать! Нужно заступаться за себя! Ты этого не заслуживаешь! — она умоляла его, и его поразило, что эта ведьма была искренне обижена за него. Она и впрямь верила в то, что говорила, верила, что он реально достоин уважения.

В один миг Люциус схватил Гермиону, а уже в следующее мгновение его губы словно бы пожирали ее, когда руки запутывались в длинных кудрях ее волос, а сама ведьма страстно отвечала ему. Руки Гермионы сжали его плечи, а тело нежно прильнуло к мужу. И это было похоже на извергающий огонь сухой трут. Казалось бы, в один момент они всего лишь разговаривали, а уже в следующий просто ненасытно целовали друг друга. Люциус шагнул обратно в нишу и потянул Гермиону между ног. Его руки сжали ее ягодицы, прижимаясь и потираясь ее выпуклостями о натянутую переднюю часть брюк. Он безумно хотел эту женщину. В одно мгновение эрекция из вялой превратилась в бушующую. Его воспоминания о пребывании в ней преследовали его и с той ночи, когда случилась их свадьба, но он не смел надеяться, что у него когда-нибудь снова появится такая возможность.

Тем не менее, сейчас они оказались спрятаны в затемненную нишу у окна, Гермиона приподняла юбки и поднялась на цыпочки. Ее колени нашли каменный выступ по обе стороны от его бедер, разрез юбки распахнулся и обнажил бедра. Она потянулась, а ее ловкие пальцы быстро расстегнули молнию брюк, чтобы проникнуть внутрь, освобождая его распухшую плоть. Она погладила ее, скользя кулаком по всей длине снова и снова. По-прежнему держа плоть в руке, она отодвинула свои трусики и направила кончик его члена в свое тело.

Когда он почувствовал ее влажный жар, его пальцы впились в ягодицы Гермионы, и он поднял бедра, толкаясь в нее глубже. Именно тогда их губы оторвались друг от друга. Ее руки поднялись, чтобы обхватить его за шею, когда она откинулась назад и медленно начала двигаться на нем. Ее влагалище будто цеплялось за него, скользя по всей его длине, как гладкая шелковистая перчатка. Ее распухшие губы раздвинулись, когда, тихонько, но счастливо поскуливая, она начала покачиваться и потираться о него. С каждым вращающимся движением ее опухший лобок прикасался к низу его живота, щекоча и подразнивая шелковистые светлые волосы, пока Гермиона не закричала громче, начиная двигаться еще быстрей. Их глаза были открыты, ведь никто не хотел отводить взгляд в ожидании надвигающейся кульминации своей интерлюдии.

Это было быстро и яростно, поскольку тела их громко шлепались друг о друга в тишине гардеробной. Их неровное дыхание сочеталось с хриплыми стонами, когда они достигли пика волны того удовольствия, что свело их вместе.

— Люциус, — хрипло прошептала она, крепко сжав влагалище и прижимаясь к нему, когда ее оргазм приблизился. Это была просьба, предупреждение о том, что она собирается кончить, будто просила его отвезти туда, где он мог бы защитить ее и удержать в тот момент, когда она растворится в радости своего тела. Люциус крепче прижал ее к себе, поднимая бедра и прижимаясь к ней, надеясь продержаться достаточно долго, чтобы его ведьма достигла своего зенита. Было облегчением почувствовать, как ее тело напряглось в его руках, почувствовать пульсацию плоти вдоль своего члена, когда ее охватил оргазм. Вероятно, он должен был подавить ее крик освобождения, но не смог лишить себя такого сладкого звука. Он крепко сжал ее дрожащее тело и толкнулся в нее еще несколько раз, прежде чем наконец выпустить свою сливочную дань в ее горячую, почти огненную глубину.

— О… милый, — выдохнула Гермиона, положив голову ему на плечо. — Это было…

— Чем, сюрпризом? — предположил Люциус, пытаясь отдышаться. Гермиона подняла голову, ее руки все еще обвивали его шею. Она посмотрела на него, и щеки ее неожиданно покраснели, сопровождаемые мягкой улыбкой на губах.

— Ты действительно не так уж и плох... — тихо сказала она.

— Ах, вот где ты не права, дорогая, я, можно сказать, само совершенство, — отозвался он.

— Ну... ты действительно почти осквернил меня в этой нише, — поддразнила она, — а все знают, что именно там любят прятаться боггарты, — он ничего не сказал, когда она отодвинула с его лица волосы и убрала их за ухо. — Нет, ты не боггарт, — сказала она как раз перед тем, как быстро и мягко чмокнуть его в губы. Потом Гермиона соскользнула с его колен и вытащила палочку из подвязки на бедре, чтобы быстро привести себя в порядок.

— Ну… наверное, я не уверен, что сказать, — ответил Люциус, тоже поправляя одежду.

— Почему что-то нужно говорить, Люциус? Мы — двое взрослых людей, которые только что искренне наслаждались телами друг друга, и, видит Мерлин, имеем на это полное право, — заметила она. Кого она пыталась убедить?

— Полагаю, ты права, — согласился Люциус.

— А кроме этого, мы еще и женаты, — и он не смог не вернуть ей улыбку.

— Это точно, мы и впрямь женаты, — сказал он. Возможно, ему нравилась эта маленькая маглорожденная ведьма даже чуть больше, чем он думал.

* * *

Гермиона прошла через дверь гардероба и остановилась, увидев, что Амбридж все еще стоит в коридоре. Гермиона улыбнулась, выпрямилась и разгладила помятое платье. Она прекрасно понимала, что ее щеки покраснели, а волосы растрепаны, и вообще она выглядит как женщина, которая только что совершившая грехопадение.

— Наидобрейшего вам вечера, Долорес, — сладко пропела она, отбрасывая волосы назад через плечо, и гордо вернулась в бальный зал. Несколько мгновений спустя Люциус последовал за ней, все еще поправляя волосы и галстук, когда входил в зал. Когда он встретил пораженный взгляд Амбридж, то откашлялся, улыбнулся и извинился, оставив гадюку только догадываться, что же именно произошло в этой гардеробной совсем недавно.

— И чем теперь планируешь заняться? — спросила Джинни, принося Гермионе чашку чая.

— Не знаю, — честно ответила та, уставившись на некролог, напечатанный в "Пророке". — Я даже не знала, что его мать была еще жива. И, конечно, никогда не встречала ее.

— Она жила в доме престарелых для магов недалеко от Крепости Дракона, — объяснила Джинни. — Мне говорили, что Люциус был довольно близок с ней...

— Боюсь, что в тех немногих разговорах, которые были у нас с Люциусом, мы никогда не говорили о его семье, — ответила Гермиона, чувствуя себя несколько виноватой. — Быть может, мне стоит отправить ему цветы...

— Независимо от обстоятельств, ты в любом случае его жена, еще целый месяц, — сказала Джинни, потягивая чай. — И ты спала с ним. Дважды.

— На самом деле трижды, но это не имеет отношения к обстоятельствам, — призналась Гермиона, отбрасывая газету в сторону.

— Жена Драко сказала, что Люциус вне себя от горя, у него почти нет друзей, чтобы как-то утешить, — Джинни откинулась на спинку стула и погладила свой припухший в ожидании четвертого ребенка живот.

— Так что ты предлагаешь? Это значит, что я должна пойти к нему? — спросила Гермиона.

— Не могу сказать, что ты должна делать, тебе нужно решить это самостоятельно. Именно ты и есть та, кто должна жить с любым решением, которое примешь, — сказала Джинни, постукивая пальцами по животу.

— Тьфу ж, ты слишком долго замужем за Гарри, а он иногда звучит как Дамблдор, вот теперь и ты начинаешь, — фыркнула Гермиона, поднимаясь на ноги. — Можешь подняться наверх и помочь мне выбрать платье?

* * *

Поднимаясь по каменным ступеням, Гермиона убедилась в том, что церковь большая и внушительная. Ее каблуки тихо постукивали по каменному полу, когда она прошла через первый набор двойных дверей. Второму набору предшествовал подиум с книгой и пером. Когда она подошла к заколдованному перу, то замерла, прежде чем написать имя на пергаменте. Гермиона Грейнджер-Малфой. Она пожала плечами и взяла небольшую мемориальную брошюру, появившуюся наверху книги.

На лицевой стороне там был улыбающийся портрет пожилой женщины с прекрасными серебряными волосами и знакомыми серебристо-голубыми глазами. Под портретом было имя:

Ариадна Доровская Малфой

3 декабря 1918 г. — 14 января 2013 г.

Любимая мать и бабушка.

Гермиона сунула брошюрку в сумочку и шагнула через вторую двойную дверь, ведущую в саму церковь. Помещение заполняли ряд за рядом деревянных скамеек, пустых, кроме первых нескольких рядов. В конце длинного прохода стоял сверкающий гроб, украшенный шокирующими розовыми розами и окруженный брызгами ярких цветов. Когда она шла по проходу, она могла видеть неподвижную фигуру женщины, лежащей внутри, руки той скрещивались на груди с богато вырезанной березовой палочкой, спрятанной под ними.

Гермиона подошла и посмотрела на пожилую ведьму. Она могла видеть, что Люциус очень похож на мать, и по фотографии на карточке памяти могла сказать, что и у него и у Драко были ее прекрасные глаза. Она немного постояла, склонив голову, а потом повернулась лицом ко всем остальным, присутствующим в церкви.

Там было всего несколько человек. Большинство из них было одето в рабочие мантии. Гермиона предположила, что все они были смотрителями кладбища. Еще там было несколько хорошо одетых ведьм и волшебников, которые, вероятно, являлись родственниками или друзьями усопшей, явившихся, дабы отдать дань уважения. Можно подумать, что у матери такого известного волшебника должно было быть больше таких людей, но, учитывая, что она никогда о ней не знала, Гермиона догадывалась, что Ариадна Малфой решила хранить свою частную жизнь вне общественного внимания.

Взгляд Гермионы упал на самую переднюю скамью, где ее глаза встретились с шокированным взглядом Драко Малфоя. Тот сидел рядом отцом, склонившим голову так, что она могла видеть только макушку головы. Драко ничего не сказал, просто удивленно уставился на нее, а потом отодвинулся в сторону, чтобы освободить ей место. Двигаясь, будто на автопилоте, Гермиона присела на освобожденное для нее Драко место. И осторожно положила руку поверх руки Люциуса, что лежала на его бедре, и обхватила пальцами его ладонь. Подняв голову, он повернулся к ней.

— Почему ты здесь? — тихо спросил он. Смесь горя и благодарности сияла в его глазах.

— Независимо от обстоятельств, я твоя жена. Как бы это выглядело, если бы я не пришла? — ответила она. — Кроме того, тебе был нужен друг.

— Спасибо, Гермиона, — ответил он. Представитель министерства подошел к кафедре и прочистил горло. Люциус глубоко вздохнул и обхватил ее пальцы. Ему нужна была ее поддержка, поэтому Гермиона и оставалась рядом, все еще держа его за руку, пока не прекратилась молитва. Когда представитель министерства закончил, Люциус встал и подошел к гробу. Со слезами на глазах он осторожно закрыл крышку. Представитель ушел, а гроб поднялся, плывя по воздуху, и все присутствующие потянулись за ним к выходу.

С искаженным печалью лицом, Люциус посмотрел на Гермиону, и та не смогла удержаться от того, чтобы не качнуться к нему. Она взяла его за руку, и с Драко со второй стороны, они проследовали за процессией в церковный двор, где Ариадна Малфой была захоронена в семейном склепе Малфоев.

— Люди сейчас направятся к отцу, — тихо сказал Драко. — Не уверен, что он готов к этому.

Люциус стоял рядом с гробом, находящемся на каменном постаменте в склепе, ожидая, когда на него опустят мраморную плиту. Его рука до сих пор покоилась на гробе, Люциус склонил голову и закрыл глаза.

— Я никогда не знала о твоих бабушке и дедушке, — сказала она, чувствуя, что сердце ее страшно болит, когда она наблюдала за Люциусом.

— Дедушка умер еще до моего рождения, от Драконьей оспы, — объяснил Драко. — А бабушка на некоторое время переехала из поместья во вдовий дом, пока ее воспоминания не начали угасать, и она начала использовать опасные заклинания, не осознавая этого, поэтому отец и забрал у нее палочку, отправив бабушку в медицинское учреждение, где кто-то бы смог наблюдать за ней и обеспечивать ее безопасность.

— Понятно, он все равно старался быть рядом с ней... — тихо произнесла Гермиона.

— Да, я думаю, именно поэтому отец никогда возражал против моей привязанности к матери, — также тихо отозвался Драко. — Иногда я задаюсь вопросом, что было для него более трудным в военные годы, оказаться связанным с Темным Лордом или быть вынужденным отказываться от своих посещений бабушки, чтобы она была в безопасности.

— Он, кажется, о многом сожалеет, что произошло в то время, по разным причинам, — сказала она, наблюдая, как Люциус положил на гроб свежую розовую розу и отступил назад, когда тот начал закрываться каменной плитой.

— Ты возвращаешься домой? — спросил ее Драко.

— В Малфой-мэнор или в его дом?

— В его, я стараюсь не собирать в усадьбе толпы посторонних, это расстраивает Скорпиуса, — сказал он.

— Да, я буду там, — сказала она, уходя от Драко, чтобы присоединиться к Люциусу, когда его мать наконец оказалась похоронена в своем последнем пристанище. Гермиона почувствовала странное покалывание, пробежавшее по позвоночнику, когда он потянулся к ее руке и обвил ее пальцами, нежно сжав в знак благодарности за доброту и человеческое понимание...

Глава 12

Гермиона стояла в центре опустевшей гостиной и удивлялась природе пришедших сюда людей. Короткий список тех, кто счел нужным посетить поминальную службу, чтобы оплакать кончину Ариадны Малфой, перемежался с абсолютно посторонними людьми, попавшими сюда совсем случайно. Некоторые посетители пришли даже с детьми, другие же просто хотели пообщаться с богатыми представителями высшего общества британского волшебного мира. Каким-то образом Гермиона оказалась в роли «хозяйки дома». Обслуживающий персонал обращался к ней за указаниями, несмотря на то, что она была у него дома всего несколько раз. Для них не имело значения, что она на самом деле не была его женой.

— Последние из гостей ушли, мадам, — сказал Артур, появившись рядом с ней. Гермиона вздохнула с облегчением.

— Не уверена, сколько из них было гостей, а сколько просто стервятников, — ответила она.

— Среди богатых существует множество людей, которым не бывает ни за что стыдно, мадам. Некоторые из них искренне скорбят о потере мастера Малфоя. А некоторые надеются, что его уязвимым состоянием скорби можно будет манипулировать в свою пользу, — сказал Артур. Он слегка улыбнулся: ему нравилась эта молодая женщина и ее чувство добра и зла.

— Это отвратительно, — сказала она.

— Но это так, мадам, всегда было и всегда будет. У человеческой природы есть темная сторона и свет, как и всегда, — сказал он. — Мастер Люциус уже направился в свой кабинет. Там никого нет, — сказал Артур. — Хотел сказать вам, что леди Ариадна была очень важна для своего сына. Некоторые уверяли бы, что именно она являлась причиной того, что он не полностью потерялся во тьме.

— Он в порядке? — обеспокоенно поинтересовалась Гермиона. И продолжила: — Я предполагала, что его родители и были корнями его предубеждений, — сказала она. — Ему очень повезло, что у него есть такой верный слуга, как вы, Артур... — тихо закончила Гермиона.

— Благодарю вас, мадам, — сказал он. — Должен ли я распорядиться этим сейчас? — Артур махнул рукой в сторону столов, уставленных едой и напитками. — Господин Абраксас не был добрым или терпимым человеком. А его отец, лорд Август, тем более. Но леди Ариадна всегда была доброй женщиной, и очень любила своего сына, фактически посвятила себя ему. Да и мастер Люциус вовсе не плохой человек, мадам. Он умен и упрям, и какое-то время даже был ослеплен тем, кому доверился, но глубоко внутри он все-таки хороший человек.

— Да, я пойду найду Люциуса и пожелаю ему спокойной ночи, — сказала она, улыбаясь.

Потом повернулась и направилась по коридору, но Артур остановил ее:

— Мадам!

— Да, Артур? — спросила она, поворачиваясь в дверях.

— Спасибо, что пришли, я знаю, что вы договорились с мастером Люциусом, и знаю, что вам не нужно было быть здесь, — сказал он.

— Пожалуйста, — Гермиона постояла еще секунду, наблюдая, как появившаяся дюжина маленьких домовиков принялась быстренько прибирать со столов. А потом, пройдя через коридоры в заднюю часть дома, позволила воспоминаниям направить себя к той комнате, в которой, как она помнила, стена облицована окнами, и в которой Люциус и проводил большую часть своих дней.

Когда она вошла в комнату, ей стало тепло, несмотря на все окна. Огонь в очаге был теплым и привлекательным, а единственный источник света, кроме лунного, фонарь за окнами сиял через стеклянные оконные стекла. Люциус печально стоял перед очагом, глядя в огонь. Она вдруг переполнилась за этого человека грустью. В памяти Гермионы он всегда был злобным, опасным фанатиком, желавшим убить ее. Но в этот момент Люциус просто стал грустным маленьким мальчиком, потерявшим мать, и сердце ее невольно болело за него.

— Люциус, — тихо позвала она.

Он повернулся к ней, и она увидела темные круги под глазами. На Люциусе были только рубашка и брюки, пиджак и галстук оказались сброшенными на ближайший стул. В руке он держал старинную серебряную щетку для волос.

— Да? — спросил он, снова и снова рассеянно поворачивая ее в своей руке.

— Гости уже ушли, — сказала она, медленно приближаясь к нему.

— О… Извини, я повел себя грубо, надо было проводить их, — сказал Малфой, глядя на часы над камином. — Уже так поздно...

— Артур руководит уборкой со столов, а Драко вызвали домой, я просто хотела посмотреть, как ты, перед тем как уйти, — сказала она, подходя к тому месту, где он стоял.

— У моего внука простуда, а Драко — первый сумасшедший отец в семье Малфоев, — сказал он с грустной улыбкой, которую она когда-либо видела. — Спасибо, Гермиона, за то, что пришла сегодня... за то, что осталась... за то, что играешь в хозяйку перед всеми этими людьми. Я прошу прощения за то, что не помог тебе, просто...

— Все в порядке, Люциус, — она положила руку на его запястье и улыбнулась ему. — Действительно в порядке, — и посмотрела вниз на щетку, зажатую в его руке. — Что это такое?

— Это моей мамы… — тихо ответил он. — Ты знаешь, что когда-то у меня было три сестры?

— Нет, не знаю, — удивилась Гермиона.

— Двое из них родились мертвыми, прежде чем на этот свет пришел я, — пояснил он. — А когда мне было шесть лет, родилась моя сестра Афина. До ее появления я никогда не видел младенцев, — Люциус прикрыл глаза, окунувшись в воспоминания, а Гермиона опустилась на бело-голубой полосатый диван, с любопытством выслушивая его рассказ. — Она была такая крошечная и розовая, с маленькими пухлыми щечками и темными волосами, как у моего отца. Я наклонялся над колыбелькой и разговаривал с ней, а она улыбалась и тянулась ко мне, ее толстенькие маленькие пальчики обхватывали мои, и я обожал это. Ей было всего шесть месяцев, когда она не проснулась во сне. Нет причин, она просто уснула и умерла. Совершенно здоровая, красивая маленькая девочка... неожиданно умершая, — он покачал головой, все еще горюя от несправедливости всего этого. — Мать была опустошена, как ты можешь себе представить. Из четырех детей выжил только один. Она не пропустила ни одного дня, чтобы не сказать мне, как сильно любит меня и дорожит мною. Настолько я был для нее важен, как будто был самым главным, что она сотворила в этой жизни.

— Она очень любила тебя, как любая мать и должна любить своего ребенка, — заметила Гермиона.

— Отец был жесток со мной... как и его отец с ним... как и я был суров с Драко, — сказал он. — После долгого дня, проведенного с суровыми учителями, после требований отца она всегда звала меня в свою комнату. Я садился у ног, рассказывал ей о своем дне, а она расчесывала мне волосы. И много ночей я так и засыпал, — мечтательная улыбка, тронувшая ему губы, разбивала Гермионе сердце. Она потянулась и осторожно вынула щетку из его руки, затем потянула вниз самого Люциуса, пока он не поджал под себя ноги и не присел рядом.

При первом же движении на глаза Гермионы навернулись слезы, ворсинки щетки мягко скользили по волосам Малфоя.

— Продолжай, — тихо попросила она, расчесывая его длинные пряди.

— Мой отец видел в моей любви к матери признак слабости, он хотел, чтобы я стал сильным, стал наследником, который без эмоций управляет семейным состоянием и не тратит время на всяческие уязвимости, — проговорил Люциус, его глаза закрылись, когда успокаивающие руки Гермионы дарили ему расслабление. — Таким образом, я притворился тем, что он хотел видеть в своем сыне, маска, которую я надел для всего мира, было всего лишь маской одного из наследников Малфоев. Я стал высокомерным, уверенным, холодным и расчетливым, настроенным лишь на увеличение и сохранение семейного наследия любой ценой. Отец умер незадолго до первого восстания Темного Лорда.

Гермиона не могла не заметить, как он невольно потирает предплечье, на котором, как она помнила, под дорогим хлопком его рубашки скрывалась темная метка.

Люциус же продолжил:

— Он вообще верил, что Том и был всем нам ответом. Что именно его видение изменит волшебный мир к лучшему. Что чистокровные ведьмы и волшебники снова будут доминировать над всем миром, который по праву и должен принадлежать им, и что они и уничтожат нарушителей, объявив вне закона их размножение, — усмехнулся он. — И я соглашался на это, частично движимый желанием одобрения от своего отца и частично движимый страхом. К тому времени, когда все стало ужасно, у меня была беременная жена и овдовевшая мать, нуждавшиеся в моей защите. Я думал, что делаю верный выбор, шагнув на сторону сильнейшего. И оказался неправ... — невесело закончил Люциус.

— А как твоя мать относилась к сотрудничеству с Пожирателями? — спросила Гермиона.

— После того, как она овдовела, я перевез ее в поместье, унаследованное от семьи Доровских, эдакий "вдовий" домик, — отозвался он. — Я думал, что она будет в безопасности там, вне пределов слышимости всех социальных сплетен. Но я неправильно оценил способность своей матери знать все, что я делаю, и все, что было связано со мной, — он тихо рассмеялся, тем смехом, который исходит от осознания чего-то глупого в своем прошлом. — Она всегда говорила мне, что я должен быть осторожен с людьми. Что чаще всего то, что вижу, является маской, и что мне не понравится то, что увижу под ней. Как обычно, она была права, но ко второму его пришествию было уже слишком поздно. У меня уже родился маленький сын, была семья, и я боялся. Боялся больше, чем когда-либо в своей жизни. И на то были основания, потому что он почти все и разрушил. Меня, мою жену, моего сына... мое состояние.

— А как твоя мама переехала жить в дом престарелых? — Гермиона решила сменить тему. Даже после всех этих лет она все еще не могла говорить о Волдеморте, это ее беспокоило.

— Я начал получать сообщения от ее слуг, что с матерью не все в порядке, — откликнулся он. — Сначала она пошла подышать воздухом и заблудилась. Потом перестала узнавать служанок, которые занимались ею десятилетиями. Затем она начала применять заклинания, не осознавая этого или вообще не вспоминая об этом. Это были опасные заклинания. Она то сожгла сарай возле теплицы, то вызвала наводнение у садового фонтана... а потом разозлилась на молодую горничную, настаивая на том, что девушка была незнакомкой и решила, что та ворует у нее. Работа девушки состояла в том, чтобы ухаживать за одеждой матери, она работала на мою мать больше пяти лет, а ее семья служила семье Малфоев вообще более ста лет... а мать бросила на нее какой-то сглаз. Об этом узнали домашние эльфы, которые вмешались и послали за мной. Целители сказали, что у нее ранняя стадия болезни Альцгеймера и что даже магия не могла бы вылечить ее. Я был вынужден забрать у нее палочку, а затем договорился о том, чтобы она получила наилучшую медицинскую помощь.

— Ты поступил правильно, — тихо сказала Гермиона. — Любой ребенок в твоем положении должен был сделать то же самое.

— Но я ужасно жалел, что вынужден был забрать у нее палочку. Это было неправильно — забирать волшебную палочку у собственной матери. Но все это было нужно для ее собственного благополучия. Каждый день нескольких часов я старался бывать с ней, — сказал он. — Эти несколько лет она по-прежнему теряла память, но в последнее время чувствовала себя неплохо. И она знала о тебе...

— Из "Ежедневного пророка"? — спросила Гермиона.

— Конечно да, как и все остальные… она всегда получала этот прославленный таблоид, — пробормотал он. — Думаю, она нашла наш брак чем-то забавным, даже спросила, скоро ли у нее появятся новые внуки.

— Не уверена, что я подходящая мать для них... — ответила Гермиона.

— Ты на себя клевещешь, — Люциус повернул голову и наклонил ее, чтобы взглянуть ей в лицо. — Ты очень добрая, Гермиона. Я и не ожидал, что ты будешь относиться ко мне с такой нежностью, особенно учитывая мое поведение по отношению к тебе в прошлом. Ты вообще здорово удивляешь меня.

Гермиона потянулась и провела рукой по его волосам, выражение ее лица было мягким. Люциус тоже вовсе не был тем человеком, которого она знала раньше. Ей не хотелось признавать тот факт, что она всегда судила его поверхностно, по той маске, которую он предпочитал надевать. Она никогда не думала, что, возможно, под этим высокомерным, злым образом, может быть что-то еще более скрытое, заставляющее его вести себя так, как он вел сейчас. Никогда, даже за миллион лет она не думала, что внутри него скрывается испуганный маленький мальчик, отчаянно нуждающийся в ласке, доброте и понимании.

— Мне очень жаль твою маму, Люциус. Похоже, она была необыкновенной женщиной, которая любила тебя очень, очень сильно, — Люциус отвернулся, как будто ему стыдно за слезы, что блестели в его глазах. Гермиона ничего не сказала; она просто продолжила расчесывать ему волосы.

— Теперь она обрела покой... И ее воспоминания снова ясны и бесспорны, — сказал он, будто пытаясь убедить больше себя, чем Гермиону. — Как же приятно было снова вложить ее палочку в руку.

— Со временем боль утихнет...

Люциус потянулся и обхватил запястье, продолжающей расчесывать его волосы руки. Он ничего не сказал, просто вынул из нее щетку и аккуратно положил ту на пол рядом с собой. Гермиона молча наблюдала за ним, хорошо осознавая тот факт, что пульс тут же участился под его хватающими пальцами. Он удивил ее, когда прижался к ее руке губами, а серебристо-голубые глаза уставились прямо Гермионе в лицо.

— Спасибо, я не устану благодарить тебя...

— Не за что...

— Нет, есть за что... — ответил Малфой, положив ладонь на ее щеку. — Ты останешься со мной сегодня вечером? Я знаю, это может показаться смешным... но не хочу спать один.

— Не уверена…

— Пожалуйста, — прошептал он, его пальцы снова заскользили по ее руке, вызывая дрожь. — Не уходи... прошу тебя.

— Ладно… Я останусь.

Гермиона почувствовала, как дрожь пробежала по ее позвоночнику, когда рука Люциуса скользнула вверх по руке, через плечо, а потом и вокруг, чтобы обхватить затылок. Когда он наклонился, то встал на колени и потянул ее вперед, их губы встретились... Он поцеловал ее с такой нежностью, что она почти захныкала у него на губах. Его потребность в Гермионе была такой ощутимой, что она чувствовала ее при каждом нажатии и отступлении его губ, каждом движении его языка у нее во рту. Его руки жадно ласкали ее. Они поглаживали ее горло и ключицу, восхищаясь мягкостью ее рук, поглаживали нежные округлости ее груди под платьем.

Прикосновения Люциуса скользили по талии и бедрам, пока пальцы не достигли обнаженной кожи колен. Он ловко сунул их под подол и начал сдвигать ткань ее платья наверх, на ходу комкая ткань. Гермиона ахнула, но он тут же наполнил рот своим языком, углубляя поцелуй и пожирая ее, теряя себя во вкусе этой женщины. Когда он поцеловал ее, руки Гермионы схватили его за рубашку. Она вцепилась в него, и костяшки ее пальцев даже побелели от силы захвата. Где-то в ее голове тихий голос шептал, что она не должна этого делать, что сейчас он скорбит, а она должна уйти... но потребность, которая проистекала от его губ к ее рту, была слишком большой, и Гермиона не могла отказать ему.

Длинные пальцы Люциуса скользнули под край ее простых хлопчатобумажных трусиков, и быстрым рывком потянули их вниз по бедрам, через колени, позволяя им упасть на пол вокруг ее лодыжек.

— Люциус… — только и смогла выдохнуть она, когда он отпустил ее губы. — Мы должны пойти в твою комнату…

Ничего не отвечая, Люциус взял ее за руки и поднял так, что теперь она сидела с прямой спиной, а не лежала на диване. Его пальцы скользнули к скрытой молнии у нее на платье, через несколько секунд он расстегнул ее и потянул платье вверх, бросая его через всю комнату.

— Нет… сейчас... здесь, — хрипло прошептал он. Он посмотрел на нее, сидевшую только в крошечном черном лифчике, с волосами, все еще аккуратно скрученными и прижатыми к затылку. Быстро снял с нее бюстгальтер, освободив грудь. Увидев которую, он низко зарычал, и член его сильно прижался к застежке брюк. Гермиона вздрогнула, когда Люциус оказался перед ней. Он схватил ее ноги под колени и дернул их вперед, так что она упала на самый край дивана, а колени обняли его бедра с обеих сторон.

— Так мило смотришься, — пробормотал он, и пальцы скользнули, чтобы взъерошить маленькую соломенную копну кудряшек у нее на лобке.

Люциус опустил руку, разделяя и поглаживая распухшие складочки. Они были мягкими, мокрыми и скользкими. А клитор так и вовсе казался крошечным упругим бутоном, жаждущим внимания.

— Раздвинь ноги, — тихо приказал он. Гермиона приоткрыла бедра. — Шире, — он мягко толкнул их, и она раскрыла настолько широко, насколько было удобно. Гермиона наблюдала за ним, когда он смотрел на нее, раздвигая половые губы и глядя на розовую, блестящую сущность. Она вскрикнула, когда Люциус наклонился вперед, его волосы щекотали ее бедра, и толкнул между них свое лицо. Он был прожорлив, его проворный язык будто скользил по ее чувствительной плоти. А ее пальцы скручивались в его волосах, заставляя его сжимать ей запястья и прижимать их к дивану рядом с бедрами Гермионы.

— О, боже, — прошептала она, не в силах удержаться от движения навстречу его голодному рту. Она выгнулась и покрутила бедрами, подталкивая свою плоть его грабительскому, жадному языку в поисках новых и восхитительных мучений.

— Люциус… я… я… сейчас... — она еле справилась с шоком. — Пожалуйста!

Он же казался пьяным от этого сладкого и острого аромата. А ее просьба так и вовсе была похожа на сладкую музыку для его ушей. Он хотел еще больше этих стонов, на самом деле, он хотел услышать ее крики, хотел почувствовать пульсацию ее влагалища на своих губах, когда она достигает оргазма. Эта ведьма была готова к освобождению, все ее тело словно бы напрягалось для него, бедра Гермионы дрожали, а мышцы живота судорожно напрягались. Негромкие слабые стоны и крики заполнили комнату, поднимая все выше и выше, пока наконец не превратились в громкий и хриплый визг, когда она, наконец, упала через край в блаженство. Люциус по-прежнему оставался с ней, продолжая полизывать и посасывать нежную плоть, пока Гермиона не вдохнула глубоко, и ее бедра не прекратили судорожно сжиматься вокруг его головы.

Он повернул лицо и поцеловал внутреннюю часть ее бедер, осторожно вытирая губы тыльной стороной ладони, прежде чем встать, чтобы взглянуть на нее. Она тяжело дышала, ее глаза были полузакрытыми и гладкими, а кожа покраснела до самого красивого розового цвета, который он когда-либо видел.

— Люциус… это было так невероятно, — хрипло сказала Гермиона. Потом она села, и ее пальцы тут же дотронулись до пуговиц на его рубашке. Она только что кончила, но уже чувствовала себя опустошенной, она нуждалась в нем внутри себя, она хотела его. Люциус поднялся, вытягивая полы рубашки из брюк, чтобы она смогла покончить с пуговицами. И наблюдал, положив руки на ее плечи, пока она возилась с его поясом, а затем и с застежками брюк. Его карманы зазвенели монетами, которые звонко падали на пол, оставляя его стоять перед ней в одной только расстегнутой рубашке.

— Гермиона, — выдохнул он ее имя, когда пальцы Гермионы обвились вокруг его члена. Почему-то, услышав свое имя, она возбудилась еще больше. Это давало ей возможность узнать, чего ему особенно нравится, занимаясь любовью, чего хочет от нее. Она позволила своей голове откинуться назад, глядя ему в глаза и поддерживая зрительный контакт, потом раздвинула губы, наклонилась вперед и втянула пульсирующий кончик в рот.

— О-о... — простонал Люциус, и его ресницы затрепетали, когда он начал одной рукой тихонько поглаживать ей голову, наслаждаясь нежностью губ, обхватывающих член. — Да... — прошипел он, чувствуя, как мягкий, бархатистый язык начал скользить по нижней части его головки. Ее крепко захваченный кулачок начал скользить по всей длине члена, усиливая удовольствие. Это было так хорошо, а ее рот казался просто невероятным, когда она обсасывала и облизывала его напряженный, эрегированный член. Малфой просто потерялся в этом удовольствии, неспособный думать ни о чем кроме восхитительного ощущения ее прикосновений.

Люциус напрягся, осознавая это электрическое ощущение надвигающегося семяизвержения, начинающегося в основании его позвоночника и медленно двигающегося вверх. Он не был готов к этому. И не хотел проливаться ей в рот. Он хотел уложить ее, раздвинуть ноги и вбиваться, вколачиваться в нее, чтобы избавиться от всякого напряжения и стресса, которые он всегда испытывал во время их близости.

— Остановись... — приказал он, сжимая пальцы в ее волосах и отводя голову Гермионы назад, правда, стараясь не причинять ей боль. — Мне нужно…

"Как сказать женщине, что хочешь быть только с ней? Что тебе хочется вколачиваться в нее, что ты должен взять ее, причем, взять не обязательно нежно?"

Гермиона увидела, как его лицо исказилось... и поняла почему. Ему нужно было, чтобы она приняла его, приняла единственным способом, которым он мог поделиться в тот момент. Она кивнула головой, ее рука нежно погладила его по животу, когда она села на диван. Гермиона опустилась на спинку дивана, и ее колени утонули в подушках.

— Сегодня вечером… я твоя, — тихо сказала она через плечо, скрестив руки на подушках, и положила голову, наклоняясь в знак приглашения. Его глаза заблестели, когда Люциус провел руками по мягким изгибам ее спины. Бледная плоть пылала в свете огня, когда он поглаживал и разминал ее, заставляя вспыхивать и нагреваться под его прикосновением. Одной рукой он установил член у входа во влагалище, а другой прижал ее к спинке, побуждая наклониться еще сильней. Его колени покоились на краю диванных подушек, когда он двинулся вперед, потирая ноющим кончиком о ее скользкий вход. Член Люциуса был мучительно твердым и толстым, а Гермиона была такой горячей и напряженной.

Он застонал, исчезая широким грибовидным кончиком своего члена в ее гладком и влажном влагалище, которое обвивалось вокруг него словно теплый уютный рукав. На мгновение Люциус даже закрыл глаза и наслаждался этим ощущением... но желание и острая потребность пронзили плоть Малфоя. Он схватил ее за бедра, его пальцы впились в мягкую кожу, и он толкнулся вперед, входя до упора. Люциус не мог остановиться, не мог себя контролировать, когда начал яростно брать это молодое готовое для близости женское тело. Вход... выход... потом тяжелее, быстрее... ему казалось, что он проникает в нее недостаточно глубоко, что ему все равно не хватает ее... что не может получить ее достаточно... Люциус был почти в отчаянии, движимый болью и нетерпением. Ему нужно было забвение, которое он мог найти только там, в глубине ее приветливого тела.

Гермиона стонала, но не от боли, а от явного удовольствия, когда с силой отвечала ему, побуждая принять то, что было ему нужно, и как было нужно. Благодарность Малфоя была неизмерима, когда его бедра снова и снова хлопали ее по спине. Диван ерзал и скользил по паркетному полу, и, скорее всего, слуги наверняка слышали это безобразие через полуоткрытую дверь, но ему было все равно, и все, что его сейчас волновало, — это крики его ведьмы и ее пульсация вокруг его члена. Он почувствовал, как ее пальцы гладят по основанию его члена... она быстро, яростными круговыми движениями терла клитор, откидываясь назад на него, делая его проникновения невероятно глубже. Она поднялась, прижавшись спиной к его груди, одна рука потянулась к его шее, другая же продолжала поглаживать себя.

— Ещё… Люциус, пожалуйста, — прошептала она.

Его руки поднялись, чтобы схватить ее грудь, пальцы пощипывали пульсирующие соски, мягко перекатывая и подергивая их, пока он продолжал двигаться в Гермионе.

— ДА! — закричала она, и ее влагалище сжалось вокруг члена Люциуса, словно крепкий кулак, сжимая и пульсируя так сильно, что это было почти больно... почти. Его руки сжали ее грудь, почти слишком сильно, когда тело его взорвалось. Белый свет вспыхнул за закрытыми веками Люциуса, когда оргазм выплеснулся из него в голодное и жадно сокращающееся влагалище Гермионы. Снова и снова его член исторгал молочную дань, наполняя свою ведьму не только семенем, но и всеми теми эмоциями, что угрожали поглотить его.

— С тобой все нормально? — задыхался он в ее шею. Оба тяжело дышали, тела слипались от пота. Когда член немного смягчился, он выскользнул из жадной застежки ее тела. И неохотно выпустил ее, а Гермиона обернулась в его руках, ее голова упиралась в ему в грудь.

— Я более чем в порядке, — тихо ответила она.

— Спасибо, — прошептал он.

— Прекрати уже благодарить меня.

Люциус наклонился и бросил подушки на диван, а затем потянул ее на пол, прижав к себе ближе. Они так и лежали перед камином. Гермиона положила голову ему на плечо, а ее рука еще долго слегка поглаживала его грудь. Они оба молчаливо уставились в огонь. Так уж получилось... Она совершенно не любила его, а Люциус совсем не любил ее, но вот беда... то, что она дала ему сегодня, было для него гораздо более ценным, чем все, что он когда-либо получал. Вот только... как он сможет показать ей это?

— Ох... как же у меня грудь болит... — Джинни неловко подвинулась на веранде. — Мэдди должна уже скоро проснуться, надеюсь, хоть поест, — пробормотала она, уставившись на спящего в маленькой корзинке ребенка.

— А как другие дети отреагировали на то, что у вас снова появился малыш? — спросила Гермиона, протягивая руку, чтобы погладить мягкие черные волосики на голове ребенка.

— Лили еще немного дуется, поскольку привыкла быть самой младшей, но в следующем году она пойдет с мальчиками в школу, и надеюсь, ей станет немного легче.

Гермиона усмехнулась, увидев умиленность на лице Джинни, когда ребенок чуть зашевелился. Она наблюдала, как дорогая подруга погладила у дочки волосенки и поправила на себе рубашку, освобождая грудь и устраивая ребенка для еды.

— Как ты сама? — спросила Джинни, начав кормить дочь.

— В порядке... Мою книгу одобрил редактор, так что... пора начинать новый проект, — ответила Гермиона.

— Может быть, тебе стоит отдохнуть от написания книг… возможно, найти мужчину… или мужа… ну, ты понимаешь, — сказала Джинни, отрываясь от ребенка.

— Не знаю... у меня уже было два мужа…. И я не знаю, есть ли в моем будущем дети.

— Не думаю, что Люциус их планировал.

— Хотя мог бы... Я была за ним замужем, у меня был секс с ним, правда, сейчас есть документы на развод...

— Но ты же не любила его.

— Нет, но я заботилась о нем, — честно призналась она. Джинни подняла на нее свои мягкие и сострадающие глаза.

— Ну... вообще-то ты была бы прекрасной матерью, — тихо сказала Джинни.

— Во времена брака с Роном у меня было три выкидыша…

— Ты никогда не говорила мне! — ахнула Джинни, неосознанно крепче сжимая ребенка, и слезы наполнили ее глаза.

— Беременности были ранними, каждая на сроке нескольких недель... Я и не хотела ни с кем этим делиться, — сказала Гермиона.

— О, Гермиона… мне очень жаль.

Неожиданно в квартире раздался звонок в дверь. Дин-донг...

— Ты ожидаешь кого-то? — спросила Джинни при этом звуке.

— Нет… прости, я на минуту, — сказала Гермиона, подходя к входной двери, чтобы открыть дверь. Ей пришлось отдышаться, когда она все-таки отворила ее и увидела стоящего там Люциуса с букетом цветов в руке.

— Ох, привет, Гермиона, — сказал он.

— Что ты здесь делаешь?

— Пришел поговорить с тобой, — ответил он, протягивая ей букет лилий. — Держи. Это для тебя...

— Хочешь поздравить меня с нашим разводом? — саркастически спросила Гермиона, принимая цветы, а затем отошла в сторону, чтобы он мог войти.

— Не совсем, — сказал он, следуя за ней через французские двери, ведущие к ее веранде. — Ах... миссис Поттер, как приятно... видеть вас, — сказал Люциус, увидев Джинни. Он быстро отвел глаза, когда понял, что она кормит ребенка.

— Мистер Малфой, — ответила та, тихо посмеиваясь, когда потянулась к одеялу и набросила его через плечо, прикрывая грудного ребенка. — Прошу прощения, здесь была только я и Гермиона...

— Нет необходимости, я прервал вашу встречу, и это я тот, кто должен извиняться, — вежливо ответил Малфой.

— Итак, о чем тебе нужно было поговорить со мной? — спросила Гермиона, используя свою палочку, чтобы создать вазу для цветов.

— Ты отказалась от бракоразводной компенсации... — Люциус с любопытством взглянул на Гермиону.

— Это же был ненастоящий брак, — отозвалась та. — Кроме того, ты же знаешь, что мне не нужны твои деньги.

— Хорошо… я извиняюсь за то, что явился без предупреждения, но надеялся, что ты будешь свободна, поскольку хотел тебе кое-что показать, — сказал он.

— На самом деле, думаю, что мне нужно отвезти Мэдди домой, — Джинни поднялась со стула. — Гарри скоро придет домой, а у меня еще ужин не готов.

— Джинни… — Гермиона закусила губу, немного смущенная и более чем обеспокоенная тем, что останется наедине с Люциусом. Их сексуальная химия была страшной вещью, и она не доверяла себе. Было доказано, что она не может сопротивляться ему. Опять и опять. Она не видела его с ночи похорон его матери. Тогда она провела с ним ночь, снова и снова отдаваясь ему… наконец проснулась одна, обнаженная, с одеялом, подоткнутым вокруг и с подносом для завтрака на соседнем столе, сопровождаемым запиской, в которой просто читалось:

"Ты была невероятна, спасибо. Л.М."

Она так и не дотронулась до завтрака, вместо этого собрала одежду и быстро вышла из дома через камин.

— Поговори с Люциусом, Гермиона, — тихо сказала Джинни, — я приду завтра.

Она использовала палочку, чтобы собрать вещи. Потом быстро попрощалась с Люциусом и ушла через каминную сеть с малышкой Мэдди.

— Ну… что ты хотел мне показать? — нетерпеливо спросила она.

— Может быть, тебе стоит взять куртку... и надеть обувь? — спросил в ответ тот, многозначительно глядя на ее босые ноги.

— Мы куда-нибудь идем? — насторожилась Гермиона.

— Да, ты можешь доверять мне, то есть, я имею в виду, что не собираюсь причинять тебе никакого вреда.

Какое-то мгновение она смотрела на него с любопытством. Что он собирался показать ей?

— Хорошо, дай мне минутку, — сказала она, прежде чем исчезнуть в доме. Он остался стоять на веранде и смотреть на зеленые холмы. Необычайно мягкая весенняя погода идеально подходила для того, чтобы быть на улице, подумал он, когда она присоединилась к нему в туфлях и легкой куртке.

— Будет хорошо, если ты просто дашь мне руку, — сказал он, потянувшись к ней. Она немного помедлила, но затем сунула ему руку. Люциус проявлял к ней большое уважение с тех пор, как они вновь познакомились. Теперь она могла доверять ему.

В считанные минуты они растворились в тумане, быстро перемещаясь в пространстве и времени, и аппарировали в открытую местность, оказавшуюся церковным двором.

— Где мы? — спросила она, медленно поворачиваясь, чтобы осмотреться.

— Там, куда и направлялись... — сказал он, указывая на церковь.

— И что же это? — в замешательстве поинтересовалась Гермиона.

— По моей просьбе Артур собрал в нашем охотничьем домике все дневники Романа Малфоя. Для мужчин в моей семье является обычным вести личные дневники, чтобы наше наследие могло бы передаться будущим поколения... Роман не был исключением, — сказал он. — Я ожидал, что его дневники будут уничтожены... но, похоже, он просто хорошо скрывал их. Вместо обычных книг в кожаном переплете, которые используют в семье, он хранил некоторые из них в своих школьных тетрадях, — Люциус сунул руку в карман и вытащил небольшую стопку тетрадей, которые быстро увеличились до нужного размера. — Ты можешь прочитать их, если хочешь, — сказал он, снова уменьшая их и передавая Гермионе.

— Спасибо, — благодарно прошептала та, сжимая уменьшенные дневники.

— Пожалуйста, — отозвался Люциус. — Оказывается, он должен был встретиться с Джулианой и они должны были уехать, чтобы пожениться. Но мой дедушка узнал первым, и Романа отослали. Вот где она покончила с собой, — он повернулся и указал на старое дерево ивы, низко висящие ветви которой были согнуты и искривлены. Гермиона подошла к нему и сразу заметила голое пятно на одной из нижних ветвей.

— Боже мой… вот где веревка…

— Из-за листвы и неясного места, чтобы найти ее, потребовалось некоторое время… она пробыла здесь более недели, прежде чем министерские нашли ее, — пояснил он. — Твоя семья... они не получили хороших известий.

— Да, ее имя было вообще вычеркнуто из семейной библии. А все следы ее существования стерты, или, по крайней мере, они пытались стереть их. Моя семья была очень набожной... а самоубийство — великий грех, гарантированное путешествие в ад в загробной жизни.

— Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти ее следы, но я нашел могилу Джулианы за пределами Солсбери. Она была похоронена рядом с церковным двором… но за забором.

— Правильно, ее и не могли похоронить в освященной земле, — сказала она.

— Пойдем со мной, — сказал Люциус, взяв ее за локоть и выводя через поле к кладбищу. Они прошли через высокие железные ворота, прочно укрытые в большой каменной стене, которая окружала церковь, и пошли по небольшой и узкой галечной дорожке через многочисленные ряды старых могил. Рядом со спиной в углу был небольшой сад.

— Надеюсь, ты не будешь на меня злиться, но Джулиану эксгумировали… и перевезли сюда.

Посреди небольшого сада стояли статуя, женщина и мужчина рядом. Его рука дотрагивалась до ее спины, а ее руки были прижаты к его груди. Их головы упирались друг в друга.

"Нет повести печальнее на свете... Чем повесть о Ромео и Джульетте".

Роман Август Малфой

11 января 1901 года — 3 июня 1921 года

и

Джулиана Ленор Грейнджер

3 декабря 1902 года — 1 июня 1920 года

и

так и неродившийся младенец женского пола Малфой

1 июня 1920 года

"Эта семья вынуждена была расстаться в этой жизни, воссоединившись только в смерти".

— О, Люциус, — выдохнула Гермиона со слезами на глазах. — Это…

— Из нашего семейного склепа я перевез и Романа и поместил его здесь… а заклинание показало, что у них должна была родиться дочь, — сказал он. — Я думал... ты была так добра ко мне, Гермиона, твоя щедрость и твое сострадание... Я был поражен этим. И подумал, что, возможно, ты оценишь это... воссоединение семьи, которую никто не имел права разлучать.

— Это… чудесно, просто чудесно, Люциус, — тихо сказала она, поворачиваясь к нему. Он протянул руку и поймал слезу, катящуюся по ее щеке кончиком пальца. — Спасибо. Спасибо, что поделился этим со мной.

— Не за что, — ответил он. — Не стоит благодарить меня, Гермиона.

— Я должна вернуться домой, — казалось, она словно пытается убежать от него, прежде чем снова окажется в его объятиях, благодаря лишь сильным эмоциям.

— Я провожу тебя... — просительно произнес Люциус.

— Нет, я могу вернуться и самостоятельно, — Гермиона улыбнулась и повернулась, следуя к воротам. Никто не мог аппарировать на освященной земле, поэтому ей нужно было выйти из церковного двора. Она еще только приближалась к воротам, когда услышала, как он зовет ее по имени.

— Гермиона!

— Да? — откликнулась она, оглядываясь через плечо.

— Наш развод... это окончательно? — спросил он.

— Думаю, да... Ты же наверняка как и я, получил копии документов, — ее бровь дрогнула в замешательстве.

— Да нет... просто я подумал... теперь, когда ты одинока, и я один... возможно... — он нервно переминался с ноги на ногу, а рука размеренно втыкала трость в землю у его ног. — Ты не хотела бы в самое ближайшее время поужинать со мной?

Глаза Гермионы расширились от удивления, а затем по губам пробежала искреняя улыбка.

— Буду рада, — ответила она. И поняла, что тоже совершенно искренне...