Исчезновения Драко Малфоя (гет)

Большую часть оставшихся сентябрьских дней Драко провел в постели. Гермиона меняла ему бинты сначала трижды в день, дважды, а затем сняла с Обезболивающего зелья. Даже когда стало ясно, что Драко может справиться и сам, она все равно продолжала приходить и менять ему повязку.

Скорее всего, так на Гермиону влияла атмосфера в коттедже и палатке. В ее душе жила надежда, что Рон свыкнется с мыслью остаться друзьями и постепенно к нему вернутся жизнерадостность и чувство юмора, однако он, наоборот, погружался в себя, все больше и больше отдаляясь. Рон то находил в себе силы посмотреть на нее и выдавить пару предложений, то с покрасневшими глазами молча отсиживался во время их сборов насчет дальнейших планов. На помощь от Гарри, привыкшего не выбирать сторону в их конфликтах, рассчитывать не приходилось. И так мир Гермионы перевернулся вверх дном: она с ужасом ждала завтраков-обедов-ужинов со своими лучшими друзьями и чуть ли не бежала провести час в день с Драко Малфоем.

Он умел действовать на нервы, уж это Гермиона за годы своей жизни узнала, как никто другой. Он мог вести себя как ребенок и чересчур драматизировать. Но время, пока Драко выздоравливал, показало, что эти ребячливость и драматичность больше использовались для комического эффекта, чем на самом деле составляли особенности его характера. Он просто притворялся. Пока Драко оставался в постели, Гермиона начала копаться в библиотеке Поттеров, ища информацию о Дурмстранге и Грин-де-Вальде, и приносила ему читать, надеясь выйти на след треугольного знака, и пусть Драко вздыхал, закатывал глаза и громко жаловался, что за все усилия не дождался даже «спасибо», книги он действительно изучал. Когда бы она ни приходила, он листал страницы, рассовывая закладки в местах, представляющих интерес.

— Здесь говорится: «...сами стены Дурмстранга до сих пор носят следы присутствия печально знаменитого Темного волшебника, когда-то здесь учившегося», — в один из дней зачитал Драко недовольным голосом. — Видимо, это отсылка к знаку. Но автор на ней не останавливается и ничего полезного не пишет. — Он закинул «Современную историю магической Скандинавии» в подножье кровати.

Гермиона вздохнула, перелистывая «Международные школы волшебства и их образовательные программы» на своем привычном месте на подоконнике.

— Это проблема большинства историков магии начала двадцатого века, — заметила она. — Им кажется, будто детали нужны, только чтобы добавить изюминку описаниям, а не привнести в текст больше информации.

— Не говоря уже о том, — проворчал Драко, — что они до ужаса боятся прослыть сочувствующими Темным волшебникам, так что вообще не касаются этой темы. — Он фыркнул. — Как будто написать книжку о Темной магии — это то же самое, что получить Темную метку.

Гермиона ответила не сразу. Перевернула страницу, хотя даже не дочитала предыдущую. Ей впервые доводилось слышать, чтобы Драко с таким пренебрежением затрагивал тему Волдеморта или Пожирателей.

— Кстати, — нерешительно начала она, — я все хотела спросить. М-м. Эти Протеевы чары, которые он наложил на... на Пожирателей. Я знаю, что с их помощью не отследить человека с меткой и не призвать насильно, иначе бы Каркарову не удалось сбежать. Но если бы он попытался вызвать тебя, он ведь не смог бы понять, что ты жив?

Драко еще смотрел в книгу, но Гермиона видела, что он прекратил читать. Помолчал, а когда ответил, она не поверила его подчеркнуто легкомысленному тону.

— Метка не так уж сильно отличается от Протеевых чар, Грейнджер. Когда он касается своей метки, то просто меняет чужую на ком захочет. Даже не важно, жив ты или нет, — Драко замолчал, затем добавил с небывалой скованностью: — Мы для него не люди.

Гермиона попыталась подобрать слова.

— Но это все равно значит, что Протеевы чары распадутся, когда разложение дойдет до зачарованной области.

Драко помолчал. Затем поднял голову от книги.

— Да. Это... да.

Он выглядел обеспокоенным. Гермиона поняла, что Драко об этом не задумывался.

— Ну тогда, — она придала голосу деловитости, словно занося в список очередное задание, — нужно найти способ разрушить чары с нашей стороны и в правдоподобное время. Травмировать тебе руку никто не будет, это ясно, иначе без серьезного увечья не обойдешься. Мне кажется, для таких заклинаний должны быть какие-то чары отмены. Дамблдор не упоминал, какие... какие похороны у тебя будут? Может, с чарами бальзамирования?

— Наша семья их не использует. Лестрейнджи и Нотты — да, но только чтобы устраивать ежегодные просмотры склепов.

— Что, прости? Просмотры склепов?

Драко изогнул губы.

— Ага. Тео приглашал меня на третьем курсе. Вся семья выстраивается в очередь и расхаживает по склепам, где поколения мертвых Ноттов лежат на плитах из итальянского мрамора. По-моему, самый старый там века из пятнадцатого, хотя кажется, что он умер минут пять назад. И каждый зачитывает у тела по строчке из поминальной поэмы «Кровь древнейшая, мощь превосходящая». Это длится бесконечно. Ни разу в жизни мне не было так скучно.

У Гермионы вырвался изумленный смешок:

— Ты серьезно?

— Убийственно, — ответил Драко. Секунда, и они уже хохотали: Гермиона уставилась в потолок, он — в книгу, давясь смешками.

— На это, кстати, уходит целое состояние. Им приходится обновлять чары бальзамирования на всех телах каждые полгода, а это к тому же не самый обычный раздел магии. В целой стране едва ли найдется пятерка специалистов. ...Но не то чтобы Нотты нанимали британцев. Египтяне в этом деле лучшие, очевидно же. Успешно бальзамируют людей тысячелетиями.

Гермиона прекратила улыбаться. Она пыталась вообразить, каково это — иметь такую семейную традицию.

— Знаешь, а это ведь очень интересно. Ну, то есть Тео, наверное, сочтет кремацию диким ритуалом. — Когда Драко вскинул бровь, Гермиона добавила: — Многие маглы сжигают тела родственников и хранят их пепел в урнах.

— Они что? — вытаращился на нее Драко. — Сжигают... как на погребальном костре?

— Нет, для этого есть специальные устройства.

Драко выглядел пораженным до глубины души.

— Лучше так, чем ходить по... по музею трупов, — Гермиона ощутила желание отстоять подход маглов.

— Ну, никто и не утверждает, что Нотты — нормальные.

Улыбнувшись, она закрыла книгу.

— В общем, я начну искать чары отмены. Прошло не так много времени, но лучше снять заклинание раньше, чем позже, и не вызвать у Волдеморта подозрений.

Драко вздрогнул. С лица Гермионы сползла улыбка.

— Фиделиус блокирует Табу, — напомнила она. — Они не пройдут на территорию дома.

— Это не... — Драко встряхнул головой. — Забудь. Уткнись в книгу, ладно?

— Ты тоже, — Гермиона поднялась. — И постарайся дочитать побыстрее. Я как раз нашла цикл книг по истории магической Австрии, можем найти что-нибудь полезное. Грин-де-Вальд развернул там особо агрессивную кампанию.

— Мерлинова борода, — пробормотал Драко, когда она шагнула к двери. — Ты никогда не успокоишься, да?

Но когда Гермиона взглянула на него, он смотрел на нее с иронией.

Сентябрь перетек в октябрь, деревья переоделись в дивные оттенки красновато-коричневого и золотого. Как-то днем проходя по коттеджу, Гермиона вдруг заметила, как он преобразился: из мрачной оболочки в уютное жилище с полами без единого пятнышка и яркими перекрашенными стенами. Колдографии смеющихся, машущих Поттеров теперь меньше напоминали о трагедии. Место улыбающихся Лили и Джеймса было здесь, в этом коттедже, вновь ставшем домом.

Последней они отремонтировали разрушенную детскую. Обсуждения, что с ней делать, велись с самой установки Фиделиуса. В конце концов они предпочли не множить кирпичи, чтобы восстановить стены и крышу, а застеклили все дыры и разломы, отчего комната стала похожа на оранжерею. Конструкция коттеджа осталась в поврежденном виде, но теперь сквозь пустоты светило солнце.

Они сложили палатку и переехали в коттедж в тот же день, когда Драко снял повязку с плеча, открыв рубец толщиной в полдюйма. Гарри, Рон и Гермиона поселились в двух спальнях на втором этаже, Драко — в гостевой на первом.

Штаб-квартира переливалась золотым и красным, купалась в солнечных лучах и окутывала уютом, но мир за окном становился все мрачнее и холоднее. Спустя полторы недели после их побега из Министерства по радио сообщили:

— ...и наконец, сотрудники Отдела магического правопорядка нашли предателя в собственных рядах. Подозреваемая, Нимфадора Тонкс, ранее мракоборец, считается организатором зверского нападения на чиновников Министерства, случившегося на прошлой неделе. Вчера мракоборцы навестили ее дом, где она и ее муж, оборотень Ремус Люпин, оказали сопротивление при аресте, что повлекло за собой ранение упомянутых мракоборцев. В данный момент подозреваемые находятся на свободе. Они заняли четвертое и пятое место в списке нежелательных лиц Министерства. Центр мракоборцев также предупреждает о личностях матери и отца подозреваемой. Последний является грязнокровкой и незаконно обладает палочкой. Оба остаются на свободе и представляют опасность. Любой из четверых беглецов должен быть оглушен или иным образом обездвижен на месте.

Еще долго после того, как вещание закончилось, они сидели в тишине. Ночь вышла холодная, так что в камине горел огонь, но Гермиона не чувствовала кончиков пальцев. Ничего не чувствовала. Все из-за нее. Кто-то заметил их десятисекундный разговор с Тонкс. Гермиона крутила и крутила в голове воспоминание. Могла ли она действовать по-другому? Она ведь думала тогда о Дезиллюминационном, но в тесном освещенном офисе с мракоборцами на каждом шагу, которых обучали замечать магические маскировки... Гермиона предположила, что так привлечет гораздо больше внимания, чем если просто пройдет под Оборотным. Ей необходимо было верить, что тогда она приняла верное решение.

— Где они, как вы думаете? — прошептала Гермиона.

— Не знаю. — Гарри был мертвенно-бледным. — Но где бы ни были, надеюсь, они не высовываются. Если их поймают, то поведут на допрос.

«Или убьют», — подумала Гермиона. Взглянув на побелевшего, потрясенного Драко, она поняла, что его занимают те же мысли: если Тонкс и Люпин погибнут в бегах, получится, что они обменяли свои жизни на жизни Драко и Гермионы.

— Они справятся, — произнесла она, убеждая саму себя. — Конечно, справятся. Тонкс же мракоборец. А Люпин — эксперт по защите... Они смогут себя обезопасить.

— А Табу? — голос у Гарри охрип. — Люпин называет Волдеморта по имени. Всегда называл. Помню, я еще удивился этому на третьем курсе.

— Тонкс должна знать о Табу, она ведь работала в Отделе магического правопорядка, — напомнила Гермиона. — Яксли теперь глава Отдела. Именно мракоборцы пришли в Гильдию с проверкой, когда мы нарушили Табу. Они обязаны знать.

— Вот почему Дамблдор не должен был рассказывать вам о моей семье, — сипло произнес Драко. Гермиона бросила на него взгляд. Его лицо медленно зеленело. — Мерлин. Чем он думал? Если тех двух напоят сывороткой правды, мне конец.

— Не обязательно, — возразила Гермиона. — Действие веритасерума можно обойти — сказать полуправду, например. Кроме того Пожирателям не с чего задавать вопросы о твоей семье. Если они прикажут Тонкс перечислить членов Ордена, ей не нужно упоминать вас, вы же не вступали.

И едва она договорила, ее взгляд притянуло к Рону. Если Люпина или Тонкс допросят, для Уизли не найдется такой же лазейки. Гермиону сковало напряжение. Посчитает ли Рон ее виноватой? Его семья оказалась под ударом — потребует ли он ответа, почему она не придумала не такой рисковый вариант, как разговор с Тонкс?

Рон не смотрел на нее.

— Родителям надо забрать Джинни из школы, — пробормотал он. — Гестия и Дедалус уже в бегах. Моя семья и Кингсли — единственные из Ордена, кто еще не прячется. Джинни должна вернуться, чтобы они все могли быстро сняться с места.

Гарри выглядел придавленным грузом вины. Гермиона точно знала: он думал о том, что если бы Рон не отправился искать крестражи, то был бы сейчас дома, с семьей, и озвучил бы им то, что сказал сейчас про Джинни.

Гермиона с дрожью втянула воздух.

— Еще ничего не случилось. Люпин и Тонкс в бегах. Вы оба и ваши семьи в безопасности.

— Интересно, можно ли их найти, — задумался Гарри. — Мы же знаем Тонкс и Люпина. Если бы получилось... догадаться, куда они могли сбежать, и привести их сюда...

Гермиона с радостью уцепилась за это предположение.

— Хорошая идея. Об этом точно стоит подумать. Давайте добавим ее в список для мозгового штурма.

— Конечно, — голос Рона прозвучал глухо. — Плюс один пункт, с которым непонятно, что делать. — Покачав головой, он поднялся. Он не посмотрел на нее ни разу за весь разговор. — Я спать.

Гарри довольно быстро ушел вслед за ним, наверное, рассчитывая поговорить. Гермиона ждала, что Драко тоже пойдет спать, но он устроился в одном из просиженных кожаных кресел, которые они стащили из гостиной палатки.

— Ты не думаешь, что Люпин и Тонкс в домике в Нью-Кэтков? — спросила Гермиона.

— Их бы поймали, — пробормотал Драко. — Чтобы свободно колдовать, не нарушая Статут о секретности, нужно регистрировать дом в Секторе борьбы с неправомерным использованием магии. Дома вписывают под родовым именем.

Гермиона с трудом сглотнула, чувство вины усилилось. Из-за ее решения и Рон, и Драко по-новому волновались за родных, а им ведь и так хватало проблем.

— Извини, — на грани слышимости прошептала Гермиона, избегая смотреть ему в глаза.

Драко моргнул. Она, видимо, вырвала его из размышлений. Вид у него стал удивленный.

— За что?

— За... за... я могла бы найти другой путь из Министерства. Я должна была придумать друг...

— Что? Не дури, Грейнджер, — голос Драко был пронизан недоверием. — Мы и так едва сбежали. Если бы мы пошли через Атриум, нас бы поймали.

Гермиона почувствовала во рту вкус крови — слишком сильно прикусила губу.

— Прекращай. Я сделал бы то же самое, ясно?

Она наконец заглянула ему в глаза.

— Ты не злишься на меня?

Драко смотрел на нее с недоумением.

— Грейнджер, ты не дала мне сдохнуть в министерской кладовке, и ты думаешь, я на тебя злюсь?

Гермиона слабо усмехнулась.

— И правда. Я... кхм. — Чувствуя некоторое облегчение, она откинулась на диванные подушки. — Кстати, можешь не звать меня постоянно «Грейнджер».

У Драко дрогнул уголок рта.

— Неужели можно? Ваше Величество позволяет?

— В эти моменты ты просто очень напоминаешь Снейпа, когда он грозится снять баллы с Гриффиндора. Ничего больше.

— Может, поэтому я и зову тебя по фамилии.

Гермиона оскорбленно фыркнула.

— У тебя, кстати, волосы жутко отросли. Такими темпами будешь напоминать Снейпа еще и внешне.

На этих словах Драко отпрянул, по виду раненный в самое сердце.

— И это ты советуешь мне, что делать с волосами?

Гермиона приподняла бровь.

— Да, Драко, я советую, потому что тебе не нужны два пузырька «Простоблеска» и три часа, чтобы уложить волосы как надо. Ты что, сам никогда не стригся? Пять минут, и готово.

Он отвел глаза.

— Пэнси меня стригла. Ей нравились мои волосы.

Гермиона вновь упала духом. Она думала о Пэнси Паркинсон, девчонке, которая без зазрения совести дразнила ее в школе, которая на пятом курсе сказала, что речь Хагрида больше похожа на рычание. Но по словам Крэбба выходило, что она сходит с пути Пожирателей. Гермиона беспокоилась, не допрашивали ли Паркинсонов, не накажут ли их за непреднамеренное участие в поисках крестражей. Или Пожиратели отыграются на Пэнси, чтобы воздействовать на ее семью?

— Думаешь, у них все хорошо? — тихо спросила Гермиона. — У Пэнси и ее семьи?

Драко бросил на нее быстрый взгляд.

— Какая тебе разница? Она относилась к тебе ужасно.

Гермиона замялась. Это был момент очередного странного признания, так, между делом: если Драко понял, что Пэнси поступала по отношению к ней ужасно, значит, должен был осознавать, что и сам поступал не лучше. Гермиона вспомнила день после возвращения из Министерства и сдавленный голос Драко, произносящий: «Я не уверен, во что я верю». Пусть полупризнание, но оно значило, что Драко задумывался о том, как его воспитывали.

Гермионе хотелось знать, часто ли он об этом размышлял.

«Не трать на это силы», — приказала она себе. Она не была в ответе за его убеждения.

И все же... Драко говорил с такой неуверенностью. Он казался выбитым из колеи, будто стремился найти ответ, но не мог за него ухватиться. В прошлом году в это же время Драко и не подумал бы сомневаться в идеалах чистокровных, которые он унаследовал с воспитанием, в так называемых принципах, которые окружающие проповедовали ему все семнадцать лет.

— Да, — осторожно проговорила Гермиона. — Она относилась ко мне ужасно. Но, возможно, она изменилась. Людей определяют не только прежние поступки.

Она покосилась на Драко. Хватило одного взгляда, чтобы понять: он закрылся. Об этом каким-то образом говорили морщинки вокруг серых глаз. Гермиона вспомнила, как в горах недалеко от Хогсмида он казался ей непостижимым, как будто лицо, виденное ею на протяжении шести лет в Хогвартсе, расползлось клочьями, исчезнув. Теперь все было по-другому. Гермиона понимала сидящего напротив мальчишку, который чем-то напоминал того Драко из Хогвартса, а в чем-то изменился. Она знала, когда он расслаблен или напряжен, когда шутит или ему не по себе, а когда даже пытается ее рассмешить. Гермионе пришло в голову, что под клочьями у него возникло новое лицо.

* * *

Когда ремонт в коттедже закончился, у них появилась прорва времени строить догадки, куда могли податься Люпин и Тонкс и как забрать медальон. К несчастью, все их идеи насчет крестража заходили в тупик еще до того, как дело доходило до обсуждения деталей. Даже узнай они, где живет Амбридж, вряд ли проберутся через все ее охранки. И разве ранение Драко не показало им всю тщетность нападения на нескольких обученных мракоборцев?

К тому же у Гермионы складывалось впечатление, что на поиске крестражей полностью сосредоточены только они с Драко. Она не знала, что делать с Роном. Порой он вообще ничего не говорил во время их собраний, просто сидел в углу, крутя Делюминатор, что превратилось в навязчивую привычку. Серебряная штучка, казалось, постоянно пребывала у него в руках. Едва Гермиона отвергала какую-нибудь идею Рона, он словно горбился сильнее, будто ее попытка мыслить логически служила изъявлением ее чувств. В итоге его видимое намерение не срываться на нее все равно улетучилось, и Рон рявкнул:

— Сама тогда предлагай, ну? Или, по-твоему, я теперь все делаю неправильно?

Гермиона молча уставилась на него, прежде чем выговорить тонким дрожащим голосом: — Рон, я только что сказала Гарри, что его идея прорыть туннель тоже не сработает, как и идея Драко с ненастоящей облавой. А мои предложения не нравились вам всю неделю, так что...

— Да, классно, — Рон вскочил на ноги с мрачным видом человека, которого все достало. — Мы так здорово продвигаемся, слава Мерлину, чтоб его. Было бы офигеть как обидно, если бы я занимался этим напрасно.

И он умчался, оставив Гермиону кипеть от ярости.

— Если бы он занимался? — повторила она тем же дрожащим голосом, но теперь уже от гнева. — Если бы он... а чем, по его мнению, занимаемся мы?

— Гермиона, — пробормотал Гарри, — успокойся. Давайте просто...

— Я не стану успокаиваться, — огрызнулась Гермиона. — Я устала ходить по дому на цыпочках! Почему мне надо успокаиваться, когда он ведет себя, как хочет?

— Потому что, — протянул Драко со своего места на диване, — здесь будет совсем невыносимо жить с двумя обиженными личностями.

Гермиона по-прежнему стискивала зубы, но его слова каким-то образом прокололи шар ее гнева. У нее ушла лишь секунда, чтобы понять, как так вышло.

«С двумя обиженными личностями». Значит, Драко тоже был недоволен поведением Рона. Он вставал на ее сторону, тогда как Гарри, по обыкновению, упорно соблюдал нейтралитет.

Но, конечно, Гарри прикидывался Швейцарией, только когда Рон вызывал проблемы. В Хогвартсе, когда бы Гермиона ни ошибалась, будь то прокол с «Молнией» или с мнимой смертью Коросты, Гарри запросто вставал на сторону Рона. Поддерживал ли Гарри ее саму хоть раз? Нет. Единственный «перерыв» в дружбе случился у Гарри с Роном, только когда они поссорились меж собой. Даже Джинни, которая, бывало, целый день злилась из-за привычек Рона, была слишком верной сестрой, чтобы сказать, что Рон переходит все границы при ссорах с Гермионой. Быть может, поэтому ей было так одиноко в прошлом году во время той ситуации с Лавандой. Она была влюблена и страдала от этого, что само по себе проходило непросто, а ее окружали люди, которые ставили на первое место Рона, а потом уже ее.

Гермиона не удержалась от мысли, что приятно было иметь еще одного друга. Того, который оценит ситуацию и займет ее сторону, не боясь обидеть Рона.

— Ладно, — Гермиона вновь уселась за пергамент с вычеркнутыми идеями. — Давайте... давайте подумаем, можно ли устроить диверсию.

Но не один Рон отвлекался на что-то еще. Гарри долгие часы бродил по дому, осматривая результаты проделанной работы, проводя пальцами по старой мебели, что ясно сообщало Гермионе, о чем он думает. Помимо этого Гарри читал «Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора» — очень медленно, и удовольствия это ему не приносило. Было даже похоже, что он обижается каждый раз, как Скитер раскрывает нечто такое, о чем Дамблдор умолчал при разговорах с Гарри.

А потом, где-то в середине октября, из комнаты Гарри вечером раздался крик. Они все повыскакивали из спален и столпились в гостиной. Когда Драко, взлохмаченный, с намагниченными волосами, присоединился к ним, Гарри стоял с широко раскрытыми глазами.

— Что такое? — занервничала Гермиона. — Что случилось?

— Опять шрам? — заволновался Рон. — Ты что-то видел? Мою семью?..

— Нет, нет. Смотрите. — Гарри повернул к ним «Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора», показывая фотографию молодого Дамблдора, стройного, темно-рыжего, в обнимку с красивым белокурым юношей, в чьем облике проглядывало некое лукавство. Ниже шла подпись:

«Альбус Дамблдор, вскоре после смерти матери, со своим другом Геллертом Грин-де-Вальдом»

Гермиона, Рон и Драко уставились на строчку.

Драко первым обрел голос:

— Грин-де-Вальд?

— Его друг? — ошарашенно повторил Рон.

Гарри судорожно сглотнул.

— Это лето после выпуска из Хогвартса. Тогда же умерла его сестра. Здесь еще письмо приложено. Дамблдор... — Гарри выглядел сбитым с толку, преданным. — У них с Грин-де-Вальдом было общее дело. Примерно в нашем возрасте Дамблдор помогал ему строить планы, чтобы... чтобы править маглами.

— Быть не может, — выдохнул Рон, забирая у Гарри книгу. — Ты ведь шутишь, да?

— Но это не... дело в том... эта фотография, — Гарри не хватало слов. — Эта фотография Грин-де-Вальда... Волдеморт искал именно его!

Рон медленно поднял глаза от книги.

— Что? — прошептала Гермиона. — В каком смысле?

— Я же рассказывал про вора, которого Волдеморт видел в воспоминаниях Грегоровича. Волдеморт ищет этого вора уже несколько месяцев, но он еще не знает, кто это такой. — Гарри ткнул в лицо Грин-де-Вальда. — Это он! Но Грин-де-Вальд, видимо, украл ее у Грегоровича сто лет назад, раз в воспоминаниях он еще такой молодой.

— Но что за «она»? — нетерпеливо спросил Рон, откладывая книгу.

— Откуда я знаю?

— Эту «ее» украли у мастера палочек, — протянул Драко, — ты не думаешь, Поттер, что это и есть палочка?

— Ясное дело, я об этом думал, — выдал Гарри сквозь сжатые зубы. — Слушайте, я думал, Волдеморт искал мастеров палочек из-за того случая летом, с моей палочкой. Думал, он хочет выяснить побольше про связь между нашими палочками, про сердцевины-близнецы. Но когда Волдеморт допрашивал Грегоровича, он ничего такого не спрашивал. Только повторял: «Где она, где она?» — Гарри мотнул головой. — Но я не понимаю, зачем ему другая палочка, если летом он уже был не со своей? Я видел, какую он держит. Он взял чужую. Но зачем ему еще одна, если он уже пробовал сражаться со мной новой палочкой, и моя все равно как-то его победила? Что должно измениться?

Гермиона покачала головой. Ей хотелось сказать Гарри, что это глупо — с таким упорством утверждать, будто его палочка по своей воле победила Волдеморта, когда это должен был быть неосознанный всплеск его собственной магии. Но они уже достаточно из-за этого ссорились.

— Может, Грегорович создает палочки с каким-то особым средством? — предположил Рон. — И Сами-Знаете-Кто хочет сделать для себя палочку, потому что считает, что она будет лучше.

Гермиона с нетерпением открыла рот, чтобы поинтересоваться: «Что значит «лучше»?» — но помедлила, не желая отвергать идею Рона — вдруг опять разозлится.

А помедлив, Гермиона начала сомневаться. Разумеется, в истории были волшебники, которые хвастали, что их палочки лучше, чем у других. Она читала о них в «Истории Хогвартса». Очевидно, эти слухи были полной ерундой: волшебная палочка могла не больше того, на что способен ее владелец, но...

— Может быть и так, — сказала Гермиона, не скрывая сомнения, — что Волдеморт верит в легенды о сверхмогущественных волшебных палочках.

Рон и Гарри уставились на нее непонимающе.

— Ой, да ладно вам, — фыркнула Гермиона. — Профессор Бинс сто раз их упоминал...

— Какие палочки? — перебил Рон.

Гермиона собралась ответить, но Драко ее опередил, начав загибать пальцы:

— Жезл судьбы. Молот бога. Палочка столетий. Смертоносная палочка. — Он вскинул бровь в ответ на их неподдельное удивление и пояснил: — Любимая тема слизеринцев.

— Как ты сказал? Смертоносная палочка? — переспросил Рон.

— Ага. Так свою палочку назвал Эллерион Неугомонный. Самую последнюю из них. Лет сто пятьдесят назад.

— Смертоносная палочка, — повторил Гарри. — Волдеморт заинтересовался бы названием. — Он нахмурился. — Не понимаю, как одна палочка может быть лучше другой.

Гермиона вздохнула:

— Да не могут они. Это просто слухи. Все эти волшебники хотели внушать страх и ужас, потому и заявляли, что их палочки могущественнее.

Гарри на мгновение задумался.

— Но если Волдеморт думает, что одна из них реальна и что он напал на ее след... в этом же есть смысл! — Он зашагал по гостиной. — И вообще, может, Грин-де-Вальд тоже в это верил. Может, поэтому он украл палочку у Грегоровича, решил, что она могущественнее... и теперь Волдеморт ищет Грин-де-Вальда, чтобы отнять палочку уже у него!

— Ладно, — вскинула руки Гермиона, — ладно. Пусть ищет дальше. Пока он охотится за сказками, он не мучает людей здесь.

Последовала короткая тишина. Затем Рон сказал:

— То есть мы уверены, что это сказка? Ну, эта палочка точно не усилит Сами-Знаете-Кого?

У Гермионы вырвался мучительный вздох:

— Конечно нет. Волшебная палочка может не больше того, на что способен ее владелец. Нет никаких доказательств, что эти палочки из легенд наделяли своих владельцев особой силой. Мне кажется, бессмысленно тратить время на легенды или на то, чем занимается Волдеморт. Как я сказала, если он где-то далеко ищет Смертоносную или еще какую таинственную палочку, которую сам считает важной, то мы можем развернуться с поиском крестражей.

— Гермиона, — нетерпеливо сказал Гарри, — как ты не видишь связи? Дамблдор оставил тебе знак Грин-де-Вальда. Сам его нарисовал. А теперь мы знаем, что Волдеморт ищет Грин-де-Вальда. Ты правда думаешь, что это простое совпадение?

Гермиона открыла рот и тут же опять закрыла. Затеребила губу, присев на подлокотник дивана. Гарри продолжал мерить шагами гостиную. Если посмотреть с такого ракурса, то детали не выглядели обычным совпадением, но Гермионе казалось, что что-то все же не сходится. Они что-то упускали, не понимали до конца.

— Погодите, — вдруг чему-то обрадовался Рон. — Сейчас вернусь. — И он рванул к лестнице. Проводив его взглядом, они вновь погрузились в размышления.

— Может, — вскоре проговорил Драко, — Дамблдор хотел, чтобы ты нашел эту палочку.

— Как вариант, — медленно произнес Гарри. — Может... может, знак намекает на то, что нам надо отыскать Грин-де-Вальда вперед Волдеморта и расспросить о палочке.

— Да, но почему тогда Дамблдор не сказал об этом прямо? — обессиленно спросила Гермиона. — Он ни разу не говорил ни о какой особенной палочке. Знак должен относиться к крестражам. Мне кажется, эта палочка беспо...

За спиной послышался топот Рона. Они обернулись — сердце Гермионы ухнуло вниз.

Рон держал в руках диадему Когтеврана.

— По-моему, пора ее использовать, — объявил он.

— Нет! — в один голос возразили Гермиона и Драко.

— Почему нет? — озадачился Гарри. — Диадема же помогла тебе с Фиделиусом? И подсказала насчет клыка василиска. По-моему, хорошая идея, Рон. Давай, наде...

— Нельзя! — вырвалось у Гермионы.

Долгое и томительное молчание. Рон опустил диадему, что-то заподозрив.

Гарри встревожился.

— В чем дело?

— Я... — Взгляд Гермионы устремился к Драко. Его лицо исказила легкая гримаса, но он раздраженно дернул головой, будто говоря: «Ладно, придется рассказать».

Гермиона сглотнула.

— Гарри, Рон, — тихо начала она, во рту тут же пересохло. — Я перестала надевать диадему не потому, что боялась, что Волдеморт сможет проникнуть за границы Фиделиуса. Я перестала, потому что она... в некотором смысле... мной завладела.

Гарри не сводил с нее глаз. Она чувствовала на себе взгляд Рона, но не находила в себе сил посмотреть на него. Гермиона уставилась на свои тапочки и продолжила рассказ голосом не громче шепота. — Ночью, когда я сильнее поддавалась влиянию, диадема заставляла меня подниматься во сне и надевать ее. Заставляла думать разное... ужасные вещи обо мне самой и о...

— Гермиона, почему ты не рассказала? — голос Гарри прозвучал тонко. Растерянно. Со страхом. — Почему ты не сказала, что она начала влиять на твои мысли?

— Она убедила меня, что это мои мысли. Потому что они... они и вправду были моими, всем, чего я... — В носу горело. В глазах — тоже. Она не хотела плакать. — Это было глупо.

— Но как ты ее остановила? — голос Рона был тихим, охрипшим.

— Никак. — Гермиона шмыгнула носом и вытерла глаза рукавом. — Это сделал Драко. Он понял, что происходит, и... и увидел, как диадема управляет мной. Как раз в ту ночь перед Фиделиусом. Он держал диадему подальше от меня. У нас была своего рода система, чтобы я не смогла добраться до нее ночью. — Гермиона покосилась на Драко. Он застыл в кресле, сложив руки. Ему явно было не по себе.

— Он знал? — спросил Рон.

— Что?

— Он знал. Малфой знал обо всем с самого начала, но нам ты не сказала?

И Гермиона наконец посмотрела на Рона. Его пальцы до побелевших костяшек сжимали поблескивающую диадему. Выражение его лица напоминало смесь паники, настороженности и — злости. Гермиона подумала, что понимает им причину. Рон чувствовал себя виноватым, потому что не заметил, что с ней что-то не так, что Волдеморт поработил ее у него под носом — и Рон не мог смириться с мыслью, что ничего не заметил. Значит, дело было в том, что она сделала. В ее выборе.

Драко заговорил, застав Гермиону врасплох. Его слова были тихими, угрожающими.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, Уизли.

Рон его проигнорировал. Его голос взвился, а лицо все наливалось краснотой.

— Я думал, мы — твои друзья.

Гермиона взглянула на Гарри, и он тоже стоял совершенно ошарашенный и даже — обманутый. Собранный пазл причин и следствий рассыпался. Накатила паника. На мгновение Гермиона провалилась в кошмар, навеянный диадемой, в свой глубинный страх, что вот-вот потеряет друзей навсегда.

— Вы мои друзья, — выдохнула она с отчаянием, переводя взгляд с одного на другого. — Конечно же, Рон, что ты вообще говоришь...

— Я знаю, что говорю! Это ты молчала целый месяц!

— Я просто боялась, что вы подумаете, я...

— У тебя не было такой проблемы с ним, — рявкнул Рон, ткнув пальцем в Драко.

— Но все не так! — в отчаянии оправдывалась Гермиона. — Он нашел меня ночью и уже знал, что происходит, я не могла ничего сделать.

Рон хохотнул:

— О нет, могла. Может, и не сразу, но каждый день потом — могла. А если бы я ее надел и стал одержимым, а? — Он взмахнул диадемой, ослепляющей в свете комнаты. Его возмущение переросло в крик. — Или Гарри? Тогда бы ты побеспокоилась сказать нам правду?

Он намеревался ранить ее словами — и у него вышло. Гермиона отступила на полшага.

Гарри наконец обрел дар речи.

— Рон, это уже слишком.

Рон его даже не услышал. Его лицо исказилось в отвратительной гримасе злобного удовлетворения, совершенно ему не свойственной. Поверх его веснушек плясали блики от диадемы.

— Ты вообще о нас не подумала! — проорал он в полном забытьи — было ясно, что эмоции копились в нем не одну неделю. — Плевать на нас, да? Или ты все это время была на стороне крестража? Так занята была, все секретничала с Пожирателем!

По телу прокатилась волна жара, шок Гермионы обратился диким ревом ярости. Мир перед глазами выцвел, кровь застучала в ушах. Как он мог? Как он мог предположить, что ее нежелание признаваться, что она позорно попалась на удочку крестража, значит, будто она помогает Волдеморту? Как он мог, зная, что именно ее из всех четверых режим Волдеморта грозил стереть с лица земли? И как только Рон посмел намекнуть, что Драко до сих пор Пожиратель, когда тот чуть не погиб, помогая им, едва ли месяц назад? И кроме того, ей приходилось жить со стыдом, что именно Драко, а не ее лучшим друзьям с одиннадцатилетнего возраста, хватило интуиции и эмоционального восприятия понять, что с ней что-то не так. Одно наложилось на другое за считаные секунды, рев злости достиг пика, застлав глаза, и Гермиона прокричала в ответ:

— ВОТ ПОЧЕМУ, РОН!

На гостиную опустилась оглушительная тишина. Рон побледнел, по белизне сравнявшись с облаком. Плечи чуть выдвинулись вперед, словно его ударили в грудь.

Гермиона не знала, откуда пришел этот крик. Не знала, почему это произнесла.

Но хуже того — это было правдой. Этот гнев, разрушающий, мерзкий, горький, вернул ее на третий курс к Коросте, или на четвертый со Святочным балом, или на шестой, когда Гермиона увидела его зажимающимся с Лавандой. Чего они только не говорили друг другу. Вот почему у них не сложилось бы.

Рон учащенно дышал. Глаза у него блестели. Он глядел растерянно, словно вышел из транса. Его взгляд упал на Гарри, затем — на Драко. Рука неуверенно потянулась к журнальному столику, и Рон бросил на него диадему, мерцающую, точно чьи-то глаза. Покачнулся, когда крестраж покинул его ладонь.

— Я больше не могу, — прохрипел он. — С меня хватит.

Он крутанулся, и воздух прорезал хлопок. Рон ушел.