Каждый сто тридцать седьмой день (джен)

Двое одетых в одинаковые оранжевые комбинезоны заключённых тюрьмы для особо опасных преступников сидели в камере и играли в шахматы.

— Слушай, друг, — сказал тот, кто играл чёрными фигурами, — зачем ты продолжаешь всем рассказывать, что ты невиновен? Мы оба знаем, да и все остальные знают, что это не так.

— За это платят, я и рассказываю. И, может быть, кто-нибудь мне поверит. Губернатор тоже не железный, знаешь ли. Возьмёт и помилует. В последний момент, — вздохнув, ответил второй и сделал неожиданный для первого ход ладьёй. — И тебе-то какое дело?

— Ты слышал легенду о Последнем Судье? — вместо ответа задал свой вопрос первый, защищаясь от ладьи конём.

— О ком?

— О Последнем Судье. Он приходит только к тем смертникам, которые до самого дня казни утверждают, что невиновны.

— Откуда приходит?

— Никто не знает. В ночь перед казнью в камере возникает вихрь, из него выходит некто в чёрном балахоне — Последний Судья — и говорит, что он всё проверил и вынес вердикт. Если человек и вправду не сделал ничего плохого, Последний Судья его спасёт, а вот если он виновен в том, за что его осудили… — словно занятый изучением ситуации на шахматной доске говоривший сделал драматическую паузу.

— То что?

— Утром охранники найдут в камере что-то очень отдалённо похожее на человеческий труп. Кожаный мешок с костями и внутренностями. Охранники всем скажут, что смертник не выдержал страха перед казнью и совершил самоубийство. Последний Судья приходит ко всем, кто не раскаялся. Так что учти.

— Бред какой-то. И дурацкая страшилка, — ладья, слон и две пешки белых поставили чёрным мат.

— Может, и дурацкая. А, может, и нет.

* * *

Регенерация прошла неудачно. И следующая. И следующая. И следующая. Возникший дефект не удавалось не только устранить, но и хоть немного смягчить. Что-то, кажется, окончательно сломалось в его мозгу, и Доктор впервые в жизни не представлял, как это починить.

Всё началось с далеков — с кого же ещё? Один из них попал Доктору в голову. Луч прошёл по касательной, но пережить это ранение Доктору не удалось.

На третий день после регенерации, когда буря в его организме стихла и он полностью себя осознал, ему приснился сон: он вскрыл корпус далека, извлёк из него это маленькое осьминогообразное тельце и сдавил его руками так, что сквозь пальцы потекла слизь. Если бы далек мог, он бы, наверное, кричал, но сейчас он издавал лишь тихий писк и, дёргая щупальцами, отчаянно пытался выскользнуть. Доктор вцепился в него крепче и, почувствовав невероятно сильную злобу, просто… разорвал его пополам. На пол, пузырясь, потекла полупрозрачная голубая кровь. Доктор с отвращением отбросил части далека и увидел, что одно из далекских щупальцев продолжало подрагивать. Тогда он наступил на него обеими ногами и размазал в кашу, ощутив укол разочарования от того, что далек умер так быстро, а ведь он должен был мучиться. Доктор выдохнул, а потом аккуратно, пытаясь не испачкать пальто, двумя пальцами вытащил из кармана носовой платок и вытер им руки…

Оба его сердца бешено колотились, на лбу выступила испарина. Сон был таким ярким, таким настоящим, таким сочным и таким… приятным, что Доктор несколько секунд отказывался верить, что этого никогда не происходило в реальности.

Удовольствие, которое он испытал от приснившейся ему расправы над живым существом, было настолько насыщенным, что он думал об этом сне несколько дней, постоянно к нему возвращаясь и мысленно смакуя его подробности.

Через две недели после регенерации Доктор начал задумываться о том, чтобы найти настоящего далека и попробовать, всего лишь попробовать воплотить увиденное в жизнь. Конечно, этот далек должен был быть убийцей, злодеем и всё такое, и Доктор мог бы, не совершая сделок с совестью, не только вынести ему приговор, но и лично привести его в исполнение. Это уже было похоже на бред, но Доктор успокаивал себя тем, что в пока ещё новом теле его нервы немного расшалились, и эти странные мысли скоро покинут его тревожный разум.

Ещё через две недели Доктор вдруг подумал, что далеки без своих корпусов — слишком лёгкая добыча, и вот если бы можно было разорвать (ну, или разрезать) на части кого-нибудь более крупного… Он тут же представил себе самых разных существ, творивших зло и несомненно заслуживающих лишения жизни, и ужаснулся, что ключевым моментом в этой фантазии было вовсе не возмездие, а удовольствие, которое он мог бы получить от процесса их умерщвления.

Через три месяца планирование кровавых расправ заняло все мысли Доктора как во сне, так и наяву. Не желая им поддаваться, он улетел на ТАРДИС в глубокий-глубокий космос и почти не выходил из библиотеки, пытаясь найти ответ на вопрос, как ему теперь жить дальше.

Ничего нужного ни в библиотеке, ни в информационных базах ТАРДИС не нашлось. Рассудок Доктора был затуманен, и с каждым днём ему становилось всё хуже и хуже.

Оставался только один путь.

Доктор прошёл к комнате управления, разделся, чтобы не портить одежду, и выпил содержимое пузырька, принесённого им из дальней кладовой. Желудок скрутило сильнейшим спазмом, дыхание перехватило, он рухнул на пол и, на несколько мгновений всё-таки успев почувствовать себя нормальным, психически здоровым и свободным от тех страшных мыслей, умер.

Сто тридцать шесть дней. Ему было хорошо и спокойно сто тридцать шесть дней. А в сто тридцать седьмой день он, стоя на обычной парижской улице, внезапно испытал настолько мощное желание вцепиться голыми руками в глотку местному бездомному и разорвать её, что побежал к ТАРДИС со всех ног, чувствуя, что в любой момент самоконтроль может ему отказать. Ещё день он пытался бороться со своим состоянием, но ничего не изменилось — желание убивать и убивать медленно в нём только усиливалось, заполняя всё его сознание.

Умирание было трудным и болезненным — в этот раз яд почему-то действовал особенно долго. Регенерация тоже получилась мучительной и не заканчивалась на протяжении трёх дней: Доктора лихорадило, по телу постоянно пробегали изводившие его судороги, а мысли путались.

Однако покой всё-таки наступил.

Но в сто тридцать седьмой день ему снова стало невыносимо плохо от своих кровавых фантазий, и он снова принял яд, чтобы повторить всё это ещё раз через те же сто тридцать семь дней. Регенерация давалась ему всё сложнее — по-видимому, её нельзя было осуществлять так часто.

ТАРДИС пролетала мимо колоссальной ярко-оранжевой звезды. Доктор сидел возле открытой двери и размышлял. Сегодня был сто двадцать девятый день после очередной регенерации, и ему отчаянно не хотелось повторять этот цикл с возникновением мании, самоубийством и последующим тяжёлым возрождением.

Можно было умереть окончательно, просто спрыгнув в эту звезду, название которой Доктор решил не узнавать.

«Почему это случилось именно со мной? — с тоской думал он. — Я спас столько жизней, я стольким помог, я всегда пытался поступать правильно и нести добро… Вселенная мне должна! А я. Не. Хочу. Умирать!»

Вселенная молчала, потому что, наверное, ей было всё равно.

Доктор ещё полчаса смотрел на безымянную звезду, а потом решительно встал, закрыл дверь и подошёл к консоли управления.

Звёзд во Вселенной было неисчислимо много, и к ним всегда можно было вернуться.

Если страсть не удалось победить, возможно, всё же стоило ей поддаться. Разве что нужно было сделать это правильно, чтобы не пострадало ни одно невиновное существо.

В магазинчике захолустного американского городка Доктор купил набор охотничьих ножей, которыми можно было убить и освежевать любого гуманоида. Внутри ТАРДИС он создал комнату без окон и дверей, в которую можно было попасть только с помощью телепорта из главного зала, а в гардеробной подобрал себе чёрный балахон с капюшоном, подумав, что, увидев его в таком наряде, жертва будет дезориентирована. После этого он занялся изучением информации о самых страшных убийцах, чтобы в сто тридцать седьмой день быть полностью готовым к воплощению своих фантазий.

Его первой жертвой стал нацистский учёный, который ставил медицинские опыты на детях. Доктор слетал в его прошлое, убедился, что тот виновен по всем пунктам, и в невидимом режиме приземлился на ТАРДИС прямо у него в камере.

Нацист был крепким мужчиной лет сорока пяти, но внезапное появление фигуры в чёрном балахоне его до ступора напугало. Доктор без лишних разговоров воткнул ему длинный нож с зазубренным лезвием прямо в печень, телепортировал в созданную им комнату и устроил нацисту маленький персональный ад, где он продержался всего полчаса.

Истерзанный труп нациста Доктор вернул в камеру.

Следующим утром Доктор проснулся свежим и отдохнувшим. Его разум был совершенно свободен от ужасных фантазий, и теперь он мог думать о множестве разных вещей и планировать множество разных дел, хотя и подозревал, что через сто тридцать шесть дней ему снова понадобится оборудованная им комната.

Он не ошибся.

Поиск информации — расследование — убийство — свобода. Иногда (очень редко!) ему попадались действительно невиновные существа, и он, когда это не нарушало ткань Времени, им помогал.

* * *

Никто ему не поверил и никто не засомневался. Все суды оставили смертный приговор в силе, и губернатор его не помиловал. Он так часто рассказывал журналистам о своей невиновности и о том, как его подставили, что уже и сам начинал думать — те сорок семь девочек изнасиловал и убил и вправду кто-то другой.

Смертельная инъекция была назначена на завтрашний полдень, но он продолжал надеяться, что губернатор — верующий, добрый человек и убеждённый противник смертной казни — передумает.

Мощный воздушный поток, непонятно откуда взявшийся в этой одиночной камере, чуть не сбил его с ног.

В углу возник кто-то в чёрном, смертник сразу же вспомнил легенду о Последнем Судье и решил, что сейчас тот будет вести с ним беседу, в которой он ещё поборется за свою жизнь.

Однако Последний Судья подошёл к нему и, ни слова не говоря, вонзил широкий нож с кошмарно изогнутыми зубцами в его живот и провернул, расширяя рану. В этот момент тюремная камера исчезла, и смертник вместе с Судьёй оказались в маленькой комнате со слегка светящимися серебристыми стенами и потолком.

Последним, что он увидел, на несколько секунд придя в себя в мареве невыносимой боли, была белоснежная и очень радостная улыбка Судьи.