Кроличья лапка (джен)

Долохов не мог иметь детей. А как хотелось прижать к груди малышку-кроху! Или сына. Но девочка все же лучше — ее можно баловать украшениями, наряжать в платья, радовать вкусностями и просто любить. С мальчишками сложнее — нужно придерживаться тонкой грани между строгостью и нежностью. А то вырастет рохлей, размазней и пидарасом.

У Антонина в этом вопросе все было строго: никакой голубой мысли, сугубо крепкая мужская дружба. Да, многие поглядывали на него и Барти как на двух голубков. Даже вон, Повелитель нет-нет, да косил глазами-бусинками, выискивая подвох в их отношениях.

Только вот все было проще и сложнее одновременно. Началось это за несколько дней, до того как Долохов решил принять метку. Он встретил хитрого тощего пацана-карманника, косящего под аристократа.

* * *

Весна 1968 год

После прогулок по самым скверным районам Питера и Москвы, Антон научился зачаровывать свою брюки и рубаху от чужих ловких пальчиков даже во сне. Англия, куда его послал отец выяснить сложную политическую ситуацию, ему казалась не страшнее Купчино или Чертаново. Чего он там не видел, казалось.

Немагический Лондон впечатлял затхлостью и какой-то опустошенностью. Побродив по разным темным улочкам в поисках приключений, и, к великому сожалению, не найдя их, Тони с грустью пошел к магам.

Косая аллея вполне оправдывала свое название. Как и Лютый переулок, где его сходу попытались обокрасть. Это был высокий парень, с растрепанными чернявыми волосами, такими же темными глазами и шальной улыбкой.

— Родной мой! — обрадовался Долохов, крепко хватая тонкие мальчишеские пальцы. — Ты-то мне и нужен!

Видимо от шока, но сопротивления не было в ответ на такие нелогичные действия, поэтому Тони, выискивая бар, тянул за собой находку. Вывеска с лаконичным «Bar», нашлась скоро, в подвале какого-то заброшенного здания.

Чудное местечко, покивал своим мыслям русский. Приглушенный желтый свет, от горящих огненных светильников добавлял атмосфере таинственности. Замусоленные столешницы — давности заведению.

— Пива, любого, — емко затребовал Антон, вываливая на стойку горстку золотых монет. — Плачу сразу, чтобы потом не думать о деньгах, — добавил он прежде, чем бармен успел хоть слово сказать, — найдешь нас.

Посетителей было немного: один старик, пара выпивавших мужиков и мрачная девка, явно ожидаюшая кого-то.

— И долго ты еще будешь таскать меня за собой? — с вызовом и легкой ехидцей в голосе, спросил парнишка-карманник. — Я тебе не кукла.

— Чего же не сбежал? — едко в ответ, спросил Тони. — Не смог, да?

Мальчишка засмеялся. Хорош, зараза, думал Антон, жаль, что полом не вышел. Девушек-воровок он любил. Той самой тайной любовью к острым лезвиям по утрам, когда надо бы побриться, но сон еще не сошел и она режет, окрашивая алыми брызгами все, до чего доберется.

— Вот и я не смог отпустить, — пояснил Тони, доставая палочку, — заклятье такое. А чтоб снять, надо малый ритуал провести.

— Какой ритуал? — настороженно.

— Вот русский сразу бы понял, — хмыкнул Долохов, окружая их куполом тишины, — бухать будем. Знакомиться и дальше по списку.

Парень недоверчиво качал головой, решая: бежать сломя голову от чокнутого приезжего или же хвататься руками и ногами, не отпускать, пока два качающихся тела не упадут, сломленные алкоголем. Размокнуть рук они так и не смогли.

Одна из официанток как раз принесла несколько крепких стаканов с пенящимся пивом. И легкую закусь.

— Звать тебя как, воришка? — деловито распределяя выпивку между ними, спросил Долохов. — Меня Антон. Пожал бы руку, да мы уже, — с усмешкой.

— Барти, — кивнул Крауч, с опаской косясь на пиво. — Русский, да? Давно прибыл?

Так они и познакомились. Мальчишка, еще не окончивший Хогвартс и немногим старше его мужчина, приехавший всласть развлечься за счет чужой войны. На поклон к Волдеморту они шли вдвоем, где Долохов влюбился.

— Эй, — толкнул он Барти, — знаешь эту, — он махнул в сторону единственной стоящей тут женщины, — с буйными локонами.

— Нравится?

Барти уже успел выучить предпочтения Долохова. Чем сучней баба, тем ярче семейная жизнь — так он сказал вчера (или позавчера?). И добавил: главное, чтоб в ответ проклясть могла и в дуэли удар держала. В чем суть такой жизни — Барти не понял, но у всех свои заскоки.

Пусть они были знакомы, в сущности, всего неполные два (три?!) дня — не считать другом такого открытого человека, как Антонин, Барти не мог. Его душа подкупала, как и знания, неповторимый способ мысли и взгляд на жизнь.

Прибыли на «смотрины», как обозвал их Антон, последними. Собралось не меньше десятка человек, все совершеннолетние, собранные и внимающие каждое слово Хозяина поместья. Волдеморт говорил красиво, играя словами с тонкостью умелого фокусника. Предлагал отстаивать права чистокровных, бороться за власть решительно, не щадя голов. Обещал победить.

Он знакомился с каждым лично, помня всех, кто пришел.

— Антонин Долохов, — холодно протянул Волдеморт, коверкая его имя на английский манер, — эмигрант?

— Нет, — выйдя вперед, громко ответил Тони, обращая на себя внимания всех, — отец сказал, что встречался с вами и отправил в помощь. За традиции, так сказать.

— Ах, да, — вспомнив что-то, уголками губ улыбнулся лорд, — Дмитрий, помню-помню… Значит ты и есть тот самый «лучший и удачливый из сыновей»?

— Значит, я и есть, — согласился с ним Тони. Такую характеристику от отца можно услышать о каждом из детей Долоховых. Слабых среди них не было.

— Дуэль, — приказал лорд, — Белла, прошу.

Антонин ликовал про себя. Он не знал ее рода, не знал, кто обучал магическому мастерству, не знал ничего. Но видел многое: грацию хищницы, оскал безумного предвкушения, коготки, вцепившиеся в изогнутую палочку.

О! Он бы хотел чувствовать, как остро она могла бы резать ими его спину. Эти черные кудри, раскиданные по белой простыне. Возбуждающая картина их будущего, он уверен.

— Наслышана о русском мастерстве дуэлинга, — вместо приветствия начала Беллатриса, еще Блэк, — надеюсь, не буду разочарована.

— А уж я как надеюсь, — подмигнув, поделился Тони.

И они начали.

* * *

— Тони? — тихо позвала его Белла, отвлекая от воспоминаний об их знакомстве. — Ты тут?

— Да, Белка, иди ко мне, — так же прошептал Долохов, раскрывая объятья. — Что случилось, дорогая?

Беллатриса молча упала ему в руки, утыкаясь носом в шею и спокойно задышала. Ей с каждым днем становилось легче: магия лорда уже не манила к себе, мысли в голове приходили в порядок, плакать по ночам в подушку от бессилия не хотелось.

Какой же она себя тряпкой чувствовала! Эти скачки настроения: убить — любить — ненавидеть — проклясть — подчиняться — отдаться — забрать… И все к разным людям. Ее просто разрывало изнутри, так больно было жить. Но она старалась собрать себя по кусочкам, маленькими шажками возвращаясь к себе прежней. К той фурии, в которую невозможно было не влюбиться. Сколько мужчин пало к ее ногам.

Скольких она сама уронила на колени, пред собой.

— Белка? Расскажи, легче станет, — предложил Тони, нежно поглаживая ее по спине.

— Руди, — помимо воли всхлипнула Белла, — о черт, опять. Подожди, я успокоюсь.

Лестрейндж начала дыхательную гимнастику, что для нее откопал Барти. Тот пользовался ею сам и, когда застал рыдающую женщину в чулане под одной из лестниц, молча протянул свои заметки. Она здорово помогала.

— Он хочет ребенка, — успокоившись, поделилась Белла, — а я не могу. Просто… не сейчас.

— Сколько осталось контракту?

— Год, — с отчаяньем сказала она, — и так как никто не принял главенство над Блеками, нет и шанса продлить контракт, чтобы отложить еще на несколько лет.

* * *

Лето 1968

Долохов понимал, что поймал удачу за хвост. Он поклялся себе: будет держаться до самого конца, не отпустит ни на миг этого шанса. У Барти, с которым они стали крепкими друзьями, оказался редкий для англичан семейный дар «плодородия», а Белла согласилась на его ухаживания.

Что это как не чудовищное везение? Он уже видит, как отпраздновав победу, связывает себя узами брака с женщиной-мечтой и мальчиком-вором. А после — держит на руках малышку (или малышей), поет колыбельные и счастливо живет. Пусть в Англии, еще не ставшей родиной стране.

Пусть.

Зато у него будет все то, что он сам испытал в теплом кругу семьи Долоховых. Антон был третьим сыном и его воспитывали как бойца. Он всегда знал, что не встанет во главе клана, не будет советником. Его работа — острие, копье рассекающее врагов. И он волен сам выбирать, кому служить.

Волдеморт и его взгляды понравились Антону. Жестче, чем в России, опаснее ведение боя на поле врагов. То, что ему по душе: огонь по площадям, его магия подходит для этого. И обучение молодняка, хотя многие из них были старше учителя.

— Тони? — счастливо воскликнула Белла, заглядывая в дуэльный зал.

Она была прекрасна: одетая как мужчина, в брюках, рубашке и накинутой на плечи мантией. Белле нравится стиль, который подобрал для нее Антон. Он подчеркивал острые черты хищницы, ставил ее на один уровень с другими рыцарями лорда.

— Дуэль? — встрепенулся Тони, выныривая из мыслей о будущем. — А после — обед. С Барти, он как раз должен вернуться со своей школы.

— Хочу танцевать, — согласилась Белла.

И они танцевали. Всполохи заклинаний мелькали искорками. Белла начала с бешеного темпа, диктуя ритм. Ее острые каблучки звонко стучали по каменному полу, музыкой.

Удар. Щит. Уклонение. И так по кругу.

Тони втягивался, понимая, что опасно: видел по глазам — она ждет. Ждет пока он забудется, поддастся азарту. И тогда Белла разорвет круг, укусит. Оставит рану на груди. В самом сердце.

Удар. Щит. Уклонение. Тяжелый кнут в ее руках рассекает воздух.

— Детка, — кричал Тони, — он используется в постели, а не в бою.

Белла рычит, скалится, но не роняет ни слова. Она увлекает его в танец, вальсирует. Изгибается под его заклинаниями, соблазняет. Пропускает одно, второе режущее, оголяется.

— Детка, — заводится Тони, — если кто-то зайдет мне придется его убить.

Белла смеется. Громом звучит, штормом. Дикой необузданной стихией. Она не дожидается, слишком темпераментная, разрывает круг. Нападает и промахивается. Поддается, подпускает близко-близко. Можно схватить рукой и прижать к себе.

— Вот ты и убит, — медом льются ее слова. Дышит тяжело.

Нож втыкается ровно под сердце, колит кожу. Не режет, конечно, нет, но хочет: Тони видит по глазам. Именно поэтому он целует. Кусает губы, ломает ее сопротивление.

Валит на пол. И останавливается.

— С каждым разом ты все лучше, — смотрит, прям в глаза, наслаждается. — Сегодня ты победила.

— Я всегда побеждаю, Тони, — выгибаясь под ним, дразня, тянет Белла, — но сегодня малыш Барти нас заждался. Ты с ним еще не говорил?

— Нет, ждал тебя.

— О чем же? — резко врывается в их диалог Крауч. — Вы красиво танцевали, — тянет он с опаской.

Долохов встает резко, восстанавливает рубашку на Белле и тянет руку, помогая подняться. Она не отказывается. Она с первой встречи ни разу не сказала ему «нет», всегда только «всем свое время».

— Может за едой? — предлагает Долохов, без особой надежды.

— Нет, сейчас, — хмурится Барти, — ты давно уже хочешь чего-то Тони. Что?

Антон с Беллой переглядываются. Это слабая часть их плана: они знают, что Барти, скорее всего, не согласится. Но надежда, такая фальшивая вещь, ею сложно не увлечься.

— Я хочу, чтобы Белла была моей женой, — наскоро огородив их куполом тишины, начал Тони, — но, ты же знаешь, я не могу иметь детей.

— О нет, — понимая все, изумился Барти, — нет-нет-нет. Зачем я только…

Они тогда выпили достаточно, чтобы делиться тайнами семей. Так Долохов и узнал, что любой Крауч, если станет частью триады, сможет совместить в себе гены обоих отцов. Не нужно было ничего, кроме искреннего желания и малого ритуала обмена крови. Это был шанс Тони на отцовство собственного ребенка.

Он мог принять в своем сердце сколько угодно приемных детей, но, увы, дары Долоховых не передать обучением.

— Барти, — начала Белла, но ее прервали тут же.

— Молчи, — тут же среагировал Барти, не давая и слова сказать. Потому что если попросит она — он согласится. — Я не могу. Просто — нет.

И тут же развернулся, уходя.

Удача, пойманная за хвост, попыталась вырваться из рук Долохова. Но он держал ее крепко, понимая, что надо просто выиграть эту войну. И тогда Барти не будет столь зависим от решения отца.

* * *

Долохов прижал Беллу.

— А Басти?

— А что Басти? — равнодушно повторила Белла. — После Азкабана мне помог лорд. Я могу иметь детей, а он — брату. Шанс на продление рода Лестрейндж во мне, — горько, без слез, от того больнее прозвучали ее слова. — И Барти согласился, — невпопад закончила она.

— Он сказал, что будет ждать.

— Только если я не рожу наследника за этот год, я навсегда останусь Лестрейндж.

Долохов крепче обнял ее. Из-за Андромеды, ее сестры, что сбежала из-под венца с каким-то маглокровкой, Белла вынуждена быть женой Родольфуса. Временной, но женой.

Блеки смогли выторговать для своей дочери такой контракт: сроком на двадцать пять лет она становится женой рода Лестрейндж для вынашивания и рождения наследника. Они брали время с запасом, чтобы и война закончилась, и было время на воспитания ребенка. А после — она вольна делать все, что пожелает душа и быть чьей угодно женой.

Долохов был готов ждать.