Некромант Белого Альянса (джен)

Таверна при «Конюшнях Мирлена» закрылась в этот раз раньше обычного. Уложив быстро восстанавливающегося ребенка в кровать, хозяйка разогнала постояльцев по комнатам и села к уже собравшемуся вокруг трех сдвинутых вместе столов классу бессильных.

Еще несколько месяцев назад все здесь было готово обвалиться, и держалось лишь силой неведомого чуда. Сейчас же небольшой зал для трапезы выглядел чистым и светлым, пол не скрипел, а мебель местами даже приобрела следы постоянного использования. Все сгнившее дерево было заменено на светлые чистые доски, щедро обработанные алхимическим отваром, предотвращающим гниение. Столы и стулья, хотя и уступали по элегантности исполнения тем, что были здесь раньше, выглядели надежными и не стремились рассыпаться на почерневшие от времени щепки.

Обведя взглядом помещение, хозяйка конюшни горько улыбнулась, стараясь смириться с потраченным на отчаяние временем, и начала рассказ.

Ее звали Кашима. Вместе со своим мужем Мирленом она долгое время следила за доставшейся по наследству конюшней. Большую часть времени хозяйка конюшен занималась готовкой и уборкой, следила за гостями и вела учет. Отсутствие собственных детей и низкие в кольце бедняков налоги позволяли сводить концы с концами.

Проблемы начались шесть лет назад. Тогда на карету кого-то важного напали возле самой столицы. Почти год стража расследовала это нападение и пришла к выводу, что муж Кашимы замешан в нападении. Все это время они постоянно околачивались возле конюшни, отпугивая посетителей.

Примерно в это же время в конюшне стала регулярно появляться младшая сестра Мирлена со своим ребенком. В один из дней Мирлен куда-то отправился с сестрой. Ребенок же должен был остаться в гостевой комнате. Но любопытный малыш забрался в повозку к своей матери и ее брату. Ни Мирлен, ни его сестра не заметили ребенка, и уехали с ним. Целую неделю их не было. А затем в конюшне появился Мирлен. Мужчина был ранен, едва двигал руками, но все же сумел привезти назад ребенка, испачканного и потрепанного, но живого. Мирлен уверил свою жену, что скоро вернется со своей сестрой и все-все раскажет, оставил ребенка и уехал вновь.

С тех пор ни Мирлен, ни его сестра так и не вернулись. Поначалу Кашима ждала их возвращения, затем рыдала ночами напролет, постепенно осознавая, что вряд ли увидит своего мужа. А чуть позже женщина смирилась. Тем более, что ребенок все больше и больше требовал внимания и заботы. Спустя три месяца [Болотная сыпь] стала очевидна, но ни один лекарь в кольце бедняков не брался лечить ее, а на более дорогих у Кашимы не было денег.

Когда же денег стало достаточно, лечить болезнь оказалось слишком поздно. Спрятав больного ребенка, женщина пыталась дальше заниматься конюшней, но с каждым годом та становилась все хуже и хуже. Имея на руках два золотых, скопленных на лечение ребенка, Кашима держалась какое-то время, но и такие запасы не вечны. Большая часть средств уходила на покупку лечебных зелий, которые не могли исцелить ребенка, но продлевали его жизнь — оставить малыша умирать Кашима не могла.

В безумной лихорадке между попытками удержать на плаву заведение и хоть как-то помочь больному ребенку хозяйка конюшни провела четыре года, пока год назад не допустила оплошность. Она была уставшей и измученной, а ребенок хотел пить. Поднеся влажную тряпку к его рту, Кашима на мгновение отключилась, а когда пришла в себя, увидела первые следы болезни на своей руке. Деньги к тому времени уже закончились, и достать еще на лекарство у нее не было никакой возможности. Потому она просто заперлась в своей комнате, надеясь на скорую смерть.

Но пару месяцев назад на пороге появился Эсон. С ним диалог не заладился, женщине не было дела до чужих проблем. На следующее утро в «Конюшни Мирлена» пришел ректор Кармел. Упитанный и жизнерадостный мужчина пообещал помочь владелице, хуже того, он уверил, что еще возможно исцелить ребенка. Плата же была до абсурда мала — всего лишь полусгнившая, почти разрушившаяся конюшня для его подопечных, даже без передачи прав на конюшню. Так же Кармел создал подземелье, которое впитывало [Болотную сыпь.], замедляя ее распространение на ребенке. Но тогда это уже не имело смысла. Зараза не оставила никаких шансов малышу.

Кашима была зла. Бездушная надменная знать пришла издеваться над ней и ее горем, рассказывала нелепые сказки и делала все, лишь бы урвать кусок от жизни умирающего бедняка. Спасти ребенка было невозможно — от него остался лишь скелет, который уже несколько месяцев даже не приходил в сознание. Но она все еще могла проучить ректора Кармела и тех, ради кого он так старается. Достаточно было лишь прятаться как можно дольше, чтобы не выдать свою болезнь, заразить их всех [Болотной сыпью], дождаться, когда ее станет поздно лечить, и умереть с осознанием, что хотя бы так ее боль будет услышана. Все вышло иначе.

Сдерживать слезы женщина не могла. Воспоминания резали по еще свежим ранам, заставляя вновь переживать ужасы последних пяти лет. Хуже делало осознание всей низости и жестокости поступка, который Кашима хотела совершить.

— Но как Кармел узнал о том, что вы прячете больного ребенка? — спросил Эсон, когда хозяйка конюшен успокоилась.

— Я не знаю, — она отрицательно покачала головой, — когда появились явные признаки болезни, Мирлен-младший не выходил из комнаты, а потом и вовсе не мог двигаться.

— Странно это, — озвучил свою мысль молодой профессор.

Эсон обвел взглядом сидящих рядом, ни ученики, ни Банья, ни даже бывший солдат Ферир не могли произнести ни слова, их слишком шокировал рассказ Кашимы.

— У меня есть одна просьба, — обратилась женщина к некроманту. — Я понимаю, что поступила с вами слишком ужасно, чтобы просить прощения. Но я бы хотела избежать участи больного [Болотной сыпью] и уйти до того, как потеряю рассудок, а лучше прямо сегодня.

— Уйти? — уточнил Эсон, протягивая женщине склянку с лекарством. — Извините, но вы и так слишком долго избегали своих обязанностей.

С еще действующей способностью [Восстановление разума.] понять мысли хозяйки конюшни молодому некроманту было не сложно. Женщина действительно хотела убить класс бессильных, да еще и таким жестоким способом. Прознай об этом городская стража, ее бы кинули гнить на рудник, на самые глубокие этажи, где еще водятся монстры. Все же попытка убийства двух профессоров и их учеников является слишком серьезным преступлением в стране, которая опирается на силу навыков и классов. Вот только Эсон прекрасно понимал, что не желание убить двигало женщиной, а чувство беспомощности и разочарование местной знатью. Ее поступок был криком о помощи, попыткой обратить внимание на бедняков, которые не могут себе позволить даже самое просто лечение.

Боль и отчаяние, которые она испытала, многократно превосходили те, что пережил некромант, но именно поэтому Эсон прекрасно понимал, какого это, потерять дорогих людей и желать сделать хоть что-то.

— Никто и никогда не расскажет о том, что вы собирались сделать, — твердо сказал профессор. — Все же никто не может судить человека за то, что он не сделал того, о чем думал.

— Но я же заразила вас... — начала Кашима, сжимая в руках склянку с лекарством.

— Да, и это необходимая часть для получения лекарства. Если кого здесь и можно винить, то только этого толс... Ректора Кармела за то, что доверил варить зелье лечения ученику без класса. Хотя, конечно, хотелось бы услышать от него хотя бы объяснение, почему он так поступил.

— Когда ректор уходил тем утром, — хозяйка задумалась, — он сказал, что не мог оставить в стороне друзей своей семьи.

— Вы или ваш муж дружите со знатью? — удивился Эсон.

— Нет, нет, что вы! — запротестовала женщина. — Будь у нас такие знакомства, я бы нашла способ достать лекарство.

— И нет никаких идей?

— «Конюшни Мирлена» появились еще во время войны с некромантами, их здесь построила молодая пара — бывший воин, потерявший руку, и его спутница, занимавшаяся кухней в полевых лагерях, она лишилась ноги во время одного из нападений нежити. Пока шла война, а столица строилась, конюшня процветала. Но с самого первого дня она создавалась для воинов и странников, чтобы те могли дешево остановиться в столице. Так что здесь всегда ели и спали те, у кого было мало денег. Знать же никогда не захаживала в подобные места. Могли появиться разве что герои, но вряд ли им было бы это интересно. Ведь нет никакого смысла останавливаться в конюшне, когда до замка около часа пешком. Я же лишь дочь крестьян, которые перебрались в столицу после войны, так что никаких знатных друзей, да даже самых скромных связей, у меня нет.

— Теперь у меня еще больше причин требовать, чтобы вы выпили лекарство, — лукаво улыбнулся Эсон. — Если уж сам ректор считает вас друзьями семьи, будет плохо, если мы вас не вылечим.

Когда Кашима приняла целебное зелье, обстановка за столом постепенно начала оживать. Банья рассказывала ученикам, как и когда начинают действовать разные зелья, и на что влияет время их приготовления. Ферир выспрашивал у хозяйки конюшни, как и когда здесь появилась кузня. Эсон же разглядывал уничтоженное ядро подземелья. Хотя книга и была проткнута кинжалом, ее содержимое не сильно пострадало — основной удар взяла на себя верхняя деревянная пластинка переплета. Первые страницы вступления тоже обзавелись небольшим отверстием, но глубже страницы сохранились в целости. Сама же книга не представляла никакого интереса.

Все те же главы, с тем же содержанием. Несмотря на то, что профессор не помнил содержимое с точностью до слова, отметить, что главы и абзацы заканчиваются на одних и тех же местах ему было не сложно. Пролистав страницы несколько раз, Эсон недовольно сжал губы в полоску. «Ну какой смысл в этой бестолковой книге?» — подумал он и захлопнул книгу. Когда же профессор отпустил пальцы, обложка прилипла к вспотевшим подушечкам и потянулась за рукой, открывая предисловие к книге. Ценность таких предисловий велика разве что для автора книги, который надеется, что его личность заинтересует читателя.

«Эта книга увидела свет», — начал читать Эсон, осознавая, что его догадка о предисловии была верна. На середине строки он остановился, перечитал еще раз и еще, пытаясь понять, что именно он упускает.

«Эта книга увидела свет благодаря тесной дружбе умелых ремесленников и героев войны. Напечатать ее стало возможным благодаря созданию первого печатного оттиска, появившегося благодаря усердию и находчивости героя войны Ф. и её личному кузнецу.»

— Кашима, — медленно произнес Эсон, не веря в собственную догадку, — неужели в вашей кузне создали первый печатный оттиск?

— Д-да, но, — неуверенно ответила женщина и, помолчав несколько секунд, решилась рассказать историю.

Из того, что она узнала от мужа, первый Мирлен был весьма искусным кузнецом, настолько искусным, что сумел сделать протез, который полностью заменил ему руку. Мирлен никогда не рассказывал, кто именно помогает ему в создании оригинальных вещей, но за свою жизнь он сделал около дюжины артефактов, аналогов которому не было во всем Альянсе. Печатный же оттиск должен был стать его последней работой, но Мирлен никогда не рассказывал, что закончил его. Когда же в столице появились печатные книги, поползли слухи, что кто-то опередил гения Мирлена. Но и сам кузнец не спешил их развеивать. С распространением слухов начали появляться самозванцы, выдававшие себя за создателей оттиска. На «Конюшни Мирлена» тоже стали смотреть с подозрением, и многие даже брезговали ее посещать. Когда же столица была отстроена, а война осталась позади, в кольце бедняков остались лишь те, кто о войне лишь слышал, но не имел к ней никакого отношения, так что гордая конюшня для воинов превратилась в забегаловку для нищих. Никто не мог всерьез воспринимать ее заявления на право считаться создателем оттиска. В семье мы передаем историю о гении Первом Мирлене, но подтвердить это невозможно без его работы. Но именно его оттиск сейчас не найти.

На замену работе Мирлена пришли более функциональные оттиски, так что творение Мирлена имело ценность лишь как фрагмент истории. А поскольку оригинал не был выставлен в музее столицы, можно полагать, что он оказался утерян.

— Но почему ты решил, что оттиск был создан здесь? — спросила в конце истории Кашима.

— Я подумал, что Кармел может быть связан с героем Ф., скажем, быть ее потомком, — ответил Эсон. — Если это так, то ректор намекает, что ваша связь со знатью гораздо сильнее, чем вам кажется.

— Подожди, — вмешалась в разговор Стота, — но зачем тогда он оставил эту книгу в разломе подвала столовой?

— Чтобы показать, что он беспокоится о своем классе? — вопросом ответил профессор и продолжил. — Честно говоря, это может быть связано со мной. Я пока ни в чем не уверен, но, возможно ответы есть у стражей города.