Семейная реликвия (гет)

Люциус Малфой стоял в конце дорожки, вымощенной крупным булыжником, и думал, а правильный ли адрес ему дали. Впечатляющий загородный дом был совсем не тем, чего он ожидал найти в поисках Гермионы. Тот оказался совсем не похож на любой из его домов, но насмешек и какой-то иронии явно не вызывал. Малфой прикрыл глаза и почувствовал касание какого-то мягкого, чуть волнообразного тепла магии, охраняющей эту собственность. И внезапно понял, что дом ее совершенно не спрятан, и мог только понадеяться, что никто не увидел, как он внезапно появляется в конце дорожки. Последнее, чего хотелось Люциусу, это каких-то расследований министерства. Уж чего-чего, а этого добра в жизни Малфоя хватало уже и так.

Он оглянулся вокруг, понимая, что эта усадьба довольно изолирована, ближайшие соседи находились на приличном расстоянии. На самом деле все выглядело довольно мило. Вдалеке опускалось солнце, отбрасывающее мягкое сияние на холмистый склон, что напоминало картину, висевшую у него в кабинете. Он слегка улыбнулся потрескивающим статическим ощущениям ее охранных заклинаний и поднялся на несколько шагов по ступенькам крыльца. Потом Люциус поднял трость и трижды постучал в дверь тяжелой серебряной змеиной головой.

Ожидая, что ответит какой-нибудь слуга — домовик или экономка — Люциус оказался удивлен, когда Гермиона сама распахнула ему дверь. Обвивая плечи, на грудь спускалась дикая грива каштановых кудрей. Конечно, он старался не глядеть на красивые спелые полушария, ласково обнимаемые белой хлопчатобумажной рубашкой, но, сказать по правде, это было трудно. Потом он позволил своему взгляду опуститься до темных джинсов, обтягивающих нижнюю половину тела, и крошечных босых ног с несколько вызывающим розовым педикюром.

— О, это вы, — удивленно пробормотала Гермиона, увидев высокого Малфоя, стоящего у ее порога.

— Да, я, — ответил он со скупой улыбкой.

— Что вы хотели? — спросила она.

— Извините, я подумал, что мы могли бы поговорить о нашей недавно обнаружившейся общей семейной истории, — попросил он. — Но если вы заняты, я уйду, — Люциус слегка поклонился и повернулся, чтобы уйти.

— Подождите! — позвала Гермиона, выходя из дверного проема. — Входите, пожалуйста.

Прежде, чем повернуться и войти в ее дом, Люциус постарался стереть ухмылку со своего лица. И был поражен, увидев, что он довольно большой, со вкусом оформленный в насыщенных земляных тонах и обставлен удобной солидной мебелью.

— Извините, не ждала компании, — вымолвила Гермиона, закрывая за собой дверь. — Я собиралась выпить чаю, не хотите чашку?

— Благодарю, было бы неплохо, — отозвался Малфой, расстегивая легкую мантию на своих плечах. Он оглянулся вокруг, ожидая появившихся за одеждой слуг, но, когда эльфы или кто-нибудь еще так и не появились, накинул ее на спинку ближайшего стула и огляделся. Дом Гермионы Грейнджер выглядел скорее комфортабельным, чем красивым, но почему-то странно нравился Малфою.

Он подошел к большому эркеру позади нее и уставился на широкий, большой газон, открывшийся его глазам. У мисс Грейнджер был весьма хороший дом, и это было совсем не тем, чего он ожидал от нее. Не то чтобы он ожидал, что она будет жить в какой-то лачуге… ну, возможно, не ожидал, но, конечно, он не думал, что она будет жить в довольно величественном доме с участком, больше напоминающем какую-то усадьбу.

— Я унаследовала этот дом...

Люциус сдержал усмешку, дернувшую уголки рта, и медленно повернулся. Бровь его изогнулась, когда он уставился на нее.

— От своей бабушки, — она принесла деревянный поднос с чаем и печеньем. — Я сидела на задней веранде, если вы хотите присоединиться ко мне, — сказала Гермиона, махнув головой в заднюю часть дома.

— Да, спасибо, — сказал он, медленно подходя к ней и забирая поднос. Ее ошеломленный взгляд немного раздражал. — Я способен быть джентльменом, — заявил Люциус, и в этом заявлении чувствовалась горечь. — Некоторые даже утверждают, что я добрый.

— Извиняюсь, мистер Малфой, но старые привычки порой умирают очень тяжело, — произнесла она с искренней жалостью в глазах. Он ничего не ответил, показывая, что заметил ее извинения, лишь кивком головы.

— Вы не хотите переодеться во что-то более подходящее? — спросил он, многозначительно глядя на ее босые ноги. С дерзкой усмешкой он наблюдал, как Гермиона отбрасывает волосы через плечо, и уже знал ответ, прежде чем она заговорила.

— Нет, — просто отозвалась она, поворачиваясь и проводя его на веранду.

Изогнутая каменная поверхность той была покрыта растениями в горшках, некоторые из которых содержали цветы, немного трав, а другие явно являлись растущими ингредиентами для зелий. В центре на открытом воздухе стоял обеденный стол с мягкими креслами, с одной стороны от которого располагались качели в жесткой раме, а перед наружным камином, в котором уже был разложен уютный огонь, устроена небольшая зона отдыха.

Он поставил поднос на маленький столик, уселся в одно из удивительно удобных кресел и посмотрел, как Гермиона подает чай. Она выполняла это так же грациозно, как и любая чистокровная аристократка, передавая ему чашку, прежде чем взять свою и взбираясь на плетеный диван, скручивая под собой ноги. Люциус взглянул на подушку рядом, заметив книгу — на латыни — лежащую на той. Казалось, некоторые вещи совершенно не меняются...

— Прошло много времени, я и не ожидала увидеть или услышать вас, — проговорила она.

— Должен признаться, я был немного потрясен вашим визитом и информацией, которую вы предоставили, — ответил Люциус, наблюдая за ее лицом, чтобы оценить реакцию. — Конечно, мне пришлось продолжить расследование ситуации...

— Ситуации? — ее глаза сузились, а пальцы сжали чашку. — Нет никакой ситуации, нет никаких претензий к вам, мистер Малфой, а есть просто доказательства, объясняющие что-то. И это то, что является ясным фактом.

— Итак, вы это утверждаете, но мы оба знаем, что доказательства фабрикуются достаточно легко, — сказал он. Все-таки Малфой был снобом, и знал это, но так или иначе все равно был не в состоянии отфильтровать свое поведение. Это было, возможно, что-то генетическое.

— Но я не лгу вам, мистер Малфой, — сказала она сквозь зубы. — По какой же такой причине я должна этого хотеть, стесняюсь спросить? С чего же это я должна желать, чтобы вы и все эти люди оказались вовлечены в мою жизнь?

— Я задаю себе тот же вопрос, — сказал он, наклонив голову в сторону. — Понятно, что вам не нужны мои деньги, у вас, кажется, все хорошо в этой области. Вы никак не желаете моих связей, так как у вас более чем достаточно своих собственных, и, честно говоря, ваши, вероятно, даже более респектабельны, чем мои. Поэтому я и сузил вероятность: может, чтобы отомстить за что-то... или отчаянно желая получить мое одобрение?

— Отчаянно… Аааа! — Гермиона чуть не раздавила чашку в руке, когда ее охватил страшный гнев. Она отложила чашку в сторону и закрыла глаза, глубоко вдыхая через нос и выдыхая через рот. Люциус смотрел, очарованный ее реакцией, наслаждаясь «маленькой игрой», которую он так любил. Манипулирование людьми всегда считалось им настоящим искусством. Если бы существовала Макиавеллевская Школа Поведения, он бы, безусловно, был ее последователем. — Могу заверить вас, сэр, что ваше одобрение не сильно-то нужно мне и совсем уж не желательно.

— Люциус... — желание улыбнуться было почти непреодолимым, когда Гермиону почти трясло от возмущения. Она недоверчиво глянула на него.

— Что?

— Люциус, меня зовут Люциус, — пояснил он, испытывая огромное удовольствие от ее явного раздражения.

— Я прекрасно знаю, как вас зовут! — огрызнулась она, и щеки вспыхнули от гнева.

— Тогда, пожалуйста, используйте мое имя, — спокойно ответил он. — Для меня большая честь, когда собеседник называет меня по имени.

— Хорошо... — пробормотала Гермиона, досадуя, что ее эмоции так быстро вышли из-под контроля. — Ваш дядя, безусловно, не видел никого лучше бабушкиной сестры...

— Допускаю, но уверены ли вы, что у него и впрямь не было проблем с разумом и здравым смыслом? Был ли мой дорогой дядя Роман здравым? — спросил Люциус. — Ведь он все равно оказался в психиатрической клинике.

— Нет, вы просто невероятны! — Гермиона подняла руки и поняла, что они слегка дрожат от ярости, которую она чувствует. — Вы действительно собираетесь отрицать все мои доказательства?

— Я не говорил, что собираюсь что-то отрицать, я просто сказал, что мне нужно исследовать достоверность ваших доказательств, — он небрежно пожал плечами, еще больше раздражая темпераментную ведьму.

— Хорошо… — она прикрыла глаза и глубоко вздохнула, медленно считая до десяти. — Итак, вы исследовали историю вашего дяди. Что нашли?

— Я не уверен, что это ваше дело, но так как вы вернули семейную реликвию, полагаю, вы заслуживаете того, чтобы узнать, что же я обнаружил, — когда он разговаривал с кем-то за пределами своей семьи, он никак не мог контролировать свою склонность к высокомерию.

— Спасибо за вашу щедрость, — саркастически ответила Гермиона.

— Да пожалуйста, — отозвался Люциус. — Теперь получается, что мой камердинер… ох, камердинер — это личный слуга, который…

— Я ЗНАЮ, кто такой камердинер, Люциус, — твердо ответила Гермиона.

— Ах, да, тогда хорошо, знаете, почему-то никто не знает, кто это такой, во всяком случае, простой народ, — заметил Малфой с каким-то намеренным тщеславием. — Как я уже сказал, мой камердинер, Артур, в то время был молодым человеком. И работал в конюшне Малфой-мэнора. Он рассказал, что Роман был влюблен и планировал сбежать с молодой маглорожденной ведьмой, которая была от него в тягости.

— С Джулианой, — тихо прошептала Гермиона.

— Возможно, — отозвался он. — Очевидно, что мой дед был очень взволнован тем, что его сын не только лег в постель, но и был достаточно безответственным, чтобы запятнать родословную семьи, оплодотворив девушку.

— Но они же были влюблены, — ответила Гермиона. — Никакая чистота крови не имеет значения, когда ты влюблен.

— Влюблены? Любовь — это иллюзия, мимолетно уродующая воображения молодых людей. Роман казался влюбленным в эту девушку, околдованный первыми волнениями желаний и эйфорией от радостей секса.

— Это… грустно, — Гермиона была поражена. Люциус был так увлечен своей верой во время войны. Он продемонстрировал такую ​​решимость спасти свою семью, чтобы восстановить их жизнь после войны, даже если это и означало проглотить свою гордость и взять всю вину на себя. Как мог человек, который так страстно боролся за свои убеждения, совсем не верить в любовь? — Вы исчезли из общественной жизни, когда умерла ваша жена... конечно, слишком сильно горевать из-за ее смерти означало бы то, что вы очень любили Нарциссу?

Люциус размышлял о том, ответить ли ей. Это был настолько личный вопрос, которым раньше он никогда не задавался. Неужели сейчас он действительно хочет ей что-то объяснить?

— Я уважал свою жену. И восхищался ее преданностью мне и нашему сыну. Нарцисса умело управляла поместьями и нашими социальными обязательствами, я не нахожу у нее никакой вины, — все-таки снизошел до объяснений он. — Но я женился на ней по воле наших семей. Я предложил деньги и стабильность семье Блэков, а они — выгодные деловые связи мне. Это была совершенно взаимовыгодная договоренность.

— Простите, — выговорила Гермиона.

— Почему? За что мне прощать вас? Разве я не был счастлив? — спросил он ее, любопытствуя о той жалости, что прочел в ее глазах.

— Никто не должен жениться без любви, грустно знать, что вы были связаны с кем-то так долго, и у вас не было любви, — сказала она. — Жизнь без любви вовсе не жизнь.

— Любовь — это роскошь, недопустимая для богатых, — сказал он. — Брак — это всего лишь деловой договор, заключаемый для улучшения положения семей. И ничего больше.

— Я любила своего мужа, — с вызовом заявила Гермиона.

— И каков же статус вашего брака сейчас? — поинтересовался Люциус.

— Теперь мы в разводе, но это не значит, что я не любила Рона. Я все еще люблю его, просто по-другому, не так, как раньше.

— Боюсь, это была пустая трата времени и энергии. Вам нужно было бы искать себе супруга, который мог бы предложить вам нечто большее, чем Уизли... хотя чистота его волшебной крови уже стала для вас призом.

— Ну, вынуждена не согласиться с этим, — сказала она. — Так или иначе, наши семьи тоже как-то связаны, Люциус. Как ни крути, существовал ребенок, разделивший мою и вашу кровь.

— А какие у вас доказательства того, что она не пыталась подсунуть моему дяде ребенка, который вовсе и не был его? — иронично поинтересовался Малфой.

— Вы действительно собираетесь продолжать пытаться отрицать это? — недоверчиво спросила она.

"Да что с ним не так? Почему он так пытается дискредитировать отношения между Романом и Джулианой?"

Люциус переместился в кресле и полез в карман, чтобы отдать ей письма. С тихим шепотом заклинания маленькая коробочка увеличилась до своего первоначального размера.

— Я не отрицаю ничего, просто говорю, что, возможно, все не так романтично, как вы это увидели, — сказал он, вручая письма.

— А я говорю, что, возможно, это было гораздо более романтично, чем ВЫ это видите! — она открыла коробочку и взяла пачку, выбирая из нее последнее письмо, которое Джулиана получила от Романа. — Посмотрите на это! Я никогда не буду любить никого, кроме тебя, и навсегда сделаю тебя своей женой. Вы думаете, он написал бы такую ​​вещь женщине, которая шантажировала его браком? — Гермиона встала и начала размахивать письмом прямо у него перед лицом.

— Что поделать... Женщины манипулируют нежными чувствами мужчин и на протяжении целых веков…

— О, ради любви, Пит! — крикнула Гермиона, сверкая глазами.

— Кто такой Пит? — спросил Люциус, несколько смущенный таким эпитетом.

— Люциус, вы же неглупый человек, никогда за все годы, что знаю вас, никогда не думала, что вы глупец, злой, да, думала, но не глупый, — она изо всех сил пыталась сохранить спокойствие. — Вы серьезно пытаетесь отрицать это или просто канифолите мне мозги?

— Ах, как вы вежливы, — с удивлением произнес он.

— Ничего не поделать, все мои друзья мальчики! — огрызнулась она.

— Прекрасно, судя по всему, Роман действительно намеревался жениться на грязно... хм, на Джулиане, — вдруг неведомо почему на ее руке загорелось давно выцарапанное слово, надпись стала ярко-синей, прежде чем из нее вырвался тонкий луч света, разбившийся на два потока, который ударил обоих по центру груди. Магический удар был удивительно мощным, но коротким, он обжег их всего на одно мгновение, правда, заставив обоих задержать дыхание.

— Что, черт возьми, это было? — выругался Люциус, потирая грудь там, куда его ударило. Место удара больше не болело, но у него было странное чувство, что ему этот удар еще не понравится… что бы он вообще не означал.