Белый, красный, черный (гет)

Dreams fight with machines

Inside my head like adversaries

Come wrestle me free

Clean from the war

В моей голове мечты сражаются с машинами

Вечными врагами.

Приди, освободи меня,

Вытащи меня из этой безжалостной войны…

День +365

— Маринетт! Подожди!

Не замедляясь, я на ходу неуклюже натягиваю анорак. Торопливые шаги Альи у меня за спиной опасно приближаются. Сжав зубы, я наспех стираю слезу, против воли текущую по щеке.

— Маринетт!

Тяжело дышащая Алья появляется рядом со мной.

— Слушай, уверена, Ким не хотел ничего плохого, садясь на место Адриана.

— Плевать. Он просто дурак. В любом случае, я злюсь не на него.

…А на себя. На себя, не способную выполнить единственную поставленную перед собой цель: вернуться в школу, казаться нормальной. С нормальными заботами и моментами нормального счастья.

— Глупо было приходить сегодня.

Я сделала бы что угодно, чтобы никогда больше не чувствовать на себе снисходительного взгляда окружающих, но перспектива прожить этот юбилейный день — целый год, всего лишь год — уже несколько недель воскрешает мои кошмары. Подумать только — я не в силах даже видеть, что его парта занята кем-то другим…

Моя сумочка раскачивается возле бедра. Я рефлекторно подношу руку к шее. Прикосновение к кольцу под футболкой вызывает у меня дрожь, и я невольно останавливаюсь, сотрясаемая нервным рыданием. Или рвотным позывом, я уже не знаю наверняка.

— Маринетт. Всё будет хорошо. Всё это в прошлом.

Подруга покровительственно обнимает меня за плечи. Я, наконец, поднимаю глаза, и она улыбается мне — с болью, с сожалением, примирительно. Как мои родители, как наши друзья, она не может понять. Моя тайна по-прежнему остается тайной, и она не знает, что на самом деле терзает меня.

Всё — моя вина. И Ким абсолютно прав: что бы я ни сделала, это ничего не изменит. Я не могу вернуться назад — в ту пору, когда всё казалось таким простым, и когда я даже не подозревала, насколько счастлива.

Мне не хватает тебя. Сегодня больше, чем в любой другой день, как же мне тебя не хватает!

Я делаю глубокий дрожащий вдох, поднимаю подбородок и бормочу с вымученной улыбкой:

— Я правда устала. Я вернусь домой…

Алья исступленно кивает, поджав губы.

— Хорошо, хорошо. Но ты придешь на празднование после обеда? Я зайду за тобой в час, и мы пойдем вместе.

Желудок скручивает. День памяти. Я забыла. От одной только мысли о возвращении туда я снова чувствую, как подкашиваются ноги.

— Я… Не знаю, смогу ли я, Алья.

— Маринетт, прошел год. Год! Пора уже двигаться дальше.

«Всегда есть решение,

но не обязательно оно будет таким, которое нам хотелось бы услышать».

Сумочка возле бедра будто прожигает меня. Я сжимаю кулаки. Не зная, что ответить, я снова направляюсь к выходу из лицея. Воздух. Мне нужен воздух. Алья, к моему величайшему смятению, следует за мной.

— Все на это способны. И ты тоже, Маринетт, я уверена.

Но именно это и является больным местом: я не хочу двигаться дальше.

Не хочу без тебя.

— Эта церемония обращена к каждому из нас. Это возможность начать заново…

Не сейчас! Слишком рано!

— Оставь меня в покое со своими речами, Алья! Не все обладают твоей способностью двигаться вперед, проклятье!

Я в ужасе застываю. Я сказала то, что вовсе не думала. Потеряв терпение, Алья взрывается:

— Думаешь, будто мне легко? Я тоже там была, напоминаю тебе! Согласна, из нас двоих ты пострадала сильнее. Но мы выбрались, и этим надо гордиться. Если бы Ледибаг и Черный Кот были там, они…

— Именно, Алья, они мертвы!

Мой голос разносится по внутреннему двору — пронзительный и ломкий. Я хотела бы промолчать, пройти мимо, как обычно, пережевывать в тишине где-нибудь в другом месте. Но вдруг это кажется мне невозможным. И взгляд Альи, одновременно потрясенный и разъяренный, только разжигает то, что тлеет в душе.

— Мертвы! А если бы они были еще живы, у них не было бы никаких причин гордиться, поверь мне! Ты едва не погибла там, ты и все остальные, и всё из-за них!

Онемев, Алья неосознанно массирует правое плечо. В ее рыжих волосах мелькает едва различимая седая прядь, которая выдает наличие шрамов. Чувство вины сжимает мне горло, и я хрипло продолжаю:

— Открой глаза! Все рассчитывали на них, и они не справились! У них были месяцы, чтобы прижать Бражника и избежать той катастрофы. Но всё, что они смогли — это усугубить ситуацию!

Алья бледнеет, стиснув кулаки.

— Что ты знаешь об этом?

— Я тоже там была, представь себе! Я видела, как они колебались. Как они позволили решать эмоциям, когда вы все были в смертельной опасности! В Ледибаг нет ничего героического, ничего!

Не в честь Ледибаг должен быть сегодня праздник. Не она отдала всё, чтобы спасти Париж.

Это ты. Ты, чьим выбором стало уйти вместо меня. И никто этого никогда не узнает.

— Я не смогу прийти. Извини, Алья.

Я спускаюсь по лестничному пролету, ведущему к выходу. Алья еще раз окликает меня, но, наконец, отказывается от преследования. Снаружи снова пошел снег, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не застыть в ужасе на крыльце лицея. Слегка дрожащими руками я застегиваю анорак и натягиваю меховой капюшон на глаза, глубоко вдыхаю, прежде чем встретиться лицом к лицу с бесшумным белым ливнем.

«Берегись, Ледибаг. Не вздумай забывать».

Я больше не Ледибаг.

Я больше не Маринетт, идеальная девочка, беззаботная и не отягощенная прошлым. Самое абсурдное во всем этом? То, что я невольно по-прежнему пытаюсь в это верить.

Your heart fits like a key

Into the lock on the wall

I turn it over, I turn it over

But I can't escape

Твое сердце — будто ключ,

Открывающий дверь этой тюрьмы.

Я поворачиваю его, снова и снова,

Но не могу сбежать.

День -1

— Скажи-ка, девочка моя, тебе нечего мне рассказать, а? Эта «супер важная и сверхсекретная вещь», из-за которой я должна прикрывать тебя до вечера, случайно не связана с Адрианом?

— Э-что-кто-как это?

Йо-йо выскальзывает у меня из рук и со звонким свистом прыгает по паркету. Мой голос, немного более пронзительный, чем обычно, разносится по комнате, в которой Вайзз попросил меня подождать.

— Вовсе нет! П-почему ты меня такое спрашиваешь, Алья?

— Ну… его гувернантка Натали недавно позвонила мне, поскольку представитель класса — ты, девочка моя — не отвечала. Она попросила меня передать информацию: Адриан исчез сегодня утром. Он сбежал. Ты говорила, что у него не очень ладятся дела с отцом, и это объясняет, что он захотел сменить обстановку, как в прошлый раз перед Рождеством. Но я связалась со всем классом, никто не знает, где он — даже Нино. Натали крайне обеспокоена, телефон Адриана недоступен, и это непохоже на него.

Я поспешно подбираю йо-йо и машинально прикрепляю его к бедру.

— Э-э-э… То есть… он заходил в магазин сегодня утром, и…

— Что?!

Как я и боялась, спокойный голос Альи становится взбудораженным.

— Как это «он заходил в магазин»? Когда? Что он тебе сказал?

— Да ничего, совсем ничего!

Я прикрываю глаза и пытаюсь срочно придумать приемлемое объяснение. Сообщить ей, что Адриан хотел пригласить меня в кино — исключено. Счастье еще, что я не разговариваю с Альей лицом к лицу, иначе мой великолепный румянец неминуемо выдал бы меня.

— Он просто хотел купить что-нибудь поесть, он… он выглядел… нормальным?

— …Вот как?

К моему облегчению, Алья не выказывает подозрительности — только разочарование. Я продолжаю увереннее:

— Да… Он сказал, что забыл мобильник дома. Наверняка поэтому Натали не может с ним связаться.

— Ндааа… «забыл» мобильник? Думаю, он хотел на сегодня избавиться от отцовской слежки, да!

Алья хохочет. Я краснею еще сильнее, когда детали соединяются в моей голове. Адриан поссорился с отцом до такой степени, что ушел, не предупредив и наплевав на свои сегодняшние обязанности — наверняка многочисленные, как всегда. И в этом состоянии он пришел ко мне. Не к Нино, своему лучшему другу, а ко мне. А меня даже не было дома, чтобы поддержать его!

Я притоптываю, ворча:

— Блинблинблинблиииин…

— Маринетт? Что это за странное рычание?

— Ничего! Совершенно ничего, я…

Пока я вышагиваю по комнате, чтобы успокоиться, из соседней стены появляется Вайзз в сопровождении угольно-черного квами. Я спотыкаюсь при виде них и едва не роняю телефон.

— Ой!

— Ледибаг? — шепчет Вайзз, чтобы его не услышала Алья. — Можешь, пожалуйста, уделить минутку?

Я застываю, удивленная почтительным тоном Вайзза, как и неожиданным присутствием его черного товарища, который молча изучает меня.

— Девочка моя? Эй? Ты еще здесь? Что там за шум? А ты вообще где?

Ой, вопрос-ловушка… Быстро, быстро, объяснение!

— Я-я на улице, много народу и к-кот с очень… очень драной шерстью, — бормочу я, после чего беззвучно ругаюсь в досаде на собственную неловкость.

Угольно-черный квами застывает в ленивом полете. Его зеленые глаза, до тех пор пренебрежительные, теперь сощуриваются враждебно. Я прикусываю губу.

Обидеть квами своего напарника с первого же слова. Ну, поздравляю, Маринетт.

— Скажи, Ал-эм… Я… Я могу перезвонить тебе позже?

Уф, ее имя не сорвалось у меня с губ.

На мгновение воцаряется молчание. После чего Алья продолжает очень спокойно, лишь с едва уловимой нерешительностью:

— Хорошо. У тебя могут быть свои тайны, не беспокойся. Но ты ведь знаешь, что можешь мне всё рассказать, да? Береги себя, девочка моя. До скорого.

Она тут же вешает трубку. Я ошарашена ее печальной и резкой репликой. Но, в конце концов, это я позвонила ей сегодня на рассвете, чтобы без объяснений попросить ее обеспечить мне алиби на весь день. Я сдерживаю вздох: завтра же пойду извиняться. И за это время мне следует разработать правдоподобный сценарий для ответа на неизбежные вопросы…

Я поспешно опускаю мобильник, радуясь, что его сложно опознать. Та же озабоченная мысль приходит мне насчет моей сумки и анорака, лежащих в углу, но с того места, где мы находимся, их не видно.

Я встречаю высокомерный взгляд черного квами. Вайзз отступил. Уперев руки в бока, чтобы скрыть смущение, я прочищаю горло:

— Плагг, правильно? Рада знакомству.

Квами в виде котенка приближается, держась выше моей головы, что вынуждает меня поднять взгляд. Я осознаю, что до сих пор Вайзз, как и Тикки, в основном зависали на уровне моих глаз. Я получаю некоторое представление о характере Плагга, хотя Черный Кот уже время от времени невольно давал мне немало указаний на этот счет. По его словам его квами представлялся мне прожорливым, ленивым, пофигистом и ворчуном, порой немного скрытным. В общем, сильно отличающимся от Вайзза и полной противоположностью Тикки.

Начав говорить, он корчит гримасу, и я различаю два крошечных, но острых клыка.

— Тикки. Освободи ее.

Я скрещиваю руки, разрываясь между возрастающей подозрительностью и внезапным порывом покровительственной симпатии к своей квами.

— Зачем это?

— Я должен ее увидеть. Не спорь, Ледибаг.

Тогда вмешивается Вайзз — улыбающийся и приветливый:

— Плагг пытается сказать, что сегодня сложилась исключительная ситуация, и мы хотели бы обсудить с ней этот вопрос. К тому же нам, квами, не часто удается встретиться. Это чудесная возможность.

Я глубоко вздыхаю. Я отлично помню радость и взаимопонимание Тикки и Вайзза, когда я впервые пришла сюда.

— Хорошо… Я понимаю.

Я бросаю на Плагга последний подозрительный взгляд и собираюсь снять трансформацию, когда Вайзз, кувыркнувшись в воздухе, останавливает меня:

— Правила незыблемы: Плагг тоже не имеет права знать твою личность. Я прошу тебя подождать, пока мы покинем комнату. Тикки будет знать, где нас найти.

Он грациозно кланяется. Плагг только закатывает глаза с утомленным всеми этими вежливостями видом. Он собирается последовать за товарищем, но что-то его останавливает. И он возвращается ко мне, на этот раз на уровне моего взгляда, лишь чуть-чуть ближе необходимого, и молча разглядывает меня. Я стойко держусь под его пренебрежительным взглядом, на самом деле удивленная тем, что он такой холодный — Черный Кот описывал его не так. Всё еще обижается за неловкое знакомство?

— Обычно Черные Коты — свободные, гордые и независимые электроны, — наконец, бормочет он. — Порой они бывают даже харизматичными и обожаемыми лидерами. Но чем они все без исключения владеют в совершенстве, так это искусством флирта. И поверь мне, я видел череду завоеваний с тех пор, как соединился с Кольцом. Однако на этот раз мой Носитель — худший соблазнитель из всех, что я видел: он наивен, неловок, простак. Настоящий романтик, помноженный на простофилю.

Я в раздражении подавляю желание перебить его: он тут говорит о моем напарнике!

— По крайней мере, таким он был, когда мы познакомились. Мне неприятно признавать, но та верность, которую ты ему внушила — редкая сила. Ты цель и надежда, которых ему не хватало. И сегодня это выходит далеко за рамки его роли Черного Кота. Это превосходит почти всё, что я уже видел у Носителя моего Кольца.

Плагг снова мрачнеет.

— Такого рода рыцарские решения… Она предупреждала меня, что рано или поздно это случится снова. Я бы предпочел, чтобы она ошибалась.

— Кто «она»? Тикки?

Плагг сужает глаза и, кажется, готов резко ответить, но Вайзз тихо прочищает горло. Черный квами бросает на него хмурый взгляд, а потом, похоже, тщательно взвешивает слова.

— Он собирается отказаться от своего Камня Чудес, — бормочет он, наконец. — Он знает, что таким образом нарушает все правила, но он хочет, чтобы кто-нибудь занял его место и мог помочь тебе, когда его не будет рядом. Он сказал тебе об этом, не так ли?

Я вздрагиваю. Сжимаю кулаки и храбро встречаю угрожающий взгляд Плагга. Он прикидывался бесчувственным и презрительным, но не беспокойство ли я различаю в его зеленых глазах?

— Да, он говорил мне об этом.

— Если это случится, у меня больше не будет с ним никакой связи, Ледибаг. Так что выпутывайся, как хочешь, но не дай ему упасть. У этого парнишки есть своя теневая сторона, и он гораздо более хрупкий, чем кажется. С его скелетами в шкафу, думаю, он уже пошел бы ко дну, если бы не встретил нас.

Я деревенею, тогда как Вайзз приближается одновременно с нерешительными и неодобрительным видом.

— Плагг.

Тот буравит меня зелеными глазами, обнажив клыки, и тут же добавляет:

— Берегись его решений не меньше, чем ваших врагов. Он уже принимал удары вместо тебя, Ледибаг, а времени остается мало. Я не знаю, как далеко он может зайти, чтобы защитить тебя, даже когда… снова станет гражданским. Как бы он ни верил в это, он не неуязвим.

— Плагг.

Голос Вайзза становится более громким, твердым и отчетливо порицающим. Остававшийся до сих пор крайне серьезным, Плагг хихикает. Он изображает элегантный пируэт, напомнивший мне поклоны Черного Кота.

— Берегись. Не вздумай забывать его.

Он присоединяется к своему товарищу, крутясь, жеманничая и гнусавя, будто его предупреждений никогда и не было.

— Вайзз, друг мой, у тебя есть еда? Я умираю с голоду!

Ни разу не оглянувшись, Плагг проходит сквозь стену. С извиняющимся выражением Вайзз еще раз кланяется и в свою очередь исчезает. Я стою, застыв, невольно оставаясь настороже. Я никогда не представляла себе встречу с Плаггом и еще меньше — в подобных условиях, но что именно сейчас произошло?

Я не решаюсь снова становиться Маринетт, не чувствуя себя спокойной, зная, что Плагг может появиться в любую минуту. Только добрую дюжину секунд спустя я снимаю трансформацию.

— Маринетт? Где мы? А Черный Кот?

Скорее всего, несколько трансформаций подряд были утомительными, и я достаю из сумочки печенье и протягиваю Тикки, которая радостно его принимает.

— Он по-прежнему разговаривает с Мастером Фу. Надеюсь, всё хорошо…

— Конечно, — отвечает она, жуя печенье. — Вспомни, как ты впервые пришла, как Ледибаг. Ты нуждалась во множестве объяснений. Для Черного Кота сейчас то же самое.

Меня преследует притворно беспечное выражение лица напарника: я достаточно хорошо его знаю, чтобы понимать, когда он заставляет себя держать лицо. Я обеспокоенно сажусь возле окна, которое выходит во внутренний дворик. Из-за окружающих зданий и постепенно садящегося солнца уже темно.

— Вайзз и Плагг хотят поговорить с тобой. Думаю, они ждут тебя в соседней комнате.

Грызущий звук резко прекращается.

— Плагг? Ты видела его?

— Угу. И он настолько же груб и неприятен, насколько Черный Кот очарователен. Теперь я понимаю, насколько мне повезло с тобой, Тикки.

— О… Маринетт.

Она издает странный смешок и садится рядом со мной на подоконник.

— Похоже, Плагг не изменился. Он часто производит такое первое впечатление.

Вместо ответа я вздыхаю, а потом хмурюсь. Минутку. Я сказала, что Черный Кот… очарователен?

— Спасибо, Маринетт.

Она кладет мне в ладонь оставшуюся часть печенья и мечтательно смотрит на меня.

— Знаешь, квами, они как их Носители: у них много масок. Нужно время, чтобы по-настоящему понять, каковы они.

Она ободряюще улыбается мне, но что-то в ее глазах, в ее голосе говорит мне, что она немного встревожена. Отношение Плагга, больше чем его предупреждение, оставляет неприятный осадок. Пусть я и знаю, что Тикки боец — и ее горячность перед Мастером Фу еще раз это доказала, — я беспокоюсь, видя ее вдруг столь нерешительной.

— Тикки, всё будет в порядке?

— Конечно. Я очень давно его не видела, но знаю, чего ждать.

Она жизнерадостно смеется, чтобы успокоить меня.

— До скорого!

Она устремляется к стене, через которую ушли Плагг и Вайзз, и в свою очередь исчезает. Тишина в маленькой комнате вдруг становится давящей. Я осознаю, что уже очень-очень давно не оставалась вот так в одиночестве. Ощущение, по меньшей мере… странное.

Я облокачиваюсь о подоконник, разглядываю внутренний дворик, потом кидаю взгляд на телефон. Мне приходит в голову мысль позвонить Адриану, чтобы извиниться за свое отсутствие утром, и сердце тут же пускается вскачь. Потом я вспоминаю, что он забыл мобильник дома, и вздыхаю, разрываемая между облегчением и разочарованием.

От нечего делать я утыкаюсь лбом в скрещенные руки и закрываю глаза. С нападением акумы на музей и моим беспокойством за Черного Кота я почти не спала этой ночью, и тишина вкупе со сгущающейся темнотой постепенно погружает меня в сон.

«Выкручивайся, как хочешь, но не дай ему упасть. У этого парнишки есть своя теневая сторона… Думаю, он уже пошел бы на дно, если бы не встретил нас».

Поразмыслив, я понимаю, что Плагг ни больше ни меньше как попросил меня, чтобы я позаботилась о его Носителе, когда тот снова станет простым гражданским. Другими словами, он хочет, чтобы я умудрилась узнать, кто такой Черный Кот. Неудивительно, что Вайзз вмешался: с первого дня мы обязаны хранить тайну наших личностей. В конечном счете, Плагг на самом деле привязан к Черному Коту…

Черный Кот. Его собеседование длится целую вечность. Надеюсь, всё хорошо.

Я нахожу на шее талисман, который мне подарила Тикки на день рождения, и задумчиво верчу его в пальцах. Машинально откусываю печенье и невольно улыбаюсь.

Шоколад и корица. Тикки от него без ума, и я тоже.

I turn it over, I turn it over…

Я ищу мое спасение, снова и снова…

День +365

Тяжело дыша, с покрасневшими от холода щеками, я разглядываю здание, которое не видела много месяцев. Больше нет строительных лесов, никаких рабочих в саду, огражденном высокими стенами. Стекла заменили, крышу починили, фасады восстановили и тщательно перекрасили.

Я потрясенно подхожу к гигантским воротам из кованого железа: особняк словно новый. Будто совершенно ничего не произошло.

Ни в одном окне нет света. Большая лестница, ведущая к главному входу, завалена слоем белого снега, толстым и чистым. Особняк Агрестов кажется покинутым. Необитаемым. Я, наконец, опускаю голову, горло сжимается. Зачем? Я знаю, что его там нет. Это отсутствие неумолимо воскрешает мою боль.

Я разворачиваюсь, проклиная глупый порыв, приведший меня сюда. С тяжелым сердцем я продолжаю свою прогулку наугад по Парижу, скорее чтобы согреться и проветрить голову, чем с четкой целью. Когда я иду, всё временно стирается. Если бы не шел снег, если бы город не был гордо одет в красное и черное, я могла бы посчитать эту прогулку почти успокаивающей. Но что еще я могу сделать? Вернуться сегодня в лицей — выше моих сил. Вернуться домой и встретить огорченный взгляд родителей? Еще хуже.

Я глубоко вздыхаю. Скорее бы всё это закончилось. Затихла бы суматоха из-за Дня памяти. И мы бы вернулись к более простым… более нормальным будням.

Я чувствую, как под курткой ко мне прижимается сумочка. День обещает быть длинным, а у меня ничего нет, чтобы пообедать. С комом в горле я захожу в супермаркет.

Когда мои покупки спрятаны от снега в рюкзаке и я продолжаю путь, я позволяю мыслям бродить. Вопреки погоде, на улицах Парижа полно народу. Я позволяю движению нести меня, пока не замечаю, что направляюсь туда — постепенно, незаметно. Потому ли, что всё больше прохожих тоже двигаются к тому месту?

Кровь стынет у меня в жилах. Я резко останавливаюсь, не обращая внимания на легкие толчки зевак, которые окружают и задевают меня. И вдруг красное и черное уже не только элементы украшения магазинов: прохожие тоже с гордостью носят шарфы, кокарды, одежду в цветах события. Возможно, они все идут на празднование. Но я не хочу. Не хочу.

Не могу…

Сумочка обжигает мне бедро. Я готова развернуться, когда мое внимание привлекает вибрация мобильника. Сообщение вызывает у меня болезненную улыбку.

«Сожалею. Прости, что не буду рядом во время церемонии».

Глаза жжет. Я торопливо вытираю их и отвечаю простым смайликом.

Я не решаюсь идти дальше. Алья, признанный администратор Ледиблога и достойный представитель парижских лицеев, должна участвовать в праздновании. Возможно, присутствовать на церемонии — выше моих сил, но я обещала ей, по крайней мере, попытаться.

Я убираю мобильник, фыркаю и вдыхаю хороший глоток ледяного воздуха. Сжав кулаки, направляюсь в одну сторону с остальными прохожими. Кое-как заставляю себя абстрагироваться от глухой тревоги, которая понемногу охватывает меня, по мере того как я приближаюсь к тому месту.

К тому месту, где будет установлен окончательный памятник жертвам Бражника.

К тому месту, которое год назад — день в день — стало свидетелем исчезновения Ледибаг и Черного Кота.

I loved and I loved and I lost you…

And it hurts like hell

Снегопад прекратился. Возвышающиеся над толпой зонты закрылись один за другим.

Стоя посреди молчаливого собрания, я не обращаю ни малейшего внимания на речь мэра. Я кручу и кручу в обтянутых перчатками пальцах маленький красный фонарик, который мне вручил волонтер. Бросаю очередной нервный взгляд в центр площади, на большое бесформенное сооружение, накрытое черным покрывалом.

Вскинув подбородок, я смотрю на тех, кто стоит в кругу, позади пюпитра мэра. Рядом с помощниками, политическими персонами, начальниками полиции и пожарными я узнаю необычайно скромно держащуюся рыжеволосую фигурку. Я слегка улыбаюсь. Алья выбрала черный брючный костюм, который ей очень к лицу, собрала волосы в толстую, аккуратную косу на затылке. Однако она решила оживить свой наряд красно-черным шарфом и гордо нацепила праздничную кокарду нашего лицея.

Я долго ее изучаю. Излучающая достоинство и безмятежность, она, однако, каждые тридцать секунд поправляет очки на носу — примечательный признак стресса. Мгновение поколебавшись, я достаю мобильник и быстро набираю сообщение:

«Оставь в покое свои очки. Ты великолепна, госпожа Представитель».

Я отправляю сообщение. Мгновение спустя Алья вздрагивает. С по-прежнему сосредоточенным на мэре и его бесконечной речи видом она тихонько достает мобильник из кармана и смотрит на экран. Ее плечи явно расслабляются, и она убирает телефон. Ее взгляд скользит по толпе, несколько раз обращается в мою сторону, не видя меня. Тем не менее она кивает, а потом почти незаметно улыбается.

Я в свою очередь улыбаюсь под капюшоном. А потом, пока речи следуют одна за другой, снова позволяю сознанию бродить.

Быстро, слишком быстро на мой вкус, один из ответственных за мероприятие рассекает толпу и приближается к еще скрытому сооружению в центре площади. По знаку мэра он сдергивает черное покрывало, и появляется новый мемориал. Последние шепотки умолкают, становится совсем тихо. Мое сердце сжимается от страха, и я делаю над собой усилие, чтобы не отвести взгляда: я знаю, что вид мемориала был предметом бурных дискуссий, но у меня не было сил следить за ними.

На мраморном пьедестале возвышаются гранитные Ледибаг и Черный Кот. Лицом друг к другу, они стоят на одном колене, с опущенной головой и закрытыми глазами, почти касаясь лбами друг друга. Их оружие прикреплено к поясу, руки положены на плечи друг другу, они нависают, словно защитный купол, над скромным и символическим изображением Парижа.

Немного больше человеческих размеров, они кажутся одновременно внушительными и скромными, с нейтральными и безмятежными лицами под масками. Будто готовые открыть глаза и в том же единении устремиться на невидимого врага.

Уснувшие навсегда, но навсегда защитники Парижа.

У меня мутнеет в глазах. Горло сжимается, я смотрю на спортивного, стройного Черного Кота, которого увековечил художник. Я не помнила, насколько юным он казался в тот день — одновременно сильным и хрупким. И, однако…

«Моя Леди!»

Я вдруг снова вижу его, как если бы это было вчера. Того юного Черного Кота, задумчиво стоявшего под снегопадом.

Взгляд в мою сторону. Поклон, насмешливая улыбка.

«Наша очередь. Могу я пригласить тебя на танец?»

Объятие, обещание.

«Я загоню Бражника в угол. Когда Париж избавится от него, я постараюсь связаться с тобой…»

И другой голос, более высокий, жалобный. Тикки.

«О, Маринетт… Черный Кот не сказал тебе, что он…»

— Мадемуазель?

Я дергаюсь. Глядя из-под капюшона, встречаю взгляд соседки слева, матери семейства. Поскольку я не реагирую, она мягко берет мой фонарик, зажигает его от пламени маленькой поминальной свечи и возвращает мне его с примирительной улыбкой. Кивком она указывает мне на соседа справа. Я машинально зажигаю его фонарик от своего, и он в свою очередь делится с друзьями.

Я смотрю на толпу новым взглядом. У многих в свете свечей блестят глаза. Не одна я сдерживаю слезы. Не одна я потеряла кого-то близкого в тот день.

Но только я в ответе за ту катастрофу.

Мне вдруг не хватает воздуха. Я бросаю последний взгляд на мемориал, задерживаюсь на Черном Коте и намеренно избегаю смотреть на гранитную Ледибаг. У меня на языке горький привкус. С громадным трудом я сдерживаю рыдания.

Я ненавижу эту статую. Она не воздает должное настоящим героям этой истории. Впрочем, как бы она могла? Париж не знает так хорошо, как я, что произошло в тот день.

Никто не знает, до какой степени я чувствую себя виноватой. До какой степени Ледибаг виновата.

— Эй… всё уладится.

Мать семейства слева от меня предупредительно кладет ладонь мне на плечо. Окидывает меня обеспокоенным взглядом.

— Ты пришла совсем одна? Оставайся с нами, если хочешь.

Я опускаю взгляд. Двое детей, два малыша, подозрительно изучают меня. Один из них прячется в пальто своей матери, тогда как другой невинно улыбается мне.

Я не в состоянии говорить. Я протягиваю свечу молодой матери, после чего быстро ухожу, не оборачиваясь. Вдруг в громкоговорителе звучит знакомый голос: голос Альи — серьезный и торжественный, хотя и немного нерешительный. Я ускоряю шаг, несмотря на то, что по пути толкаю нескольких человек.

Я знаю речь Альи наизусть. Я знаю, что, если еще раз услышу ее сегодня, окончательно сломаюсь.

Я ухожу по авеню, спускаюсь в первое попавшееся метро.

Я еду домой.

Белый. Красный. Черный.

Мы были друзьями. Возможно, чем-то большим.

Но помнить — это пытка,

Я мечтаю, наконец, суметь отпустить.

Хотя мне больно так, что хоть помирай,

Обещание продолжает меня нести, меня терзать…