Пегая кобыла (джен)

Тинта закончилась. Арамона потряс пузатую бутылку, и она, выскользнув из его рук, покатилась по полу. Капитан проводил её мутным взглядом. Сегодня день неудач! Днём его оплевали скверные мальчишки, вечером — этот преподобный аспид, а завтра-послезавтра грядёт выволочка от кардинала. Не смог справиться с шестью щенками! Опозорил звание капитана Лаик!

Арамона тяжело уронил голову на руки и даже всхлипнул от жалости к себе.

А ведь так хорошо всё начиналось! Этот кошкин Окделл попался с поличным. Арамоне был нужен козёл отпущения, и кардинал бы остался доволен, если бы Эгмонтова сынка выгнали из Лаик. Да, слуги знают своё дело! Джок… или другой Джок, кто их разберёт, они все на одно лицо… подбросил паршивцу нужные улики. Да! Хорошие слуги всегда знают, кто не угоден их хозяину. Сопляка бы заперли в Старой галерее на всю ночь, и даже если бы он околел там, никто бы и не пикнул. У паршивца не было друзей, это все знали. Кто же думал, что пятеро стервецов кинутся его защищать? Кошки бы драли всех этих Катершванцев, Савиньяков, Салин и Кальявэр-ров! От них только и жди неприятностей. Джок сделал всё правильно, подставил, кого нужно. Арамона готов был поклясться, что «мышь» ненавидит и боится Окделла не меньше, чем он сам. А в итоге всё пошло кошке Леворукого под хвост!

Арамона схватился за кружку, но она была вопиюще пуста. Он с проклятием отшвырнул её в сторону. Ему нужно ещё выпить! Слуг звать уже поздно, но ничего. Это ничего. У капитана Лаик есть ключи от всех погребов. Даже хорошо пойти самому: он сам выберет лучшие бутылки.

Надо сказать, что Арамона надирался до скотского состояния по причине весьма тонкого душевного свойства: он ощущал себя твёрдо стоящим на ногах лишь тогда, когда не стоял на них вовсе. Только напившись как свинья, он чувствовал себя богом.

Его путь до погреба походил на путешествие могучего трёхпалубного фрегата сквозь бурю. Держась за стены и передвигаясь едва ли не ползком, отважный капитан добрался-таки до заветного подвала, где хранились пиво, эль и тинта. Тут перед ним встал головоломный вопрос: как унести бутылки, если руки периодически были нужны ему для ходьбы? Но его острый ум быстро нашёл блестящее решение: за пазухой! Любовно пригрев пару бутылок на животе и потуже затянув пояс и рубашку, капитан тихонечко, не торопясь, полез наверх.

В коридоре гулял сквозняк, и Арамона вдруг остро почувствовал зов природы. Он накачивался тинтой уже больше двух часов, и грешная натура требовала своей обычной жертвы. Входная дверь, ведущая во двор, была почему-то распахнута настежь, и капитан решил, не мудрствуя лукаво, справить нужду прямо у крыльца.

Добравшись до выхода, Арамона с трудом ухватился за дверной косяк и решил немножечко погодить. В ушах у него шумело, голова кружилась; стоило дать себе небольшой отдых, прежде чем высовывать нос на улицу.

Эта минута промедления определила его дальнейшую судьбу. С трудом переводя дух, капитан случайно выглянул во двор и обомлел.

Во дворе, залитом лунным светом и полном тумана, разыгрывалась странная пантомима. Преподобный аспид, Сильвестров доносчик и помощник капитана Лаик в одном лице не то стягивал с лошади, не то, напротив, старался взобраться на лошадь позади какого-то унара.

«Проклятый Суза-Муза!» — тут же сообразил Арамона, пронзённый внезапной догадкой. А кто ещё мог так свободно разгуливать по Лаик глубокой ночью?

От азарта у капитана почти вышибло весь хмель из головы. Так вот оно что! Так это Сильвестрова гадюка стояла за неприятностями, которые градом сыпались на Арамону в последние месяцы! Это он науськивал унаров на их капитана! У, аспид в обличии агнца! Он выведет этого подлеца на чистую воду. Он раскроет заговор интригана, которого пригрел у себя на груди!

Цепляясь за косяк, Арамона согнулся в три погибели, прячась за дверью и с жадным любопытством следя за действом, разворачивающимся во дворе. Аспид явно хотел что-то поручить треклятому Сузе-Музе. Они подстраивали новую пакость! Погодите же, голубчики! Арамона даже едва слышно хихикнул в радостном предвкушении. В это мгновение лошадь, которую отец Герман тянул на себя, повернула к капитану грязно-белую в серых проплешинах морду и злорадно оскалила острые белые зубы.

— А кобыла-то пегая! — озвучил Арамона очевидное.

Подлый дверной косяк выбрал именно эту минуту, чтобы вывернуться из его рук. Свин с размаху грохнулся на низкое крыльцо, тщетно пытаясь удержать за пазухой скользкие бутылки с тинтой. Их толстые глиняные бока с глухим стуком ударились о камень, и одна из бутылок едва не покатилась по двору. К счастью, Арамона в последнюю минуту успел поймать её за горлышко.

— Капитан Арамона! — не то крикнул, не то шепнул отец Герман.

Арамона счёл за благо прикинуться каменной плитой, которыми был вымощен двор. Он не понял, что прозвучало в словах священника: возмущение его поведением или мольба о помощи. Простёршись ниц на крыльце, он решил не подавать никаких признаков жизни. Пусть аспид думает, что обознался. В таком-то тумане это немудрено!

Время шло, отец Герман не повторял свой призыв. Наконец Арамона осторожно приподнял голову: аспид уже сидел на пегой кобыле позади Сузы-Музы и не обращал на Свина никакого внимания. Хвала Леворукому! Он решил, что ему почудилось. Арамона быстро засунул выпавшую бутылку за пазуху и с проворством, приятно удивившим его самого, отполз на карачках назад за входную дверь.

Ну, теперь он знает главное. Завтра же с утра он выяснит, какой из унаров не ночевал в своей постели. Арамона плотоядно усмехнулся. Он поведёт свою интригу против их интриги, и ещё не известно, кто кого!

А вдруг… Внезапная мысль ударила ему в голову, и он даже остановился на полдороге. А вдруг Суза-Муза тут вовсе не при чём? Аспид ведь совсем недавно вернулся от кардинала. А вдруг он действует по тайному приказу Сильвестра? А вдруг он увёз какого-то унара по секретному распоряжению его высокопреосвященства? А?

Арамона опёрся о стену и тяжело обмозговал эту мысль. Помощнику капитана Лаик не заказано разгуливать по ночам и увозить воспитанников к кардиналу. Особенно если это, скажем, Ричард Окделл. Если тут дело в политике, то нужно проявить осмотрительность.

«Не будем рубить сгоряча», — решил Свин. Не его дело лезть в планы Сильвестра. Он, капитан Арамона, знает своё место. Он скромен. Он верен своему благодетелю. Он умеет молчать. Пусть его высокопреосвященство оценит его качества по достоинству. Да, разумеется, он видел, как отец Герман с одним из унаров уехали ночью на лошади. Без ведома капитана Арамоны в Лаик и муха не пролетит! Но ведь ему прекрасно известно, чьё доверенное лицо отец Герман. Поэтому ему, конечно же, и в голову не пришло как-то этому воспрепятствовать. Он просто сказал себе: «Они уехали по важному делу». Вот и всё.

Решив эту сложную задачу, Свин оторвался от стены и поплёлся в свой кабинет. Он был доволен собой. Его пьяный разум почти дремал, и всё-таки его слабо цепляла какая-то неуловимая мысль. Она ныла и дёргала, как дёргает порою больной зуб, и зудела — зудела, как настырный комар над ухом, суля какие-то неприятности в будущем. Но Арамона сердито рыкнул на неё.

Он подумает об этом позже. Когда проспится. Если вспомнит.