Предания Севера и Юга (гет)

Дейенерис ненавидела Красный замок и иногда желала, чтобы Серсея Ланнистер забрала его — да и всю Королевскую гавань, если на то пошло, — с собой в преисподнюю. Ничего хорошего это место не принесло ее семье. Только смерть.

Что ж, все повторяется. Фраза «Огонь и кровь» была девизом дома Таргариенов более трех тысяч лет, и Дейенерис заставила Вестерос вспомнить об этом. Даже несмотря на то, что половина ее врагов к тому времени уничтожили себя сами, ничто не могло убить ее триумфа, ведь она ждала этого с тех пор, как была маленькой девочкой.

Месть.

Наконец, они боялись ее.

Но Дейенерис не должна думать так: она была благородна и добра, ей нравилось, когда ее любили, а не боялись. Она должна помнить об этом.

— Миледи? — спросил Тирион Ланнистер, хмурясь, и Дейенерис улыбнулась. Она доверяла ему, хотя он и Ланнистер, даже назначила своим десницей. — Все в порядке?

Дейенерис вдруг подумала, не он ли был ответственен за нападение? Тот, кто мог оплатить услуги Черно-Белого дома должен обладать большими средствами и мотивом. Если бы Дейенерис умерла, ее десница получил бы все.

И Эйгон тоже. Она… любила его, вроде как, но Эйгон был слишком амбициозен и горд, он не желал подчиняться женщине. Идиот. Почти все в Семи Королевствах знали, что он фальшивка, и жив лишь милостью королевы, не желавшей признавать очевидного. Это было глупо, от угроз надо избавляться, но Дейенерис не хотела этого. Говорили, это из-за роли, которую она сыграла в смерти брата. Так или иначе, Эйгон обитал в замке на правах принца, и с этим ничего нельзя было поделать.

Впрочем, за нападением мог стоять и Варис, если это так важно. Или Мартеллы — смерть дорнийского принца плохо на них повлияла. Арианна Мартелл по амбициозности даже превосходила Эйгона, воистину они подходили друг другу.

Это мог быть кто угодно из ее союзников и врагов. За исключением Джона Сноу, конечно.

Дейенерис думала, он знает. Или подозревает. Иначе нельзя было объяснить того, как легко они нашли общий язык. Будто бы знали друг друга тысячи лет. В отношении нее это было правдой, но он…

— Все в порядке, Тирион, — ответила Дейенерис. — Я просто… беспокоюсь.

— Беспокоитесь? — прищурившись, повторил карлик. Он тоже видел ее насквозь, Дейенерис всегда держала знание этого в голове. Каким бы маленьким и исковерканным он ни был, но тень отбрасывал больше, чем многие. Ей ли не знать.

— О чем же, миледи? — спросил Джон Сноу. Они трое собрались в покоях Дейенерис, как это часто бывало. Она не знала, почему. Раньше их объединяли драконы, но даже теперь что-то не давало им разойтись окончательно. Всегда трое.

Дейенерис смотрела на Тириона, пока говорила:

— Молодые Ланнистеры.

Тот выпил полбокала борского вина прежде, чем нашел ответ.

— Я ручаюсь жизнью, что мои племянники не являются угрозой вашему правлению.

— Вы кажетесь таким уверенным. По моему опыту изгнанные дети убитых родителей могут быть весьма опасны.

Джон остро взглянул на нее, и на миг Дейенерис даже решила, что позволила себе слишком многое.

— Томмен и Мирцелла не изгнаны. Не так, как вы, по крайней мере. А смерть моих брата и сестры не наша вина. — В глазах карлика мелькнули призраки; такое с ним часто происходило. В один глоток он допил вино и оставил прочь бокал. — Тем более смерть Роберта Баратеона и Джоффри.

— И все же Мирцелле не стоит оставаться у Мартеллов, — заметил Джон. — Как мне говорили, в прошлый раз это закончилось ее коронацией.

— Отлично. — Тирион хлопнул в ладоши и посмотрел прямо на Дейенерис своими разноцветными глазами. — Я полагаю, королева хочет себе новую фрейлину?

— Да, хочет. Ты можешь идти.

Поклонившись, Тирион вышел.

— Изгнанные дети убитых родителей, — произнес Джон. — Вы имели ввиду не только себя.

— Нет, — искренне сказала Дейенерис. Джон не отводил взгляда и облизывал пересохшие губы.

— Боюсь, я схожу с ума, миледи.

— Сходишь? Почему?

— Вы напоминаете мне о ком-то. О моей младшей сестре.

«Думай».

— Леди Сансе?

— Нет. Другой. Ее звали Арья. Я думал, она мертва. Я был уверен в этом.

— Что же случилось?

— Вы. Так похожи. Мне даже кажется, что вы заняли ее место.

«Это Джон. Даже если никто не захочет ее, он примет. И узнает. Так всегда было».

Она решилась.

Немедля Арья подошла к кровати, принадлежавшей королеве Дейенерис, отбросила подушки в сторону и показала брату Иглу, которую всегда держала поблизости.

— Или наоборот, — сказала Арья, и Джон кинулся к ней, обхватил сильными родными руками и принялся осыпать ее лицо поцелуями, что отдавали солью. Со страхом и радостью он вглядывался в черты Дейенерис Таргариен, а видел — как-то — ее саму.

Если в закоулках Черно-Белого Дома помолились о чье-то смерти, сомнений нет: тот человек, какой бы армией он себя не окружил, как высоко не поднялся бы, отныне считался мертвецом. Ничем больше. Не важно — кто, главный вопрос — сколько.

Арья так никогда и не узнала, кто сделал ее королевой.

К тому времени она уже не боялась безликих, как раньше, а жажда мести достигла апогея. Арья не могла противиться этому и, когда Добрый человек сказал, что о смерти Матери драконов кто-то очень просил, она поняла: это знак.

Когда-нибудь безликие достанут ее, и Дейенерис Таргариен умрет. Но Никого нельзя убить. Никто может стать кем угодно. И не исключено, что однажды она выберет лицо и жизнь Арьи Старк из Винтерфелла.